Максим Яриков смотрел на жену черными, с горячим блеском глазами Стискивал зубы.
Давай матерись, Полайсяона, глядишь, пройдет, тоска-то. Ты лаяться-то мастер.
Максим иногда пересиливал себяне ругался. Хотел, чтоб его поняли.
Не поймешь ведь.
Почему же я не пойму? Объясни, пойму.
Вот у тебя все естьруки, ноги и другие органы. Какого размераэто другой вопрос, но все, так сказать, на месте. Заболела ногаты чувствуешь, захотела естьналаживаешь обед Так?
Ну.
Максим легко снимался с места (он был сорокалетний легкий мужик, злой и порывистый, никак не мог измотать себя на работе, хоть работал много), ходил по горнице, и глаза его свирепо блестели.
Но у человека есть такжедуша! Вот она, здесь, болит! Максим показывал на грудь. Я же не выдумываю! Я элементарно чувствуюболит.
Больше нигде не болит?
Слушай! взвизгивал Максим. Раз хочешь понять, слушай! Если сама чурбаком уродилась, то постарайся хоть понять, что бывают люди с душой. Я же не прошу у тебя трешку на водку, я же хочу Дура! вовсе срывался Максим, потому что вдруг ясно понимал: никогда он не объяснит, что с ним происходит, никогда жена Люда не поймет его. Никогда! Распори он ножом свою грудь, вынь и покажи в ладонях душу, она скажеттребуха. Да и сам он не верил в такую-тов кусок мяса Стало быть, все этопустые слова. Чего и злить себя? Спроси меня напоследок: кого я ненавижу больше всего на свете? Я отвечу: людей, у которых души нету. Или она поганая. С вами говоритьвсе равно, что об стенку головой биться.
Ой, трепло!
Сгинь с глаз!
А тогда почему же ты такой злой, если у тебя душа есть?
А что, по-твоему, душа-топряник, что ли? Вот она как раз и не понимает, для чего я ее таскаю, душа-то, и болит, А я злюсь поэтому. Нервничаю.
Ну и нервничай, черт с тобой! Люди дождутся воскресенья-то да отдыхают культурно В кино ходют. А этотнервничает, видите ли. Пузырь.
Максим останавливался у окна, подолгу стоял неподвижно, смотрел на улицу. Зима. Мороз. Село коптит в стылое ясное небо серым дымомлюди согреваются. Пройдет бабка с ведрами на коромысле, даже за двойными рамами слышно, как скрипит под ее валенками тугой, крепкий снег. Собака залает сдуру и замолкнетмороз. Люди-по домам, в тепле. Разговаривают, обед налаживают, обсуждают ближних Естьвыпивают, но и там веселого мало.
Максим, когда тоскует, не философствует, никого мысленно ни о чем не просит, чувствует боль и злобу. И злость эту свою он ни к кому не обращает, не хочется никому по морде дать и не хочется удавиться. Ничего не хочетсявот где сволочьмаята! И пластом, недвижно лежатьтоже не хочется. И водку пить не хочетсяне хочется быть посмешищем, противно. Случалось, выпивал Пьяный начинал вдруг каяться в таких мерзких грехах, от которых и людям и себе потом становилось нехорошо. Один раз спьяну бился в милиции головой об стенку, на которой наклеены были всякие плакаты, ревелоказывается: он и какой-то еще мужик, они вдвоем изобрели мощный двигатель величиной со спичечную коробку и чертежи передали американцам. Максим сознавал, что этогнусное предательство, что он"научный Власов", просил вести его под конвоем в Магадан. Причем он хотел идти туда непременно босиком.
Зачем же чертежи-то передал? допытывался старшина. И кому!!!
Этого Максим не знал, знал только, что это"хуже Власова". И горько плакал.
В одно такое мучительное воскресенье Максим стоял у окна и смотрел на дорогу. Опять было ясно и морозно, и дымились трубы.
"Ну и что? сердито думал Максим. Так же было сто лет назад. Что нового-то? И всегда так будет. Вон парнишка идет, Ваньки Малофеева сын А я помню самого Ваньку, когда он вот такой же ходил, и сам я такой был. Потом у этихсвои такие же будут. А у техсвои И все? А зачем?"
Совсем тошно стало Максиму Он вспомнил, что к Илье Лапшину приехал в гости родственник жены, а родственник тотпоп. Самый натуральный попс волосьями. У попа что-то такое было с легкимиболел. Приехал лечиться. А лечился он барсучьим салом, барсуков ему добывал Илья. У попа было много денег, они с Ильей часто пили спирт. Поп пил только спирт.
Максим пошел к Лапшиным.
