Ты смотри, смотри-и, парень! говорили в два голоса тесть и теща и стучали пальцами по столу. Ты смотри-и!.. Тыза рукоприкладство-тов один миг вылетишь из Москвы. Нашелся!.. Для тебя мы ее ростили, чтоб ты руки тут распускал?! Не дорос! С ней вон какие ребята дружили, инженеры, не тебе чета
Что же вы сплоховали? Надо было хватать первого попавшегося и в загсинженера-то. Или они хитрей вас оказались? Удовольствие получилии в кусты? Как же вы так лопухнулись?
Тут они поперли на него в три голоса.
Кретин! Сволочь!
А вот мы счас милицию! А вот мы счас милицию вызовем!..
Живет на все готовенькое, да еще!.. Сволочь!
Голодранец поганый!
Кретин!
Дочка Нина заплакала. Колька побелел, схватил топорик, каким мясо рубят, пошел на тестя, на жену и на тещу. Негромко, но убедительно сказал:
Если не прекратите орать, я вас всех, падлы Всех уложу здесь!
С того раза поняли супруги Паратовы, что их жизнь безнадежно дала трещину. Они даже сделали вид, что им как-то легче обоим стало, вольнее. Валя стала куда-то уходить вечерами.
Куда это? спрашивал Колька, прищемив боль зубами.
К заказчикам.
Спали, впрочем, вместе.
Ну как заказчики? интересовался ночью Колька, и похлопывал жену по мягкому телу, и смеялсяне притворялся, действительно смех брал, правда, нервный какой-то смех.
Дурачок, спокойно говорила Валя. Не думайне из таких.
Вы не из таких, соглашался Колька, вы из таковских.
Бывало, что по воскресеньям они втроемс дочкойездили куда-нибудь. Раза три ездили на ВДНХ, Заходили в шашлычную, Колька брал шашлыки, бутылку хорошего вина, конфет дочери Вкусно обедали, попивали вино. Колька украдкой взглядывал на жену, думал: "Что мы делаем? Что делаем, два дурака?! Можно же хорошо жить. Ведь умеют же другие!"
Смотрели на выставке всякую всячину, Колька любил смотреть сельхозмашины, подолгу простаивал перед тракторами, сеялками, косилками Мысли от машин перескакивали на родную деревню, и начинала болеть душа. Понимал, прекрасно понимал: то, как он живет, это не жизнь, это что-то очень нелепое, постыдное, мерзкое Руки отвыкли от работы, душа высыхаетбесплодно тратится на мелкие, мстительные, едкие чувства. Пить научился с торгашами. Поработать не поработают, а бутылки три-четыре "раздавят" в подвале (к грузчикам еще пристегнулись продавцымясники, здоровые лбы, беззаботные, как колуны). Что же дальше? Дальшеплохо. И чтобы не вглядываться в это отвратительное "дальше", он начинал думать о своей деревне, о матери, о реке Думал на работе, думал дома, думал днем, думал ночами. И ничего не мог придумать, только травил душу, и хотелось выпить,
"Да что же?! Оставляют же детей! Виноват я, что так получилось?"
Люди давно разошлись по домам А Колька сидит, тихонько играетподбирает что-то на слух, что-то грустное. И думает, думает, думает. Мысленно он исходил свою деревню, заглянул в каждый закоулок, посидел на берегу стремительной чистой реки.,, Он знал, если он приедет один, мать станет плакать: это большой грехоставить дите родное, станет просить вернуться, станет говорить О господи! Что делать? Окно на третьем этаже открывается.
Ты долго там будешь пилить? Насмешил людей, а теперь спать им не даешь. Кретин! Тебя же счас во всех квартирах обсуждают!
Колька хочет промолчать.
Слышишь, что ли? Нинка не спит!.. Клоун чертов.
Закрой поддувало. И окно закройона будет спать.
Кретин!
Падла!
Окно закрывается. Но через минуту снова распахивается.
