Он привлек девушку к себе и поцеловал. Она залилась румянцем, и Симон вспомнил, что давным-давно не целовал свою старшую дочь. Вообще-то он был не из тех мужчин, что стыдятся обнять жену при свете дня или поиграть со своими детьми. Но все это было как бы в шутку, а с Арньерд И Симон вдруг подумал, что эта его дочьединственный человек в Формо, с которым ему случается говорить всерьез
Он подошел к южной стене горницы, отодвинул заслон отдушины и через маленькое отверстие окинул взглядом долину. В воздухе чувствовалось дыхание южного ветра; там, где горные хребты смыкались, закрывая край неба, вставали огромные серые тучи. Но когда солнечный луч пробивался сквозь их толщу, все краски сверкали особенно сочно. Оттепель слизнула безжизненно белую пелену инея, поля стали бурыми, еловый лесиссиня-черным, а еще выше, где безлесые утесы поросли мхом и лишайником, солнечный свет ложился ослепительными золотисто-желтыми бликами
Симону чудилось, будто осенний ветер и все это трепетное сияние в воздухе напоены какой-то чудодейственной силой. Если к празднику всех святых прольется настоящий дождь, в ручьях хватит воды, чтобы молоть хлеб по крайней мере до рождества. Тогда он пошлет людей в горы собирать мох. Осень выдалась на редкость сухая, Логен обмелел и тоненькой струйкой бежал меж обнажившихся мелей: желтого гравия и серого камня.
Во всем поселке только у хозяев Йорюндгорда и у священника были мельницы на реке. Симон не любил просить у родичей разрешения на помол, тем более что все окрестные жители обращались к ним с этой просьбой, так как отец Эйрик взимал помольную плату. Да и вдобавок прихожане считали, что он тогда слишком хорошо будет знать счет их урожаю, а все знали, как жаден священник, когда дело идет о церковной десятине. А Лавранс всегда позволял соседям безвозмездно молоть на своей мельнице, и Кристин желала, чтобы порядок, заведенный отцом, сохранился и при ней
Стоило Симону невзначай подумать о ней, как сердце его мучительно стеснилось и заныло
Был канун праздника святых Симона и Иуды, в этот день он, по обыкновению, ходил к исповеди. Он для того и заперся, когда все работники отправились на гумно молотить, здесь, в горнице Семунда, чтоб очистить душу и провести день в посте и молитве
Ему не стоило труда припомнить свои грехи. Он ругался, лгал людям, когда они совали нос не в свои дела, застрелил оленя, хотя давно заметил по солнцу, что уже праздник, и охотился в воскресное утро, когда все прихожане слушали обедню
О том, что произошло во время болезни его сына, он не мог и не смел упоминать. Впервые в жизни ему пришлось утаить грех от своего приходского священника
Он много раздумывал о случившемся и в душе жестоко страдал. Должно быть, это был смертный грехведь он прибегнул к колдовству или по меньшей мере соблазн ил другого человека заняться ворожбой
Вдобавок он не раскаивался в содеянном, стоило ему подумать, что, не поступи он так, его сын давно бы уже покоился в сырой земле. Но страх и тревога не покидали егоон все время приглядывался к ребенку: не изменился ли он с тех пор. Однако ничего не замечал
Он знал, как бывает у некоторых птиц и диких животных: стоит человеку притронуться к их яйцам или детенышам, и родители не признают больше своего потомства и отворачиваются от него. Человек, которого господь наделил светом разума, неспособен на такой поступок, скорее наоборот, когда Симону теперь случалось брать Андреса на руки, он не в силах был выпустить его из объятий, настолько он страшился за ребенка. Но иногда он вдруг начинал понимать неразумных некрещеных тварей, которые испытывают отвращение к своим детенышам, которых кто-то трогал.
Ему казалось, что его ребенок был как бы осквернен
Но он не раскаивался, не желал вернуть случившееся. Он желал бы только, чтобы это свершил кто-нибудь другой, а не Кристин, Нелегко ему и так, что эта чета живет с ним по соседству
Вошла Арньердспросила, не у него ли какой-то ключ, Рамборг уверяла, что муж взял его у нее и с тех пор не возвращал.
