Филька, умнай, зараз переловил всех мышей в избе! Ловит и мине приносит, к ногам кладет, ловит и приносит. Я сначала щитала: раз, два, три пять девять тринадцать!.. а посля уж и перестала щитать. Нет, без кошки в доме никак!
Где кот, там и кошечка прибудет. Однажды утром слыхаю: шорк, шорккогтями в дверю! Батюшка ищо для котов не прорубил тогды отверствие внизу, в двери. А ктой-то шырыкацца! В дом просицца! Ну, я пошлепала, дверь открыла. Батюшка на службе был. А я в церкву не двинула, япо хозяйству. Делов много. По воскресеньям в храм хожу. Ну, отворила и што ж вижу? Кощенка сидит, така жалка, да уж хорошенька, трехцветна, рыжа с черным с белым, вот кака красавица, принцесса! Ну што тут делать будешь? Пустила. Умильна мордочка у ней! Усики таки как стрелочки! Глазки блестят, круглы, как крыжовины! Вот и у Фильки женушка будет, грю, а руки сами уж ей молочка в блюдце льют, эй, где ты, Филька-охламон?.. глянь, жона к тибе приехала, Шурка-кошурка, встречай!..
И ведь кабыдто што понимат, дрянь така. Откуда-тошастьвывернулся. Подошел к кошке, обнюхались. И замурлыкали оба, так затрещалина Волге, должно, слыхать рыбакам!
Ну все, молодцы, грю я им, быстро спелись
И вот вить диво. Звери уж любят так любят. Друг дружку ничем и никогды не обидют. Не наврут друг другу, не загрызут со зла. Зверья семьяне в пример людской. Господи, шепчу, Господи, и Ты вить любил всяку тварь, и Ты гладил коров по холке, лошадям корку хлебца пожевать давал, среди овец Ты, малой, в хлеве спал Ты ж Сам видел, как звери в мире и согласье меж собой живут! И так витьТы исделал!
А люди, люди-то пошто так, как звери, не могут?!
Тыщи лет проходютвсе не могут
Любитьне могут
Ой, да што ж это я Господи, грешна. Сама учусь любить, Господи! Дык не ждала, што так трудно энто!
Ну да, вот котики у миня
Щенка принесли. У сына Вальки Однозубой сука ощенилась. Трех принесла. Валька однова щеночка, сученьку, Галине Машенковой отдала, та одна живет, ей без собакистрашно, особливо зимними ночами, когды и волки с Засурья по льду приходют, рядышком воют. Друговав село Монастырь, на Суру, печнику Ипполиту отнесла. Грит, Ипполит такой радый был! Щенка за уши тряс и приговаривал: обучу тибя, на дичь натаскаю, со мной будешь охотицца! Кобелек. И третий тожа кобелек, Валька и призадумалась, кому ж сунуть? Я яе на улице встретила, со щенком на руках, как с робенком. Уж славненькай! Золотиста шерсть, а на лбу бела звездочка. Валька мне протягиватя и хвать! Валька щастлива. Я тоже! Собаконька у нас с батюшкой! Вот и защитник! На охоту с ней будет ходить, на рыбалку Батюшка-то вить у насохотник, ружжо с собой привез и рыбак заядлай, откуда тольки в своим городе вонючем рыбалить пристрастился?! Тайно думаю: а можа, он деревенскай, как и я жа
Пса на цепь не сажала. Мясом кормила сырым, костями сахарными, на рынке у марийцев покупала. Молоко от пуза лакал! Вольный пес бегал, резвился. Сперва по саду-огороду; посля и на улицу стал выбегать. Да однажды покусал соседского телка! Так, несильно, да зубки на ножке у теленка с кровью отпечаталися Хозяйка орала на всю улицу: поп энтот, собак развел, можа, и пчел ищо разведет?! Теленочка мово родного пес поповский загрыз! У суд подам!
Ну, у суд, конешно, не подала. Чево там. Все забылось.
Только я Стеньку с тех пор привязывать к будке стала. А отпускатьтолько когды коровы с пастьбы домой пройдут.