Я вот расскажу кому-нибудь, как ты мечтал на выставке: "Мне бы вот такой маленький трактор, маленький комбайник и десять гектаров земли". Кулачье недобитое. Почему домой-то не поехал? В колхоз неохота идти? Об единоличной жизни мечтаете с мамашей своей Не нравится вам в колхозе-то? Заразы, Мещаны.
Самое чудовищное, что жена Валя знала: отец Кольки, и дед, и вся роднябедняки в прошлом и первыми вошли в колхоз, Колька ей рассказывал.
Колька ставит гармонь на скамейку Хватит! Надо вершить стог. Эта добровольная каторга сделает его идиотом и пьяницей. Какой-то конец должен быть.
Скоро преодолел он три этажа Влетел в квартиру, Жена Валя, зачуяв недоброе, схватила дочь на руки.
Только тронь! Только тронь посмей!..
Кольку било крупной дрожью.
П-положь ребенка, сказал он, заикаясь.
Только тронь!..
Все равно я тебя убью сегодня. Колька сам подивилсябудто не он сказал эти страшные слова, а кто-то другой, сказал обдуманно. Дождалась ты своей участи Не хотела жить на белом свете? Подыхай. Я тебя этой ночью казнить буду.
Колька пошел на кухню, достал из ящика стола топорик Делал все спокойно, тряска унялась. Напился воды Закрыл кран. Подумал, снова зачем-то открыл кран.
Пусть течет пока,-сказал вслух.
Вошел в комнатуВали не было. Зашел в другую комнатуи там нет.
Убежала. Вышел на лестничную площадку, постоял Вернулся в квартиру. Все правильно
Положил топорик на место Походил по кухне. Достал из потайного места початую бутылку водки, налил стакан, бутылку опять поставил на место. Постоял со стаканом Вылил водку в раковину.
Не обрадуетесь, гады.
Сел Но тотчас всталпоказалось, что на кухне очень мусорно. Он взял веник, подмел.
Так? спросил себя Колька. Значит, жена мужа в Париж провожала? Закрыл окно, закрыл форточку. Закрыл дверь. Закурил, курнул раза три подряд поглубже, загасил папиросу. Взял карандаш и крупно написал на белом краешке газеты: "Доченька, папа уехал в командировку".
Положил газетку на видное место И включил газ, обе горелки
Когда рано утром пришли Валя, тесть и теща, Колька лежал на кухне, на полу, уткнувшись лицом в ладони. Газом воняло даже на лестнице.
Скотина! И газ не Но тут поняла Валя. И заорала.
Теща схватилась за сердце.
Тесть подошел к Кольке, перевернул его на спину.
У Кольки не успели еще высохнуть слезы И чубарик его русый был смят и свалился на бочок. Тесть потряс Кольку, приоткрыл пальцами его веки И положил тело опять в прежнее положение.
Надо это милицию.
Алеша Бесконвойный
Его звали-то не Алеша, он был Костя Валиков, но все в деревне звали его Алешей Бесконвойным. А звали его так вот за что: за редкую в наши дни безответственность, неуправляемость. Впрочем, безответственность его не простиралась беспредельно: пять дней в неделе он был безотказный работник, больше тогостарательный работник, умелый (летом он пас колхозных коров, зимой был скотникомкочегарил на ферме, случалось-ночное дело -принимал, телят), но наступала суббота, и тут все: Алеша выпрягался, Два дня он не работал в колхозе: субботу и воскресенье. И даже уж и забыли, когда это он завел такой порядок, все знали, что этот преподобный Алеша "сроду такой"в субботу и воскресенье не работает Пробовали, конечно, повлиять на него, и не раз, но все без толку. Жалели вообще-то: у него пятеро ребятишек, из них только старший добрался до десятого класса, остальной чеснок сидел где-то еще во втором, в третьем, в пятом Так и махнули на него рукой. А что сделаешь? Убеждай его, не убеждайкак об стенку горох. Хлопает глазами "Ну, понял, Алеша?"спросят. "Чего?""Да нельзя же позволять себе такие вещи, какие ты себе позволяешь! Ты же не на фабрике работаешь, ты же в сельском хозяйстве! Как же так-то? А?""Чего?""Брось дурачка из себя строить! Тебя русским языком спрашивают: будешь в субботу работать?""Нет. Между прочим, насчет дурачкая ведь могу тоже дам в лоб разок, и ты мне никакой статьи за это не найдешь. Мы тоже законы знаем. Ты мне оскорбление словом, я тебев лоб: считаетсявзаимность". Вот и поговори с ним. Он даже на собрания не ходил в субботу.
