Чудовищам не нужны имена, говорит Люк.
Пусть это будет моим новым именем. Привет, я Чудовище.
Очень смешно.
Ладно. Меня зовут Берт.
Вообще-то, Берт, нам бы стоило тебя пристрелить, говорит Рик.
Берт спокоен, как слон.
Ну пристрели, если хочешь. В каком-то смысле моя жизнь уже близится к завершению, но я стою на пороге великой тайны, которая уже очень скоро должна мне открыться.
Карен думает:А что, если Бог все-таки существует, просто он очень-очень не любит людей?
Почему ты преследовал Лесли Фримонта? спрашивает Рик.
Он был обманщиком и шарлатаном. И получил по заслугам.
А зачем ты убил остальных?
Потому что я вижу достаточно, чтобы решать, кому жить, а кому умереть. Он на мгновение умолк и обвел взглядом присутствующих. И не надо делать такие лица. Они умерли потому, что их время пришло. Их предводителя больше нет. История вышвырнула их на свалку. Прошлоеэто дурацкая шутка. Будущее за такими, как я. Я и то, что я делаю, вот то, что останется и будет дальше.
Кто умер и передал тебе полномочия Господа Бога?
Берт расхохотался:
Вы прямо как дети. Ребята, пора повзрослеть. Люди, которых я застрелил, беспокоили Господа. Они его раздражали. Тратили его драгоценное время. Посмотрите на всю современную культуру. Посмотрите на американцев. Они как малые дети. Вечно просят о чуде, и«дай нам любви»,и«Боженька, миленький, ты же видишь, как я старался».Но Господь создал порядок. Он создал рациональный мир. А мы донимаем Его беспрестанными просьбами о чудесах, и тем самым мы просим Его распустить саму ткань бытия. Мир бесконечных чудес превратился бы в мультипликацию. Но американцам пришлось поплатиться за свое навязчивое занудство. Они теперь, словно кряквы, попавшие в нефтяное пятно. Четверть миллиарда пропитанных нефтью крякв, которым уже никогда не взлететь. Я не знал, что сегодня случится этот нефтяной кризис, когда проснулся с утра и поклялся, что сегодня я все-таки доберусь до этого шарлатана Фримонта. Но жизнь иногда преподносит приятные и неожиданные сюрпризы.
Карен говорит:
Нельзя валить в одну кучу четверть миллиарда человек. Это полный абсурд. У них нет практически ничего общего, кроме того, что им всегда говорили, будто у них много общего.
Берт смотрит на Карен.
Ты мне нравишься. Но ты не права. Люди почти не отличаются друг от другаза исключением тех, кто обрел спасение души. Но все спасенныеэто единое существо, единый источник света. У нас, у людей, много общего. Гораздо больше, чем различий. Посмотрите на этот бар. На этот отель, этот аэропорт. Вы никогда не задумывались, почему в местах типа аэропортов продают флаги стран, и фамильные гербы, и футболки с надписями типа «Я ИТАЛЬЯНЕЦ, ДАВАЙ ЦЕЛОВАТЬСЯ»? Никогда не задумывались, почему здесь собирается столько религиозных сектантов? Потому что полеты выбивают человека из колеи. Лишают его привычного комфорта. Полеты ставят тебя в ситуации и являют тебе пейзажи, которые до недавнего времени были невообразимы, немыслимы. Полетэто волнение, полетэто чудо, но чудо вполне заурядное, и именно в эти мгновения, когда заурядность сливается с чудом, те немногие молекулы, составляющие нашу личность, растворяются в чем-то большем. После воздушного перелета тебе нужно время, чтобы восстановить свое «эго», укрепить пошатнувшееся ощущение собственной уникальности. Поэтому религиозные секты и отправляют в аэропорты своих представителей: набирать новых рекрутов. Ты Берт кивает на Рика. Ты бармен. Каждый день у тебя перед глазами проходят десятки людей. Появляются из ниоткуда и уходят в никуда. Эти люди, они растворяются у тебя на глазах. Вливают в себя алкоголь. И думаю, ты не питаешь иллюзий насчет того, что происходит в отеле.
Тут ты прав, да.
Карен вспоминает свое свидание с Уорреном. Теперь ей кажется, что это было давным-давно. Недели три назад.
Берт поджимает губы и смотрит на забаррикадированную дверь, как будто может пронзить ее взглядом и увидеть отель.