А уж батюшка Стеньку полюбил! Ужас как!
И обымат, и цалует, в нос прям цалует, и гладит, и чешет везде
Да, натаскивать стал, на дичь. И на охоту уж ходили. Бекасов отец приносил. Уток жирных. И по рыбу тоже ходили. Домой идуту Стенькисадок в зубах! Вышагиват гордо. Вот, мол, глядите, люди, сколь я рыбы спымал!
Мине посля грит: я, грит, в армиив собачьим питомнике, на Севере, служил собак воспитывал, кормил их, чесал Их, грит, собак-та, лучче солдат кормили Витамины им вседохтуравыверяли А нам, солдатишкам, перловку одну, да без мяса, мы ее, грит, проклятущу, видеть под конец службы не могли, энту шрапнель в рот ложку покласть не смогали, до сблева
А попугая, Яшку, мне батюшкасам подарил.
Однажды я рубила капусту тяпкой, на солнцепеке, во дворе. По осени дело было. Рублю-рублю, ломти белы в разны стороны лятят-лятят, яблоня надо мной шелестит, уже все листья сухия и замечталася я, как-то так руку под тяпку подставиларубанула, не глядя! и боль адска, и штой-то белое, вроде кусок капусты, разв сторону, на землю, на листья палыелятит! И шмякнулося. И гляжу, и пот по спине: эй, мать, да энто ж твой палец, пальчик твой, дура, мизинец Отрубленнай
Даже крику из глотки не вылетело поперву. Сижу. Молчу.
Потом тяпку к глазам поднесла На нейкровь моя
И закружилася башка. И я самаполетела кудай-то. Кажись, заорала.
Очухалася оттого, што миня за плечи трясут, а в зубищи минекружка толкацца, об зубы звенит. И голос:
Пей, пей! Глотай! Матушка! Очнися!
Ну, скумекала я, энто мой поп миня водичкой отпоить хочет. Видать, коньки я отбросила разум потеряла
Воду послушно глотаю. А он уж на колени передо мной становицца, и культю минечистым лоскутом перевязыват. А из раны кровища живо ткань пропитала, так и льет, так и хлещет.
Ништо, не бойсь, Иулиания! грит, руку ветошью заматыват. Вот уж и узел исделал. До свадьбызаживет!
И тут кровь вся не в рану мне бросиласьв рожу мою.
До свадьбы? грю. До свадьбы?!
Так я во дворе сидела, как пьяна, как больна. С перевязанной, замотанной рукой. Сижу и двинуцца не могу, а хозяйство стоит. И мыслишек в башкену вот никаких. Пыль, зола
А губешки только повторяют: до свадьбы, до свадьбы, до свадьбы
И вот появилась мыслишка перьвая: как энто я буду без пальца на руке-то
И вторая: привыкну
Солнце в глаза бьет, последнее, осеннее. Уж не палиттихо, печально ласкат. Ах ты, Господи! Лето изошло. И палец я себе отрубила. Вон она, ступка деревянна, у ног моих стоит, с недорубленной капустой!
И тут шорох за плечом. Озираюся. Поп мой шествует ко мине!
А на руке у нявоштой-то тако ярко, красно! Как флаг в Первомай! Раньше, давно
Я думалатряпка кака красна, думала, руку нарошно красным обмотал, штобы, значитца, миня повеселить, што ли. Нет! Энто красношевелится! И киват! И чем-то щелкат! А посляка-ак крылья раскроет! Алыя И затрепещет ими, замашет и жаркий ветер мине в лицо ударит, в нос
И крик такой противнай, скрипучай:
Яш-ша хар-роший! Яш-ша хар-роший! Яш-ша хар-роший мальч-ч-ч-чик!
Господи Боженька сил! Попугай!
Только энтого ищо не хватало, шепчу.
Батюшка руку с попугаем к носу моему подносит. Попугай как взмахнет крыльями! Как взовьется! Ина плечо мине перелятел! И когти в миня впустил! Я глаз скосила, не дышу. Клюв у нявоклещи железны! Вот, думаю, чем ты, паскуда, щелкашь А глаз блестит, глаз чернай, потом ободок желтай, потом округ синий, прям чернай жемчуг в оправе!
Красавец ты, тихо грю яму, а у самой из глаз слезки бисером сыплюцца.
Батюшка поднял руку и перекрестил миня и попугая.
Я купил тибе, мать, штоб ты не плакала, сурьезно так грит. Не будешь рыдать-та? Глянь, веселай какой кавалер! В красном мундире! Енерал попугайскай!
Я ручонку свою протянула, перевязанну, и погладила Яшку по красной башке.
Где добыл-та яво? спрашиваю.
Яшка голову скосил, глазом зырк-зырки клювом своим страшенным, железным ну давай мне слезы с рожи так нежно так осторожно склевывать!
Ну, птица
Слезы ищо пуще посыпались. Уж от радости, што ль?
Дачники тут одне уезжали, грит. Насовсем съезжали. Я по дешевке у их укупил. Прям за три рубля. Глянь, какой парень справнай!
Я попугая с плеча взяла в руки, в ладони, как обойму яво ладоньми, крепко, и стала цаловать яму спинку алую, крылушки малиновы, головку в красной шапочке, глазик в ободках самоцветных, и клюв кривой, турецкай ятаган, даже поцаловала яму, животинке, птиченьке моей, нежной, бедной, красненькой.
А батюшка на нас обоих так глядел, быдто б я цаловалаво храмеикону.
ДВУНАДЕСЯТЫЙ ПРАЗДНИКВВЕДЕНИЕ ВО ХРАМ ПРЕСВЯТОЙ БОГОРОДИЦЫ
Эта маленькая Девочка Боже мой, совсем ведь маленькая Господи, три годика всего было Ей
Ярко-красное платьице бархатное, с кружевным воротничком, надели родители на Нее. Туфельки со шнуровочкой. Умыли чисто. Помазали святым горячим маслом. Дали на дорожку попить из кружки парного молочка. Пух куриный ли, кошачийс рукавов, с подола отряхнули. Чистенькая какая! Ах, на пальчикеще рубиновое, алое колечко нацепить и на грудкузолотую цепочку, бабушкину цепочку, пророчицы Анны
А где старуха Анна?.. А, она уже сидит подле храма, на паперти. Водку пьет из горла за милостынькой сухую руку тянет
Мама, мама, ну зачем ты, ну пойдем домой, домой, мама
Господи, Господи, что ж я брежу-то Господи, помоги, останови мя
Доченька, Тебя почему Марией назвали?.. Разве не Анна Ты?.. Разве не в честь бабки Твоей назвали Тебя?.. Держись за мою руку, крепче держись Ступени у храма тяжелые высокие долго, долго по ним вверх взбираться Ты задохнешься
Божие селение во храм святый приводится Богородица Мариам, плотию трилетствующая, и Той свещесветят девы предтекуще Божия Агница неблазненная, и голубица нескверная, Боговместимая скиния, славы освящение, в скинии святей обитати избра
Ну давай, Доченька, давай. Я держу Тебя. Бархатное платьице Свое не испачкай!.. башмачком пыльным не наступи на подол Давай раз-два-взяли еще раз взяли!.. Топ, топ все вверх и вверх
Непорочная Агница и нескверный чертог, в дом Божий Богородица Мариам с веселием вводится преславно, Юже ангели Божии дориносят верно, и вси вернии блажат присно, и благодарственно поют Ей непрестанно велиим гласом: наша слава и спасение Ты еси, Всенепорочная!..
Все глаза в толпе глядят на нас. Как мы с Доченькой моей идем, идем по крутой лестнице вверх. Все вверх и вверх.
Храм и Палата, и Небо одушевленное явльшися, Богоневесто Царева, в храм законный приводима днесь, Тому соблюдаема, Пречистая.
Дитя мое! Пресветлое Дитя мое! Я ввожу Тебя во храм. Видишь, я стал священником; и я ввожу Тебя во храм Святой, потому что сегодня праздник, и, видишь, везде флаги, расшитые золотом, выкинуты, и золотые хоругви всюду навешаны, и в воздухе летят цветным снегом серпантин и конфетти, и конфеты летят из горсти, и лампады и свечи все зажжены! И на шеях, на запястьях и пальцах у людей, у рабов и господ, ярко горят самоцветы заморские, из земли Офир, из Тира и Сидона, из Дамаска и Яффы! Не ругай меня, Доченька, что я раньше Тебя в храм не привел. Я ведь не был тогда еще священником. А теперь, видишь, родная, ясвященник, и храммой дом, и давай поднимемся по крутой лестнице, давай в Дом наш войдем
Иоакиме и Анно веселитеся ныне, во храм приводяще Господень Чистую Бога Матерь Христа Всецаря будущую, от вас же рождшуюся, яко трилетствующую Юницу
Доченька не надо плакать
«Папа, это я от ладости!..»
Гляди-ка, Люська, у батюшки глаза как свечи, слышу я шепот Дорочки Преловской, летящий ко мне воробьем от самого клироса.
Глава третьяАЛТАРНАЯ СТЕНА. КОНХА
Полукруг. Полусфера.
Золотой мозаики нет у меня, чтобы выложить ею эту чистую белую стену.
Золотые пчелы, медная разменная монета смальты стеклянной Мечта
Я работал малярной кистью по сырой известке, и терпко пахла яркая, соленая темпера.
Богоматерь стоит в полный рост.
У Нее грудь большая под складками.
Онакормящая Мать.
Она поднимает обе руки над головою.
Поднимает над нами.
Поднимает над Мiром.
У Нее большие круглые глаза,
круглые как блюдца,
из которых пьют крестьяне чай по вечерам
с малиновым, жарким вареньем.
Нет: они от ужаса круглы,
Что видит Она внизу, на Земле.
красно-желтые складки, тяжелые, падают, льются, кровавые.
Руки воздела высоко; глядишь со славою.
Ярко-голубаянебом средь туч грозовыхна грудиповязка светится.
Каждый живой с Тобой когда-нибудь встретится.
Когда?! А когда умирать будет, кончаться, Матушка!
Когда вся Земля в костлявых пальцах станет не больше катышка,
Не боле круглого, черного, жалкого помета козьего
Ветр на ледяной фреске нагло играет Твоими волосьями.
Ты их, Мать, под белый снежный плат не спрятала.
Ты, Мать, утку на двор загнала, что больно громко крякала!
Ты коров загнала в стойло, подоила в подойничек
Синее небесное Молоко испробуй, покойничек
Отпробуй, живущий, еще живой, Райского творожку да Эдемской сметаночки
Грядет зима, и снаряжены уж лебеди-саночки,
Уж Мать вздернула руки вверх, о пощаде под черным дулом прося, о жалости
Не стреляй, солдат!.. ты же мой сын!.. Мать тебя просит о самой малости
О крохе жизни о глотке Ея одном об Ея корочке зажаренной
Не стреляй!.. я готова быть униженной, ударенной
Матьот дитя Своеговсе снесет все вытерпит лишь не убий Мя, чадо Мое
В избе бревна сгнили давно да и печь старая, чадная
Да чугуны черные пусты да забор беззубый скалится
О, земля Моя, Мати! Великая Ты еси страдалица!
Стою. Плащ багряный тяжел. Закатом заречным подол густо вышит. Стопы мои
Из-под подола торчат, грязны да смуглы. Комары толпами
Над головою висят. Сыро. Рядом река. Пахнет рыбой и медом, сухими травами.
Сыне Мой! Каждый, на земле, Сыне Мой! КаждаяДочерь Моя! Плащаница Моя кровавая!
Гиматион Мой порфирный! Хитон Мой пурпурный! Рубаха моя небесная!
Руки Моиладонямик Детям! Ступня Моя бестелесная!
Жизнь Моя последняя! Любовь Моя бесконечная!
Любовь Моя старая, седая, суровая, нищая, голодная, калечная
Любовь Мояюная! Золотая! Радость Моя звездная! Счастье великое!
Сыны Мои! Глядите на Меня из сожженной тьмы золотыми ликами!
А Я над вами ладони воздыму! Я все прощу вамсмерть и искушение!
Складками алого плаща обниму вас: во память, во утешение!
Я старая ваша Мать! Я Заступница ваша ветхая!
Умруобложите Меня в гробу еловыми ветками.
Я молодая навек! Я Царица ваша босая, белозубая, юная!
Умрувоспойте хвалу Мне, осанну лесную еловыми, сосновыми струнами.
Положите Меня во гроб сосновыйда вот так же, как стояла Я с воздетыми
Руками с непокрытым лбом с сенными косами, солнцем согретыми
Это тело Мое во гробе лежит. А Явот Я! Руки над Мiром раскинула!
Не стреляй, сынок Мой. Я для тебяТвоего Бога родила. Сердце Свое для тебя из груди вынула.
И так под пулями, пчелами золотыми, стою, Великая Мать, неуязвимая,
Красная земля, синяя вода, ледяная звезда, Купина Неопалимая.
ДОЧЬ УМИРАЕТ. АННА
Папичка, ты поближе ко мне, да?.. Папинька, ты не блосай луку!.. нет!.. да вот так
Папка, ты что болмочешь там?.. Я не слышу. Тыгломче!..
Анночка, я слышу, ты говолишь: Анночка!.. Я люблю, когда ты так меня
Аннау-у-у-у!.. это колабль в холодном моле плывет
А Анночка: эточилик-чик-чик!.. птичка на веточке поет
А-а-а-а!.. Нет, нет Не-е-ет
Ты только не уходи
Папичка, лодненький, ты Клепче лучку мою сожми, клепче!.. чтобы я чувствовала те-бя
Звон!.. слышишь!.. Это я пузылек на пол улонила
В целкви звонят, ты сказал?.. Где?.. В какой целкви?.. Лазве лядом с нами есть целковь?.. Целковь же далеко, далеко-о-о-о-о Челез целых тли улицы Там если зазвонятмы не услышим никогда
Папулечка!.. а!.. очень больно. Я не могу телпеть эту боль! Плижмись ко мне лицом вот так оно у тебя все моклое ты мне щечку слезками измочил всю Что ты все влемя шепчешь?.. Ты молитву?.. А что такоемолитва?.. Тыза менямолишься?.. А что такоемолиться?..
Папа-а-а-а-а!..
Зачем ты кличишь: укол, еще укол! Не надо больше уколов! Никогда. Я больше не хочу их! Я хочу тишины Плосто чтобы было тихо и никто меня больше не укалывал
тише, тише Я вижубелая птичка на делеве, и поет-поет Папуля, обними меня клепко-клепко так, чтобы я вдохнулаи не выдохнула а то мне очень стлашно и больно
СМЕРТЬ, ЖЕНИТЬБА, ИЗМЕНА И ОПЯТЬ СМЕРТЬ. СЕРАФИМ
Белые, сахарные слоники все идут по диванной желтой полке
Потом бабушка переставила их на комод.
Потом бабушке повысили пенсию, и она сделала нам царский подароккупила телевизор. Сама крестилась: фу, голубой этот экрандьявольный!.. и бормотала: ну, вы, молодые, девчонки-парнишки, не только ж читать из книжки, глядишь, и позырите чего, новости скажут или еще чего фильму, концерту покажут
Фильму концерту
Тогда по телевизору и оперы показывали, и спектакли. Московские. Наше, городское телевидение только начинало работу. Робкие новости; в маленьком, жалком, как дырка в нужнике, экранчикебодряцкая рожа диктора, гладко выбритая. «Наши доярки выполнили-перевыполнили!.. Наши механизаторы выполнили досрочно!..»
Все планировалось; и все выполнялось досрочно.
Страна была сильна, мощна, бодра и сама перед собой выслуживалась.