Беспорядок у них в доме все растет, Симон припомнил, что отдал жене ключ еще перед своим отъездом на юг. «Не беда, тогда яего найду»,сказала Арньерд,
Хорошая у нее улыбкаи глаза умные. Да и не такая уж она вовсе дурнушка. И волосы у нее красивые; когда она распускает их по воскресным и праздничным дням, видно, какие они густые и блестящие.
Побочная дочь Эрленда была красавицей но это не принесло ей ничего, кроме несчастья
Зато Эрленд прижил эту дочь от прекрасной и знатной дамы. Ему, конечно, и в голову не пришло бы обратить внимание на такую женщину, как мать Арньерд. Он шел себе, играючи, по белу свету, и прекрасные, гордые женщины и девушки вереницей теснились на его пути, предлагая ему свою любовь и благосклонность
А в единственном грехе Симонаюношеские шалости той поры, когда он служил в свите короля, в счет не идутв этом грехе могло бы быть чуть побольше блеска, раз уж он решился оскорбить свою добрую и достойную жену. Правда, он никогда не находил ничего привлекательного в этой Юрюнн, он даже не помнит, как могло случиться, что он сошелся с этой служанкой. Он слишком много кутил в ту зиму со своими приятелями, и, когда возвращался поздно ночью в женину усадьбу, Юрюнн поджидала его, чтобы, укладываясь в постель, он по нечаянности не спалил дома
Славное приключение, что и говорить!..
Тем меньше он заслужил, чтобы дочь его выросла такой доброй девушкой и так радовала его сердце. И вообще не пристало давать волю подобным мыслям, когда готовишься к исповеди.
Когда Симон в сумерках возвращался домой из Румюндгорда, моросил мелкий дождь. Симон сократил себе путь, пройдя полем. Последние блеклые лучи дневного света освещали блеклое мокрое жнивье. У подножия холма близ старой бани поблескивало что-то белое. Симон подошел поближе. Это оказались черепки французского блюда, которое он разбил весной. Дети сделали стол из доски, положенной на два камня, и расставили на нем осколки. Симон хватил по доске топором, и все сооружение рухнуло
Он тут же раскаялся в своем поступке, но напоминаний о том вечере он не выносил.
Чтобы хоть немного искупить свою вину в сокрытии греха, Симон исповедался отцу Эйрику в своих ночных видениях. Он хотел снять хоть это бремя со своей души. Симон уже собирался уходить, как вдруг понял: ему надо излить кому-нибудь сердце, а этот старый, полуслепой священник был его духовным отцом более двенадцати лет
Он вернулся и вновь преклонил колена перед стариком.
Священник сидел, не шелохнувшись, пока Симон не кончил своей исповеди. Тогда он заговорил; его некогда мощный голос звучал теперь старчески глухо из вечных сумерек. «Сие не есть грех,сказал он.В единоборстве с врагом рода человеческого каждый сын воинствующей церкви измеряет крепость своей веры. Посему господь допускает, чтобы дьявол соблазнял человека всевозможными искушениями. Но доколе христианин не сложил добровольно оружия, не отрекся от своего спасителя и в здравом рассудке, когда дух его бодрствует, не прельстился видениями, какими завлекает его нечистый дух,дотоле в греховных снах нет греха»
Нет!Симон устыдился звука собственного голоса.
Он никогдане прельщался этими видениями. Они были его мукой, мукой мученической. После этих греховных снов он пробуждался с таким чувством, точно кто-то учинил насилие над ним самим.
Вступив на двор усадьбы, Симон заметил двух чужих лошадей, привязанных к частоколу. Он узнал Эрлендова Сутена и верховую лошадь Кристин. Симон окликнул конюха: почему лошадей не отвели в стойло?
Потому что гости сказали, что не надобно,угрюмо ответил слуга.
