В науке человеку, говорил он, можно более, нежели в политике, сделать. Ибо наука область ума такова, куда власть имущие по дурости своей залезать боятся, дабы дурость ихняя пред учеными видна не была Жаль, что я ныне на восьмой десяток поехал, а ежели б юность вернулась, я бы всю жизнь свою иначе строил в науки бы ушел, как в лес уходят.
Близ князя неизменно состоял Емельян Семенов, вроде секретаря княжеского. Этот умница был правою рукою старца сенатора. Вместе они читали, мыслили, спорили, сомневались. А книг в доме князя Голицына заметно прибавилось.
Вот, Емеля, говорил князь, на что угодно деньги истрать, на вино сладкое, на красавиц утешных, на посуду или мебеля дивные, все едино потом жалеть станешь. И только книги всегда окупают себя, на всю жизнь дают полную радость.
Старый верховник сыновей своих отучил от двора царского. Сергею-дипломату место на Казани приискал, Алексею велел на Москве сиднем сидеть. При себе же сенатор младшего своего брата Мишу содержал; Миша на 19 лет был его моложе, по флоту в немалых чинах состоял и не смел присесть перед сенатором. Сейчас его в Тавров посылали корабли строить, но старший Голицын его придержал:
У меня хирагра опять разыгралась, ты не уедь скоро за меня на бумагах подписываться станешь
Подписываться теперь приходилось часто. Князья Кантемиры, почуяв, что сила не на стороне Голицыных, вели против верховника дела кляузные. Потатчику о «мечтаниях по конституции» веры при дворе не было, а Кантемиры пребывали в почете, особливо князь Антиох, которого Остерман жаловал В этих делах понадобился Голицыну человек канцелярский, и такого нашли. Звали его Перов, он тяжебное дело за Голицына повел, подчистки ловкие в бумагах делал, чтобы тяжбу скорей в окончание привесть. На этом-то Перова и поймали Дело уголовное!
Уголовное, но попал-то Перов не в полицию, а прямо в лапы к Ваньке Топильскому, который в канцелярии Тайной шишка великая.
Ты нам не нужен, сказал ему Ванька, дорогой табачок покуривая. Но твоя нитка далеко тянется Другие нужны, повыше тебя, мелюзги! Осознай сие, иначе мы тебя, как кота, удавим.
Перов, в страхе за судьбу пребывая, сразу понял, чего хотят от него допытчики. Для начала составил письмо покаянное: что слышал в доме Голицына, что видел, что хулили при нем
А мне за это ничего не будет? спрашивал трясясь.
Ванька Топильский утешил его:
Не! Легонечко посечем и отпустим с миром живи себе!
Анна Иоанновна однажды в Сенате встретилась с Голицыным:
Вот и ты, князь Здравствуй, давненько мы не видались. Ну-ка, покажи мне хирагру свою!
Дмитрий Михайлович протянул к царице свои обезображенные руки с раздутыми зелеными венами, и она сказала:
Вот бог-то и наказывает Не ты ли, когда престольные дела вершились, кричал, что «царям воли надо убавить»?
Кричал, ваше величество, и дельно то кричал.
А Василий-то Лукич ишо сомневался: «Удержим ли власть?»
Верно, ваше величество, Долгорукий-князь сомневался.
А как ты ему тогда говорил в утешение?
Говорил я так ему в утешение: «Удержим власть, Лукич, и без царей на Руси обойдется»
Да за такие ободрения, отвечала императрица, не Лукичу, а тебе, князь, в Соловецком мешке сидеть бы надо!
Остерман при встрече склонился в низком поклоне:
Счастлив заверить вас, князь, что вскорости я буду иметь удовольствие добраться до вашей шеи
Голицын поделился своими страхами с Семеновым:
Ну, Емеля, кажется, подбираются плачут по шее моей!
Может, князь, сожжем кое-что заранее?
Не сметь! Книги да бумаги гиштории принадлежат. Даже не помышляй: пусть я погибну, но книги останутся Книга не человек: ее за одну ночь не состряпаешь, это человека можно губить, а книгу беречь надобно!