Что же он делал в субботу?
В субботу он топил баню. Все. Больше ничего. Накалял баню, мылся и начинал париться. Парился, как ненормальный, как паровоз, по пять часов парился! С отдыхом, конечно, с перекуром Но все равно это же какой надо иметь организм! Конский?
В субботу он просыпался и сразу вспоминал, что сегодня суббота. И сразу у него распускалась в душе тихая радость. Он даже лицом светлел. Он даже не умывался, а шел сразу во дворколоть дрова.
У него была своя наукакак топить баню. Например, дрова в баню шли только березовые: они дают после себя стойкий жар. Он колол их аккуратно, с наслаждением
Вот, допустим, одна такая суббота.
Погода стояла как раз скучнаязябко было, сыро, ветреноконец октября. Алеша такую погоду любил. Он еще ночью слышал, как пробрызнул дождикпостукало мягко, дробно в стекла окон и перестало. Потом в верхнем правом углу дома, где всегда гудело, загуделоветер наладился. И ставни пошли дергаться. Потом ветер поутих, но все равно утром еще потягивалснеговой, холодный.
Алеша вышел с топором во двор и стал выбирать березовые кругляши на расколку. Холод полез под фуфайку Но Алеша пошел махать топориком и согрелся.
Он выбирал из поленницы чурки потолще Выберет, возьмет ее, как поросенка, на руки и несет к дровосеке.
Ишь ты какой, говорил он ласково чурбаку. Атаман какойСтавил этого "атамана" на широкий пень и тюкал по голове.
Скоро он так натюкал большой ворох Долго стоял и смотрел на этот ворох. Белизна и сочность, и чистота сокровенная поленьев, и дух от нихсвежий, нутряной, чуть стылый, лесовой
Алеша стаскал их в баню, аккуратно склал возле каменки, Еще потом будет моментразжигать, тоже милое дело. Алеша даже волновался, когда разжигал в каменке. Он вообще очень любил огонь.
Но надо еще наносить воды. Дело не столько милое, но и противного в том ничего нет. Алеша старался только поскорей натаскать. Так семенил ногами, когда нес на коромысле полные ведра, так выгибался длинной своей фигурой, чтобы не плескать из ведер, смех смотреть. Бабы у колодца всегда смотрели. И переговаривались.
Ты глянь, глянь, как пружинит! Чисто акробат!..
И не плескает ведь!
Да куда так несется-то?
Ну, баню опять топит
Да рано же еще!
Вот весь день будет баней заниматься. Бесконвойный он и есть Алеша.
Алеша наливал до краев котел, что в каменке, две большие кадки и еще в оцинкованную ванну, которую от купил лет пятнадцать назад, в которой по очереди перекупались все его младенцы. Теперь он ее приспособил в баню, И хорошо! Она стояла на полке, с краю, места много не занималане мешала париться, а вода всегда под рукой. Когда Алеша особенно заходился на полке, когда на голове волосы трещали от жары, он курял голову прямо в эту ванну.
Алеша натаскал воды и сел на порожек покурить. Это тоже дорогая минутапосидеть покурить. Тут же Алеша любил оглядеться по своему хозяйству в предбаннике и в сарайчике, который пристроен к банепродолжал предбанник. Чего только у него там не было! Старые литовки без черенков, старые грабли, вилы Но был и верстачок, и был исправный инструмент: рубанок, ножовка, долота, стамески Это все на воскресенье, это завтра он тут будет упражняться.