Этот молодчик нанялся к Симону, когда тот в последний раз гостил в имении братадо той поры он служил в Дюфрине. Хельга из кожи лезла вон, чтобы у них в усадьбе все было заведено по рыцарскому обычаю. Но если этот болван Сигюрд думает, что он может дерзить хозяину Формо потому только, что тот охотно шутит и балагурит со своими челядинцами и любит, когда слуга не лезет за словом в карман, то пусть дьявол. Проклятие едва не сорвалось у Симона с языка, но он вовремя спохватился: как-никак, он возвращается с исповеди. Придется Йону Долку заняться новичком и научить его, что добрые крестьянские обычаи столь же незыблемы и блюдутся здесь так же свято, как все эти придворные затеи у них в Дюфрине
Вслух он, однако, довольно кротко спросил, уж не в горе ли у троллей жил раньше Сигюрд, и приказал задать корму лошадям. Но он был очень зол...
Первое, что он увидел, войдя в горницу, было смеющееся лицо свояка. Свет от пламени свечи на столе падал прямо на Эрленда: он сидел на лавке и шутливо оборонялся от Ульвхильд, которая стояла рядом с ним на коленях и тянулась руками к его лицу, не то играя, не то царапаясь; при этом она хохотала взахлеб
Эрленд вскочил, пытаясь увернуться от девочки, но она вцепилась в рукав его куртки и повисла на ней, когда он, как всегда изящный и стройный, выступил вперед, приветствуя хозяина дома, Ульвхильд продолжала что-то клянчить, не давая Эрленду и Симону сказать ни слова.
Отец довольно сурово приказал ей выйти в поварню к служанкам. Они как раз кончили накрывать на стол. Девочка заупрямилась, тогда он резко взял ее под руки и силой оторвал от Эрленда.
На, возьми!Эрленд вынул изо рта кусочек смолки и сунул его в. рот ребенку.Возьми его, Ульвхильд, ягодка моя! Мне что-то не верится, свояк,смеясь, добавил он, глядя вслед девочке,что эта твоя дочь вырастет такой послушной, как Арньерд.
Симон, не удержавшись, передал Рамборг, как достойно вела себя Арньерд, когда он сообщил ей о брачном предложении. Но он не ожидал, что это станет известно обитателям Йорюндгорда. Это было не похоже на Рамборгон знал, что она не любит Эрленда. Симона разобрала досада: и оттого, что Рамборг сказала им про Арньерд, и оттого, что он никогда не мог знать наперед, какой прихоти ждать от жены, и что Ульвхильд, такая крошка, души не чает в Эрлендекак, впрочем, вообще все особы женского пола
Он подошел поздороваться с Кристин: она сидела в углу у печи, держа на коленях Андреса. Мальчик очень привязался к тетке, когда она ухаживала за ним осенью, пока он поправлялся.
Симон понял, что они приехали по какому-то делу. Эрленд не явился бы сюда просто так. Он был нечастым гостем в Формо. Симон должен был признать, что Эрленд очень хорошо держит себя в том щекотливом положении, в каком свояки оказались друг перед другом. Эрленд по возможности избегал Симона, но все же они встречались достаточно часто, чтобы не давать повода к сплетням о вражде между родичами, а встречаясь, держались как добрые друзья; в присутствии Симона Эрленд был молчаливей и сдержанней обычного, но, как всегда, сохранял свою свободную и непринужденную повадку.
Когда со стола убрали кушанья и подали пиво, Эрленд сказал:
Ты, верно, удивишься, Симон, узнав, какое дело привело нас к тебе. Мы приехали просить тебя и Рамборг быть гостями на свадьбе в Йорюндгорде
Ты, как видно, шутишь, свояк. Насколько мне известно, в твоем доме нет молодых людей брачного возраста.
Это как сказать, свояк. Я говорю об Ульве, сыне Халдора
Симон хлопнул себя по ляжкам.
Ну и ну! Теперь я не стану удивляться, если мои яремные волы принесут телят к рождеству.