Илюха с попом сидели как раз за столом, попивали спирт и беседовали. Илюха был уже на развезяхклевал носом и бубнил, что в то воскресенье, не в это, а в то воскресенье он принесет сразу двенадцать барсуков.
Мне столько не надо. Мне надо три хорошихжирных.
Я принесу двенадцать, а ты уж выбирай самкаких. Мое дело принести. А ты уж выбирай сам, каких получше. Главное, чтоб ты оздоровел а я их тебе приволоку двенадцать штук
Попу было скучно с Илюхой, и он обрадовался, когда пришел Максим.
Что? спросил он.
Душа болит, сказал Максим. Я пришел узнать: у верующих душа болит или нет?
Спирту хочешь?
Ты только не подумай, что я пришел специально выпить. Я могу, конечно, выпить, но я не для того пришел. Мне интересно знать: болит у тебя когда-нибудь душа или нет?
Поп налил в стаканы спирт, придвинул Максиму один стакан и графин с водой:
Разбавляй по вкусу.
Поп был крупный шестидесятилетний мужчина, широкий в плечах, с огромными руками. Даже не верилось, что у него что-то там с легкими. И глаза у попаясные, умные. И смотрит он пристально, даже нахально. Такомуне кадилом махать, а от алиментов скрываться. Никакой он не благостный, не постныйне ему бы, не с таким рылом, горести и печали человеческиеживые, трепетные нитираспутывать. ОднакоМаксим сразу это почувствовалс попом очень интересно.
Душа болит?
Болит.
Так. Поп выпил и промакнул губы крахмальной скатертью, уголочком.Начнем подъезжать издалека. Слушай внимательно, не перебивай. Поп откинулся на спинку стула, погладил бороду и с удовольствием заговорил:
Как только появился род человеческий, так появилось зло. Как появилось зло, так появилось желание бороться с ним, со злом то есть. Появилось добро. Значит, добро появилось только тогда, когда появилось зло. Другими словами, есть злоесть добро, нет зланет добра, Понимаешь меня?
Ну, ну.
Не понужай, ибо не запрег еще. Поп, видно, обожал порассуждать вот так вотстранно, далеко и безответственно. Что такое Христос? Это воплощенное добро, призванное уничтожить зло на земле. Две тыщи лет он присутствует среди людей как идеяборется со злом.
Илюха заснул за столом.
Две тыщи лет именем Христа уничтожается на земле зло, но конца этой войне не предвидится. Не кури, пожалуйста. Или отойди вон к отдушине и смоли.
Максим погасил о подошву цигарку и с интересом продолжал слушать.
Чего с легкими-то? поинтересовался для вежливости.
Болят, кратко и неохотно пояснил поп.
Барсучатина-то помогает?
Помогает. Идем дальше, сын мой занюханный
Ты что? удивился Максим.
Я просил не перебивать меня.
Я насчет легких спросил
Ты спросил: отчего болит душа? Я доходчиво рисую тебе картину мироздания, чтобы душа твоя обрела покой. Внимательно слушай и постигай. Итак, идея Христа возникла из желания победить зло. Иначезачем? Представь себе: победило добро. Победил Христос Но тогдазачем он нужен? Надобность в нем отпадает. Значит, это не есть нечто вечное, непреходящее, а есть временное средство, как диктатура пролетариата. Я же хочу верить в вечность, в вечную огромную силу и в вечный порядок, который будет.
В коммунизм, что ли?
Что коммунизм?
В коммунизм веришь?
Мне не положено. Опять перебиваешь!
Все. Больше не буду. Только ты это понятней маленько говори. И не торопись.
Я говорю ясно: хочу верить в вечное добро, в вечную справедливость, в вечную Выс-шую силу, которая все это затеяла на земле, Я хочу познать эту силу и хочу надеяться, что сила этапобедит. Иначедля чего все? А? Где такая сила? Поп вопросительно посмотрел на Максима. Есть она?
Максим пожал плечами:
Не знаю.
Я тоже не знаю.
Вот те раз!..
Вот те два. Я такой силы не знаю. Возможно, что мне, человеку, не дано и знать ее, и познать, и до конца осмыслить. В таком случае я отказываюсь понимать свое пребывание здесь, на земле. Вот это как раз я и чувствую, и ты со своей больной душой пришел точно по адресу: у меня тоже болит душа. Только ты пришел за готовеньким ответом, а я сам пытаюсь дочерпаться до дна, но этоокеан. И стаканами нам его не вычерпать. И когда мы глотаем вот эту гадость Поп выпил спирт, промакнул скатертью губы. Когда мы пьем это, мы черпаем из океана в надежде достичь дна. Ностаканами, стаканами, сын мой! Круг замкнулсямы обречены.
