А если будут осложнения? спросила я.
То же самое спросил и твой отец. Гузман ему ответил: «Рузвельт, передвигаясь в коляске, три срока был президентом США, а твоя компанияне Соединенные Штаты». И знаешь, что спросил Иван?
Что?
Ладно, говорит, пусть ноги не двигаются, а член будет двигаться? Сукин сын. Еще жену не похоронил, а уже о своем члене думает.
Я не заметила, как выпила джин с тоником, но почувствовала, что у меня уже появилась плавность в движениях: я утром выпила только кофе, и алкоголь уже начал действовать.
И что ответил Гузман? спросила я.
Что будет двигаться!
А что ответил отец?
Что тогда нет проблем.
Может быть, так оно и есть.
Может быть, согласилась Настя. Давай еще по одному джину!
Я уже плыву. Пропущу.
Сынок! Принеси еще один джин, попросила Настя. Может, в последний раз гуляю. Будильник меня уволит первой.
А кто такой Будильник?
Первый, он же главный заместитель Ивана. Это он выразил тебе сочувствие. Я его ненавижу.
А мне он понравился.
А ты заметила, как он на тебя смотрел?
Как?
А никак. Как на табуретку. Такие на учительницах не женятся.
И зря. Многое теряют. А почему он Будильник? Он всех будит?
Потому что он точен, как будильник. Он не человек. Он механизм. У него все по расписанию. Понедельниктеннис и сауна. Вторник и средатеатр или Консерватория. Четвергбиблиотека.
Он и читает? вставила я.
Он пишет диссертацию. Пятницаночной клуб. Субботу и воскресенье он проводит за городом, но никто не знает где и с кем. Он меня ненавидит.
За что?
Бармен принес джин с тоником. Я попросила бутерброды. Бармен принес с осетриной. Я считала быстрона кофе у меня денег уже не оставалось.
За что? повторила я.
Потому что я когда-то спала с Иваном, потому что я с Иваном на «ты», потому что, прежде чем принять решение, Иван советуется со мной.
И поступает, как советуете вы? спросила я.
Да.
Тогда посоветуйте, чтобы отец уволил Будильника, и никаких проблем.
Настя внимательно посмотрела на меня. Я ей улыбнулась. Я всегда улыбаюсь, когда говорю гадости.
А ты, наверное, сучонка? предположила Настя после небольшой паузы.
Конечно, согласилась я. Но немного. А вы?
Когда-то я была большой сукой
Меня заносило, я этого совсем не хотела, Настя мне нравилась, и я ей об этом сказала:
А вы мне понравились.
Не скажу, что я от тебя в восторге, ответила Настя, но дело с тобою, наверное, можно иметь. Ты не такая уж мышка, как показалось вначале.
Это вы об одежде?
И об одежде тоже.
Учительницы, как разведчики, не должны выделяться, иначе ученики будут не слушать тебя, а разглядывать. От меня очень пахнет алкоголем?
Настя открыла сумочку, достала коробочку и вытряхнула из нее небольшую пастилку.
Пососи. Отбивает запах. Держу для ГАИ.
А вы за рулем?
Всегда, ответила Настя.
Сейчас, может быть, не стоит садиться за руль? предположила я.
Два джинаэто меньше моей нормы. Я не сажусь за руль после пяти.
Я достала кошелек и начала отсчитывать половину.
В следующий раз заплатишь, сказала Настя.
Следующего раза может и не быть.
Будет. И не один.
Мы вышли из прохладного бара в уже нагретые московские улицы. Я дошла с Настей до ее «девятки». Она села, вставила ключ в замок зажигания, тронулась с места, посигналила мне, перестроилась во второй, потом в третий ряд. На все это ей потребовалось не больше семи секунд.
Я вернулась в институт Склифосовского, но попасть к отцу мне не удалось. Так всегда бывает, когда я выпиваю. Вначале я энергична и даже нахальна, потом наступает апатия, хочется спать, и я теряю кураж. Можно было, конечно, подождать, когда заступит вечерняя смена, но ждать придется часов пять, и я решила вернуться домой. Я обещала Нугзару, что приду на переговоры.
Нугзар, пятидесятилетний грузин, уже больше тридцати лет жил в Москве, был женат на русской, но сохранил вкусы мальчика с проспекта Руставели в Тбилиси. Он носил кепки, которые были шире общепринятых, по-прежнему любил яркие галстуки и лаковые ботинки.
