Люк осторожно приподнимает левую руку Макса и промывает ее талой водой.
Карен спрашивает:
А потом?
А потом были взрывы.
Что взорвалось, не знаешь?
Не знаю. Никто не знает. Мы увидели облако, оно двигалось в нашу сторону. Мы пытались бежать. Но оно нас догнало. Как раз когда мы добрались до отеля.
А других мест, чтобы спрятаться, не нашлось?
А где было прятатьсяпод эстакадой? Это же химикаты! Я пытался зайти в отель, но дверь была заперта. Почему они заперлись? Почему никого не пускают?
Люк с Карен лишь пожимают плечами.
А где твой папа? Сестра? спрашивает Люк.
Не знаю. Мы разделились. Было совсем ничего не видно. Из-за этого химического тумана. И глаза разъедаловообще не открыть. И воздух был такой плотный. Даже не крикнешь. Ничего не слышно. Как в бурю. Я я не знаю, где они. Теперь Макс плачет. А я вас узнал, говорит он Карен. Выта красивая женщина из самолета. Я вас сразу узнал, как только вошел, хотя я почти ничего не вижу.
В подсобку заходит Рейчел с бутылкой и новой свечой.
Нашла вот немного воды. Пойду еще поищу.
Рейчел уходит, и Люк говорит:
Макс, ты уж потерпи. Надо смыть с тебя все, что можно.
Ага.
Пока Люк поливает Макса из бутылки, Карен смотрит по сторонам и замечает рубашку и брюкисменную форму бармена, которую Рик держит в подсобке, на вешалке в уголке.
На вот, надень, говорит Карен, передавая рубашку Максу. Ты весь дрожишь.
Спасибо, говорит Макс. Я что-то замерз.
Макс кое-как надевает рубашку, но когда пытается натянуть брюки, ткань раздражает его обожженную кожу, и он вскрикивает от боли. Карен садится на перевернутый ящик и говорит:
Макс, присядь тут со мной. Люк, пожалуйста, принеси айфон Макса. Он должен быть в кармане шортов.
Макс садится рядом с Карен и обнимает ее за шею.
Карен вспомнилось, как она обнимала Кейси в больнице пять лет назад. Впервые с тех пор, как дочке исполнилось пять или шесть. Обнимать своего ребенкаэто было приятно. Дети мягкие. Теплые. Чувствуешь, как бьется их сердце. Там, внутри.
Я теперь навсегда ослеп? спросил Макс.
Нет, солнышко, сказала Карен. Зрение восстановится. Все будет хорошо. Скоро весь этот ужас закончится, и ты вернешься домой.
Макс сидел, положив голову Карен на грудь. Он был совсем большой мальчикеще не юноша, но уже почти.
Я совсем не имел в виду то, что сказал.
А что ты сказал?
Что мне все равно. Насчет мамы. Потому что мне не все равно.
Я знаю, Макс.
Она просто уехала, бросила нас. Как же так можно думаешь, что человек тебя любит, а он берет и бросает тебя, как будто ты для негоничто?
Так часто бывает. Такая вот у людей темная сторона.
Я ужасно по ней скучаю, а она даже не отвечает на мои письма. Притворяется, что не знает, как работать с электронной почтой. А потом отправляет мне эсэмэс совершенно случайно. Перепутала номер. Пишет, что ей замечательно отдыхается на пикнике. Хотя сама в это время обещала прийти на концерт к сестре. Сестра играет на скрипке.
На скрипке? Моя дочка тоже играет на скрипке.
Правда?
Да. Ей пятнадцать. Сейчас она гот. Я боялась, что она бросит скрипку. Потому что это не круто, или как там у них говорится.
Не понимаю я этих готов.
Я тоже. Когда я была в ее возрасте, у нас выбор был небогатый: либо ты популярен среди своих сверстников, либо непопулярен. А сейчас у детей столько всего: будь кем хочешь.
Как вас зовут?
Карен.
У меня кожу жжет, Карен. И все болит.
Карен едва не расплакалась, но все же сдержалась.
Знаешь, Макс, вчера я взяла сандвич в «Сабвее». Но не такой, какие беру всегда. Другой хлеб, другой соус, другие приправы. Взяла с перцем чили и огурцом.
И что?
И когда я его ела
Да?
У меня было стойкое ощущение, что я ем не свой сандвич, а чей-то чужой. У него даже вкус был чужой.