Ты прости меня Можно я одно замечание сделаю?
Валяй.
Ты какой-то интересный поп. Разве такие попы бывают?
Ячеловек, и ничто человеческое мне не чуждо. Так сказал один знаменитый безбожник, сказал очень верно. Несколько самонадеянно, правда, ибо при жизни никто его за бога и не почитал.
Значит, если я тебя правильно понял, бога нет?
Я сказалнет. Теперь я скажуда, есть. Налей-ка мне, сын мой, спирту, разбавь стакан на двадцать пять процентов водой и дай мне. И себе тоже налей. Налей, сын мой простодушный, и да увидим дно! Поп выпил.Теперь я скажу, что богесть. Имя емуЖизнь. В этого бога я верую. Этосуровый, могучий Бог, Он предлагает добро и зло вместеэто, собственно, и есть рай. Чего мы решили, что добро должно победить зло? Зачем? Мне же интересно, например, понять, что ты пришел ко мне не истину выяснять, а спирт пить. И сидишь тут, напрягаешь глазаделаешь вид, что тебе интересно слушать
Максим пошевелился на стуле.
Не менее интересно понять мне, что все-таки не спирт тебе нужен, а истина. И уж совсем интересно, наконец, установить: что же верно? Душа тебя привела сюда или спирт? Видишь, я работаю башкой, вместо того чтобы просто пожалеть тебя, сиротиночку мелкую. Поэтому, в соответствии с этим моим богом, я говорю: душа болит? Хорошо. Хорошо! Ты хоть зашевелился, ядрена мать! А то бы тебя с печки не стащить с равновесием-то душевным. Живи, сын мой, плачь и приплясывай. Не бойся, что будешь языком сковородки лизать на том свете, потому что ты уже здесь, на этом свете, получишь сполна и рай и ад. Поп говорил громко, лицо его пылало, он вспотел. Ты пришел узнать: во что верить? Ты правильно догадался: у верующих душа не болит. Но во что верить? Верь в Жизнь. Чем все это кончится, не знаю. Куда все устремилось, тоже не знаю. Но мне крайне интересно бежать со всеми вместе, а если удастся, то и обогнать других Зло? Нузло. Если мне кто-нибудь в этом великолепном соревновании сделает бяку в виде подножки, я поднимусь и дам в рыло. Никаких"подставь правую". Дам в рыло, и баста.
А если у него кулак здоровей?
Значит, такая моя доляза ним бежать.
А куда бежать-то?
На кудыкину гору. Какая тебе разницакуда? Все в одну сторонудобрые и злые.
Что-то я не чувствую, чтобы я устремлялся куда-нибудь, сказал Максим.
Значит, слаб в коленках. Паралитик. Значит, доля такаяскулить на месте.
Максим стиснул зубы Вьелся горячим злым взглядом в попа.
За что же мне доля такая несчастная?
Слаб. Слаб, как вареный петух. Не вращай глазами.
Попяра!.. А если я счас, например, тебе дам разок по лбу, то как?
Поп громко, густопри больных-то легких! расхохотался.
Видишь! показал он свою ручищу. Надежная: произойдет естественный отбор.
А я ружье принесу.
А тебя расстреляют. Ты это знаешь, поэтому ружье не принесешь, ибо ты слаб.
Нуножом пырну. Я могу.
Получишь пять лет. У меня поболит с месяц и заживет. Ты будешь пять лет тянуть.
Хорошо, тогда почему же у тебя у самого душа болит?
Я болен, друг мой. Я пробежал только половину дистанции и захромал. Налей.
Максим налил.
Ты самолетом летал? спросил поп.
Летал. Много раз.
А я летел вот сюда первый раз. Грандиозно! Когда я садился в него, я думал: если этот летающий барак навернется, значит, так надо; Жалеть и трусить не буду. Прекрасно чувствовал себя всю дорогу! А когда он меня оторвал от земли и понес, я даже погладил по бокумолодец. В самолет верую. Вообще в жизни много справедливого. Вот жалеют: Есенин мало прожил. Ровнос песню. Будь она, эта песня, длинней, она не была бы такой щемящей. Длинных песен не бывает.
А у вас в церкви как заведут
У нас не песня, у насстон. Нет, Есенин Здесь прожито как раз с песню. Любишь Есенина?
Люблю.
Споем?
Я не умею.
Слегка поддерживай, только не мешай.
И поп загудел про клен заледенелый, да так грустно и умно как-то загудел, что и правда защемило в груди. На словах "ах, и сам я нынче чтой-то стал нестойкий" поп ударил кулаком в столешницу и заплакал и затряс гривой.