Он меня встретил во дворе многоэтажного дома, в котором снимал подвал для хранения овощей, хотя обычно овощи привозили на грузовиках и сразу распределяли по точкам, по маленьким муниципальным рынкам, палаткам у станций метро. Скоропортящийся товар надо было продавать как можно быстрее.
Нугзар, сказала я, у меня отец попал в автомобильную аварию. Сейчас в реанимации. Раньше чем через неделю я не смогу выйти на работу.
Отецэто святое. Нугзар вздохнул. Придется взять шалаву.
Шалавами Нугзар называл женщин, которые жили за счет кавказцев. Они сдавали им квартиры, спали с ними и торговали их товаром, обсчитывая покупателей, сбивая весы.
Покупатели жаловались. Общество потребителей устраивало контрольные закупки, выписывали штрафы. Приходилось еще снабжать овощами милицию, особенно муниципальную, потому что, при всех правильно оформленных документах и оплаченных налогах, они могли придраться к чему угодно. На разбирательство уходило время, овощи гнили, Нугзар давно подсчитал, что выгоднее давать взятки, чем ссориться с представителями власти.
В прошлом году в первый же день моей торговли подъехала машина муниципалов, из нее вышли двое здоровых, уже ожиревших парней с автоматами, в полувоенной-полуспортивной форме. Они ничего не требовали, ни к кому не придирались, просто шли вдоль рядов торговцев. И Ахмет, в обязанности которого входили контакты с властями и разбирательства с обиженными покупателями, быстро обошел нас, набил два огромных целлофановых пакета огурцами, помидорами, горячим лавашом, маринованным луком и погрузил их в багажник милицейской машины. Муниципалы уехали, но за день приезжали еще две патрульные милицейские группы. Все эти поборы увеличивали стоимость продуктов.
Вечером я позвонила в Управление муниципальной милиции отцу одного из своих учеников, рассказала о посетителях и назвала ему номер милицейской машины. Я знала о традиционном антагонизме между обычной милицией и муниципальной. Муниципалы больше получали и меньше работали. Милицию традиционно презирало КГБ, нынешнее ФСБФедеральная служба безопасности, сотрудники которой не брали взяток, во всяком случае не мелочились, как в районных отделениях милиции.
Куда мне обратиться, спросила я, в ФСБ или в Управление по организованной преступности?
Никуда не надо обращаться. Я разберусь.
И муниципалы перестали делать поборы возле универсама. Но Нугзар предупредил меня:
Спасибо, но не надо больше. Теперь с других берут больше. Они на меня держат обиду, хотят, чтобы я тебя уволил.
Это совет глупых людей, сказала я Нугзару.
Они не глупые, они опасные, возразил Нугзар.
Глупые! не согласилась я. Умный, прежде чем взять на работу или уволить, все узнает о человеке. Если меня уволить, вреда будет еще больше.
Почему?
Пусть они сходят в школу и все про меня узнают.
Я знала, что обо мне скажут в школе: она тихая, но не гнется, лучше с нею не связываться. Я вошла в конфликт с директором школы, он больше занимался коммерцией, чем процессом обучения. Директор не заключил со мною контракта, я подала в суд. Директора уволили, а я осталась.
Через несколько дней Нугзар подошел ко мне с предложением:
Эти неглупые люди все про тебя узнали и предлагают, чтобы ты заняла место Ахмета. У весов стоять не будешь, а получать будешь в десять раз больше.
Спасибо, но я временный работник. Я через два месяца уйду, а Ахмет работает круглый год.
И ты работай. Будешь получать в двадцать раз больше, чем учительница. Сейчас и профессора торгуют.
Я добилась своего: с меня не стали брать поборов, и я могла торговать, не обвешивая и не обсчитывая.
Я тебя буду ждать, сказал Нугзар, а шалаву возьму временно.
Я поблагодарила Нугзара еще раз и поехала в госпиталь Бурденко, где, по моим расчетам, Гузман уже должен был закончить операцию.
Гузман пил чай в своем кабинете. Он налил мне чаю в чашку из тонкого фарфора, хорошего английского чая с бергамотом.
Как мать? спросил он.
Здорова.
