Но четыре года назад, оканчивая филологический факультет, я упрямо отказывалась говорить ему, есть ли у меня на примете какая-нибудь работа. Тогда, в апреле, я отправилась на другой конец кампуса в отдел трудоустройства, расположенный рядом с медицинским центром, и уселась на пластмассовый стул в коридоре, пока какая-то женщина, которую я никогда раньше не видела (у нее были белые волосы, застывшие под слоем лака), не пригласила меня к себе в кабинет. Она стала задавать мне вопросы о том, что я планирую делать со своей жизнью, и на каждый следующий отвечать мне было все труднее и труднее. Женщина никак не могла поверить, что студентка, оканчивающая университет с отличием, так наплевательски относится к тому, что с ней произойдет в будущем. В конце концов она велела секретарше распечатать мне из базы данных 50-страничный список адресов и должностей всех университетских выпускников, чью теперешнюю работу можно охарактеризовать как что-то, имеющее отношение к английскому языку и литературе. Все эти люди якобы должны были проявить заботу о своем человеке и помочь мне найти работу. Я была немного разочарована: стоило ли намеренно отказываться от помощи отца и его связей, чтобы теперь получить на руки пятьдесят страниц новых связей? Но это, по крайней мере, были мои связи, а не его. Люди в списке работали учителями, техническими авторами, репетиторами, переводчиками и журналистами. Лорейн Бест, выпускница 1965 года, была единственной представительницей библиотечной профессии, но я написала ей не поэтому. Я просто стала отправлять электронные письма каждому адресату из списка по алфавиту, пока у меня не началась промежуточная сессия. Я дошла от Ааронсона до Дербишира, а потом три недели училась, пила пиво, расставалась с бойфрендом и ждала, что мне кто-нибудь ответит. Я писала всем по алфавиту, без разбора, поэтому у меня не было ощущения, что я пытаюсь воспользоваться полезными связями, скорее я просто испытывала удачу. Мы, русские, всегда любили рулетку.
У меня не было ни диплома библиотекаря, ни опыта работы, но Лорейн срочно требовалась сотрудница в детский отдел: у прежней обнаружили рак молочной железы в третьей стадии. Лорейн еще даже не успела опубликовать объявление о новой вакансии, так что, получив мое письмо, сочла его ответом на свои молитвы и наняла меня прямо в процессе телефонного разговора. Я получила предложение о работе, сидя на верхнем ярусе двухэтажной кровати в общежитской комнатев трусах, футболке Violent Femmes и вязаных носках. Когда в июне того года я приехала в Ганнибал, Кейт Фелбс уже умерла от рака.
И конечно, Лорейн не уставала каждые несколько недель мне об этом напоминать.
Я наняла тебя не глядя, говорила она. Я знала, что получу в сотрудницы выпускницу Маунт-Холиока, и предполагала, что это гарантирует определенный уровень рабочей этики!
Когда я сообщила родителям, что буду работать в детском отделе маленькой библиотеки в небольшом городке в Миссури, отец спросил:
Это из-за парня? В Чикаго полно отличных парней, и многие из нихрусские. Ведь в какой-то момент тебе захочется стать взрослым библиотекарем, правда? Я хочу сказать, что надо ставить перед собой трудные задачи и решать их. У меня есть знакомые в университетских библиотеках, которые наверняка могли бы помочь.
А мать сказала:
Хорошо, что это не так далекосможешь приезжать к нам на машине.
Я ждала, что она что-нибудь добавит, но продолжения так и не последовало, и я поняла: ничего более сердечного в этот момент ей в голову не пришло.
Чуть позже в ту осень Иэн участвовал в конкурсе детской прозы. За пять минут до окончания конкурсного времени он спустился один по лестнице и отдал мне свой рассказ, обернутый в обложку из фиолетового картона и украшенный ярко-желтой рукой, вырезанной из коробки хлопьев Чириос. Рассказ назывался Рука Ничто. Иэн смахнул со лба взмокшую челку и стоял, нетерпеливо подпрыгивая на месте, как будто ожидал, что я немедленно прочитаю его произведение.
Выглядит здорово, сказала я и, чтобы сделать ему приятное, полистала печатные страницы.