В бане сумрачно и неуютно пока, но банный терпкий, холодный запах разбавился уже запахом березовых поленьевтонким, еле уловимымэто предвестье скорого праздника. Сердце Алеши нет-нет да и подмоет радостьподумает: "Сча-ас". Надо еще вымыть в бане: даже и этого не позволял делать Алеша женемыть. У него был заготовлен голичок, песочек в баночке Алеша снял фуфайку, засучил рукава рубахи и пошел пластать, пошел драить. Все перемыл, все продрал голиком, окатил чистой водой и протер тряпкой. Тряпку ополоснул и повесил на сучок клена, клен рос рядом с баней. Ну, теперь можно и затопить, Алеша еще разок закурил Посмотрел на хмурое небо, на унылый далекий горизонт, на деревню Ни у кого еще баня не топилась. Потом будут, к вечеру, на скорую руку, кое-как, пых-пых Будут глотать горький чад и париться, Напарится не напаритсяугорит, придет, хлястнется на кровать, еле живой, и думает, это баня, Хэх!..
Алеша бросил окурок, вдавил его сапогом в мокрую землю и пошел топить.
Поленья в каменке он клал, как и все кладут: дватак, однотак, поперек, а потом сверху. Но тамв той амбразуре-то, которая образуется-то, там кладут обычно лучины, бумагу, керосином еще навадились теперь обливать, там Алеша ничего не клал: то полено, которое клал поперек, он еще посередке ершил топором, и все, и потом эти заструги поджигалзагоралось. И вот это тоже очень волнующий моменткогда разгорается, Ах, славный момент!
Алеша присел на корточки перед каменкой и неотрывно смотрел, как огонь, сперва маленький, робкий, трепетный, все становится больше, все надежней. Алеша всегда много думал, глядя на огонь. Например: "Вот вы там хотите, чтобы все люди жили одинаково Два полена и то сгорают неодинаково, а вы хотите, чтоб люди прожили одинаково!" Или еще он сделал открытие: человек, помирая, в конце в самом, так вдруг захочет жить, так обнадеется, так возрадуется какому-нибудь лекарству!.. Это знают. Но точно так и палка любая: догорая, так вдруг вспыхнет, так озарится вся, такую выкинет шапку огня, что диву даешься: откуда такая последняя сила?
Дрова хорошо разгорелись, теперь можно пойти чайку попить. Алеша умылся из рукомойника, вытерся и с легкой душой пошел в дом. Пока он занимался баней, ребятишки, один за одним, ушлепали в школу. ДверьАлеша слышалто и дело хлопала, и скрипели воротца. Алеша любил детей, но никто бы никогда так не подумал, что он любит детей: он не показывал. Иногда он подолгу внимательно смотрел на какого-нибудь, и у него в груди ныло от любви и восторга. Он все изумлялся природе: из чего получился человек?! Ведь не из чего, из малой какой-то малости. Особенно он их любил, когда они были еще совсем маленькие, беспомощные. Вот уж, правда что, стебелек малый: давай цепляйся теперь изо всех силенок, карабкайся. Впереди много всякого будетникаким умом вперед не скинешь. И они растут, карабкаются. Будь на то Алешина воля, он бы еще пятерых смастерил, но жена устала. Когда пили чай, поговорили с женой.
Холодно как уж стало. Снег, гляди, выпадет, сказала жена.
И выпадет. Оно бы и ничего, выпал-то, на сырую землю.
Затопил?
Затопил.
Кузьмовна заходила Денег занять.
Ну? Дала?
Дала. До среды, говорит, а там, мол, за картошку получит
Ну и ладно. Алеше нравилось, что у них можно, например, занять денегвсе как-то повеселей в глаза людям смотришь. А то наладились: "Бесконвойный, Бесконвойный". Глупые. Сколько попросила-то?
Пятнадцать рублей. В среду, говорит, за картошку получим
Ну и ладно. Пойду продолжать.