Агрессивна по-прежнему?
По-прежнему.
Русские женщины хороши в оборонене сдаются и не предают. Но они так привыкли защищаться, что, когда наступит мирное время, не могут перестроиться.
Илья Моисеевич, но ведь у вас жена тоже русская.
Но моя жена из великих русских женщин!
А вы знаете, как бы она повела себя, узнав о вашей измене?
Знаю, сказал Гузман. Лет десять назад у меня был роман, небольшой, на полгода, так она мне только недавно сказала, что знала о нем.
Знала десять лет и не проговорилась?
Да.
Тогда она действительно великая женщина.
Конечно. Я ее так и зову: Евдокия Великая.
А что с отцом? перевела я разговор, заметив, что Гузман посмотрел на часы.
Травма позвоночника, не опасная. Я не исключаю, что мосле несложной операции он встанет на ноги. Но сегодня ему сделали томографию мозга и обнаружили опухоль. Я вначале думал, что врачи ошибаются, он проходил у меня через томограф полгода назад. Поехал, посмотрел сам. Опухоль есть. Перед этой катастрофой он три месяца провел в Бразилии, процесс, вероятно, только начался, солнце могло активизировать его: он же никогда не прикрывает голову. Если это злокачественная, то последствия могут быть самые разные.
Какие?
Иногда одной операцией не обходимся. Бывают и две, и три, и пять. А сердце у него Ты же знаешь, у него был инфаркт.
Об инфаркте я ничего не знала.
Так что, если ты собираешься ехать отдыхать, лучше тебе все отложить. Может, придется выхаживать.
Операцию будете делать вы?
Обычно хирурги стараются не оперировать родственников и друзей. Посмотрим. Я знаю только одно: Иван надолго вываливается из тележки.
Он знает об этом?
Да. Я ему сказал.
А что он?
Ничего. Попросил сигарету.
Я бы тоже закурила.
Это была уже пятая сигарета за день. Мы с Гузманом выкурили по сигарете.
Не затягивайся, когда куришь, порекомендовал Гузман. Это называется быстрое курение, которое наносит удар по сосудам сердца и мозга. Курить, как и жевать, надо медленно, получая удовольствие и не нанося вреда.
Ни Анюты, ни матери дома не оказалось. Я приняла душ и проспала до ужина. Мать явно хотела что-то сообщить, ожидая вопроса, как у нее прошел день. Она любила рассказывать с подробностями. Я не спрашивала. Наконец она не выдержала и сказала:
Я взяла билеты, выезжаем через три дня.
Сама виновата. Могла сказать ей, что не еду с ними, раньше. Теперь, пока не будет сдан мой билет, я двое суток буду выслушивать упреки. И все-таки надо начинать этот неизбежный разговор.
Извини, я задержусь на неделю.
Я бы тоже задержалась, тут же включилась Анюта. И вообще, мне ваша деревня вот так настоебенила.
Мать отложила вилку.
Что за выражение? Это же подзаборный мат!..
Подзаборного не бывает. Пишут только на заборах, возразила Анюта.
Ты что, не понимаешь, что сказала плохое слово? спросила мать.
Словаэто только слова. Они не могут быть ни хорошими, ни плохими.
От кого она эту формулировку могла услышать? Мать молчала, не находя нужного слова. Значит, сейчас эту дискуссию о хороших и плохих словах перекинет на меня. Так и случилось.
Может быть, ты объяснишь ей, какие слова можно говорить девушке, а какие нельзя? предложила мне мать.
Только вначале уточни, улыбаясь, попросила Анюта, я еще девочка или уже девушка? Или я нимфетка?
Ты прочла «Лолиту» Набокова? спросила я.
Еще в прошлом году, ответила Анюта. Но меня ждут подруги во дворе. Можно мы с тобой хорошие и нехорошие слова обсудим перед сном? И по «Лолите» у меня к тебе будут вопросы. Я надеюсь, ты на них мне ответишь.
Постараюсь. Ладно, иди гуляй.
Ты запускаешь дочь, предупредила меня мать, когда Анюта вышла.
Я промолчала, потому что знала, что все равно я получу следующий и главный для матери на сегодня вопрос:
Так почему же ты не можешь выехать с нами вместе?
Я устроилась на временную работу. Через месяц я приеду.
Какая же это работа? Опять торговать овощами?
