А что в нем, в полотне-то этом? Ничего особенногодерево там какое-нибудь кривое, скамья, урна, облупленная стена. Краски бедные туман чересполосица.
Скажешь тоже: Артем, буркнул Бронников. Ихнее дело молодое. Семеро по лавкам не плачут.
Семеро и у тебя не плачут, урезонила Кира. И я не санитаром тебе предлагаю идти.
А кем, интересно знать?
Говорю же: домоуправление ищет лифтера.
Лифтера?
Ну да. Сутки через трое. Сутки отсиделтри дня свободен.
И ты хочешь, чтобы я?..
Бронников рассмеялся.
Ты хочешь, чтобы я? еще не веря в реальную возможность подобного ее замысла, переспросил он. Чтобы я сидел в подъезде? С ума сошла! покачал головой, смеясь. Ну просто бред какой-то! Я здесь живуи я же буду сидеть в подъезде лифтером! Вот вам, соседи дорогие, любуйтесь!
А что тебе соседи? она пожала плечами. Соседям писем против Сахарова подписывать не предлагали. Пусть видят, как обстоит дело. Писатель Герман Бронников сидит в подъезде! Кому стыдно? Тебе стыдно? Пусть тот стыдится, кто тебя в этот подъезд посадил! Гневно задушила в пепельнице окурок. И вообще, ты не в витрине сидишь. У тебя работа такая.
Ну конечно, он согласно кивнул. Не в витрине.
В общем, это нелепое с любой точки зрения предложение Бронников категорически отверг.
Но на другой день, проснувшись, с ошеломительной отчетливостью понял, что Кира права: пусть сами стыдятся!
Более того, с каждым часом все яснее виделись ему выгоды мыслимого положения. Кира права, права как никогда! Сутки отбухали свободен. Да и на самом дежурстве-точто делать? «Пишу, читаю без лампады!..» К середине дня, когда собрался к домоуправу, его уж только одно страшило: неужели и здесь эти суки встрянут?! Неужели и это золотое место перед ним перечеркнут?..
Ждал, что Мыльников для начала потеряет дар речиведь не каждый день к нему члены СП приходят лифтерами устраиваться (пусть даже и бывшие, да откуда ему такие детали знать?), начнет мямлить, не зная, можно ли выразиться в том смысле, что, дескать, Бронникову, известному писателю, вряд ли к лицу сидеть в конуре под лестницей. Станет отговаривать
Но то ли знал Мыльников все до последней детали, то ли просто на должности управляющего большим писательским кооперативом всякого навидался: ведь столько домов, а в каждом полстолько подъездов, а в каждом четвертьстолько квартир, а в каждой творец в золотой клеткепосчитай, мой маленький дружок, сколько деревьев нужно срубить, чтоб этих певчих творцов обеспечить бумагой? аж дух захватывает!
Поднял взгляд, секунды полторы смотрел Бронникову в лицо. Со вздохом полез в ящик и положил на стол листок по учету кадров.
Заполняйте.
Ичудо! чудо! чудо! никто не встрял. Так что не успел Бронников оглянуться, а уже сидел в сторожке, расположенной в центральном подъезде двадцать пятого дома. К вечеру и думать забыл о неловкости, которую, по идее, ему следовало испытывать. Оказалось, никто его здесь в лицо не знает, а кто, может, и знаетвидел прежде мельком, тому совершенно наплевать, что он сидит под лестницей. Сидит и сидит. Значит надо, если сидит. Вопросов не задавали, взглядов косых не бросали, дверь хлопала себе и хлопала, жильцы входили и выходили, а он в фанерной выгородке пил чай и марал бумагу, и только телефон отрывал иногда от тетрадки и карандаша А через неделю так прижился, что и выгородка стала родной, и подъезд этот он теперь называл «своим». «Мой подъезд в моем подъезде»
Надо сказать, что с тех пор как вернулся к Кире, он Игоря Ивановича ни разу не встретил. Хотя, казалось бы, с Портосом гулял как прежде. Должно быть, что-то сбилось в ритме прогулок за время его полугодовой отлучки.
Так надо же было такому случиться, что на второе дежурство Игорь Иванович сам вошел в «его» подъезд!
Как вошел? да как все входят. Хлопнула за его спиной дверь, сам он неспешно миновал пять ступенек, мельком, но с достоинством кивнул лифтеру и, поворотясь, протянул руку к кнопке. Лифт громыхнул, поехал откуда-то свысока, а к этому моменту диковинное зрительное впечатление, должно быть, успело переработаться: Игорь Иванович вздрогнул, как вздрагивают подчас люди, когда в голову им приходит неожиданная мысль, и, ища источник своего прозрения, повернул голову, чтобы взглянуть на консьержа внимательней.