Когда я подняла глаза, Иэн стоял, навалившись грудью на мой стол, его мокрая челка стояла дыбом, и я увидела странные отметины у него над левой бровью, которых никогда раньше не замечала. Это был ряд из четырех небольших розовых вмятин, расположенных в нескольких миллиметрах друг от друга. Очень похоже на отпечаток вилки. Я слышала, что учителя обязаны вести учет всем подозрительным ранам и синякам, которые они замечают на теле учеников, и подумала, не завести ли и мне такой дневник. Я тут же вспомнила и про огромный синяк Эмили Олден, который появился у нее на шее прошлой зимой: она утверждала, что это брат швырнул в нее снежком.
Тут про руку, не удержался Иэн. Она, типа, совершенно невидимая и ни к кому не приделана. Это такой, знаете, как бы греческий миф, но в конце там есть умираль, она на отдельной странице. И в общем, когда история заканчивается, каждый должен сам догадаться, какая тут умираль, а потом перевернуть страницу и посмотреть, правильно он угадал или нет.
А, ты хотел сказать, что там в конце есть мораль!
Нет, умираль, потому что это такая трагическая история, навеянная греческими мифами. Понимаете? Это шутка! А еще я забыл проставить номера страниц.
Ради тебя я немного нарушу правила, успокоила я Иэна.
Я уже знала, что его рассказ займет первое место в конкурсе среди участников из пятого класса, потому что единственный его соперник-пятиклассник написал что-то про битву ниндзя. Как только Иэн ушел, я прочитала начало его истории. Он напечатал ее темно-синими чернилами:
РУКА НИЧТО
Мэн Алистер Дрейк
5 класс
Жила-была рука, она была сделана из ничего. Она была невидима для всех органов чувств, но могла делать все, что заблагорассудится. Вот как протекала ее жизнь:
День 1: украсть пончики и спрятаться.
День 2: съесть украденные пончики через особый рот, который у нее был.
День 3: применив хитрость, отомстить хулиганам.
День 4: спрятаться под камнями в лесу и ждать неприятностей.
Я пролистнула страницы до конца, чтобы прочитать мораль.
Умираль: даже кроликам нельзя говорить, где прячешься, потому что кролики не умеют хранить секреты.
Интересно, зачем невидимой руке вообще понадобилось прятаться? Когда я проводила этот конкурс в первый раз, один очень толстый мальчик написал рассказ о детях, которые могли уменьшаться до двух дюймов и ездить на игрушечных машинках. Теперь я вспомнила, как тогда подумала, что воображаемые миры детей тесно переплетаются с их заветными желаниями, как, например, в случае с тем несчастным толстым мальчиком, отчаянно мечтавшим стать совсем крошечным. Откуда же у Иэна, от которого всегда столько шума, который находится одновременно повсюду и ото всех требует внимания, откуда у него это стремление к двойной невидимости? Ну и вообще, если вдуматься, ведь не случайно он проводит все свободное время в тихом полуподвальном помещении, зарывшись с головой в биографии Гудини. Для города Ганнибала он и на самом деле уже был наполовину невидим.
Незадолго до этого я подружилась с одной девушкой. Ее звали Софи Беннетт, она была моей ровесницей и работала учительницей в четвертом классе средней школы Ганнибала. Я решила, что в следующий раз, когда она к нам заглянет, расспрошу ее про Иэна. Она приходила в библиотеку почти каждые выходные и не меньше часа копалась в отделе научно-популярной литературы, набирая груды книг о грибах или ацтеках. В то воскресенье Софи пришла и громко опустилась в одно из детских компьютерных кресел недалеко от моего стола.
Черт, я просто разваливаюсь, выдохнула она, пристраивая огромную тряпичную сумку на пол рядом с креслом и внимательно оглядываясь по сторонам: она терпеть не могла натыкаться на своих учеников.
Маленькая девочка, которая пришла одна, сидела за столом, раскрашивая картинку. Мальчик постарше играл в компьютерные игры. Двое школьников тихо занимались с репетиторами.
По-моему, с тех пор как я пошла работать в школу, я была здорова дней двенадцать, не больше! воскликнула Софи. А теперь еще у всех моих детей вши. Нет, правда! Ты смотри никого не трогай. Даже их куртки не трогай!
Я рассмеялась, встала из-за стола и подошла к ней поближе, чтобы мы могли поговорить, не повышая голоса.
