Циник.
Ах, да, сказал Толстяк, подмигнув. Никто не хочет, чтобы ты это знал. Еще рано. Потому они и хотели, чтобы вы начали с Джо, а не со мной. Я бы хотел научиться врать. Но не важно, не хочу тебя расстраивать. Это как секс, ты со временем все поймешь сам. Почему бы тебе не пойти домой?
Я еще не закончил.
Ладно, ты этому тоже не поверишь, но большинство вещей, которые ты делаешь, тоже не имеют смысла. Они ни хрена не значат для здоровья этих гомеров. Но ты не знаешь даже, с кем ты сейчас разговариваешь.
Я не знал.
С потенциальным создателем величайшего изобретения американской медицины, «Доктора Юнга». Там будет даже больше денег, чем в кишках кинозвезд.
О чем это ты?
Увидишь, сказал Толстяк. Увидишь.
Он ушел. Мне стало страшно без негои неуютно от того, что он наговорил. Должен понять сам? В пятом классе, когда я спросил у одного итальянского паренька, чем ему нравится секс, он ответил: «Это приятно». Тогда я не мог понять, почему кто-то что-то делает только потому, что «это приятно». Какой в этом смысл?
Перед уходом мне захотелось попрощаться с Молли. Я поймал ее, когда она шла к туалету с судном. Я прошелся с ней, дерьмо плескалось в судне, и я сказал:
Не очень-то романтично для первой встречи.
Романтичные знакомства принесли мне кучу неприятностей, сказала она. Уж лучше реализм.
Я пожелал ей доброй ночи и поехал домой. Солнце заливало город горячим красным светом, и все вокруг казалось воспаленным. Я настолько устал, что с трудом вел машину, а дорожная разметка казалась мне предвестником эпилептического припадка. Все окружающие люди выглядели странными: как будто у каждого была болезнь, которую я должен был диагностировать. В моем мире правили бал болезни, и права на здоровье не было ни у кого. Даже женщины, не надевшие лифчиковс капельками пота на груди, с выпирающими в ожидании пышной и знойной летней ночи сосками, пропитанные эротизмом, усиленным запахом возбужденного тела и июльских цветов, даже они заставляли думать не о сексе, а об анатомии. И напевать я мог лишь одну мелодию из всех существующих: босанову «Во всем обвиняй карциному».
В почтовом ящике меня ждала записка:
«Я помню о тебе, в халате белоснежном, интерном трудно быть, но ты вернешься нежным С любовью, Берри».
Раздеваясь, я думал о Берри. Я думал о Молли, о Потсе и его члене, полном голубой крови. Но мой член этой ночью не подавал признаков жизни: этот день укатал меня, и я уже не мог испытывать какие-либо чувства, включая возбуждение, включая любовь. Я лежал на прохладных простынях, которые казались мягче, чем кожа младенца, и думал об этом странном Толстяке и о том, что, несмотря на бушующее лето, смерть ведет свой вечный отсчет всегда, всегда.
3
Входя утром в отделение 6, я уже знал, что меня ожидает, и это притупляло страх. Но я увидел нечто странное: на сестринском посту сидел Потс и выглядел так, будто им стреляли из пушки. Омерзительно грязный халат, растрепанные волосы, кровь под ногтями, рвота на ботинках, а глазарозовые как у больного кролика. Рядом с ним, привязанная к креслу, сидела Инавсе еще с бараньим шлемом на голове. Потс что-то писал в ее истории. Ина высвободилась и с криком «УХАДИ УХАДИ УХАДИ» попробовала достать его хуком слева. И тут взбешенный Потсрафинированный интеллигент, цитирующий Мольера, из Потсов с улицы Легаре, заорал: «Черт возьми, Ина, заткнись наконец и успокойся!» и швырнул ее обратно в кресло. Я не мог поверить своим глазам. Одно ночное дежурство, и джентльмен с юга превратился в садиста?
Привет, Потс, как прошло?
Подняв голову, со слезами на глазах он сказал:
Кошмар! Толстяк сказал не волноваться: мол, частники знают о том, что сегодня пришли новые терны, и не будут направлять никого, кроме экстренных. И что? Я получил пять с половиной экстренных!
Как это «с половиной»?
Перевод из другого отделения. Я спросил Толстяка, что делать, а он сказал: «Так как это перевод, ты можешь осмотреть только половину пациента».
Какую половину?
На твое усмотрение. Но с этими пациентами, Рой, я бы советовал выбирать верхнюю.
Ина снова попыталась вскочить. Как раз в тот момент, когда Потс привязывал ее обратно, вошли Чак и Толстяк. Толстяк спокойно заметил:
Я так понимаю, что ты не стал меня слушать и дал Ине физраствор?