Дверь сторожки была открыта. Бронников сидел на гостевом стуле с книгой на коленях и с глупой ухмылкой смотрел на визитера.
Герман Алексеевич? неуверенно щурясь, сказал Шегаев. Это вы?
Бронников встал, конфузясь.
Не стану отпираться Да, Игорь Иванович, это я.
Лифт снова громыхнул, останавливаясь.
Э-э-э протянул Игорь Иванович, снимая шляпу.
Спешите? спросил Бронников, несколько принужденно посмеиваясь, и от смущения развел руками. А то, может, чаю?
Чаю? Что ж
Шегаев посмотрел на часы, расстегнул пальто и, покачав предварительно спинку гостевого стула, аккуратно сел, надев при этом шляпу на левое колено.
И с той минуты разговоры у них пошли совсем другие. Бронникова будто прорвало: в первый же вечер рассказал о себе, о металлургах, об Ольге, о подпольной своей писанине, о «Континенте», все наспех, с пятого на десятое, второпях. Игорь Иванович только крякал и качал головой.
А теперь вотвидите! Бронников очертил ладонью внутренности сторожки. В сторожах по их милости! Спасибо жене, присоветовала!
И засмеялсяно засмеялся с усилием, не от веселья, а чтобы показать, насколько ему это все до лампочки.
Да-а-а, протянул Игорь Иванович. Круто они с вами И что же, не жалеете?
Бронников не помнил, чем ответил, но голос Шегаева и серьезное, сосредоточенное выражение лица, с которым он задавал этот вопрос, остались в памяти навсегда.
Человек и собака
Вопреки ожиданиям, Семен Семеныч не перезвонил, и когда прошла неделя, Бронников о нем забыл. Не совсем, конечно: жил гадкий червячок где-то в средостении, время от времени напоминая о себе неожиданно острым укусом: выгрызал, гад, какие-то мелкие жизненные жилки
Хорошо, что не звонит. Но все-таки и странно: от них так просто не отвяжешься. Должно быть, специально паузу взялнервы помотать.
Даже на телефон грешил: в последнее время возьмешь трубку, гудка нет, только треск и хрюканье; потом снова загнусит Подчас и при разговоре что-то встревает трубкой постучатьпропадет.
Может, не так безобидно похрюкивает, неспроста похрустывает?
Впрочем, всерьез не опасался: не велика птица, никому это не нужно, вот и нечего ужасы выдумывать.
* * *
Томимый нетерпением Портос, нетвердо сидя на заду, юлил, по-пианистски виртуозно перебирал передними лапами, таращил глаза и воротил на сторону шеюкороче говоря, изо всех сил помогал поскорее пристегнуть.
Карабин щелкнул.
Тут он вскочил без памяти, кинулся; утробно подвывая, черным крестом распластался на двери, скребя когтями дерматин.
Да чтоб тебя! Пошел!
Не дожидаясь, пока дверь откроется хотя бы на четверть, продрался, не щадя боков, в узкую щельи тут же запылесосил, запылесосил, спешно елозя мордой по грязному кафелю.
Дурачина ты, простофиля!
Ворча, Бронников нажал кнопку лифта и встал, уже взявшись за ручку и кося взглядом на возбужденного пса.
Вот же существо что у него в голове? Трудно вообразить, о чем Портос думает. Но еще труднее вообразить, что он не думает вовсе.
Думает, да. Однако если и думает, то думает наспех. Потому что если бы он поразмыслил по-человеческинеспешно этак, солидно, то, конечно, не стал бы сигать до потолка и оглушительно гавкать. И не хватал бы тапочки, не таскал по всей квартире, яростно трепля. И не принимался рычать и щериться, охраняя миску с кашей от того, кто только что поставил ее на пол. И бросил дурацкую манеру превращаться в угрюмое и недалекое создание, все жалкие мозги которого заняты подозрением, будто кто-то покушается на его замусоленную кость
Но, несомненно, это пылкое нетерпение достойно перелива в слова.
Господи, да что ж он копошится! Тюфяк! Зевает, бурчит!.. Носок надели сидит! Вздыхает, в окно смотрит. Чешется!.. Что чесаться? надевай второй! Слава богу, натянул Куда?! Зачем на кухню?! Воду пьет не напился еще во глохтает-то, а!.. Назад плетется нога за ногу!.. Рубашку взял. Уснуть можно, пока руку в рукав просунет. Вторая Теперь губу оттопырил, в зеркало смотрит Не насмотрелся Рожу-то как скривил!.. Бог ты мой, неужели бриться затеет?! Что за несчастье!.. Отвернулся. Пронесло, кажись Пуговицу застегивает. Вот втора-а-а-ая тре-е-е-е-е-е-е-е-етья Ах, чтоб тебя!.. Только бы телефон не позвонил! Непременно сядет нога на ногупонеслась душа в рай болты болтать!.. Последняя пуговка ну давай же, давай! Ведь еще штаны!.. Одна нога вторая ишь ты, ишь ты! пузо подобрал, ремень затянул!.. Пыхтит. Еще быразъелся как боров, на улицу с ним стыдно выйти!.. Двигайся, двигайся!.. По карманам себя хлопает что он в них хочет найти?.. Нет, ну посмотрите: озирается, будто не знает, на каком свете!.. Кой толк озираться?! Бутерброд съел? съел. Чай допил? допил. В сортире торчал? торчал: с папиросой, с журналом, чуть ли не полчаса живого времени убил!.. Все? Собрался? Открывай уже дверь наконец, открывай! Нет сил терпеть это издевательство!..