Мерзопакостный, грязный отельчик. Пьяные, обкуренные подростки смотрят всякие непотребства по кабельному телевидению и обжираются сладостями. Творят блуд, онанируют в полотенца, украшенные персонажами диснеевских мультиков и рекламой пива. И может быть, в хороший денек вы найдете там одинокого пророка, в номере под самой крышей; пророка, у которого отняты все обретенные истины; пророка, принужденного жить в мире, лишенном ценностей, идеалов и направления.
Они все смотрят на Берта, который сидит, гордо выпрямив спину.
Посмотрите на себя. Депрессивно-унылый набор из воздействий пустой поп-культуры и упраздненных эмоций, приводимый в движение дребезжащим мотором самой банальной из всех форм капитализма. В вашей жизни нет времен годаесть только циклы промышленного производства, которые правят вами пожестче любого тирана. Вы все ждете, когда в вашей жизни появится смысл, только он не появляется. Сплошная работа, работа, работа. Никакого смысла. Никакого сюжета. Никакойэврики!Только производственный план и ежедневная рутина. С таким же успехом можно было бы жить и внутри ксерокса. И другой жизни у вас не будет.
Я с ним согласна, говорит Рейчел.
Правда? искренне удивляется Рик.
Не в том, что касается смысла жизни. А в том, что все люди одинаковые. Я не различаю лица. Мне трудно отличать людей друг от друга. Я их не распознаю. В школе, на выпускном, нам подарили на память альбом с фотографиями. Весь наш класс. И все лица были совсем одинаковые. Я даже себя не узнала.
Ты уникальный человек, говорит Рик. Другой такой нет.
Ты правда так думаешь?
Да. Ты красивая, да. Но не только поэтому. Тут еще и твои мыши. И то, как серьезно ты думаешь обо всем. Я еще не встречал человека, который бы умел так серьезно задумываться.
Когда я села за комп, признается Рейчел, предполагалось, что я буду смотреть цены на нефть, а я на самом деле смотрела цены на лабораторных мышей.
Ты себя чувствуешь виноватой. Теперь у нас есть официальное подтверждение, что ты человек. Добро пожаловать в клуб.
Правда? Есть такой клуб?
Нет, пока нет. Но сейчас я его учреждаю и приглашаю тебя в мой клуб.
Рейчел подходит к Рику и говорит, словно загипнотизированная:
Спасибо.
А зачем вообще быть нормальной? говорит Рик. Оно тебе надо?
Рейчел улыбается.
Кстати, а что мы здесь делаем? интересуется Берт.
Что мы здесь делаем? переспрашивает она.
Ждем полицию, что ли? Вы меня собираетесь сдать властям? Отдать в руки правосудия? Ребята, я был снаружи, и поверьте мне на слово: никто сюда не приедет. Ни фараоны, ни кто-то другой. Еще неделю как минимум.
А что там снаружи? спрашивает Карен.
Люк, молчавший до этой минуты, теперь говорит:
Прошу прощения, Карен.
Он стремительно вскидывает ружье и стреляет в пол под ноги Берта. Тот кричитпуля задела его большой палец, а потом говорит:
За каким дьяволом ты это сделал?
Я должен былчто-нибудьс тобой сделать. Не могу ждать представителей закона. И, зная наши суды, можно предположить, что вместо того, чтобы отправить тебя в тюрягу, тебя пошлют в Диснейленд, снабдив десятком пакетиков с соком, и еще предоставят личного психолога для пожизненных консультаций. Люк кладет ружье Берта на барную стойку. Я получил несказанное удовольствие. А ты получил по заслугам.
Будешь за это гореть в аду.
Чья бы корова мычала
Ковер рядом с ногой Берта напоминает белку, раздавленную машиной, но Карен видела вещи и пострашнее. И хотя трудно испытывать сочувствие к такому, как Берт, она все равно идет за стойку и берет с полки бутылку водки. Потом возвращается к Берту.
Надо простерилизовать рану.
Берт, морщась от боли, разглядывает свой развороченный палец. Потом поднимает глаза, обводит комнату неласковым взглядом. Его голос грохочет, как гром, пока Карен свинчивает пробку с бутылки.
Вы не молитесь Господу, но все равно возносите молитву. Эта молитва сильна, глубока и упорна, но вы даже не знаете, что она есть. Она исходит из самых глубин душииз всего, что есть лучшего в каждом из вас, из того места, где еще сохраняется чистота. Вам туда никогда не добраться, но вы знаете, что оно существует. Берт сердито глядит на плакат с рекламой чилийского вина. Судьям мирским не пристало судить о моих деяниях. Мой единственный судиявечность.