Так точно, виновато пробормотал Потс. Я влил ей жидкость и, как ты и говорил, она вышла из-под контроля. У нее начался психоз, и я дал ей нейролептик, торазин.
Что ты ей дал? переспросил Толстяк.
Торазин.
Толстяк заржал. Звучный раскатистый смех прокатился по его телуот глаз по щекам и всем подбородкам, вниз к животуи он сказал:
Торазин! Так вот почему она ведет себя как шимпанзе. У нее же давление не выше шестидесяти! Принеси тонометр. Потс, тычудо. Первый день интернатурыи ты уже попытался убить гомера торазином. Я слышал о воинственности южан, но всему есть предел!
Я не пытался ее убить!
Систолическое давление пятьдесят пять, сказал мой студент Леви.
Положите ее головой вниз, приказал Толстяк. Пусть туда прильет немного крови!
Пока Леви с медсестрами переносили Ину обратно в палату, Толстяк объяснял нам, что у гомеров торазин снижает давление до такой степени, что остатки их мозга не получают кровоснабжения.
Инна пыталась вырваться, чтобы лечь. Ты чуть ее не угробил.
Вечернее обострение, сказал Толстяк. У гомеров оно происходит постоянно. У них и так нарушено восприятие, а когда заходит солнце и становится темно, они совсем съезжают с катушек. Ну, что собрались? Вернемся к карточкам. Торазин! С ума сойти!
Толстяк прошелся по карточкам, начав с пяти с половиной новых поступлений, превративших Потса в садиста. И снова, как и вчера, все, что я выучил в институте, оказывалось либо неправильным, либо ненужным. Обезвоженная Ина, состояние которой ухудшилось от физраствора. Депрессия, которую лечили клизмой с барием А третьему поступлению Потса, мужику с болью в животе, знавшему, что «все вы, доктора, нацисты, но я еще не решил, который из вас Гиммлер», было назначено не обследование ЖКТ, а то, что Толстяк назвал «СПИХОМ В ПСИХИАТРИЮ».
Что значит СПИХ? спросил Потс.
СПИХНУТЬзначит, перевести пациента из твоего отделения или вообще из Дома. Ключевая концепция. Основа современной терапии. Звони психиатрам, расскажи им про нацистов, не упоминай боль в животе, ибац! СПИХНУЛИ В ПСИХИАТРИЮ.
Разорвав карточку с именем охотника за нацистами, Толстяк бросил обрывки через плечо и объявил:
Спихнули, отлично. Продолжим. Кто следующий?
Потс доложил про своего последнего пациента: молодого мужчину, нашего ровесника, который, играя в бейсбол со своим сынишкой и отбив сложную подачу, свалился без сознания у первой базы.
Как ты думаешь, что с ним произошло?
Внутричерепное кровотечение, ответил Потс. Он в крайне тяжелом состоянии.
Он умрет, сказал Толстяк. Ты хочешь дать ему шанс? Трепанация?
Я уже все организовал.
Прекрасно, сказал Толстяк, разрывая карточку молодого пациента. Отличная работа, Потс. СПИХ В НЕЙРОХИРУРГИЮ. Два СПИХА на трех пациентов.
Мы переглянулись. Было ужасно осознавать, что человек нашего возраста, только что игравший с шестилетним сынишкой летним вечером, стал овощем, и хирурги уже готовятся вскрывать его наполненную кровью голову.
Конечно, это ужасно, сказал Толстяк. Но тут мы не можем ничего сделать. Люди нашего возраста умирают. Точка. Болезни, которые мы цепляем, не лечатся с помощью медико-хирургической болтологии. Следующий?
Следующий еще хуже, севшим голосом сказал Потс.
Кто же это?
Чех, Лазлоу. Желтый человек. В районе десяти вечера у него начались судороги, и я не мог их остановить, несмотря на все усилия. Я сделал все, что мог. Уровень ферментов печени зашкалил. Он Потс посмотрел на нас с Чаком, потом потерянно уставился на свои ноги и закончил: У него развился быстротекущий некротизирующий гепатит. Я перевел его в интенсивную терапию. Он больше не наш пациент.
Толстяк мягко поинтересовался, назначал ли Потс стероиды. Потс ответил, что думал об этом, но решил подождать.
Почему ты не доложил мне о результатах анализов? Почему не попросил помощи?
Хм, я я думал, что справлюсь и приму правильное решение.
Мрачная тишина накрыла нас, тишина боли и горя. Толстяк обнял Потса за плечи и сказал:
Я знаю, как хреново тебе сейчас. На свете нет ничего хуже. Но пока ты хоть раз не ощутил это, ты не станешь хорошим врачом. Не казни себя. Стероиды, один черт, не помогают. Итак, теперь он в северном крыле отделения 6? Вот что я вам скажу: раз уж мы сегодня спихнули столько пациентов, после завтрака я вам покажу электрическую койку для гомеров.