Макс улыбнулся:
Смешно.
Так вот скажи мне, Макс, почему яйца по вкусу совсем не похожи на курицу? И почему на светофорах загорается зеленый и красный свет, но при этом у нас как-то не возникает ощущения Рождества?
Макс фыркнул от смеха.
Кажется, я слегка опьянел. Это джин?
Это водка.
Я уже напивался пьяным.
Правда?
Меня тошнило. И голова жутко кружилась. Неприятное ощущение. Виски и мятный ликер. У моего друга Джордана, у него дома, в подвале. Но сейчас все по-другому. Знаете, чего мне хотелось?
В каком смысле хотелось?
Что я хотел сделать прежде, чем умереть.
Макс, не надо так говорить.
Я хотел, чтобы меня застрелили.
Что?!
Но не совсем застрелили, а так, чтобы я выжил. И получил бы права, и купил бы машину, какую-нибудь антикварную развалюху 1990-х годов, и прострелил бы в борту пару дырок. Потому что это действительно круто. Покруче, чем просто купить «мустанг» или какой-нибудь «ягуар». Лицо Макса светилось таким неподдельным воодушевлением, как будто ему было шесть лет и Карен разрешила ему слизать шоколадный крем с венчика электромиксера.
Я пьяный, сказал Макс.
Да, есть такое дело.
У меня все тело горит.
Потерпи, солнышко. Скоро пройдет.
Я не знаю, где папа с сестрой.
Я не знаю, где дочка. Но знаю, что с ней все будет хорошо. И ты не волнуйся. Ты их найдешь.
Люк вернулся в подсобку:
Вот айфон.
Дай его мне, Люк. Карен взяла телефон. У моего босса такая же модель. Может, посмотрим твои фотографии, Макс?
Я все равно их не вижу.
Ничего. Я сама буду смотреть и задавать тебе вопросы, хорошо?
Хорошо.
Карен нашла меню изображений и вывела на экран фотографию папы и сестры Макса у выхода на посадку.
Это вы в аэропорту. Ты сам откуда, Макс?
Из Калгари.
Карен прокрутила несколько фотографий.
А как зовут твою сестру?
Хитер. Имя из восьмидесятых. Маме очень нравилось.
Еще через несколько снимков Карен нашла и свои фотографии: две были сделаны, пока она не замечала, что ее фотографируют, а на третьей она показывала Максу средний палец.
А вот тут у нас
Вы нашли свои фотографии, да?
Да, нашла. Последняя фотка и вправду получилась забавной. В точности, как Карен себе представляла. Она улыбнулась. Она чувствовала, что Люк стоит у нее за спиной. Совсем близко. Пока они были в подсобке, Люк почти все время молчал, но Карен постоянно ощущала его присутствие. Она уже очень давно не испытывала ничего подобного: когда человек, находящийся рядом, придает столько сил и уверенности. Собственно, так было лишь в первые годы замужества.
Макс сказал:
Задержите дыхание.
Что? Задержать дыхание? озадаченно переспросила Карен. Зачем?
Просто сделайте, как я прошу. Пожалуйста.
Карен задержала дыхание, и Макс тоже.
А потом Макс сказал:
Знаете, я подумал, что, если мы все замрем и даже не будем дышать, мы сможем остановить время. И оно остановится навсегда.
Ты правда так думаешь?
Да.
Карен посмотрела на Люка, и тот ответил ей взглядом: «Почему бы и нет?» Он сел рядом с Карен и взял ее за руку. Они сидели, все трое, не шевелясь и не дыша, пытаясь остановить время. И на какую-то долю секунды время действительно остановилось.«И что с того? думала Карен. Можно хоть тысячу раз остановить время и запустить его вновь, и все равно мы не станем мудрее, потому что мы всеабсолютные пленники времени. Может, пока я продумывала эту мысль, время остановилось на миллиард лет. Но я об этом не знаю. И никогда не узнаю».
Карен посмотрела на Люка. Их взгляды встретились, и Карен поняла, что теперь они с Люком связаны навсегда. А потом свеча погасла, и стало темнотемно, как в узком пространстве между двумя простынями.
Рик
Рейчелпрекрасная, великолепная Рейчелотнесла Карен, Люку и Максу воду и новую свечу и теперь возвращается из подсобки и ищет еще воду. Рик наблюдает за Бертом. Тот лежит на полу вместе со стулом и глядит в потолок, на котором сверкают приклеенные скотчем блестки, оставшиеся после какого-то праздника. Потом смотрит на Рика и говорит хриплым голосом:
Ну что, урвал себе капельку удовольствия, да?