Ты напрасно зовешь Ульва яремным волом,смеясь, возразил Эрленд.В том-то и беда, что он оказался чересчур резвым
Симон присвистнул. Эрленд, смеясь, продолжал:
Я и сам не поверил своим ушам, когда сегодня ко мне в усадьбу явились сыновья Хербранда из Медалхейма и потребовали, чтобы Ульф женился на их сестре.
Сыновья Хербранда Рембы?.. Так ведь они еще совсем сосунки, да и сестра их, верно, не намного старше, а Ульв
Их сестре исполнилось двадцать лет, а Ульву под пятьдесят. Вот каковы дела.Эрленд сделался серьезным.Видишь ли, Симон, они отлично понимают, что Ульвнезавидная партия для Яртрюд; но из двух зол все-таки меньшее, коли она станет его законной женой. К тому же Ульвсын рыцаря и человек состоятельный, ему нет нужды наниматься в услужение в чужую усадьбу. Он живет в Йорюндгорде потому, что не захотел расстаться с нами, своими родичами, и сидеть у себя в Скэуне, в собственной усадьбе, после всего того, что произошло
Эрленд умолк. В его лице появилось нежное и прекрасное выражение. Потом он заговорил снова:
И вот мы с Кристин решили сыграть его свадьбу так, как если бы он был наш родной брат. На будущей неделе мы с Ульвом поедем в Мюсюдал, и он ради соблюдения приличий посватается к девушке. Но я приехал просить тебя об одной услуге, свояк. Я не забыл, Симон, что многим тебе обязан. Но Ульва в округе не любят, А ты пользуешься таким почетом, что здесь мало кто может с тобой равняться, ну а яОн пожал плечами, чуть заметно усмехнувшись.Согласен ли ты поехать с нами и быть ходатаем в деле Ульва? Мы сызмальства делили с ним радость и горе,добавил он просительно.
Я согласен, свояк.Симон густо покраснел. Чистосердечие Эрленда привело его в какое-то странное замешательство.Я охотно сделаю все, что в силах моих, чтобы оказать почет Ульву, сыну Халдора.
Кристин все это время возилась в углу с Андресом; мальчик требовал, чтобы тетка раздела его и уложила в постель. Теперь оно выступила вперед, в полосу света, держа в объятиях полуголого малыша, обвившего рукой ее шею.
Как славно, что ты согласился, Симон,негромко сказала она, протянув ему руку.Мы все благодарны тебе за это,
Симон на мгновение коснулся протянутой руки:
Полно, Кристин Мне всегда нравился Ульв. Поверь, я охотно сделаю это для него
Он хотел взять у нее сына, но мальчик стал упираться, молотить отца голыми ножонками и, хохоча, прильнул к тетке.
Сидя рядом с Эрлендом и обсуждая с ним имущественные дела Ульва, Симон продолжал прислушиваться к голосам сына и Кристин. Она знала множество детских песенок и прибауток, мальчик поминутно заливался хохотом, и она вторила ему ласковым, глубоким, воркующим смехом. Потом как-то мельком взглянув на них, Симон увидел, что она сплела свои пальцы наподобие винтовой лестницы, а пальчики Андреса изображают человечков, которые взбираются по ступенькам. Наконец ей удалось уложить мальчугана в колыбель, а сама она подсела к Рамборг, и сестры вполголоса завели какой-то разговор
«Что ж, это правда,думал Симон поздно вечером, укладываясь в постель.Мне всегда нравился Ульв, сын Халдора». А с той самой зимы, когда они рука об руку бились, чтобы помочь Кристин, он почувствовал, что между ними протянулись узы своеобразной дружеской приязни. Он всегда смотрел на Ульва как на человека, равного себе по рождению, сына знатного рыцаря, а то, что он был зачат в блуде, лишь побуждало Симона особливо щадить самолюбие Ульва, потому что где-то в глубине его души всегда жила мольба о счастье Арньерд. И все-таки Симона совсем не радовало, что его втянули в это некрасивое дело: пожилой мужчинаи совсем еще юная девушка. Но, с другой стороны, не его вина, если Яртрюд, дочь Хербранда, плохо берегла свою честь летом, во время тинга; он ничем не обязан ее братьям, а Ульвближайший родич его свояка.