Я хотела тебя кое о чем спросить, сказала я, устраиваясь в соседнем компьютерном кресле.
Софи достала из сумки большую пластмассовую заколку и, зажав ее в зубах, стала собирать волосы в хвост.
М-м? с готовностью промычала она.
Так вот. Иэн Дрейк. Из пятого класса. В прошлом году он не у тебя учился?
Не-а, ответила она. Кажется, он был в классе у Джули Леонард. Но семейка у него легендарная. Сущий ад.
Да я тут недавно поцапалась с его матерью. Приходит сюда и заявляет: Мой сын должен читать только благочестивые книги! Для таких случаев у меня давно была заготовлена целая речь, в которой я без посторонней помощи защищаю первую поправку к конституции. Но вот является миссис Дрейк, и все это кажется мне таким идиотизмом, что я совершенно теряюсь и ничего не могу сказать в ответ.
Да нет, они просто чокнутые.
Софи снова посмотрела по сторонамтак, на всякий случай. Маленькая девочка подняла карандаш над головой и теперь рисовала уже не на бумаге, а в воздухе.
И очень религиозные, как ты уже догадалась, продолжила Софи. У матери, если я не ошибаюсь, были какие-то проблемы с психикой, и еще она явно анорексичка.
Этого я не заметила, сказала я и попыталась вспомнить, как выглядит миссис Дрейк. Мне казалось, что худобапросто отражение характера.
Хорошо, что Иэна, по-моему, все это не слишком волнует, продолжила Софи. Он, конечно, бывает весь из себя в тоске и страданиях, но я уверена: он просто рисуется. Да это вообще самый безмятежный ребенок на свете! В прошлом году он участвовал в весеннем мюзикле, и у них там был номер с канканом, можешь себе представить! Ну и он, конечно, танцевал хуже всех, чуть ли не посталкивал народ со сцены, пока махал ногами, но сиял во весь рот от начала до концану прямо звезда! Он был так увлечен! С ним все будет хорошо, что бы они ни делали. На него, конечно, выльется куча дерьма, когда он объявит всем о своем гомосексуализме, но он справится.
Господи! воскликнула я, смеясь. Да вы все как сговорились!
Хотя, по правде сказать, моя уверенность в том, что Иэн никакой не гей, была не такой уж и искренней. Мне самой не раз приходила в голову эта мысль, особенно в тот период, когда он с увлечением читал книги об истории мебели, и я частенько представляла себе, как в один прекрасный день он придет ко мне со своим возлюбленным и удочеренной китайской девочкой и я спрошу его, каково это былородиться и вырасти в Ганнибале, а он ответит, что книги спасли ему жизнь. И даже если он не голубой, он все равно как-нибудь зайдет ко мне со своей симпатичной женой и их мальчиками-близнецами, которые будут выглядеть точь-в-точь как он сам в детстве, и фразу о том, что книги спасли ему жизнь, он почему-то все равно произнесет.
Тут на лестнице появились три девочки с рюкзаками за плечами и, увидев Софи, захихикали и стали махать ей рукой. Она прикусила губу и сделала большие глаза, показывая мне, что надо срочно прекращать разговор.
Ну что ж, сказала она, когда девочки остановились у полки с популярными сериями. Мне нужны книги про ложь. Сказки, легенды, все, что есть. А то у нас прямо какая-то эпидемия в последнее время.
Я нашла ей несколько любимых историй о Линкольне и китайскую народную сказку Пустой горшок.
Нет, правда, шепнула она мне, пока я проставляла штампы на формулярах, я думаю, с ним все будет в порядке. Но ты бы видела его папашу! Вот кто уж точно гей. Немудрено, что мать у Иэна такая несчастная. Папаша свой гейский скелет затолкал так глубоко в шкаф, что, наверное, тот добрался уже до чертовой Нарнии! Я что-нибудь должна?
Ага, ответила я и протянула ей вместе с книгами чек.
Спасибо, дорогая.
Она улыбнулась во весь рот, звякнула связкой ключей и побежала вверх по лестнице.
В тот вечер мне позвонил отец, он был на взводе.
Из Чикаго передают про библиотекарей! прогремел он в трубку. Эти ребята орут что-то про антитеррористический закон!