Красиво излагаешь, замечает Люк.
Берт искоса смотрит на Люка:
Ты не веришь в веру, я правильно понимаю?
Ты выбрал не самый удачный день, чтобы задавать мне такой вопрос.
До вчерашнего дня Люк был пастором в церкви, говорит Рейчел. Но утратил веру, ограбил банковский счет своей церкви на двадцать тысяч долларов, сел в самолет и прилетел сюда. Выбрал место практически наугад. Она смотрит на Люка и ждет подтверждения.
Самое главноесделать все вовремя, говорит Люк. Точный расчетнаше все.
Карен берет льняную салфетку, рвет ее на бинты и заматывает палец Берта. Белая ткань очень быстро становится красной.
Карен вдруг осознала, что ее разум больше не в силах воспринимать происходящее, и на какое-то время она «отключилась», унеслась мыслями чуть назад, в сегодняшнее утро, исполненное надежд и предвкушений. Она вспомнила, как собиралась в аэропорт, укладывала туалетные принадлежности и косметику, смотрелась в зеркало и размышляла:«Карен Доусон, ты красивая, роскошная, ухоженная белая женщина. Даже если бы тебе взбрело в голову прожигать дырки на двери мэрии микрогорелкой для крем-брюле, никто бы и слова тебе не сказал. Этот Уорренон будет как пластилин у тебя в руках».Потом она чуть повернула голову и увидела свое отражение уже под другим углом, и в ее лице явственно проступили черты другого лица: лица ее матери, опустошенного болезнью Альцгеймералица, утопающего в белых подушках в дорогой, пахнущей озоном палате в Виннипеге.«У меня тоже будет болезнь Альцгеймера? Мой генетический консультант говорит, что шансы три к одному».Мама Карен уже никого не узнавала, и сама была неузнаваема. Непознаваема. Мамы как будто и не было вовсе. Глядя на себя в зеркало, Карен размышляла:«Когда люди перестают быть собой, теряют индивидуальность и превращаются в обобщенные человеческие существа? А если пойти до конца, то когда человеческое существо превращается в овощ, а потомв минерал?»
Возможно, в конечном итоге все люди непознаваемы. Но ведь чтобы любить человека, вовсе не обязательно знать его досконально. Нас окружают самые разные люди, и кого-то из них мы любим, а кто-то из них любит нас. Конечно, нас могут иразлюбить.Когда Кевин ее разлюбил и влюбился в какую-то очередную временную секретаршу, Карен задумалась:«Сколько женатых мужчин зажимают своих секретарш в уголке за офисным автоматом с закусками и пыхтят в нежное девичье ушко, словно свиньи, почуявшие трюфели? Сколько женатых мужчин проводят обеденный перерыв в мотеле у озера неподалеку? А их жены сколько их, таких женщин, начинающих потягивать Бейлис за глажкой белья? И буквально болеющих от жгучей ревности к той молоденькой, но очень умной сотруднице, которая всколыхнула отдел маркетинга новыми, свежими идеями? К этой молоденькой, умной сотруднице с блестящим будущим и ногами, как у мамы Бэмби».
Глядя на себя в зеркало, Карен думала:«Ладно, вечной любви не существует, и ты никогда по-настоящему не узнаешь даже самого близкого человека, но по крайней мере есть Небеса. Может быть, Небесаэто любовь и близость, которые не кончаются никогда. Может быть, Небесаэто любовь навсегда».
Закрывая на молнию косметичку с кремами и духами в разрешенных к провозу на самолете бутылочках объемом меньше 1,5 унции, Карен размышляла о том, что, может быть, ей уже поздно задумываться о любви. Может, она израсходовала весь отпущенный ей запас чувств, и ничего нового больше не будет, и отныне ей светят одни повторения. Она размышляла:«Кто больше страдает от одиночества: тот, у кого нет семьи и вообще никого, или тот, у кого есть какие-то отношения, но он все равно ощущает себя одиноким? Но наверное, хуже всего тому, у кого нет вообще никого, и он при этом завидует тем, у кого кто-то есть, но они все равно одиноки, потому что их отношения давно себя исчерпали. Такой человек просто жалок. Как старый, давно не смешной анекдот. Я и есть такой старый, давно не смешной анекдот».