Рамборг сама предложила Кристин свою помощь за свадебным столом. Симона очень обрадовал ее поступок. Когда доходило до дела, Рамборг всегда умела показать, чья кровь течет в ее жилах. Нет, недаром Симон считал, что у него хорошая жена
V
На другой день после праздника святой Катрины Эрленд, сын Никулауса, отпраздновал пышно и торжественно свадьбу своего родича. В Йорюндгорд съехалось много именитых гостейоб этом позаботился Симон Дарре; у него и его жены не было недостатка в друзьях среди местных жителей. На свадебном пиршестве присутствовали оба священника церкви святого Улава, и сам отец Эйрик освятил дом и постельэто считалось особенной честью, потому что отец Эйрик служил теперь только по большим праздникам и отправлял требы только для тех прихожан, которые были его духовными детьми в продолжение долгих лет. Симон Дарре огласил грамоту о свадебных и дополнительных подарках жениха, Эрленд во время трапезы произнес хвалебную речь в честь своего родича, Рамборг, дочь Лавранса, вместе с сестрой обносила гостей яствами и пивом и находилась среди женщин, раздевавших невесту в брачной светличке.
И все-таки то была невеселая свадьба. Невеста происходила из старой, почтенной крестьянской семьи, пользовавшейся уважением в долине. Ее родичи и земляки считали, что она вступила в неравный брак, обвенчавшись с пришельцем из чужих краев, который вдобавок служил в чужом поместье, пусть даже и у своего родича. Ни происхождение Ульвасына, прижитого богатым рыцарем от служанки, ни его родство с Эрлендом, сыном Никулауса, не прибавляли ему чести в глазах сыновей Хербранда
Да и сама невеста, как видно, сетовала на свою участь. Кристин с глубокой печалью рассказала об этом Симону, когда через несколько недель после свадьбы он приехал по какому-то делу в Йорюндгорд. Яртрюд не давала покоя мужу, требуя, чтобы они перебрались в его усадьбу в Скэун: Кристин слышала, как она с громким плачем заявила, что никогда не утешится, если ее дитя будет зваться сыном работника. Ульв ничего на это не ответил. Новобрачные жили в строении, которое прозвали домом управителя, потому что там жил когда-то Йон, сын Эйнара, пока Лавранс не приобрел всю усадьбу Лэутарбру и не переселил туда Йона. Но это название не нравилось Яртрюд. Она злобилась и на то, что ей приходится держать своих коров в хлеву, принадлежащем Кристин,боялась, как бы кто не подумал, что она служанка Кристин.
Что ж, Яртрюд на свой лад права,говорила хозяйка Йорюндгорда,я прикажу выстроить отдельный хлев при доме управителя, если только Ульв с женой не переселятся в Скэун. Как знать, может это и впрямь лучший исход: Ульв уже немолод, ему трудно менять свои привычки, а на новом месте, ему, верно, легче будет начать жизнь женатого человека
Симон про себя подумал, что Кристин, пожалуй, права. Ульва в округе не любили. Он открыто презирал все местные свычаи и обычаи. Хозяин он был рачительный и умелый, но плохо знал здешние края и часто совершал оплошки: так, после осеннего убоя он оставлял больше скота, чем мог прокормить, а когда скот хирел и ранней весной ему все равно приходилось резать изголодавшихся животных, он выходил из себя и кричал, что ему опостылел этот нищий край, где жители с самого праздника обращения святого Павла вместо всякого корма пичкают скотину березовой корой.