Лестница лифт двор!
Боже мой, ну какое же счастье! Как велик мир вокруг! Сколько всего интересного! Сколько важного! Как хочется все увидеть, все разглядеть, все исследовать!
Так вперед же! Вперед!
Черта с два! Господи, ну что за существо! Как будто и родился вот таким угрюмым, тупым, ничем не интересующимся! Только бы его не трогали! Никуда не тянули!.. Камень, кирпичи тот способен быть живее!
Ну и пусть! Плевать! Что тут поделаешь! Пусть себе шаркает по тротуару! Пусть, если он такой равнодушный ко всему на свете! И такой безжизненный!
Но всякий, в ком тлеет еще хотя бы искра огня, непременно должен проверить, на самом ли деле этот рваный кулек появился ночью? И если да, то что в нем было? И еще важно, какие
Куда?! Бронников резко дернул поводок, пресекая попытку утянуть себя в замусоренные кусты. Ошалел?
Портос бросил чуть виноватый взгляд. Сожалеюще облизываясь, поменял курс и как ни в чем ни бывало потрусил дальше.
Навстречу шагала пожилая пара. Онвида профессорского, худощавый, с аккуратной седенькой бородкой, в очках. Онаполная, с подбородками.
Смотри-ка, сказал профессор, глядя на Портоса, упорно вынюхивавшего что-то у основания бордюрного камня. Правда, похож на нашего Зорьку?
Ты что! откликнулась она. Зорька давно умер!..
Бронников поразился не столько нелепому ответу женщины (как будто если неведомый Зорька умер, его собачьи стати уже не могут быть сравниваемы с другими), сколько реакцией мужа: тот вздохнул и мелко покивал, молчаливо соглашаясь с выдвинутым ею аргументом.
Он дернул поводок, увлекая за собой животину и досадуя на человеческую глупость. Но через несколько шагов понял, что неправ.
Ведь дело в чем? Был у них любимый пес Зорька. Зорька умер. Прошло много лет. И все эти годы они не могут смириться с потерей. И подсознательно ждут его возвращения. Поэтому вопрос профессора нужно понимать так: смотри-ка, дорогая, уж не наш ли это Зорька? В этом случае и ответ ее звучит совершенно разумно: ну что ты, милый, Зорька умера мертвые не возвращаются.
* * *
Когда миновали ограду парка, Бронников отстегнул поводок. Портос унесся в кусты и пропал.
Ветер холодно посвистывал в голых ветках берез. Снега под деревьями еще навалом под ногами на дорожке то чавкает, то хрустит и взгляд балует только легкий танец двух веселых белок на ветках сосны.
И все равно хорошо.
Он и утро провел неплохо.
Проснулся рано, при розовом свете, красившем верхи крыш. Тихо поднялся, сгреб одежку, осторожно прикрыл дверь. Умылся, заварил чаю, сел за чистый-чистый кухонный стол: голые листы справа, слева место для исписанных. Часа за полтора (между прочим, огромное время, если пошло в нужный кран) навалял две с лишним страницы. Как раз и поздний ребенок пробудился, прошлепал босиком из комнаты, встал у притолоки, сонно переминаясь и так удивленно моргая, будто в первый раз увидел:
Пап?..
Иначалось: день воскресный, суматошный. Но и здесь повезло: нынче Алексей был зван на день рождения своего товарища Кеши, часов в двенадцать они с Кирой отправились покупать вещный подарок в придачу к давно готовой морской корабельной картине: трехпалубный, по бортам усыпанный горохом матросских голов, с красной трубой и черным дымом, на синей воде под круглым рыжим солнцем. Закрыв за ними дверь, Бронников сел за машинку и урвал новые полтора часа, теперь уж на правку: размыкивал, где теснилось, перебелял, не щадя бумаги; и когда снова перебили жизнью, встал счастливый, с тремя страницами в руках, каждая буква на которых смотрелась убедительно и честно.