Отец говорит с русским акцентом, которого в личном общении я совсем не замечаю, но слышу, когда мы говорим по телефону или когда он оставляет мне сообщение на автоответчике, а еще когда отец пытается сдобрить свою речь вымученными американскими выражениями вроде я ел пирог унижения или еще чем-нибудь таким. Когда мне хочется пропустить мимо ушей то, что он говорит, я от нечего делать прислушиваюсь к его акценту, который, конечно, очень заметен всем остальным.
Люси, ты мне вот что скажи! кричала трубка. Правительство Джорджа Буша задает вам вопросы?
Вряд ли правительство интересуют книжки с картинками, успокоила я отца.
Ну вот если, скажем, к вам заявится загорелый парень с черной бородой и возьмет книгу о том, как изготовить бомбу, твоя начальница позвонит в ФБР? Номер ФБР у вас всегда под рукой?
Я была уверена, что, свяжись правительство с Лорейн, она оказалась бы одним из немногих библиотекарей в этой стране, которые с готовностью пообещали бы правительству всяческое содействие.
Откуда мне знать? К тому же, если бы они решили выяснить, кто какие книги берет, нам пришлось бы дать пожизненную подписку о неразглашении.
Люси, послушай, ведь это совершенно советская тактика. Если у тебя есть голова на плечах, беги ты из этой библиотечной клоаки! Именно так и начинаются все беды.
В последнее время я часто слышала, как нашу работу сравнивают с деятельностью КГБ, но обычно на эту тему шутил Рокки, а в исполнении отца с его русским акцентом это было очень похоже на одно из старых выступлений Якова Смирнова (В Советской России не ты берешь книги в библиотеке, а книгитебя!).
Согласна, ответила я со вздохом. Но думаю, их мало волнует, кто берет почитать Доктора Сьюза.
В новостях показывали, как эти библиотекари уничтожали бумаги и стирали компьютерные файлы, не унимался отец. Но это тоже не выход. Уж можешь мне поверить, яжертва советского режима. Начнешь им помогатьты в дерьме, начнешь с ними боротьсяты все в том же дерьме. Сейчас не лучшее время работать в библиотеке.
Самое подходящее время, не согласилась я. Здесь платят бешеные деньги. Я просто постараюсь не высовываться.
Хотя, честно говоря, мне было бы куда приятнее, если бы мы до сих пор пользовались картонными формулярами, которые вставлялись в бумажные кармашки на переднем форзаце книг. Их в случае чего можно было бы просто сжечь или вытряхнуть в окно при появлении федералов или поменять местами с формуляром из Туманного Чинкотига. Я была всеми руками за поимку террористов, но не считала, что ради этого стоит превращать библиотеки в ловушки. У меня не было диплома библиотекаря, и, возможно, я компенсировала недостаток образования тем, что относилась к первой поправке серьезнее, чем многие мои коллеги. Ну и конечно, за долгие годы я переняла у отца умение видеть в любом правительстве страшного Большого Брата.
В моей тоске по книжным формулярам было и что-то ностальгическое. Во многих старых книгах они до сих пор сохранилисьостались там с 1991 года, когда мы полностью перешли на компьютерный учет. В них значились имена всех детей, которые читали книгу за последние месяцы, годы или даже десятилетия до того момента, а потом записи вдруг резко обрывались, как будто цивилизации пришел конец. Расставляя книги по полкам, я всегда читала имена в этих старых формулярах и обнаружила, что некоторые фамилии повторялись на сотнях карточек. Например, Элли Ройстон, которой в 1989-м было, наверное, лет десять, прочитала чуть ли не все книги о лошадях, какие только были написаны. Другой ребенок за два года брал книгу Эллен Теббитс шесть раз. В этих списках были собраны лучшие умы поколенияцелеустремленные, образованные, любознательные, ненасытные. Если бы мы продолжали пользоваться картонными карточками, имя Иэна наверняка было бы на половине формуляров.
Люси, послушай моего совета. Перво-наперво брось это библиотечное дело и найди себе нормальную работу. А потом начинай писать статьи во все газеты. Ты умнее любого из этих библиотекарей и сможешь написать толковое открытое письмо, в котором объяснишь, что не так с антитеррористическим законом. Свобода прессы!
Пап, люди это уже делали. Тысячи и тысячи людей.