А тут вдруг новая неурядица: в Трондхеймской области исподволь сложился обычай, что хозяин взимает подать с издольщиков теми припасами, в которых у него особенная нужда: сеном, шкурами, мукой, маслом или шерстью, хотя бы в договоре об издольщине и было записано, что платеж вносится деньгами или каким-нибудь одним видом припасов. При этом землевладелец или его управляющий самочинно переводил стоимость одних припасов на другие и делал это довольно произвольно. Но когда Ульв вздумал потребовать того же с издольщиков Кристин, они заявили, что это лихоимство и грубое беззаконие, в чем они, без сомнения, были правы, и пожаловались Кристин. Как только хозяйка все узнала, она тотчас вразумила Ульва, но Симону было известно, что народ винил в этой истории не только Ульва, но и Кристин, дочь Лавранса. Всюду, где заходила об этом речь, Симон объяснял, что Кристин и слыхом не слыхала о затее Ульва, который привык к такому порядку в краях, откуда он родом. Но Симон сам чувствовал, что его объяснения дела не поправили, хотя открыто ему никто не перечил.
Вот почему Симон и сам не знал, желать ему или не желать, чтобы Ульв остался в Иорюндгорде. Он и представить себе не мог, как обойдется Кристин без этого преданного и расторопного помощника. Эрленд ничего не смыслил в крестьянских делах, а сыновья его были слишком молоды. Но, с другой стороны, Ульв восстановил против Кристин всех жителей округи, а теперь еще вдобавок соблазнил молодую девушку из почтенного и состоятельного рода. Однако же, видит бог, Кристин и без того несет на своих плечах непосильное бремя
Что и говорить, окрестный люд косо глядел теперь на обитателей Йорюндгорда. Эрленда здесь любили ничуть не больше, чем Ульва. Если родич и первый советник Эрленда держал себя высокомерно и заносчиво, то в мягкой, слегка небрежной повадке самого хозяина крылось что-то еще более вызывающее. Однако Эрленду, сыну Никулауса, словно и невдомек было, что он восстановил против себя всех соседей,он, как видно, был твердо уверен, что, богат он или беден, он все тот же, каким был прежде, и ему даже в голову не приходило, что кто-то может упрекнуть его в высокомерии. Воевода, родич короля Магнуса и ближний его вассал, он составил заговор против своего государя и сам по безрассудному своему легкомыслию погубил все смелые замыслыно он, как видно, и не думал, что из-за всего этого люди вправе клеймить его бесчестьем. Симон никак не мог взять в толк, случалось ли Эрленду вообще о чем-нибудь думать
Эрленд всегда ставил его в тупик: в разговоре он часто высказывал дельные и толковые суждения, но он словно и думать не думал руководиться теми красивыми словами, на какие не скупился в своих речах. Просто не верилось, что его скоро станут называть старым человеком: внимательно вглядевшись, можно было рассмотреть и морщины на его лице и проседь в волосах, и все-таки он и Ноккве походили больше на двух братьев, чем на отца с сыном. Эрленд был все так же строен и гибок, как тогда, когда Симон впервые его увидел, его голос звучал по-прежнему свежо и молодо. Он держался все так же свободно и самоуверенно, с какой-то скрытой грацией в обхождении Он и прежде бывал молчалив и сдержан с чужими людьми и как в дни могущества, так и в дни бедствий не искал дружбы с окружающими, предоставляя им самим набиваться к нему в друзья. Но он, как видно, не замечал, что теперь уже никто не ищет его общества. Богатые крестьяне и господские сыновья в верховьях и низовьях долины, тесно связанные друг с другом узами родства и свойства, с досадой глядели на этого высокомерного вельможу из Трондхеймских краев, которого несчастье забросило в их края и который по-прежнему считал себя чересчур высокородным и куртуазным, чтобы снизойти до них.