Ты лучше заткнись. Уже очень скоро ты будешь гнить в тюрьме, а когда ты умрешь, то опять возродишься, как узник. И опять будешь гнить в тюрьме.
Мир и так тюрьма. А реинкарнацияэто обман. Могу я попросить стакан воды?
У нас нет воды.
Ну, чего-то, что есть. Кстати, ты почему не со всеми? Тоже помог бы отмыть Ричи Каннингэма.
Я слежу за тобой. Я, знаешь ли, не сомневаюсь, что за тобой нужен глаз да глаз. Стоит лишь отвернуться на десять секунд, и ты сбежишь, как Ганнибал Лектер и бог знает кто там еще.
Ты упомянул имя Божье
Рейчел говорит из-за стойки:
Я тебе дам попить. С радостью.
Рик удивлен, но, с другой стороны, Рейчелэто сплошная ходячая непредсказуемость. Опьяненный любовью, Рик представляет себе их общую жизнь с Рейчел: отпуск в Кентукки, совмещенный с закупкой самцов-производителей белых мышей; тихие вечера у камина, Рейчел перечисляет вслух цифры числа «пи»; может быть, они купят домой «обнимательную машину»на те случаи, когда мозг Рейчел будет отказываться воспринимать человеческие прикосновения. Рик предвидит необычную новую жизнь, полную странностей и неожиданностей, и решает, что желание Рейчел напоить искалеченного снайперапросто одна из таких неожиданностей. Поэтому он молчит, не возражает.
Рейчел ставит на стойку три стакана и наполняет их негазированным концентратом кока-колы, по сутиодним сиропом. Потом берет в руки винтовку Берта, лежащую посреди развороченного блюда с чипсами и орешками, и говорит:
У папы когда-то была точно такая же.
Не трогай винтовку! кричит Берт.
Рейчел выходит из-за стойки и идет к столику, на котором стоит сумка Берта. Убирает винтовку в сумку, застегивает молнию.
Рейчел, ты обещала дать мне попить, говорит Берт.
Рейчел наклоняется над Бертом и начинает поить его кока-колой из чайной ложки, сосредоточенно и аккуратно, как будто проводит какой-то химический эксперимент. Берта явно мучает жажда. Он молчит, пока не выпивает весь стакан, а потом говорит:
Теперь я, кажется, понимаю, что чувствуют белые мыши в лаборатории.
При упоминании белых мышей Рейчел оживляется:
Правда? И что они чувствуют?
Э?
Что чувствуют белые мыши? Я пыталась это представить, но мне и людские-то чувства представить трудно. Я люблю своих белых мышей, но не знаю, что они чувствуют на самом деле. А ты мне расскажешь. Это, наверное, даже лучше, чем поверить в Бога.
Берт обращается к Рику:
Слушай, приятель, она вообще с какой планеты?
Ответь на ее вопрос.
Вы оба чокнутые.
Мы не чокнутые, говорит Рейчел. Я развожу белых лабораторных мышей. И тем зарабатываю на жизнь.
Ты девчонка-подросток, одетая, как Нэнси Рейган.
Я одета, как женщина детородного возраста, способная к зачатию. И судя по громкости твоего голоса, ты либо злишься, либо пытаешься пошутить.
Рейчел возвращается к барной стойке и тщательно моет руки антибактериальным гелем. Потом вытирает их насухо полотенцем.
Берт говорит:
Это сон. Это все нереально.
Берт, давай все-таки поговорим о белых мышах. Рейчел берет свой стакан и отпивает кока-колу.
Рик фыркает.
Теперь ты знаешь, что мы чувствуем, когда ты паришь нам мозг своим Боженькой.
Берт меняет тему:
Рик, окажи мне любезность. Развяжи мне руки.
Что?! Ты серьезно?!
Серьезно. Кровообращение в них нарушено. Я вообще их не чувствую, свои руки. Посмотри на них. Совсем белые. Я не прошу ничего такого Если хочешь, можешь приковать меня наручниками к столу. Наручники у меня в сумке, во внутреннем кармане. Мне просто нужно, чтобы кровь прилила к рукам. И позволю себе напомнить, что твой приятель отстрелил мне палец.