По пути к этой койке (чем бы она ни была) подавленный Потс сказал Чаку:
Ты был прав, я должен был дать ему роидов. Теперь он точно умрет.
Ни черта бы это не помогло, ответил Чак. Он уже был безнадежен.
Мне так плохо! Мне нужен Отис.
Что за Отис?
Мой пес. Я хочу к своему псу.
Толстяк собрал нас вокруг электрокойки для гомеров, на которой лежал мой пациент, мистер Рокитанский. Толстяк объяснил, что основной задачей интерна является сведение количества своих пациентов к минимуму, что абсолютно противоречит тому, чего хотят частники, заведующие отделениями и администрация Дома. Но, поскольку согласно первому закону Божьего дома, ГОМЕРЫ НЕ УМИРАЮТ, они не покинут нас естественным путем. Поэтому единственный для терна способ избавится от гомераСПИХ. Однако здесь работал принцип бумеранга: всегда оставался риск возвращения. Например, гомер, СПИХНУТЫЙ В УРОЛОГИЮ по причине увеличенной простаты и задержки мочи, может вернуться в терапию после того, как терн из урологии с помощью своего обширного инструментария умудрится устроить ему септический шок, требующий в свою очередь лечения в терапии. Секретом идеального СПИХа без риска возвращения, по словам Толстяка, была ПОЛИРОВКА.
Мы спросили, что это значит.
Это как полировать машину, пояснил Толстяк. Гомеров надо ОТПОЛИРОВАТЬ, чтобы, когда вы их СПИХНУЛИ, они уже не возвращались. Помните, вы не единственные, кто пытается СПИХНУТЬ. Все терны и все резиденты Божьего дома не спят ночами, думая, как бы ОТПОЛИРОВАТЬ И СПИХНУТЬ всех этих гомеров кому-нибудь еще. Гат, резидент в хирургии, в данный момент наверняка учит своих тернов тому же самому: например, как устроить гомеру сердечный приступ и СПИХНУТЬ В ТЕРАПИЮ. Но я представлю вам гениальное изобретение, ключевой инструмент СПИХа: электрокойку для гомера. Я продемонстрирую ее возможности на примере мистера Рокитанского. Мистер Рэ, как вы сегодня себя чувствуете?
КХРША.
Хорошо. Сейчас мы отправимся в небольшое путешествие.
КХРША.
Отлично. Вы наверняка уже обратили внимание на то, что у этой койки есть поручни. Но это не имеет значения. ЗАКОН НОМЕР ДВА, повторяйте за мной: ГОМЕРЫ СТРЕМЯТСЯ ВНИЗ.
Мы покорно повторили: «ГОМЕРЫ СТРЕМЯТСЯ ВНИЗ».
Подняты поручни или опущеныабсолютно все равно. Не имеет значения, насколько хорошо вы привяжете гомера, насколько он слабоумен и насколько истощенным он кажется, потому что ГОМЕРЫ СТРЕМЯТСЯ ВНИЗ. Следующая особенность этой койкивот эта педаль. У гомеров пониженное давление, и когда, как недавно у Ины, кровь не поступает к коре головного мозга, они слетают с катушек, кричат и СТРЕМЯТСЯ ВНИЗ. Если вам звонят среди ночи и сообщают, что у вашего гомера давление как у амебы, сразу жмите на эту педаль. Это как дважды два. Ну ладно, Максин, для начала проверь его давление.
Семьдесят на сорок.
Отлично, сказал Толстяк и нажал на педаль.
Электрокойка для гомеров заурчала и начала работать. Не прошло и тридцати секунд, как мистер Рокитанский оказался фактически перевернутым вверх ногами: голова у подножья койки, а ступни торчат сверху под углом в 45 градусов.
Давление? Мистер Рокитанский, как поживаете?
Казалось, что когда Максин попыталась измерить давление на его почти вертикально торчащей руке, мистер Рокитанский чувствовал себя не очень. Но он все же изрек:
КХРША.
Настоящий боец.
Давление сто девяносто на сто, доложила Максин.
Это называется положение Тренделенбурга, заявил Толстяк. Так как большинство гомеров с трудом поддерживают давление, вам не часто придется менять это положение на противоположное.
Затем Толстяк показал нам, как поднять головной конец койки для пациентов с отеком легких и как поднимать ножной конец для предотвращения венозного застоя. Наконец, после того, как мы, казалось, сделали с койкой все возможное (кроме сворачивания в рулет с Рокитанским в качестве начинки), Толстяк радостно сказал:
А самое важное я оставил напоследок. Вот эти кнопочки регулируют высоту. Вы готовы, мистер Рокитанский?