Но пуще всего Эрленду вменяли в вину то, что он вовлек за собой в несчастье хозяев Сюндбю. Гютторм и Боргар, сыновья Тронда, были осуждены к изгнанию из Норвегии, и принадлежавшая им часть огромных земельных угодий Йеслингов, а также половина их родового поместья отошли к короне. Ивар из Сюндбю примирился с королем Магнусом, заплатив ему выкуп. А когда король Магнус передалпо слухам, не безвозмездноземли спальников рыцарю Сигюрду, сыну Эрленда Эльдьярна, Ивар и Ховард, младший из сыновей Тронда, не ведавшие о преступном сговоре своих братьев, продали свою долю угодий в Вогэ господину Сигюрду, доводившемуся двоюродным братом им и дочерям Лавранса: его мать Гюдрюн, дочь Ивара, была сестрой Тронда Йеслинга и Рагнфрид из Иорюндгорда. Ивар Йеслинг перебрался в Рингхейм в Тутене, в усадьбу, которую он взял за женой; понятное дело, что его сыновья обоснуются в этих краях, где испокон века жили и владели землей предки их матери. Ховарду еще принадлежали большие угодья, но все больше в Валдресе, да вдобавок в приданое за женой он получил обширные поместья в округе Борг. Но жители Вогэ и Гюдбраксдала считали величайшим несчастьем, что старинному роду ленных владетелей пришлось лишиться Сюндбю, которым эта семья, пользовавшаяся большим влиянием в округе, владела с незапамятных времен.
В течение недолгого времени Сюндбю находился в руках верного ленного владетеля короля Хокона СтарогоЭрленда Эльдьярна из Гудаланда в Агдере. Йеслинги никогда не были приверженцами короля Сверре и его потомков, и они поддержали герцога Скюле, когда он поднял смуту против короля Хокона. Но впоследствии Ивар младший вернул Сюндбю, произведя земельный обмен с Эрлендом Эльдьярном, и выдал за него свою старшую дочь. Тронд, сын Ивара, ничем не приумножил славу своего рода, но четверо его сыновей были красивые, смелые люди, у которых было много друзей в округе, и эти друзья приняли близко к сердцу несчастье, лишившее Йеслингов их родового поместья.
К тому же до отъезда Ивара из долины произошло и другое несчастье, после которого местные жители стали еще больше скорбеть и горевать о злой участи потомков Йеслинга. Гютторм был холост, но молодая жена Боргара после изгнания мужа оставалась в Сюндбю. Дагни, дочь Бьярне, и раньше была немного слаба рассудком и всегда открыто показывала, что любит своего супруга сверх всякой меры,Боргар, сын Тронда, был красив, но нрава довольно распущенного. На другую зиму после его изгнания Дагни утонула в полынье на озере Вогэ. Говорили, что беда приключилась по нечаянности, но люди отлично понимали, что горе и тоска лишили Дагни остатков ее жалкого разума, и все искренне оплакивали простодушную, добрую и красивую молодую женщину, которая погибла такой страшной смертью. Жители еще более обозлились на Эрленда, сына Никулауса, который навлек все эти несчастья на лучших людей в округе. Тут уж припомнили и то, как он поступил, когда должен был жениться на Кристин, дочери Лавранса, из рода Сыновей лагмана,она ведь тоже с материнской стороны вела происхождение от Йеслингов
Нового владельца Сюндбю жители тоже невзлюбили, хотя никто не мог сказать ни одного худого слова о нем самом. Но он был родом из Агдера, а отец его Эрленд Эльдьярн нажил врагов во всех, кто когда-нибудь имел с ним дело в здешних краях. Кристин и Рамборг никогда не встречались со своим двоюродным братом. Симон был знаком с господином Сигюрдом еще в Рэумарикеон приходился близким родственником сыновьям Хафтура, а те были родичами жены Гюрда Дарре. Но после всего происшедшего Симон старался по возможности избегать господина Сигюрда. У него не лежало сердце ездить теперь в Сюндбюсыновья Тронда были его задушевными друзьями. В прежние времена Рамборг и жёны Ивара и Боргара каждый год гостили друг у друга. К тому же господин Сигюрд, сын Эрленда, был намного старше Симона, сына Андреса, ему было около шестидесяти лет.
Вот почему Симон Дарре полагал, что женитьба управляющего в доме Эрленда и Кристин, сама по себе не такое уж важное событие, только усилит недоброжелательство, которое и без того окружает обитателей Йорюндгорда. Вообще у Симона не было в обычае делиться с молодой женой своими заботами и печалями. Но тут он не удержался, чтобы не высказать ей кое-какие мысли об этих делах. Он был приятно поражен, услышав, как разумно она рассуждает обо всем и как красиво держит себя, стараясь помочь своим родичам чем только может.
