Может, я схожу к директору-то, попрошу?.. заговорила мать.
Иван брился.
Еще чего! В ноги упадион довольный будет.
Ну а как жа теперь? Мать старалась говорить не просительно, как можно убедительнейпонимала; разговор, наверно, последний. Ходют люди, просют. Язык-то не отсохнет
Я ходил. Просил.
Да знаю я тебя, тугоносого, как ты просил! Лаяться только умеете
Хватит, мам.
Мать больше не выдержала, села на приступку и заплакала тихонько и запричитала:
Куда вот собрался? К черту на кулички То ли уж на роду мне написано весь свой век мучиться. Пошто жа, сынок, только про себя думаешь?..
Иван знал: будут слезы. И оттого было так плохо на душе, щемило даже, И оттого он хмурился раньше времени.
Да што ты меня на войну, што ли, провожаешь? Што я там?.. Да ну, к шутам все! И вечнослезы!.. Мне уж от этих слез житья нету.
Сходила ба, попросилане каменный он, подыскал ба чего-нибудь. А то к инспектору сходи Што уж сразу такуезжать. Вон у Кольки Завьялова тоже права отбирали, сходил парень-то, поговорил С людьми поговорить надо
Они уж в милиции, права-то. Поздно.
Ну в милицию съездил ба
Хо-о! изумился Иван. Ну ты даешь!
Господи, господи Всю жись вот так, И за што мне такая доля злосчастная! Проклятая я, што ли
Невмоготу становилось, Иван вышел во двор, умылся под рукомойником, постоял в одной майке у ворот Посмотрел на село. Все он тут знал. И томился здесь, в этих переулках, лунными ночами А крепости желанной в душе перед дальней дорогой не ощущал. Он не боялся ездить, но нужна крепость в душе и немножко надо веселей уезжать.
Вывернулся откуда-то пес Дик, красивый, но шалавый, кинулся с лаской.
Ну! Иван откинул пса, пошел в дом.
Мать накрывала на стол,
Ну, поработал ба на свинарнике
Они настойчивые, матери. И беспомощные.
Ни под каким лозунгом, твердо сказал Иван. Вся деревня смеяться будет. Я знаю, для чего он меня хочет на свинарник загнать Только у него ничего не выйдет,
Господи, господи
Позавтракали.
Мать уложила все в чемодан и тут же села на пол у раскрытого чемодана и опять заплакала. Только не причитала теперь.
С годок поработаю и приеду. Чего ты?..
Мать вытерла слезы,
Может, схожу, сынок? Посмотрела снизу на сына, и из глаз прямо плеснулось горе, и мольба, и надежда, и отчаяние, Упрошу его Он хороший мужик.
Мам Мне тоже тяжело.
А может, сунуть кому-нибудь в милиции-то? Што, думаешь, не берут? Счас, не взяли! Колька Завьялов, думаешь, не сунул? Сунул Счас, отдали так-то.
Тут неизвестно, кто кому сунет: я им или они мне.
Предстояло прощание с печкой. Всякий раз, когда Иван куда-нибудь уезжал далеко, мать заставляла его трижды поцеловать печь и сказать; "Матушка печь, как ты меня поила и кормила, так благослови в дорогу дальнюю". Причем всякий раз она напоминала, как надо сказать, хоть Иван давно уж запомнил слова. Иван трижды ткнулся в теплый лоб печки и сказал:
Матушка печь, как ты меня поила и кормила, так благослови в дорогу дальнюю.
И пошли по улице; мать, сын и собака.
Ивану не хотелось, чтоб мать провожала его, не хотелось, чтоб люди глазели в окна и говорили: "Ванька-то уезжает, што ль, куда?"
Попался навстречу дед, с которым они вчера беседовали на сон грядущий. Иван остановился. Он подумал, что, постояв, мать не пойдет дальше, а повернет и уйдет с соседом.
Поехал?
Поехал.
Закурили.
Рыбачил, што ль?