Куда подевалось ее приподнятое настроение? Ей сейчас надо насвистывать песенки богам любви, но она себя чувствует совершенно потерянной, безнадежно одинокой и никому не нужной. Что ее ждет в этой жизни? Работа, работа, работа, еще несколько тысяч разогретых в микроволновке обедов, а потомпохоронный марш. Как ее угораздило войти в этот штопор, из которого, похоже, уже не выйти? Карен списала перепад настроения на нервное перевозбуждение перед встречей с Уорреном.
За завтраком выяснилось, что Кейси решила усугубить свою экстремальную прическу: количество синих косичек, удлиняющих черные волосы дочери, увеличилось вдвое. Но Карен не собиралась вступать в стилистические пререкания. Только не сегодня. Только не над миской с овсяными хлопьями.
Как тебе моя новая прическа? спросила Кейси.
Отличная прическа, сказала Карен.
Это в рамках моей кампании по достижению бессмертия.
В каком смысле бессмертия? Передай мне, пожалуйста, сахар.
В истории сохраняются имена только тех людей, кто изобрел новые стили причесок: Юлий Цезарь, Эйнштейн, Гитлер, Мэрилин Монро. Зачем напрягаться и завоевывать всю Европу или исследовать атомное ядро, когда можно просто придумать какую-нибудь интересную новую прическу? Если бы Мария Кюри хотя бы немного заботилась о своем внешнем виде, ее портрет был бы сейчас на десятидолларовой купюре.
Очень умный подход.
Кейси чувствует, что мама не в том настроении, чтобы спорить.
Мам, как ты думаешь, что нас ждет после смерти?
В каком смысле?
Ты веришь в загробную жизнь, как ее представляют религии? Или, может быть, ты считаешь, что там будет какое-то теплое космическое течение, в котором потом растворится твое существо?
Кейси, это не самая лучшая тема для обсуждения за завтраком утром во вторник.
В «Звездном пути» Соран говорит: «Времяэто огонь, в котором мы все сгораем». Представь себе, мам: ты горишь в огне времени!
Кейси, дай мне спокойно позавтракать. Ты же знаешь, какой у меня сегодня ответственный день. Лучшетымне скажи, что, по-твоему, нас ждет после смерти?
Я не знаю, сказала Кейси. Будь я практичной, «зеленой» и озабоченной вопросами утилизации, я бы написала в своем завещании, чтобы мое тело поместили в большой горшок и дождались бы, пока оно не разложится на элементы, из которых потом можно сделать суповой порошок, который добавляют в лапшу быстрого приготовления.
Но ты не практичная.
Нет, не практичная. Я хочу, чтобы меня похоронили. Не кремировали, а именно похоронили в земле. Только без гроба. Повторяю: без гроба. Просто положите мое тело в землю.
Просто в землю? Как-то оно неаккуратненько.
Ну почему? Что плохого в земле? Я стану зернистой и влажной, как овсяные булочки с малиной. Кейси выскребла из миски последнюю ложку овсяных хлопьев. Кендра из моего танцевального кружка говорит, что смертьэто как грязевой курорт, где за тебя все решили и тебе нужно просто лежать, расслабляться и подчиняться распорядку дня.
Похоже, Кендрабольшая лентяйка.
Кендра просто кошмарная лентяйка.
Пойдем. Подвезу тебя в школу по пути в аэропорт.
Но ты мне так и не сказала, что ты думаешь о смерти!
Я вообще не думаю о смерти, Кейси. Я не помню, где я была до рождения, и почему меня должно волновать, куда я попаду после смерти? Когда человек умирает, ему ничего не остается, как разделить судьбу всех, кто жил до него, и всех, кто придет после него.
Мам, ты мыслишь прямо в космических масштабах. Размышляй так почаще. И скажи честно, как тебе моя прическа?
Не сейчас. В машине. И у тебя все равно не получится заставить меня обругать твою прическу.
С тех пор Карен успела пересечь континент, предпринять неудачную попытку завести романтические отношения, стать свидетельницей убийства, принять участие в крушении западной цивилизации и взять в плен религиозного фанатика-психопата.
Завершив свою мысленную ретроспективу и вернувшись к реальности, Карен проверила свой мобильный. Связи не было. Она заметила, что Рик и Рейчел куда-то вышли, а Люктеперь он держал в руках дробовик Рикаостался приглядывать за Бертом. Карен подумала о Кейси, которая сейчас сидит дома и наблюдает, как клубы дыма встают над городом, связывая небеса и грешную землю. Она уселась за столик напротив Берта и сказала: