Все это было, пока вы их не покинули?
Правильнее сказать, они меня покинули.
Элли кивнула и вдруг задала мне типичный вопрос психоаналитиков:
Хотите об этом поговорить?
Странно, но я хотел об этом поговорить.
Классическая история богача, превратившегося в нищего. Я считал свою жизнь состоявшейся и исключительно успешной. И менее чем за полтора месяца потерял все.
Чем же вы занимались в своей состоявшейся и исключительно успешной жизни?
Владел процветающим рекламным агентством в Сиэтле. Деньги не являлись самоцелью. Я делал что мне нравилось. А потом моя жена каталась верхом, и ее сбросила лошадь. В результатепаралич нижней части туловища. Я смирился с тем, что жизнь уже не будет прежней, и тутвторой удар. Жена умерла от осложнений. А за то время, что я проводил у постели жены, мой партнер фактически украл у меня агентство. Из-за просроченных платежей у меня отобрали дом. Я потерял все. И решил уйти прочь из тех мест.
Значит, вы ни на шаг не отходили от жены?
Я вздохнул.
Представляю, сколько всего вы перенесли. Я вам искренне сочувствую. Наверное, это очень больно.
Я кивнул.
А ваш партнер оказался настоящим мерзавцем. Для таких тварей в аду есть особое место.
Я тоже про это слышал.
Мы замолчали. Невольно поднятая тема была слишком серьезной, чтобы говорить о ней с набитыми ртами.
Достать вам напиток? спросила Элли.
Пожалуйста.
В вашем путешествии есть один положительный момент. Пока вы идете, можно не ограничивать себя в еде и есть все, что понравится.
Думаю, я сжигаю в день около пяти тысяч калорий. Наверное, столько же и в вашем знаменитом солодовом напитке.
Она улыбнулась.
Эти порции я готовила сама. В них калорий меньше.
Я зачерпнул ложечкой и попробовал густую жидкость.
И долго вы еще собираетесь жить в этом месте? спросил я.
Вообще-то, я живу не здесь, а в Пеншастине. Насчет сколькопока не знаю. Может, год или два. Я жду.
Чего именно?
Элли пожала плечами:
Более выгодного предложения. А вы? Утром снова в путь?
Собираюсь. Как называется ближайший город?
Ливенуорт. До него около двадцати миль. Вы когда-нибудь там бывали?
Нет.
Он бы вам запомнился. Настоящая приманка для туристов.
А что за приманка?
Раньше Ливенуорт был городом сплавщиков леса. А затем лесосплав стал затухать, лесопилки закрылись. Город почти умирал. И тогда кому-то пришла спасительная идея превратить его в баварскую деревушку.
Во что?
В баварскую деревушку. Кусочек Германии в центре штата Вашингтон. И попробуйте доказать, что это не так. Говорят, у них самый крупный Октоберфест после Мюнхена. Жаль, что вы пропустили эти торжества.
Не рассчитал время, произнес я, радуясь, что этот праздник миновал.
Во всяком случае, Ливенуорт действительно выжил. Теперь туда ездят миллионы туристов. Действительно маленький уголок Германии. Все, как игрушечное. А самая главная достопримечательностьМузей щелкунчиков. Их там пять тысяч, и вы не найдете двух одинаковых.
Надо будет туда заглянуть, сказал я, понимая, что меня вряд ли потянет разглядывать фигурки щелкунчиков.
Вам понравится, весело заверила Элли. Как это не иронично, но ведь если бы с городом не приключилась беда, Ливенуорт не стал бы кусочком Германии. Был бы обычным городишком, похожим на тысячи других. Это доказывает, что плохие события на самом деле не являются совсем уж плохими. Она зачерпнула новую порцию напитка. Наверное, вы очень устали от ходьбы.
Не то чтобы сильно, но устал. Идти через Стивенс-пасс, когда там снег, нелегко.
Разумеется. А как ваши ноги?
Побаливают.
Давайте, я вам помогу.
Элли взяла меня за руку и повела к дивану.
Садитесь, велела она.
Я послушно сел. Элли уселась по-турецки на полу и стала развязывать шнурки моих ботинок.
Вы уверены, что это поможет? спросил я.
Да. Если, конечно, вы не станете убеждать себя в обратном.
Не буду.
Элли сняла с меня ботинки и принялась осторожно разминать ступни и икры ног.
Скажите, если я мну очень сильно или, наоборот, слабо.
Меня все устраивает.
Некоторое время мы сидели молча. Я даже не представлял, сколько облегчения способен принести ногам такой нехитрый массаж. Я откинулся на спинку дивана и закрыл глаза.
Расскажите о себе, попросила Элли.
Я уже рассказывал.
Вы рассказывали о себе прежнем. Никто не проходит через подобные испытания, не изменившись.
Я открыл глаза.
А что вы хотите узнать?
Правду. Например, чем вы собираетесь заняться, когда придете в Ки-Уэст?
Не знаю. Может, войду в море.
Не делайте этого.
Что еще вы бы хотели узнать? спросил я.
Она помолчала.
Вы верите в Бога?
Сложный вопрос.
И у вас совсем нет ответа?
Я очень сильно сердит на Бога за то, что Он не вмешался.
Вините Его в том, что с вами произошло?
Наверное. Мне так кажется.
Она нахмурилась. Видимо, мои слова ей не понравились.
Простите, Элли. Я не хотел вас обижать.
Вы и не обидели. Я просто подумала: почему мы виним Бога за все, кроме того, что нам кажется добром? Разве вы обвиняли Его, что он дал вам замечательную женщину? Размышляли, сколько людей за всю жизнь не испытали даже крупицы такой любви?
Я опустил голову.
Конечно, вы имеете право сердиться. Жизнь сурова.
По ее тону чувствовалось, что она знает, о чем говорит, и что говорит далеко не все. Я вспомнил о ее шрамах на правом запястье.
Элли, мне тоже хочется спросить вас кое о чем. Откуда у вас шрамы на правой руке?
Она перестала массировать мои ноги. Некоторое время она глядела в пол, а когда подняла глаза, в них я увидел решимость и силу.
Это подтверждение моих слов о суровости жизни У отчима был нездоровый интерес ко мне. В семь лет он начал ко мне приставать, и так продолжалось до двенадцати. Я взрослела, и его извращенный сексуальный интерес усиливался. Однажды мне стало совсем невмоготу, и я решила вскрыть себе вены. Это тоже надо уметь делать. У меня не получилось. Я потеряла много крови. Может, я бы и умерла, если бы не соседская девочка. Она позвонила в службу спасения.
Вы попали в больницу?
Да. Там со мной возилась социальный работник. Я отмалчивалась, но ей все-таки удалось вытянуть из меня, почему я вздумала резать вены. Отчима судили и дали семь лет тюрьмы. Мать во всем обвинила меня. Обзывала малолетней шлюхой и утверждала, будто я сама соблазнила отчима. Потом она заявила, что у нее больше нет дочери, и выгнала меня из дома. В тринадцать лет я впервые попала в приют. В пятнадцать я убежала из шестого по счету приюта вместе со своим парнем. Ему было девятнадцать. Очень скоро я ему надоела, и он бросил меня.
Почти год я прожила на улицах Далласа. Меня поймали в крупном супермаркете, где я подворовывала еду, и направили в окружной центр содержания несовершеннолетних правонарушителей. Там я встретила Лею.
Тоже несовершеннолетнюю правонарушительницу?
Нет. Она была старше меня. Работала волонтером. Лея стала мне подругой и наставницей. Когда я освобождалась, она пригласила меня к себе жить. Мне хотелось поскорее убраться из Далласа. Я сказала, что поживу у нее не более недели. Но она была настолько добра ко мне, что я добавляла одну неделю за другой.
Чувствовалось, Элли было приятно вспоминать о дружбе с Леей. Она улыбалась.
Я прожила у нее целых пять лет. Потом уехала учиться в колледж.
Она завернула рукав и показала мне шрамы.
Странно, но сейчас я испытываю к этим шрамам благодарность. Они мне постоянно напоминают
О чем?
О необходимости жить, ответила девушка, глядя мне в глаза.
Я задумался над ее словами.
Когда Маккейл умерла, я едва не покончил с собой. Высыпал на ладонь горсть таблеток и уже готовился проглотить их.
И что вас остановило?
Голос.
Мне было неловко рассказывать об этом, но в ее взгляде не было ни капли скептицизма.
Что вам сказал тот голос?
Что я не вправе обрывать свою жизнь. А Маккейл перед смертью взяла с меня обещание жить дальше.
Элли кивнула.
Думаю, нам всем приходится делать подобный выбор. В ресторане я каждый день вижу мертвых людей.
Каких?
Тех, кто перестал бороться за жизнь. А ведь этого смерть от нас и добиваетсяперестать бороться за жизнь.
Может, и я показался Элли одним из таких ходячих мертвецов?
Самый важный признак жизниэто рост. А рост сопряжен с болью. Значит, выбирая жизнь, мы одновременно принимаем боль. Некоторые люди всеми силами стремятся избежать боли и ради этого готовы отказаться от жизни. Они раньше времени хоронят свои сердца или травят их наркотиками и алкоголем, пока сердца не превратятся в кусочки льда или камень. И только в конце эти люди убеждаются, что бегство от боли еще болезненнее, чем ее принятие.
Я смотрел на эту хрупкую девушку с рассуждениями философа.
Вы правы, Элли. Но не знаю, смогу ли я жить без своей Маккейл. Вместе с ней умерла и часть меня.
Я понимаю вас. Но ваша жена не ушла совсем. Она по-прежнему остается частью вас. Какой именнозависит от вашего выбора. Она может быть источником радости и благодарности. Или фонтаном горечи и боли. Все целиком зависит от вас.
Мне и в голову не приходило, что я способен сделать память о жене источником страданий.
Вам нужно решиться и посмотреть сквозь боль.
То есть?
Лея мне говорила: мы находим именно то, что искали. В этом состоит величайший секрет жизни. Не какие-то силы, а мы сами решаем, направить ли свою жизнь на добро или на зло, сделать ее красивой или уродливой.
Я задумался над ее словами.
Лея рассказала мне историю. Одна газета решила устроить эксперимент. Город не помню, но это и неважно. Человек спустился в метро и стал играть на скрипке. Был час пик. Мимо него спешили тысячи людей. А он играл. Редко кто бросал ему деньги. Большинство даже не поворачивали головы и проходили мимо. Потом он закончил играть, убрал скрипку в футляр и ушел.
И кто же это был? спросил я, впервые слыша про такой эксперимент.
Один из величайших скрипачей мираДжошуа Белл. Билеты на его концерты в Карнеги-Холле распродаются заранее. Самый дешевый стоит сто долларов. Пьеса, которую он играл, одна из красивейших и сложнейших произведений для скрипки. К тому же он играл на скрипке Страдивари стоимостью в два миллиона долларов Мне очень нравится эта история. В нейвсе жизненные принципы Леи.
Наверное, ваша подруга остановилась бы и дослушала до конца, предположил я.
Не сомневаюсь. Накануне моего отъезда она сказала: «Элли, в мире хватает тех, кто перестал искать красоту. А потом они еще и удивляются, почему все в их жизни складывается отвратительно. Не будь одной из них. Способность воспринимать красоту дана Богом. Особенно способность видеть красоту в других людях. Ищи ее в каждом, кто тебе встретится, и ты ее найдешь. Каждый несет в себе искорку божественности. И каждый, кого мы встречаем, способен нам что-то передать».
Мне почему-то вспомнился Уиллбезрукий и бездомный бородач, толковавший мне что-то об «учительской книге».
Наверное, вы до сих пор переписываетесь или перезваниваетесь с Леей, произнес я.
Нет. Лея покинула этот мир. Она умерла от рака, когда я училась на первом курсе. В ее глазах блеснули слезы. К счастью, в последние минуты ее жизни я находилась рядом.
Элли опустила голову, вытерла слезы и продолжила:
За день до смерти Леи я сидела возле ее постели. Она протянула руку, потрепала меня по щеке и сказала: «Когда тебя привезли к нам после кражи в супермаркете, члены суда видели в тебе еще одну проблемную девчонку. А я увидела тебя иной. Способной на большее. И не ошиблась».
Она умирала в сознании?
Да. А в тот вечер она мне сказала еще вот что: «Всегда помни, Элли: Бог не просто так приводит к нам людей. Только помогая другим, мы можем спасти себя».
Потому вы утром и спросили меня, как я себя чувствую?
Я поняла: выодин из тех, кто послан мне на жизненном пути.
Я очень рад, признался я.
Элли сильно стиснула мою ногу.
Пожалуй, вам пора спать, сказала она.
У меня в голове еще звенели слова Элли. Мне не хотелось ее отпускать.
Вы завтра работаете?
Нет. Я обещала подруге помочь ей с покраской гостиной.
Я встал, взял Элли за руку и помог подняться. Мы дошли до двери и некоторое время молча смотрели друг на друга.
Спасибо вам, Элли. И за массаж, и за пищу для тела, и за пищу для размышлений
Надеюсь, вам помогло.
Она обняла меня. Когда мы расставались, она произнесла:
Дадите мне знать, когда доберетесь до Ки-Уэста?
Конечно. Как мне вас найти?
Через «Facebook». Эллисон Линетт Уокер.
Значит, ваша фамилияУокер?
Она бы лучше подошла вам, улыбнулась Элли.
Обещаю прислать вам песка с океанского побережья.
Буду очень рада.
Она вышла на крыльцо.
Элли! окликнул я.
Она повернулась.
Спасибо вам.
Элли поцеловала меня в щеку.
Легкой вам дороги.
И она растворилась в темноте.
ГЛАВА 28
«Мы не знаем, о чем написано в книге, пока не раскроем ее. Сегодня мне встретилась просто удивительная женщина».
Проснувшись утром, я не торопился вставать. Лежал и думал. Впервые за многие дни на меня не давил груз горя. Что-то во мне изменилось, причем сильно. Я начал ощущать надежду. А может, я снова (пусть только частично) почувствовал Маккейл. Настоящую Маккейл, а не тот призрак, что я соткал из горя.
Я встал, принял душ и собрал вещи. Все, что я вчера стирал, высохло, не считая двух пар самых толстых носков. Времени досушивать их у меня не было, и я запихнул их в рюкзак.
Я запер бунгало и направился в ресторан, надеясь все-таки увидеть там Элли. Меня встретила другая официантка. Я вернул ей ключ от бунгало и заказал себе завтрак: блины с банановым сиропом и фирменный омлет с ветчиной, луком, помидорами и зеленым перцем. Сверху это произведение кулинарного искусства украшали сыр чеддер и сметана.
В половине девятого я двинулся дальше. Дорога по-прежнему тянулась под уклон. Рядом неспешно текла река Виначи. Я шел в том же направлении и тоже довольно неспешно.
Я шел весь день. В закусочной, встретившейся мне по пути, я съел яблоко, банан и пару оладий. Узнал, что в Ливенуорте есть неплохой супермаркет.
Элли очень точно обрисовала мне Ливенуорт. Городок выглядел так, будто его аккуратно вырезали и перенесли из Альп в центральную часть округа Челан. Главная улица встретила меня остатками Октоберфестадекоративными снежинками, свисавшими со старомодных фонарных столбов (наверное, такие столбы были когда-то в немецких городах). Я ничуть не удивился, насчитав в этом туристском раю не менее дюжины гостиниц. Выбрал ту, что подешевле, «Рыцарский постоялый двор».
Естественно, мне захотелось отведать немецкой еды. Я быстро нашел подходящий ресторан, где заказал самую что ни на есть немецкую пищу: шницель по-венски, печеночный паштет, квашеную капусту и клецки по-швабски с «егерской» подливой.
Однажды мы с Маккейл решили сходить в немецкий ресторан. Там она чувствовала себя, словно больной диабетом на шоколадной фабрике. Маккейл тщетно пыталась найти в меню что-нибудь помимо громадных хот-догов. Закончилось тем, что я повел ее в ближайший «Макдоналдс».
Вспоминая тот случай, я рассмеялся. Надо же, впервые от мыслей о жене у меня не перехватило горло и не сжалось все внутри.
ГЛАВА 29
«Ночь я провел в Ливенуортеигрушечном баварском городке, перенесенном в штат Вашингтон. Я съел настоящий немецкий обед, который, как мне кажется, ближайшие две недели будет путешествовать в моем желудке. У немцев есть поговорка: Ради хорошего обеда можно и на виселицу пойти. Не знаю, находились ли такие любители, но в том, что съеденная пища будет теперь висеть у меня внутри, я не сомневаюсь».
Я проснулся очень рано. Принял душ, оделся и прошел в находящееся напротив «Бистро эспрессо», где заказал легкий завтрак: чашку кофе и булочку с сыром. Судя по ощущениям, мой желудок все еще переваривал вчерашний обильный обед.
Позавтракав, я навестил местный банк. Сам банк, естественно, был закрыт, но уличный банкомат работал. Я засунул туда кредитную карточку и проверил баланс. Оказалось, у меня на счету 28797 долларов. Когда я уходил из Бельвью, там было меньше тысячи. Фалина даром времени не теряла. «Я люблю эту женщину», думал я.