Понятно, что в недалеком будущем снова все перечеркается, но сейчас шагал, почти не чувствуя того неприятного посасывания, с каким тянула в себя воронка будущности; ну да, давсе без толку, в стол, никто, никогда, он умер лет сто назад и все такое; с другой стороны, ведь все тайное становится явным? становится, конечно, пусть не сразу; поэтому ну их, гадов, не нужно думать о плохом; честно сделанные три страницы хороши сами по себе, сами по себе целительны, жизнепродолжительны; а блеску он еще подбавит, уже знал, где много черни; и вопросы, вопросы, конечно; надо записывать; наверное, на взгляд его бесценного информатораШегаева, вопросы откровенно дурацкие; усмехнется в усы, качнет головой, а все же ответит: «Знаете, Гера, это бывало по-разному. Например»
Думалось вот еще о чем: как представить? Что-то вроде толстого слоя, что ли?.. точнеекуча, огромная куча Целая гора, усаженная плотно-плотно, снизу доверху, бок о бок, сплошьживая, щевелящаяся; и каждый норовит подвыползти из-под другого, пробраться повыше, обрести новую толику свободы, размашистости а на самом ее верхуглавный жучок-паучок. Загадочным образом: он всем правит. Вся гора, все на ней от мала до великаслушаются его указаний он скажети тут же делают а если кто не слушается, того специальные жучки-паучки заставляют пересыпают направо-налево непослушных. Махнет лапкой грознои по сему мановению одни начинают молотить других а если, не приведи, господи, кто сопротивляется, того молотят пуще никто из мелких нижних паучков и знать-то не знает: зачем? почему? только лопочут что-то, суетясь и рассаживаясь, друг дружку зло пиная да отпихивая Махнет в другуюеще что-то происходит Каков он, этот главный паучок? Как можно стать таким паучком? Из каких личинок такие паучки вылупляются?.. Есть ли у них сердце? И о чем они думают, помавая лапками?..
Но ведь не только верхний паучок обладает властью? Нет, конечно: толику он передает нижнему, тотеще более нижнему власть расползается, сочится в поры этой горы Нагрести гору щебня, потом сверху маслом политькаждый камушек хоть чуть да замаслится Жутко представить: гора власти!..
Портос выметнулся на аллею, подбежал, вывалив язык, весело ткнулся мордой в колено, убедился в совместности жизни и опять улепетнул.
Мысль тоже ерзнула: глядя, как он наяривает меж кустов, Бронников подумал, что и люди так устроены: волнуются в разлуке, не терпят одиночества. Боятся забвения.
Если б не мысль о грядущем звонке Семен Семеныча (то и дело, зараза, просверливает башку: когда уже?), так вообще благодать, как со стороны поглядеть. Писатель. Сам гуляет по лесу. С любимой собакой. Жена дома. Тоже любимая. Ждет его. Нарядный сын, поздний ребенок, в соседнем доме на дне рождения Кеши, дворового своего приятеля и будущего одноклассника в общем, полный порядок. Порядок жизни.
Да, да.
Приятно гулять в лесу с собакой, приятно перебирать приятные мысли
Оглянулся.
Собаки не было.
Свистнул.
Никакого результата.
Портос!
Снова свистнул.
Да чтоб тебя! пробормотал Бронников, озираясь.
Тут-то он и появился.
* * *
Вечер тоже складывался славно.
Лешка, вернувшись с дня рождения, почему-то принялся скакать по комнатам и кухнето на одной ноге, то на обеих; удивившись безрадостному выражению лица, с которым он это вытворял, Бронников подхватил на руки:
Ты чего?
Я так устал, так устал! пожаловался Леша. Могу только прыгать!..
Скоро он уснул на диване в большой комнате. Кира накрыла его пледом, а часа через полтора взяла тепленьким и, растормошив и велев умыться, склонила к ужину.
Бронников выслушал рассказ о подарках, которые получил Кеша, а также о коте Барсике, способном прыгнуть так, что аж почти до люстры. В подробном описании прозвучало меню праздничного обеда: рисовая каша с курагой и черносливом и пирог с вареньем, а чокались клюквенным морсом, «Байкалом» и «Буратиной». Был также детально описан процесс тушения семи свечек, стоявших поначалу в именинном пироге. С оттенком легкого превосходства в голосе Алексей заметил, что Кеша, по всей видимости, слабак: не смог задуть все свечи разом, одну пришлось затем гасить добавочным пыхом, да и то, как ему показалось, Кешина мама ему маленько помогла. Что же касается его самого, отметил сын, то он в последний день рождения с поставленной задачей того же толка блестяще справился с первой попытки.
У тебя, правда, тогда было шесть свечей, напомнил Бронников. Но думаю, ты и семь шутя загасишь.
Конечно! горделиво согласился Алексей, болтая ногой. И восемь тоже!