Милый, милый!.. Любил крестьянина!.. Жалел! Милый!.. А я тебя люблю. Справедливо? Справедливо. Поздно? Поздно
Максим чувствовал, что он тоже начинает любить попа.
Отец! Отец Слушай сюда!
Не хочу! плакал поп.
Слушай сюда, колода!
Не хочу! Ты слаб в коленках
Я таких, как ты, обставлю на первом же километре! Слаб в коленках Тубик.
Молись! Поп встал. Повторяй за мной
Пошел ты!..
Поп легко одной рукой поднял за шкирку Максима, поставил рядом с собой.
Повторяй за мной: верую!
Верую! сказал Максим.
Громче! Торжественно: ве-рую! Вместе: ве-ру-ю-у!
Ве-ру-ю-у! заблажили вместе. Дальше поп один привычной скороговоркой зачастил:
В авиацию, в механизацию сельского хозяйства, в научную революцию-у! В космос и невесомость! Ибо это объективно-о! Вместе! За мной!..
Вместе заорали:
Ве-ру-ю-у!
Верую, что скоро все соберутся в большие вонючие города! Верую, что задохнутся там и побегут опять в чисто поле!.. Верую!
Верую-у!
В барсучье сало, в бычачий рог, в стоячую оглоблю-у! В плоть и мякость телесную-у!..
Когда Илюха Лапшин продрал глаза, он увидел: громадина поп мощно кидал по горнице могучее тело свое, бросался с маху вприсядку и орал и нахлопывал себя по бокам и по груди:
Эх, верую, верую!
Ту-ды, ту-ды, ту-дыраз!
Верую, верую!
М-па, м-па, м-падва!
Верую, верую!..
А вокруг попа, подбоченясь, мелко работал Максим Яриков и бабьим голосом громко вторил:
У-тя, у-тя, у-тя-три!
Верую, верую!
Е-тя, етявсе четыре!
За мной! восклицал поп.
Верую! Верую!
Максим пристраивался в затылок попу, они, приплясывая, молча совершали круг по избе, потом поп опять бросался вприсядку, как в прорубь, распахивал руки Половицы гнулись.
Эх, верую, верую!
Ты-на, ты-на, ты-напять!
Все оглобелькина ять!
Верую! Верую!
А где шесть, там и шерсть!
Верую! Верую!
Оба, поп и Максим, плясали с такой с какой-то злостью, с таким остервенением, что не казалось и странным, что они пляшут. Тут или плясать, или уж рвать на груди рубаху и плакать и скрипеть зубами.
Илюха посмотрел-посмотрел на них и пристроился плясать тоже. Но он только время от времени тоненько кричал: "Их-ха! Их-ха!" Он не знал слов.
Рубаха на попе-на спине-взмокла, под рубахой могуче шевелились бугры мышц: он, видно, не знал раньше усталости вовсе, и болезнь не успела еще перекусить тугие его жилы. Их, наверно, не так легко перекусить: раньше он всех барсуков слопает. А надо будет, если ему посоветуют, попросит принести волка пожирнееон так просто не уйдет.
За мной! опять велел поп.
И трое во главе с яростным, раскаленным попом пошли, приплясывая, кругом, кругом. Потом поп, как большой тяжелый зверь, опять прыгнул на середину круга, прогнул половицы На столе задребезжали тарелки и стаканы.
Эх, верую! Верую!..
Волки!
В воскресенье, рано утром, к Ивану Дегтяреву явился тесть, Наум Кречетов, нестарый еще, расторопный мужик, хитрый и обаятельный. Иван не любил тестя;
Наум, жалеючи дочь, терпел Ивана.
Спишь? живо заговорил Наум. Эхха!.. Эдак, Ванечка, можно все царство небесное проспать. Здравствуйте.
Я туда не сильно хотел. Не устремляюсь.
Зря. Вставай-ка Поедем съездим за дровишками. Я у бригадира выпросил две подводы. Конечно, не за "здорово живешь", но черт с нимдров надо.
Иван полежал, подумал И стал одеваться.
Вот ведь почему молодежь в город уходит? заговорил он. Да потому, что там отработал нормуиди гуляй. Отдохнуть человеку дают. Здесь как проклятый: ни дня, ни ночи. Ни воскресенья.
Што же, без дров сидеть? спросила Нюра, жена Ивана. Ему же коня достали, и он же еще недовольный.
Я слыхал: в городе тоже работать надо, заметил тесть.
Надо, Я бы счас с удовольствием лучше водопровод пошел рыть, траншеи: выложился раз, зато потом без горяи вода и отопление.
С одной стороны, конечно, хорошоводопровод, с другойбеда: ты б тогда совсем заспался. Ну, хватит, поехали.