КХРША.
Отлично, потому что мы начинаем, объявил Толстяк и нажал кнопку. Койка опустилась. Толстяк сообщил: Эта кнопка позволяет двигать койку вверх, этавниз. Учитывая ЗАКОН НОМЕР ДВА, который гласит
ГОМЕРЫ СТРЕМЯТСЯ ВНИЗ», автоматически произнесли мы.
единственный способ сделать так, чтобы они себя не покалечилиположить матрасы на пол. Но медсестры против, потому что в таком случае им приходится ползать для того, чтобы подать или унести судно. Мы попробовали сделать так в прошлом году, но в итоге движение суден прекратилось, и отделение стало вонять как скотный двор в Топеке. Но неважно, сейчас мы двинемся вверх.
Толстяк крикнул «Поехали!», нажал кнопку, и Рокитанский начал плавно подниматься.
Пылесосы, дамское белье, бытовые приборы, игрушки! продекламировал Толстяк, когда Рокитанский был в полутора метрах над землей, поравнявшись со всеми нами. Этоодна из самых важных позиций. Гомер, упавший с этой высоты, неминуемо получает межвертельный перелом бедра и автоматически СПИХИВАЕТСЯ ОРТОПЕДАМ. Эта высота, резюмировал сияющий Толстяк, называется «ортопедической». Но это полумера. А теперьокончательное решение. Толстяк вновь нажал на кнопку, и мистер Рокитанский вознесся над нашими головами. Эта высота«нейрохирургическая». Падение отсюда означает СПИХ В НЕЙРОХИРУРГИЮ. А оттуда они почти не возвращаются. Спасибо, господа. Встретимся после обеда.
Погоди! остановил его Леви, студент ЛМИ. Это же жестокое обращение с мистером Рокитанским!
Что ты имеешь в виду? Мистер Рокитанский, как поживаете?
КХРША.
Но он всегда так отвечает!
Уверен? Мистер Рокитанский! Эй, там, наверху! Хотите сказать нам что-нибудь еще?
Мы ждали, затаив дыхание. С нейрохирургической высоты до нас донеслось:
ДА.
Что?
ДЕРЖИ ВНИЗУВНИЗУВНИ
Господа, спасибо еще раз. Вы скоро выясните, что, если нажать кнопку «вниз», мистер Рокитанский спустится вниз. Все, обед.
Он же, конечно, не всерьез? промямлил Потс. Никто не может быть таким садистом. Это он просто так извращенно пытался меня подбодрить.
Боюсь, что всерьез, сказал я. Мне он показался очень серьезным.
Это ужас! простонал Потс. Ты правда думаешь, что он хочет использовать койку, чтобы старики ломали ноги? Это же бред!
Чак, а ты как считаешь?
Кто знает, старик, кто знает.
Мы с Потсом обедали, глядя, как Толстяк закидывает еду в рот. Чак сегодня дежурили его вызвали, чтобы принять первого нового пациента. Потс мог говорить только о том, что надо было вдарить по Желтому Человеку стероидами, и о том, как же он хочет к Отису, к своему псу. Я же теперь был не столько испуган, сколько растеряни очень озадачен представлениями Толстяка о заботе и оказании медицинских услуг. К нам подсели еще трое тернов из северного крыла отделения 6. Гипер-Хупер и Эдди Глотай Мою Пыль с двух сторон поддерживали Коротышку, который выглядел таким же измочаленным, как и Потс. Чак уже видел его ранним утром и рассказывал о том, что тот был страшно перепуган: «Старик, он бегал с большой огромной бутылкой валиума и каждые несколько минут глотал по таблетке». С Коротышкой, Гарольдом Рантским, мы дружили на протяжении всех четырех лет студенчества в ЛМИ. Коренастое творение двух успешных психоаналитиков, он казался пропсихоанализированным насквозь. И хотя он был не глупее остальных на курсе, всегда выглядел каким-то пристыженным, был тихим и застенчивым, слабым и робким. Он не умел шутить, но смеялся над чужими шутками. У Коротышки были серьезные проблемы с личной жизнью. В общаге он жил в одной комнате с главным сексуальным гигантом курса, который иногда разрешал Коротышке смотреть в замочную скважину на то, что он вытворял. В итоге сексуальная жизнь Коротышки свелась к общению с пикантными журналами и порнофильмами. Однако незадолго до начала интернатурыпосле многочисленных проб и ошибоку него все-таки завязались отношения с Джун, интеллектуалкой и поэтессой, писавшей асексуальные, бесчувственные и абсолютно безжизненные стихи.