Она гораздо чаще, чем прежде, стала ездить к сестре в Йорюндгорд и ничем не проявляла своего нерасположения к Эрленду. На рождестве, когда после службы они встретились на церковном холме, Рамборг поцеловала не только Кристин, но и зятя. А прежде она зло высмеивала его иноземные ухватки, когда он целовал свою тещу, здороваясь с ней, и в других подобных случаях.
Что-то дрогнуло в душе Симона, когда он увидел, как Рамборг обвила руками шею Эрленда: стало быть, он может поступить так же с сестрой своей жены. Но он чувствовал, что все равно не в силах это сделать. К тому же он так и не перенял этого обычаяцеловать своих родственниц,он не забыл, как мать и сестра подняли его на смех, когда он вздумал приохотить их к этому, вернувшись домой от королевского двора, где он служил факелоносцем. На рождественском пиршестве Рамборг посадила молодую жену Ульва, сына Халдора, среди самых почетных гостей, оказывая новобрачным все подобающие знаки внимания. И сама поехала в Йорюндгорд, когда Яртрюд пришло время родить.
Произошло это через месяц после рождественских праздниковна два месяца раньше срока, и мальчик оказался мертворожденным. Яртрюд чуть с ума не сошла от горя: знай она, что так случится, она никогда не вышла бы за Ульва. Но теперь дело было сделано и каяться поздно.
Что думал обо всех этих событиях Ульв, сын Халдора, никто не ведал: Ульв точно воды в рот набрал.
На второй неделе великого поста Эрленд, сын Никулауса, и Симон, сын Андреса, отправились вдвоем верхами на юг в Квам. За несколько лет до смерти Лавранс совместно с другими крестьянами приобрел в тамошней округе небольшую усадьбу; теперь родичи прежнего владельца хотели выкупить свое родовое имение, но в сделке были кое-какие неясности, и надлежало проверить, была ли сделка оглашена заранее и было ли родичам разрешено предъявить свои права. При разделе наследства после Лавранса этот участок и некоторые другие земельные наделы, где могли возникнуть тяжбы о праве владения, остались неподеленными, и сестры сообща пользовались доходами от них. Вот почему оба зятя Лавранса должны были защищать интересы своих жен.
Съехалось довольно много народу, и так как захворавшие жена и дети издольщика лежали в жилой горнице, мужчинам пришлось собраться в старом сарае, стоявшем посреди двора. Постройка была ветхая и полуразрушенная, и поэтому мужчины остались в меховых плащах. Каждый положил оружие рядом с собой, даже не отстегнув от пояса меча,все хотели по возможности скорее покончить с делом и отправиться восвояси. Однако им все же надо было подкрепиться на дорогу, и поэтому в полдень, закончив переговоры, мужчины вытащили привезенные из дому мешки со съестным и принялись за еду, устроившись кто на скамье, кто прямо на полу, потому что стола в сарае не было.
Приходского священника из Квама на сходке представлял его сын Холмгейр, сын Мойсеса. Это был развязный, бойкий на язык молодчик, которого никто не любил, но отец его пользовался всеобщим уважением, а мать происходила из знатного рода. Сам Холмгейр был рослый и плечистый мужчина, да к тому же задира, готовый чуть что полезть в драку; поэтому никто не решался связываться с ним; впрочем, многие находили, что он остроумен и не лезет за словом в карман.
Симон был мало знаком с сыном священника, но вид его внушал ему неприязнь: у Холмгейра было длинное, узкое веснушчатое лицо с короткой верхней губой, из-под которой, словно у крысы, поблескивали крупные желтые передние зубы. Но отец Мойсес был старинным другом Лавранса, и Холмгейр, пока отец его не узаконил, одно время жил в Иорюндгорде на положении отчасти слуги, отчасти воспитанника. Поэтому Симон всегда приветливо обходился с Холмгейром, сыном Мойсеса.