* * *
От первого на свете Бисмарка (который был портняжкою в Штендале) и до последнего все были скроены и пошиты одной иглой на один манер. Буяны и хамы, бесцеремонные и грубые. Сожрать гору мяса, как следует напиться, убивать зверье и людей без разбору вот это они всегда умели Таков же был и Лудольф фон Бисмарк, по воле случая заброшенный в Россию, где стал он свояком всесильного графа Бирена. Теперь, сидя в Петербурге, герой этот порыкивал на прусского короля своего:
Дурак! Гогенцоллерны не умеют ценить Бисмарков
Женитьба на сестре горбатой Биренши предопределила прекрасное будущее Бисмарка. Разноцветные паркеты в покоях на Миллионной будто ковры; а потолки зеркальные, в коих отраженье люстр чудесно по вечерам. В садках висячих, среди деревьев сада зимнего, плавали живые рыбы и каракатицы. Награжденный после Польской кампании орденом Орла Белого, посиживал Бисмарк в доме своем, и если бы сейчас ему попался на глаза король его, то Бисмарк наплевал бы на этого Гогенцоллерна. Что значит кайзер-зольдат со своими жалкими пфеннигами и кружками пива в сравнении с величием двора петербургского?..
Без стука, как свой человек, явился граф Бирен.
А он умер, сообщил граф с обаятельной улыбкой.
Бисмарк даже подскочил:
Курляндский герцог? Фердинанд? Какое счастье
Нет, возразил Бирен, умер всего лишь вице-губернатор лифляндский, некто фон Гохмут.
Бисмарк сразу остыл, в безразличии:
А мне-то что за дело до него?
Тебя, свояк, прошу я заступить его место. Фельдмаршал Ласси, генерал-губернатор краев балтийских, занят с войсками на войне Хозяином в Риге станешь ты!
Что делать мне прикажешь, граф?
Бирен любовно тронул Бисмарка за жилистое, как у беговой лошади, колено, обтянутое нежно-голубым атласом.
Пора бы догадаться, сказал, что короны на земле не валяются. И если свалится она с головы тупого Фердинанда Кетлера, ты ловко для меня ее подхватывай А что еще? От Риги до Митавы всего часа четыре скачки бешеным аллюром. Следи за настроениями в дворянстве. Есть в Курляндии барон фон дер Ховен, владения которого в Вюрцау. Он враг мой давний, его ты сразу обезвредь. Ну что толкую я тебе? засмеялся Бирен. Чего не скажешь ты, то за тебя расскажут пушки русские Ты понял, друг?
Ясно.
Поезжай. А помогать тебе в подхватывании короны будет из Европы Кейзерлинг он всегда был самым умным на Митаве!
* * *
Потсдам маршировал с утра до ночи, но Европа на эти мунстры прусские обращала тогда мало внимания. После графа Ягужинского послом в Берлин направили фон Браккеля, пособника графа Бирена Был обычный плац-парад, король Фридрих Вильгельм принимал его сегодня вместе с сыном кронпринцем Фридрихом, и под конец мунстрования он подозвал фон Браккеля:
Петербург может спорить со мной. Я уже стар и не смогу ответить. Но бойтесь моего Фрица! и показал на сына.
Парад закончился, кайзер-зольдат крикнул:
Постарались, молодцы! Всем по кружке доброго пива!
Садясь в карету, король вдруг пожалел о таком ужасном мотовстве и приказ свой переменил:
На двух парней по одной кружке пива Поехали!
На опустевшем плацу остался кронпринц. Маленький, шустрый, с быстрым взглядом, пронизывающим вся и всех. Под раскатами барабанного боя уходил в казармы полк Маркграфский, впереди шагал офицер Алкивиад, телом смуглый, как мулат, и красивый.
Манштейн! позвал его кронпринц. Сегодня вечером прошу прибыть ко мне. Не удивляйтесь, но я зову вас на частную квартиру, где я живу в тепле, как частное лицо, вдали от королевской стужи
Вечером они секретно встретились.
Итак, сказал кронпринц Манштейну, вы рождены в России, ваши поместья в Лифляндии, где ныне проживает ваша матушка фон Дитмар, вы учились в Нарвской шулле, русский язык знаете, как немецкий Думаю, что этого достаточно.
Ваше высочество, обомлел Манштейн, откуда вам известно все о скромнейшем офицере полка прусского марк-графа Карла? Я изумлен
А как вы относитесь к русским? последовал вопрос.
Мой отец служил Петру Первому, был комендантом в цитадели Ревеля, и я, рожденный в пределах русских, не имел повода относиться к народу русскому скверно. Скорее, отношусь хорошо!
Согласен с этим, отвечал Фридрих. Я тоже хорошо отношусь к русским медведям, хотя Кронпринц поднял руку, кладя ее на плечо великана. Сейчас, когда вдруг заболел герцог Курляндский, всюду только и слышишь: Митава Бирен-граф корона древняя Кетлеры Все это чушь! Я не король еще, но королем я буду и уверен, что Пруссии с Россией воевать придется. А посему, любезный мой Манштейн, прошу ответить честно
Я честный человек, кронпринц!
А нужен честный офицер, который бы уже заранее давал отчеты о русской армии. Вплоть до деталей самых пустяковых.
Мне, дворянину, отвечал Манштейн, потупясь, не подобает заниматься шпионажем. Этот промысел слишком унизителен.
Шпионаж не промысел, а лишь ученье о противнике. Но если это и промысел, то он происхождения божественного Выходит, я ошибся в вас: вы не склонны стать моим шпионом честным?
Не понял вас, кронпринц. Прошу меня уволить
Нет, стойте, черт бы вас побрал!
Манштейн замер в дверях. Дымила свеча. Фридрих выждал.
Нельзя быть таким олухом, сказал кронпринц, бледнея. Вы Библию читали хоть единожды? А разве сам господь не был первым шпионом в мире? Возьмите «Книгу чисел», в главе тринадцатой вы найдете суждение всевышнего о пользе, благородстве шпионажа. Я вас не воровать прошу, а наблюдать Теперь садитесь!
Манштейн сел, покорный. Он был разумен, тонок, наблюдателен. Фридрих заговорил так, будто уже все решено меж ними:
Сейчас получите отпуск для посещения родителей в русских Инфлянтах. У вас будут на руках самые отличные аттестаты. Просто превосходные! Храбрость и разум ваши это тот душистый мускус, о котором не кричат на улицах Далее, продолжал кронпринц, назревает война с Крымом, и офицеры с военным образованием России нужны. От службы не отказываться! Задача первая: пробейтесь в адъютанты к кому-либо из русских военачальников Задача последняя: станьте лицом самым близким к фельдмаршалу Миниху, ибо этот человек водит всю армию России, а по чину генерал-фельдцейхмейстера главенствует над русскою артиллерией
Мне все понятно, высокий кронпринц.
Тогда держите паспорт! Вы нежный сын и тоскуете по своей матушке. Вот и поезжайте в свои поместья. А я вас не забуду и все эти годы буду следить за вами, как наседка за цыпленком.
Вы сказали годы? обомлел Манштейн.
Да. Приготовьтесь к долгой разлуке со своим кронпринцем, с которым вам предстоит встретиться, когда он станет вашим королем. И не забудьте проштудировать главу тринадцатую из «Книги чисел»! Я не буду повторять, что там изложено от силы божественной Меня интересует Россия вся: вплоть до устройства мужицкой сохи, влоть до длины ружейного багинета. Русские для меня еще загадка: это либо прирожденные рабы, либо Боюсь так думать, но иногда они кажутся героями античного мира!
Манштейн прибыл в Лифляндию, быстро перешел на русскую службу и появился в Петербурге. Ведь он не просто офицер, каких много, а получивший военное образование, и этим был любопытен для всех. Его представили Анне Иоанновне, его заметили при дворе. Манштейна сразу прибрал к рукам принц Гессен-Гомбургский, нуждавшийся в завидном адъютанте. Миних тоже положил свой глаз на Манштейна.
Таким, как ты, сказал ему фельдмаршал, не место торчать при этом принце Ступай ко мне. Я тебя возвеличу!
В этом году Фридрих вступил в переписку с Вольтером в этом году рабская страна Россия вступила в борьбу с рабовладельческим ханством Крыма.
Глава третья
Еще зима была студеная, когда пришел в Петербург караван белых двугорбых верблюдов из Китая, привез он камни новые. Для торгов эти камни выставлялись в Итальянской зале, и были аукционы публичные. Императрица всегда на торжище присутствовала, много камней для себя скупая. Камни из Китая были еще сыры, необработанны, а чтобы красоту им придать, Анна во дворце своем мастерскую имела.
Морозы стояли крепкие, устойчивые. Деревья на першпективах в кружевном серебре, будто кубки богемские. Снег хрустел под ногами прохожего люда. Петербург просыпался раненько Вот кому нужда была раньше всех вставать, так это миллионщику Милютину. Ради чести в истопниках у царицы служил и поднимался часа в четыре утра, чтобы к пяти уже в ливрее быть. Печи топил в спальне царицы, оттого-то и Анна и граф Бирен его своим человеком считали.
Императрица истопника давно уже не стыдилась. Видел он груди ее великие, ступни ног румяные, будто кипятком обваренные.
Благодати-то в тебе сколько! похваливал ее истопник
Анна Иоанновна поднималась всегда в шесть утра.
За доверие твое к особе моей, раздобрилась однажды, жалую тебя во дворянство Целуй! И ногу из-под одеяла выставила.
Молодой дворянин (мужику за шестьдесят уже было) поймал пятку ее величества и вкусно поцеловал.
А на гербе твоем велю печные вьюшки изобразить
Еще темно за окнами узорчатыми, а она уже в мастерскую спешит. Там два ювелира заспанных мсье Граверо и подмастерье Иеремия Позье станки налаживают, ремни приводные тянут. В тисках уже зажат китайский камень (голубое с красным). Позье ногами вертел станок, императрица с резцом работала. Стружку драгоценную Позье в шляпу себе собирал. Испортив камень, царица щедро бросила его туда же в шляпу.
Мерси, отвечал тот и кланялся при этом
Высокие свечи в шандалах горели ровным пламенем. Вдруг раздался грохот ботфортов кованых, залязгали шпоры это Миних явился. За год прошедший (на харчах варшавских) Миних еще больше размордател. Раздался вширь. Из штанов торчало всеядное пузо фельдмаршала.
Ну, матушка, сказал подходя, благослови.
Затих резец станка, и Анна поцеловала его в лоб:
Благословляю тя, фельдмаршал Когда едешь-то?
Сей день. Сей час.
Анна Иоанновна даже всплакнула:
Одарить ли тебя чем? На дорожку бы а?
Миних затряс перед нею жирной дланью протестующе:
Не, не, матушка! Не сейчас С викторией одаришь.
И замолчали оба. Что ж. Можно ехать.
Победные конкеты, сгоряча брякнул Миних, заранее к ногам твоим кладу, матушка. Сам я с армией Бахчисарай истреблю, а корпус Петра Ласси станет Азов брать. Да хорошо бы калмыцкого хана Дундуку-омбу расшевелить, чтобы по кубанским татарам ударил
Езжай, фельдмаршал, перекрестила его императрица. И помни: еще не все злодеи истреблены мною. Голицыны да Долгорукие еще по углам ядом брызжут Из этих фамилий ты никого в чины офицерские не смей производить. Служить им только в солдатах
Из дворца Миних отправился домой на Английскую набережную, где имел дом, от Меншикова ему доставшийся. Катил в санках мимо длинных мазанок, в коих размещались постоялые дворы для иноземных мастеров, мимо вонютных кабаков, возле которых тряслись на морозе полураздетые пропойцы. Фельдмаршал швырнул в народ питейный горсть медяков, велел пить за его виктории Во дворе дома уже готовили обоз в дорогу дальнюю. Для Миниха был оснащен крытый кошмами возок с печкой, ломберным столом и горшком для нужд естественных, чтобы на мороз не выбегать. В карете уже засел друг фельдмаршала пастор Мартенс. Тут же во дворе крутился и адъютант капитан Христофор Манштейн, отваги и силы непомерной; он был верен Миниху, как родной сын Жене своей Миних сказал:
Сударыня, прошу вас выдать денег для меня.
Сколько угодно вам, сударь?
Бочку! Миниху много не надо.
Он по-хозяйски проследил, как ставят внутрь возка плетенки с вином, несут из дома окорока медвежьи, в корзинах тащат запеченные в тесте яйца. Из подвалов выкатили бочку с червонцами. Если при Бирене для взяткобрания состоял фактор Лейба Либман, то в доме Миниха штабной работой занималась его жена все взятки брала она, а Миних оставался чист, аки младенец. «Я взяток не беру», говорил он (и это правда: не брал)
Потирая замерзшие уши, к нему подошел Манштейн:
Нас ждет слава бессмертная. Не пора ли трогать?
Да. Я сейчас.
Миних зашел в дом, чтобы проститься с семейством.
Сударыня! сурово сказал жене, не целуя ее.
Сударь мой! сказал сыну, грозя ему пальцем.
Акт нежности был закончен. Миних резко повернулся, шагнул с крыльца в хрусткий сугроб, плюхнулся на кошмы возка.
Сытые кони взяли с места, выкатили за ворота.
Пошел к славе!
Аминь, провозгласил пастор Мартенс и открыл карты. Дорога очень дальняя, а первая станция в Тайцах Банк, господа?
Денег много. Вина и продовольствия хватает. Нет только женских ласк. Но Миних и тут извернулся. Задержась в Москве, фельдмаршал велел князю Никите Трубецкому сопровождать его до армии. И чтобы жену свою непременно с собою взял. И княгиню Анну Даниловну к своим рукам хапужисто прибрал. Вроде походной жены.