Да, опять. Другим способом я деньги заработать не могу.
Твою прошлогоднюю торговлю полгода вся поликлиника обсуждала.
Мне плевать, что обсуждает поликлиника.
А мне не плевать.
Ты знаешь, какие траты нам предстоят осенью? И может быть, ты знаешь, как эти деньги заработать другим способом?
Да не будешь ты торговать, ты будешь ему носить бульон.
Вряд ли. Он, наверное, умрет.
Ничего с ним не будет. Как ты могла пойти к нему? Ты забыла, что он нас бросил?
Насколько я помню, это ты его выгнала!
Да, выгнала! гордо подтвердила мать. Он стал спать с собственной секретаршей. Какая пошлость!
Мать, а ты никогда не задумывалась, почему мужчина уходит от одной женщины к другой?
У меня была фора: Милёхин от меня не уходил, я сама подала на развод.
И почему же? спросила мать.
Потому что он из двух зануд выбирает меньшую. Я пошла спать. Мне завтра рано вставать.
По тишине на кухне я поняла, что мать плачет. Можно было обойтись и без последней плюхи. Но надоело.
Утром я выехала с теми, кто рабочий день начинает с восьми утра, чтобы попасть в палату отца хотя бы за час до прихода врачей. К тому же я подготовилась: у матери сохранился зеленый халат операционной сестры и такие же брюки. Вчера я заметила, что в институте больше зеленых, чем белых халатов.
Я переоделась и оставила свои вещи под лестницей, надеясь, что вряд ли кто сюда заглянет, пока я буду в палате у отца.
Конечно, мой операционный наряд был мешковат, но никто не обращал на меня внимания. Я зашла в палату отца и увидела Настю и очень высокого молодого мужчину, оба были в белых халатах.
Отец и Настя переглянулись. Отец попытался улыбнуться, но у него не очень получилось. Подклеенный угол рта мешал. Судя по наклейкам, его лицо было зашито еще в пяти местах.
Спасибо, что приехала. Настя мне рассказала. У тебя сейчас каникулы?
Да.
Ты не хотела бы поработать? Ты, кажется, на прошлых каникулах работала?
Да. Я уже договорилась и на этот раз.
У меня к тебе есть другое предложение.
Высокий мужчина сделал плавное движение рукой сверху вниз, почти дирижерский жест.
Это Малый Иван, представила его Настя.
Я протянула ему руку и встала. Мужчина оказался очень высоким. Я могла пройти у него подмышкой.
Не очень уж и малый, сказала я.
Он тоже Иван Кириллович, поэтому, чтобы не путать, твой отец проходит как Большой Иван, а онкак Малый.
Ребята, прервал ее отец, времени мало, перейдем к делу. Вер, мне нужна твоя помощь.
Я готова помогать.
Дай слово, что выполнишь мою просьбу! потребовал отец.
Даю. Честное пионерское не подходит по возрасту, слово коммуниста тожев рядах не состояла. Честное учительское подойдет?
Подойдет, ответил отец. Некоторое время я не смогу бывать в компании. Не исключено, что мне придется выехать за границу.
Сейчас решается вопрос, оперироваться ему здесь или и Швейцарии, уточнила Настя.
Мне некого оставить вместо себя. Полины нет. Тыединственная и самая моя близкая родственница.
Я не родственница, я дочь, поправила я его.
Тем более. Пока меня не будет, ты поработаешь в компании.
В качестве кого?
Как кого? не понял отец. Президента компании. Я ведь президент, а не хер собачий.
Как скажешь.
Отец замолчал. Молчали и Настя, и Малый Иван.
А вы говорили: не согласится, не согласится! Вы не знаете нас, Бурцевых! Отец закрыл глаза.
У него, наверное, появились какие-то мозговые отклонения. И Малый Иван, и Настя соглашаются с ним, потому что он травмирован, его не надо раздражать, его надо успокаивать.
В палату вошла медсестра.
Вы кто? спросила она.
Мыконсилиум, ответила Настя. Япрофессор Петрова.
Ты такая же профессор, как яанглийская королева.
Медсестра и Настя были примерно одного возраста.
Уходите, продолжала медсестра. Заведующая отделением начинает обход. А ты, если их еще раз проведешь, получишь по полной, обратилась ко мне медсестра.