У тебя в сумке наручники? Как же я их пропустил? Погоди а зачем ты носишь с собой наручники?
Когда я выходил утром из дома с намерением выполнить свой святой долг, я не зналчто принесетэтот день.
Рейчел говорит:
Я думаю, это вполне безопасно, Рик. Ты держи дробовик у его головы, а я разрежу скотч и прикую его наручниками к столу.
Ладно. Давай.
Рейчел открывает сумку, достает наручники и опускается на колени рядом с лежащим на полу Бертом. Рик внимательно наблюдает, держа дробовик у виска Берта. Рейчел разрезает скотч, которым руки Берта прикручены к стулу. Потом пододвигает ближайший стол и приковывает правую руку Берта к одной из ножек. Все проходит без эксцессов.
Ну вот. Теперь я хотя бы могу шевелить руками. Большое спасибо.
Господи, это какой-то дурдом. И все из-за взрывов на нефтебазах, говорит Рик.
Нефть, она черная и густая, как грязь. Как нечестивая, неспасенная кровь, которую перекачивает твое сердце, Рик.
Действительно, Берт, говорит Рик, что-то давно ты нам не проповедовал. Ну, давай. Приступай. Я весь внимание.
Сказать по правде, Рику нравится слушать Берта. Он говорит очень похоже на Лесли Фримонта, только с другими коммерческими призывами. Рику нравится манера речи Берта, нравится звук его голоса, построение фраз.
И Берт не заставляет просить себя дважды:
Не существует срединной позиции между безверием и верой, Рик, никаких полутонов, никаких полумер. Откажись от рациональных теорий и логики, подчинись слепой вере. Все, что написано, правда. В моих словах нет ни единой ошибки. Тот, кто несет Божье слово, святой, и ему должно повиноваться. Слушай, Рик. Тебе еще многое нужно услышать. Например, мужчины и женщиныэто два разных вида животных, и относиться к ним следует именно так. И теперь, когда произошел апокалипсис, ты должен открыть свое сердце и принять веру. Объявить непримиримую войну всем сторонникам умеренных взглядовтем, кто считает, что можно занять промежуточную позицию, и преисполниться жалости и отвращения к тем, кто верит в мультипликационный мир, в безмятежное царство любви и покоя. И пусть себе верят! Так их легче убить. Тебе нужно сделать свой выбор: либо ты умираешь, либо становишься другим человеком.
И что я при этом почувствую?
Ты почувствуешь, Рик, что ты изменился. Как будто ты умер, а потом переродился, но при этом остался в своем прежнем теле.
Ты сам говорил, что реинкарнацияэто обман.
Тсс! Твоя новая жизнь будет раскрашена яркими красками и пронизана благоуханиемощущением неотвратимой истины. Измени имя, если захочешь. Обруби все связи со своей прежней жизнью. Исчезни из мира на несколько месяцев, может быть, даже на несколько лет. Пусть те, с кем сейчас связана твоя жизнь, сочтут тебя мертвым. Пусть остатки твоего прежнего существования превратятся в бредовый сон, не поддающийся толкованию. Но помни, что скоро ты станешь другим. Сказать, что ты преобразишься, это вообще ничего не сказать. Все будет иначе. Никаких больше самооправданий, никаких послаблений себе: ни наркотиков, ни сна до полудня, ни алкоголя, ни трудоголизма, ни сожалений о сделанном, ни отчужденности, ни натужных попыток сделать так, чтобы время исчезло. Тебе предстоит долгий путь, предстоят многие испытания. Ты готов к этому, Рик?
Я Рик на пару секунд умолкает. А как ты так говоришь?
Что? Берт явно растерян.
Ты говоришь как-то странно. Даже если не брать во внимание тему, то само изложение мыслей построение фраз, интонации все какое-то нездешнее. Словно оно из другого времени. Ты где-то учился так говорить? Может быть, есть специальные курсы, где учат так говорить? Своеобразно?
Берт использует поэтические приемы, Рик, говорит Рейчел. Строит речь в стихотворном ритме, который гипнотизирует слушателя, заставляет забыть о себе, что усиливает воздействие слов оратора. На курсах социализации нас учили распознавать поэзию. Она во многом похожа на музыку. Это действенный способ внушения определенных идей людям с нормальной психикой.
Рик обдумывает услышанное, улыбается своей любимой и говорит:
Дай-ка я угадаю, Рейчел музыку ты тоже не понимаешь, так?