Попробовал поставить переметишки Рано ишо.
Рано,
Мать стояла рядом, сцепив на фартуке руки, не слушала разговор, бездумно, не то задумчиво глядела в ту сторону, куда уезжал сын.
Не пей там, посоветовал дед. Городон и есть городчужие все. Пообвыкни сперва
Што я, алкаш, што ли?
Еще постояли.
Ну, с богом! сказал старик.
Бывай.
Старик пошел своей дорогой. Иван посмотрел на мать Она, все так же глядя вперед, пошла, куда им надо идти. Иван пошел рядом.
Прошли немного.
Мам иди домой.
Мать послушно остановилась. Иван слегка приобнял ее Голова ее затряслась у него на груди. Вот этот-то момент и есть самый тяжелый. Надо сейчас оторвать ее от себя, отвернуться и уйти.
Ладно, мам Иди. Я сразу письмо напишу. Как приеду, так Ничего со мной не случится! Не ездют, што ль, люди? Иди.
Мать перекрестила его И осталась стоять. А Иван уходил. Глупый пес увязался за ним. Он всегда ходил с хозяином на работу.
Пошел! сердито сказал Иван.
Дик повилял хвостом и продолжал бежать впереди.
Дик! Дик! позвал Иван.
Дик подбежал. Иван больно пнул его, пес заскулил, отбежал в сторону. И с удивлением смотрел на хозяина. Иван обернулся. Дик вильнул хвостом, тронулся было с места, но не побежал, остался стоять. И все так же удивленно смотрел на хозяина. А подальше стояла мать
"Нет, надо на свете одному жить. Тогда легко будет", думал Иван, стиснув зубы. И скоро вышагивал по улицек автобусу.
Беседы при ясной луне
Марья Селезнева работала в детсадике, но у нее нашли какие-то палочки и сказали, чтоб она переквалифицировалась.
Куда я переквалифицируюсь-то? горько спросила Марья. Ей до пенсии оставалось полтора года.-Легко сказать-переквалифицируйся Что я, боров, что ли, с боку на бок переваливаться? Она поняла это "переквалифицируйся" как шутку, как "перевались на другой бок".
Ну, посмеялись над Марьей И предложили ей сторожить сельмаг. Марья подумала и согласилась.
И стала она сторожить сельмаг.
И повадился к ней ночами ходить старик Баев. Баев всю свою жизнь проторчал в конторето в сельсовете, то в заготпушнине, то в колхозном правлении, все кидал и кидал эти кругляшки на счетах, за целую жизнь, наверно, накидал их с большой дом. Незаметный был человечек, никогда не высовывался вперед, ни одной громкой глупости не выкинул, но и никакого умного колена тоже не загнул за целую жизнь. Так средним шажком отшагал шестьдесят три годочка, и был таков. Двух дочерей вырастил, сына, домок оборудовал крестовый К концу-то огляделисьда он умница, этот Баев! Смотрика, прожил себе и не охнул, и все успел, и все ладно и хорошо. Баев и сам поверил, что он, пожалуй, и впрямь мужик с головой, и стал намекать в разговорах, что онумница. Этих умниц, умников он всю жизнь не любил, никогда с ними не спорил, спокойно признавал их всяческое превосходство, но вот теперь и у него взыграло ретивоетеперь как-то это стало неопасно, и он запоздало, но упорно повел дело к тому, что онредкого ума человек.
Последнее время Баева мучила бессонница, и он повадился ходить к сторожихе Марьеразговаривать.
Марья сидела ночью в парикмахерской, то есть днем это была парикмахерская, а ночью там сидела Марья: из окон весь сельмаг виден.
В избушке, где была парикмахерская, едко, застояло пахло одеколоном, было тепло и как-то очень уютно. И не страшно. Вся площадь между сельмагом и избушкой залита светом; а ночи стояли лунные. Ночи стояли дивные: луну точно на веревке спускали сверхутакая она была близкая, большая. Днем снежок уже подтаивал, а к ночи все стекленело.) и нестерпимо, поддельно как-то блестело в голубом распахнутом свете.
В избушке лампочку не включали, только по стенам и потолку играли пятна светатопился камелек. И быстротечные эти светлые лики сплетались, расплетались, качались и трепетали.
И так хорошо было сидеть и беседовать в этом узорчатом качающемся мирке, так славно чувствовать, что жизнь за окнамибольшая и ты тоже есть в ней. И придет завтра день, а ты и в нем тоже есть, и что-нибудь, может, хорошее возьмет да случится. Если умно жить, можно и на хорошее надеяться.
Люди, они ведь каксегодняшним днем живут, рассуждал Баев. А жизнь надо всю на прострел брать. Смета!.. Баев делал выразительное лицо, при этом верхняя губа его уползала куда-то к носу, а глаза узились щелкамитак и казалось, что он сейчас скажет: "чево?"Смета! Какой же умный хозяин примется рубить дом, если заранее не прикинет, сколько у него есть чево. В учетном деле и называетсясмета. А то ведь как: вот размахнулся на крестовый домшироко жить собрался, а умишка, глядишь,на-пятистенок едва-едва, Просадит силенки до тридцати годов, нашумит, наорется, а дальшепшик. Марья согласно кивала головой.
И правда, казалось, умница Баев, сидючи в конторах, не тратил силы, а копил их всю жизньтакой он был теперь сытенький, кругленький, нацеленный еще на двадцать лет осмеченной жизни.
Больно шустрые! Я как-то лежал в больнице меня тогда Неверов отвез, председателем исполкома был в войну у нас, не помнишь?
Нет. Их тут перебывало
Неверов, Василий Ильич. А тогда что, С молокопоставками не управилисьему хоть это.,, хоть живым в могилу зарывайся. Я один раз пришел к нему в кабинет, говорю: "Василий Ильич, хотите, научу, как с молокопоставками-то?""Ну-ка", говорит. "У нас колхозники-то все вытаскали?""Вроде все, говорит. А что?" Я говорю: "Вы проверьте, проверьтевсе вытаскали?"
Ох, тада и таска-али! вспомнила Марья. Бывало, подоишьи все отнесешь. Ребятишкам по кружке нальешь, остальноена молоканку. Да ведь планы-то какие были безобразные!
Ты вот слушай! оживился Баев при воспоминании о давнем своем изобретательном поступке. "Все вытаскали-то? Или нет?" Он вызвал девку: "Принеси, говорит, сводки". Посмотрели: почти все, ерунда осталась. "Ну вот, говорит, почти все". "Теперь так, это я-то ему, давайте рассуждать: госпоставки недостает столько-то, не помню счас сколько, Так? Колхозники свое почти все вытаскали Где молоко брать?" Он мне: "Ты,говорит, мне мозги не того, говори дело!" Матерщинник был несусветный. Я беру счеты в руки: давайте, мол, считать, Допустим, ты должна сдать на молоканку пятьсот литров. Баев откинул воображаемых пять кругляшек на воображаемых счетах, посмотрел терпеливо и снисходительно на Марью. Так? Это из расчета, что процент жирности молока у твоей коровы такой-то. Баев еще несколько кругляшек воображаемых сбросил, чуть выше прежних. Но вот выясняется, что у твоей коровы жирность не такая, какая тянула на пятьсот литров, а ниже, Понимаешь? Тогда тебе уж не пятьсот литров надо отнести, а пятьсот семьдесят пять, допустим. Сообразила?
Марья не сообразила пока.
Вот и он тогда так же: хлопает на меня глазами: не пойму, мол. Снимайте, говорю, один процент жирности у всехбудет дополнительное молоко. А вы это молоко, с колхозников-то, как госпоставки пустите. Было бы молоко, в бумагах его как хошь можно провести. Ох, и обрадовался же он тогда. Проси, говорит, что хочешь! Я говорю: отвези меня в городскую больницуполежать. Отвез.
Марья все никак не могла уразуметь, как это они тогда вышли из положения с госпоставками-то.
Да господи! воскликнул Баев. Вот ты оттаскала свои пятьсот литров, потом тебе говорят: за тобой, гражданка Селезнева, еще семьдесят пять литров. Ты, конечно, как это так? А какой-нибудь такой же, вроде меня, со счетиками: давайте считать вместе Вышла, мол, ошибка с жирностью. Работник, мол, недоглядел А я-в горбольнице. С сельской местности-то туда и счас не очень берут. А я вон когда попал!
А чего?.. Заболел, што ли?
Как тебе сказать Нет. Недостаток-то у меня был: глаза-то и тогда уж Почти слепой был. Из-за того и на войну не взяли. Но лег я не потому, а как это выразиться Охота было в горбольнице полежать. Помню, ишо молодой был, а все лумал: как же бы мне устроиться в горбольнице полежать? А тут случай-то и подвернулся. Да. Приехал я, мне, значит, коечку, чистенько все, простынки, тумбочка возле койки В палате ишо пять гавриков лежат, у кого что: один с рукой, один с башкой забинтованной, один тракторист лежалполспины выгорело, бензин где-то загорелся, он угодил туда. Та-ак. Ну, ладно, думаю, желание мое исполняется.
Дак чего, просто вот полежать, и все? никак не могла взять в толк Марья.
Все. Ну-ка, как это тут, думаю, будут ухаживать за мной? Слыхал, что уход там какой-то особенный. Ну, никакого такого ухода я там не обнаружилбольше интересуются: "Что болит? Где болит?" Сердце, говорю, болитиди, доберись до него. Всего обстукали, обслушали, а толку никакого. Но я к чему про горбольницу-то: про людей мы заговорили Пришел, значит, я в палату, лежат эти козлы Я им по-хорошему: "Здравствуйте, мол, ребята!" И прилег с дороги-то соснуть малость: дорога-то дальняя, в телеге-то натрясло. Сосну, думаю, малость. Поспал, значит, мне эти козлы говорят: "Надо анализы собирать". "Какие анализы?""Калу, говорят,девятьсот грамм и поту пузырек". Я удивился, конечно, но
Тут Марью пробрал такой смех, что она досмеялась до слез. Баев тоже сперва хмыкнул, но потом строго ждал, когда она отсмеется.
Ну и как? спросила Марья, вытирая глаза концом полушалка. Собрал?
Стали сперва собирать пот, продолжал Баев, недовольный, что из рассказа вышла одна комедия: он вознамерился извлечь из него поучительный вывод. Укрыли меня одеялами, два матраса навалили сверху, а пузырек велели под мышку зажатьтуда, мол, пот будет капать. Ить вот рассудок-то у людей: хворают, называется! Ить подумали бы; идет такая страшенная война, их, как механизаторов, на броне пока держут: тут надо прижухнуться и помалкивать, вроде тебя и на свете-то нету. Нет, они начинают выдумывать черт те чего. Думает он, лежит, что у негожизнь предстоит, что надо ее как-то распланировать, подсчитать все наличные ресурсы, как говорится?.. Что ты! Он зубы свои оскалит и будет лучше ржать лежать, чем задумается.
Марья вспомнила про девятьсот граммов кала и опять захохотала. И понимала, что после таких серьезных слов Баева не надо бы смеяться, но не могла сдержаться.
Дак, а как с этим-то?.. Собрал, что ли? Вытерла опять глаза.Не могу ничего с собой сделать, ты уж прости меня, Николай Ферапонтыч, шибко смешно. Собрал девятьсот грамм-то?
Вот то-то и ононичего сделать с собой не можем, обиделся Баев,Живем безалаберноничего с собой сделать не можем; пьем-гуляемничего с собой сделать не можем; блуд совершаемопять ничего с собой сделать не можем. У меня зять вон до развода дело довел, гад зубастый: тоже ничего с собой сделать не может. Кобели. Поганки. Баев по-живому обозлился. Взял бы кол хороший, пошел бы в клуб ихныйда колом бы, колом бы всех бы подряд. Ржать научились? Ногами дрыгать научились?.. Теперь подставляй башку, я тебя жизни обучать буду! Козлы.
Посидели молча. Марья даже вздохнула: у самой тоже была дочь, и у той тоже семейная жизнь не ладилась.
А как вот им поможешь? сказала она. И рад бы душойпомочь, а как?
Никак, резко сказал Баев. Пускай сами разбираются,
Опять замолчали.
Баев достал флакон с нюхательным табаком, пошумел ноздрямиодной, другой, поморгал подслеповатыми маленькими глазами и сладостно чихнул в платок.
Помогает глазам-то? спросила Марья, кивнув на пузырек с табаком.
Не он бы, так давно бы уж ослеп. Им только и держусь.
Где ж ты так глаза-то испортил? У вас, однако, в роду все зрячие были,
Зрячие вздохнул Баев. Все зрячие, да не все умные. Баев спрятал пузырек в карман, помолчал задумчиво. Что он, покойный родитель мой, делал со мнойэто же ни пером описать, ни как там говорится?.. Уму непостижимо, что он вытворял, чтоб я только в школу не ходил. А мне страсть как учиться хотелось. Тада же еше приходская школа-то была,,. Батюшка-то к родителю ходил: способный, мол, парнишка, пускай ходит. Ну! Родителю моему только Грех поминать нехорошо, но и тоже Как я только не просил: в ногах у него валялся, ревмя ревелотпустите в школу! Закинет пимы на полати, и все. Сиди за печью, гложи ногу овечьювот весь сказ родительский, Эх-х!.. Баев еще помолчал горестно:Дакя, когда все поснут, лучинку зажгу, бывало, в уголок на печке забьюсь да по складам читаю. Да по всей ноченьке так-товот уни, глаза-то, и сели.
Дак, а чего уж он так?
А спроси его! Не мужицкое дело, мол Темен был, упрям. Всю жизнь я на него сердце держал. Помирал, помню: "Прости, Колька, учиться тебе препятствовал" И вот знаю, как полагается говорить в таких случаях, а язык не поворачивается. "Ладно, говорю, чего теперь?" Вот как душа затвердела! А потому чтоехидно. Я же какой башковитый-то был! Бывало, стишок два раза прочитаю и тут же его отбарабаню без запинки.
А понимал же потом-товишь, "прости" говорил.
Да потом-то Ко мне, бывало, придут: "Напиши, ради Христа, прошение", или еще чего, ну, курочку несут или яиц десяток, а то шерсти фунта два Я сядумне плевое дело прошение-то составить: где завострил, где подсусолил, где на жалость упор сделаешь, а где намекнешь про другие инстанции Тут целая наука тоже. Вот составишь. "На, хлопочи, ехай". Человек и радешенек. И того не заметил, что я за какой-нибудь час курицу заработал. А родитель-то видит, конечно, сопитчует вину свою. Ну ты, думаю, а дал бы мне учиться-то, да я бы Ладно. Рази бы тут курочками пахло! Ведь это я самоучкой уж достигсчетоводом-то, потом бухгалтером. А поучи-ка меня годов десять, как этих лоботрясов нынче, да я бы не знаю Эх-х! Ладно. Баеву правда горько, у него даже глаза слезились, он утирал их согнутым указательным пальцем. Чего теперь. Обидно, конечно Ведь вот счас уж дело прошлоеты подумай только, какие я дела пропускал через свои руки! Ведь меня ревизором в другие районы посылали! Еду, бывало, и думаю: знали бы они, что у меня всего-то полтора класса ЦПШ, как у нас шутил один: церковноприходской школы. Полторы зимы побегал всего-то, а вы меняна других ревизором! Молчал уж