Жена ничего не сказала на это, не сказала, что иди, мол, или еще чего в таком духе, но и другого чего тоже не сказала. А раньше, бывало, говорила, до ругани дело доходило: надо то сделать, надо это сделатьне день же целый баню топить! Алеша и тут не уступил ни на волос: в субботу только баня. Все. Гори все синим огнем! Пропади все пропадом! "Что мне, душу свою на куски порезать?!"кричал тогда Алеша не своим голосом. И это испугало Таисью, жену. Дело в том, что старший брат Алеши, Иван, вот так-то застрелился. А довела тоже жена родная: тоже чего-то ругались, ругались, до того доругались, что брат Иван стал биться головой об стенку и приговаривать: "Да до каких же я пор буду мучиться-то?! До каких?! До каких?!" Дура жена вместо того, чтобы успокоить его, взяла да еще подъелдыкнула: "Давай, давай Сильней! Ну-ка, лоб крепче или стенка?" Иван сгреб ружье Жена брякнулась в обморок, а Иван полыхнул себе в грудь, Двое детей осталось. Тогда-то Таисью и предупредили: "Смотри а то не в роду ли это у их". И Таисья отступилась.
Напившись чаю, Алеща покурил в тепле, возле печки, и пошел опять в баню. А баня вовсю топилась.
Из двери ровно и сильно, похоже, как река заворачивает, валил, плавно загибаясь кверху, дым. Это первая пора, потом, когда в каменке накопится больше жару, дыму станет меньше. Важно вовремя еще подкинуть: чтоб и не на угли уже, но и не набить тесноогню нужен простор. Надо, чтоб горело вольно, обильно, во всех углах сразу. Алеша подлез под поток дыма к каменке, сел на пол и несколько времени сидел, глядя в горячий огонь. Пол уже маленько нагрелся, парит; лицо и коленки достает жаром, надо прикрываться. Да и сидеть тут сейчас нежелательно: можно словить незаметно угару. Алеша умело пошевелил головешки и вылез из бани. Дел еще много: надо заготовить веник, надо керосину налить в фонарь, надо веток сосновых наготовить Напевая негромко нечто неопределенноебез слов, голосом, Алеша слазал на полок бани, выбрал там с жердочки веник поплотнее, потом насек на дровосеке сосновых лаппоровней, без сучков, сложил кучкой в предбаннике. Так, это есть. Что еще? фонарь!.. Алеша нырнул опять под дым, вынес фонарь, поболталнадо долить. Есть, но чтоб уж потом ни о чем не думать. Алеша все напевал Какой желанный покой на душе, господи! Ребятишки не болеют, ни с кем не ругался, даже денег в займы взяли Жизнь: когда же самое главное время ее? Может, когда воюют? Алеша воевал, был ранен, поправился, довоевал и всю жизнь потом с омерзением вспоминал войну. Ни одного потом кинофильма про войну не смотрелтошно. И удивительно на людейсидят смотрят! Никто бы не поверил, но Алеша серьезно вдумывался в жизнь: что в ней за тайна, надо ее жалеть, например, или можно помирать спокойноничего тут такого особенного не осталось? Он даже напрягал свой ум так: вроде он залетелвысоко-высокои оттуда глядит на землю Но понятней не становилось: представлял своих коров на поскотинемаленькие, как букашки А про людей, про их жизнь озарения не было. Не озаряло. Как все же: надо жалеть свою жизнь или нет? А вдруг да потом, в последний момент, как заорешь, что вовсе не так жил, не то делал? Или так не бывает? Помирают же другиеничего: тихо, мирно. Ну, жалко, конечно, грустно: не так уж тут плохо. И вспоминал Алеша, когда вот так вот подступала мысль, что здесь не так уж плохо, вспоминал он один момент в своей жизни. Вот какой. Ехал он с войны Дорога дальняячерез всю почти страну. Но ехали звонкотак-то ездил бы. На одной какой-то маленькой станции, еще за Уралом, к Алеше подошла на перроне молодая женщина и сказала: