Ему противно размышлять об этом, смотреть на невинную Сесиль, как на лишь сексуальный объект, потенциальную жертву его обаяния соблазнителя (полагая, что у него есть подобное), но в то же время он знает, онна войне, на подпольной партизанской войне, и этот обедпервая схватка в этой войне; и, если он сможет выйти победителем, соблазнив будущую приемную дочь врага, он без промедления пойдет и на это. Но юная Сесильне кандидат на соблазнение, и потому он перейдет к более незаметной тактике достижения цели, переключившись с отчаянной атаки дочери к двойному нападению на мать и дочьпопытаться сблизиться с ними и потихоньку перетащить их на свою сторону. И все это должно произойти под неустанным наблюдением Борна, в невыносимом удушающем пребывании с человеком, на которого он с трудом может смотреть. Хитрый, скептичный Борн, без сомнения, в глубине подозревает о двуличии Уокера; и кто знает, если он лишь сделал вид о принятии извинений, чтобы посмотреть, что у этого молодого проходимца на уме? В его голосе слышна еле заметная жесткость, замаскированная приятной болтовней и лживой дружеской атмосферой; и возбужденный натянутый тон подтверждает его настороженность. Будет неумно встретиться с ним опять, говорит себе Уокер, от чего для него становится чрезвычайно важным установить сепаратный мир с семьей Жуэ сегодня, до того, как закончится ужин.
Женщины находятся на другом конце стола. Он сидит напротив Сесиль, а Борн, слева от негонапротив Хелен. Уокер изучает глаза Хелен во время ее взглядов на жениха и тоже, как и Марго, поражается отсутствию хоть какой-нибудь искры между ними. Другие чувства проскальзывают в ее глазахмеланхолия, доброта, горечьно не любовь, совсем немного счастья и чуть-чуть радости. Но как кто-то может быть счастливым в положении Хелен, проведшей шесть или семь лет в скорби и ожидании малейшего движения ее полу-мертвого супруга в госпитале? Он представляет себе Жуэ в коме, простертого в кровати, к его телу подключены бесконечные провода и узлы трубокодинокий пациент в огромной, позабытый всеми камере, живой, но уже не живой, мертвый, но еще не мертвый; и, внезапно, он вспоминает фильм, который видел с Гвин два месяца тому назад,Слово, фильм Карла Дрейера, сидя рядом с сестрой на балконе кинотеатра Нью Йоркер, и мертвую жену крестьянина, лежащую в гробу, и слезы в глазах, когда она поднялась и вернулась к жизни; но, говорит он себе, эта была лишь история, будто-на-самом-деле история в будто-на-самом-деле мире, а этот мир не такой, и в этом мире не бывает чудесных воскрешений для Жуэ, муж Хелен никогда не поднимется и не вернется к жизни. От кровати Жуэ в госпитале сознание Уокера перепрыгивает к другой кровати; и, прежде, чем он остановит свое воображение, ему видится отвратительная сцена, рассказанная Марго два дня тому назад: Марго в постели с двумя мужчинами, Борном и кем-то другим, как его звали, Франсуа, Марго в постели с Борном и Франсуа, трое голых сношающихся тела; и сейчас он видит Борна, наблюдающего за Франсуа, входящим в Марго, и вот он, Борн, голый, с толстым обвисшим телом, в спазмах возбуждения, мастурбирует, глядя на свою подругу с другим мужчиной
Уокер улыбается Сесиль, чтобы развеять эти образы, и она улыбается ему в ответнемного удивленная, но довольная его вниманиеминтересно, думает он, как этот случай может объяснить желание Борна жениться на Хелен. Он постоянно борется со своими желаниями, сопротивляясь грязным жестоким порывам, а она для неговозможность быть респектабельным, стена, отделяющая его от безумия. Уокер замечает, как подчеркнуто вежливо он относится к Хелен, обращаясь к ней наВывместо интимногоТы. Этот язык графов и графинь, язык семьи верхних кругов высших классов создает дистанцию между собой и миром, а также и служит защитой от него. Нет, не любовь нужна Борну, а спокойствие. Чувственная Марго вызвала в нем все худшее. Сможет ли спокойная и замкнутая Хелен превратить его в нового человека? Мечтай-мечтай, говорит Уокер себе. Человек твоего ума должен быть намного мудрее.
После заказа блюд Уокер узнает, что Хелен работает речевым патологом в клинике в Четырнадцатом районе. Она в этой профессии с начала пятидесятых годовдругими словами, задолго до несчастного случая с мужеми, хотя она полностью зависит от своей работы, как источника денег на содержаниее ее небольшой семьи, Уокер очень скоро понимаетона полностью посвящена своей работе, и ее карьера приносит ей огромное удовольствие и является, возможно, самой важной частью ее жизни. Если погрузишься в море проблем, только работа сможет стать спасительным плотом. Уокер читает это в ее глазах и поражен, как заметно они начинают блестеть при упоминании Борном о ее работе; и, внезапно, предоставляется шанс приблизиться к ней с уместным разговором. Честно говоря, Уокеру в самом деле интересно то, чем она занимается. Он читал Якобсона и Мерло-Понти об афазии, потере речи, и обучении языку, думал об этих проблемах, и поэтому он совершенно не чувствует себя обманщиком или заговорщиком, когда начинает бомбардировать ее вопросами. Поначалу его энтузиазм отталкивает Хелен, но как только она распознает искренность в его вопросах, она начинает рассказывать о речевых заболеваниях детей, об ее методе лечения в клинике шепелявящих, заикающих подростков, при этом она занимается не только с детьми, но и со взрослыми тоже, стариками, жертвами инфарктов и различных головных травм, утративших способность к речи или запоминанию слова или даже произношению слов настолько, что словоручкастановилосьбумагой, адеревопревращалось вдом. Существуют несколько видов афазии, узнает Уокер, каждая зависит от того, какая часть мозга поврежденаафазия Брока, афазия Вернике, сенсорная афазия и так далееразве это может быть неинтересным, говорит Хелен, улыбаясь в первый раз за все время присутствия в ресторане, по-настоящему улыбаясь, разве это может быть неинтересно, что мысли не существуют без языка; и, поскольку языкфункция мозга, мы могли бы сказать, что языквозможность постижения мира через символыв какой-то мере физическое составляющее человеческой сущности, что доказывает, старомодная дуальность тело-сознаниечепуха, не правда ли? Прощай, Декарт. Тело и сознание едины.
Он открывает для себя лучший способ узнать ихпредоставить их себе, спрашивать вопросы, а не давать ответы, и пусть они сами расскажут о себе. При этом Уокер не настолько силен в манипуляциях человеческим общением и замирает тут же в неудобном молчании, когда Борн врезается в разговор с недовольными комментариями об отказа израильской армии уйти с Синайского полуострова. Уокер догадывается, что тот хочет втянуть его в спор, но, на самом деле, он разделяет позицию Борна и, избегая согласия с ним, просто молчит, ожидая окончания комментариев, и замечает, что рот Сесиль вновь искривился от какого-то скрытого от всех веселья. Он, может быть, заблуждается, но, похоже, она находит забавным активность Борна. Через пару минут речь Борна сходит на нет появлением закусок. Воспользовавшись случаем, Уокер прерывает наступившее молчание вопросом к Сесиль об ее интересе к древним грекам. Греция не была предметом для изучения в школе, говорит он, и завидует ее возможности. У него осталось в университете только два года обучения, и, похоже, слишком поздно для того, чтобы начать.
Вообще-то нет, говорит она. Как только выучишь алфавит, это совсем нетрудно, как поначалу кажется.
Некоторое время они говорят о греческой литературе, и потом Сесиль рассказывает ему об ее летнем проектенереальный, совершенно амбициозный план, на который ушли три месяца безуспешных попыток и разочарований. Бог знает, что вселилось в нее, говорит она, но в ее голове возникла идея перевести на французский язык книгу-поэму самого трудного, какого можно было представить, поэта. Когда Уокер спрашивает, кто этот поэт, она пожимает плечами и говорит, что он не слышал его имени, что никто о нем не слышал, и, в действительности, когда она называет имя поэта, Ликофрон, живший около 300 д.н. э., Уокер соглашается с ней. Поэма о Кассандре, продолжает она, дочери Приама, последнего царя Троио бедной Кассандре, в которую, к ее несчастью, влюбился Аполлон. Он предложил ей дар предвидения, но лишь в обмен на ее девственность. Поначалу она согласилась, потом отказалась, и оскорбленный Аполлон отомстил ей, отравив дар тем, что никто никогда не поверил бы в предсказания Кассандры. Действие поэмы Ликофрона происходит во время Троянской войны, и Кассандра находится в тюрьме, уже обезумевшая, осужденная Агамемноном на смерть, выкрикивающая бесконечные, будто в бреду, видения будущего языком невероятно сложным, наполненным метафорами и аллюзиями, почти бессмысленным. Эта поэма криков и вздохов, Сесиль говорит ему, великая поэма по ее мнению, дикая и совершенно модернистская поэма, но при этом настолько сложная и труднопереводимая, настолько за пределами ее возможностей, что многочисленные часы, проведенные ей за переводом, вылились лишь в сто пятьдесят строк. Такими темпами, говорит она, смешливо скривив свой рот, она закончит перевод только за десять или двенадцать лет.
Несмотря на ее самоунижающую манеру разговора, Уокер восхищается смелостью девушки, взявшейся за такую неподъемную поэму, он бы и сам захотел прочесть эту поэму, и спрашивает ее, существуют ли какие-нибудь переводы на английский язык. Она не знает, говорит она, но с радостью поищет их для него. Уокер благодарит ее и потом добавляет (любопытства ради, никакого заднего смысла), что он хотел бы прочесть ее переведенные строчки. Но Сесиль против этого. Совершенно неинтересно, говорит она. Полная ерунда. И тогда Хелен касается руки дочери и говорит ей, не будь к себе несправедливой. Борн тут же подключается и обращается к Сесиль: Адамтоже переводчик. Прежде всего поэт, но и переводчик поэзии. С провенсальского языка, никак не меньше. Он однажды показал мне перевод моего будто-бы-тезки Бертрана де Борна. Потрясающего человека, старины Бертрана. Иногда он терял свою голову, время от времени, но при этом превосходный поэт, и Адам сделал прекрасный перевод.
Да? говорит Сесиль, глядя на Уокера. Я этого не знала.
Не уверен в прекрасности, говорит он, но я занимался немного переводами.
Хорошо, отвечает она, в этом случае
И вот так, без предупреждений, без дьявольских ухищрений, Уокер обнаруживает себя, назначившим встречу с Сесиль завтра в четыре часа дня, чтобы ознакомиться с ее манускриптом. Небольшая победа, пожалуй, но чересчур внезапно он добился всего, чего хотел от этого вечера. Установлены будущие контакты с Жуэ, а Борна поблизости и не будет.
На следующее утро он сидит за своим шатающимся столиком с ручкой в руке, разглядывая написанные стихи и становясь все более и более недовольным ими, раздумываязаняться отделкой, отложив на время для позднего рассмотрения или просто выбросить в мусорную корзину. Он поднимает голову, взгляд в окно: серо и сумрачно, горы облак собираются на западе, очередные перемены в вечно-меняющемся небе Парижа. Ему нравится быть грустным в комнатеуспокаивающая грусть, будто дружеская грусть, которой можно посвятить себя несколько часов. Он откладывает ручку в сторону, чешет голову, вздыхает. Непрошенная, забытая фраза из Экклезиаста захватывает его сознание.И предал я сердце мое тому, чтобы познать мудрость и познать безумие и глупостьОн быстро записывает эти слова на краю стихов, похоже, это самое честное, что написано им о себе за многие месяцы. Слова могут быть и не его, но он чувствует их, как свои.
Десять тридцать, одиннадцать часов. Бутылкообразная лампа на столе светит желтым светом. Капающий кран, отходящие от стен обои, царапанье ручки о бумагу. Он слышит звук шагов вдалеке. Кто-то приближается, медленно поднимается по винтовой лестнице на его этаж, верхний этаж, и поначалу он решает, что этоМорис, вечно полупьяный менеджер отеля, доставляющий ему телеграмму с утренней почты, приветливый Морис Петильон, человек тысяч историй о ни о чем, но нет, это не Морис, Уокер различает в шагах цокающий звук высоких каблуковдолжно быть женщина; и, если там женщина, кто еще может быть, как не Марго? Уокер рад, чрезвычайно рад, совершенно оглупевший от счастья возможной встречи с ней. Он вскакивает со стула и бежит, чтобы открыть дверь до того, как она постучит.
В ее рукахнебольшой кондитерский пакет, наполненный свежевыпеченными круассанами. В обычных обстоятельствах человек, принесший такой подарок, должен выглядеть счастливым, но Маргоугрюма и недовольна, с трудом выдавив из себя улыбку и холодно поцеловав Уокера в губы. Когда Уокер обнимает ее, она выскальзывает из его объятий и проходит в комнату, бросает пакет на стол и затем садится на неприбранную кровать. Уокер закрывает дверь, подходит к столу и останавливается.
Что случилось? говорит он.
Ничего не случилось со мной, отвечает Марго. Я хочу знать, что случилось с тобой.
Со мной? Почему что-то должно было случиться со мной? Ты о чем?
Прошлой ночью получилось так, что я гуляла с знакомым по Boulevard Saint-Germain. Было восемь тридцать или девять часов вечера. Мы прошли мимо ресторана, тот самый, старый стильный ресторан Vagenende, и безо всякой причины я, глупая дурочка, или потому что родители часто брали меня в детстве с собой туда, посмотрела в окно. И кого я там увидела?
Да, говорит Уокер, чувствуя будто получил пощечину. Не надо мне говорить, я знаю ответ.
Что ты затеваешь, Адам? В какую извращенную игру ты влезаешь?
Уокер садится на стул позади стола. Воздуха не хватает в его легких; а голова почти отделилась от тела. Он избегает взгляда Марго, чьи глаза безотрывно смотрят на него, и начинает теребить пакет с круассанами.
Ну? говорит она. Что скажешь?
Скажу, наконец отвечает он. Все расскажу.
Так начинай?
Потому что я не знаю, если я могу тебе полностью доверять. Ты не скажешь никому ни слова, понимаешь это? Ты должна обещать мне.
Кто я, по-твоему?
Не знаю. Кто-то, в ком я однажды разочаровался. И кто мне очень нравится. С кем я хочу быть вместе.
Но ты думаешь, я не смогу хранить секрет.
Сможешь?
Никто не просил меня об этом. Как я узнаю, если не пробовала?
По крайней мере, ты честна.
Тебе решать. Я не могу заставить тебя рассказать, если ты этого не захочешь. Но если ты не расскажешь, Адам, я встану и уйду, и ты больше никогда меня не увидишь.
Это шантаж.
Нет, не шантаж. Это просто правда, только и всего.
Уокер испускает долгий вздох поражения, затем встает со стула и начинает вышагивать взад и вперед перед Марго, наблюдающей за ним с кровати в молчании. Проходит десять минут, и за это время он рассказывает ей, что произошло за прошедшие дни: случайная встреча с Борном, сейчас он сомневается в ее случайности, лживые опровержения Борна в убийстве Седрика Уилльямса, приглашение встретиться с Хелен и Сесиль, визитная карточка, чуть было не разорванная им, вынашивание плана устранения Борна от женитьбы на Хелен, примирительный телефонный звонок, чтобы запустить план в действие, ужин в Vagenende, назначенная встреча с Сесиль сегодня в четыре часа. Когда Марго выслушала его до конца, она похлопывает левой рукой по кровати, приглашая Уокера сесть рядом с ней. Уокер садится, и в момент, когда его тело касается матраса, Марго хватает его за плечи, поворачивает к себе, приближает его лицо к своему и говорит очень тихо с глубоким убеждением в голосе: Брось, Адам. У тебя нет и шанса. Он нарежет тебя на кусочки.
Слишком поздно, говорит Уокер. Я уже начал и не остановлюсь, пока не дойду до конца.
Ты говоришь о доверии. Почему ты думаешь, что можешь доверять Хелен Жуэ? Ты же только что встретился с ней.
Я знаю. Займет какое-то время, чтобы узнать ее. Но мое первое впечатление от неенеплохое. Она, похоже, честный человек; и я не думаю, что она настолько принадлежит Борну. Она благодарна ему, он добр к ней, но никакой любви к нему.
В ту самую минуту, как ты расскажешь ей о происшедшем в Нью Йорке, она отвернется от тебя и бросится прямиком к Борну. Я тебе это обещаю.
Может быть. Даже если и бросится, что может случиться со мной?
Разные вещи.
Борн может попробовать меня избить, но без ножа.
Я не говорю о ноже. У Рудольфа есть связи, сотни влиятельных связей, и, прежде чем ты станешь играть с ним, ты должен знать, с кем ты имеешь дело. Он совсем непрост.
Связи?
С полицией, с военными, с правительством. Я ничего не могу доказать, но я всегда чувствовалаон не просто университетский профессор.
А кто?
Я не знаю. Секретная служба, шпионаж, какая-нибудь грязная работа.
И почему ты в этом уверена?
Телефонные звонки посередине ночи загадочные, необъяснимые отсутствия люди, с которыми он знаком. Из кабинета министров, армейские генералы. Сколько молодых профессоров ходят ужинать с верхушкой правительства? Рудольф с ними, и от этого он становится еще опаснее для тебя. Особенно здесь, в Париже.
Немного надуманно, по-моему.
Помнишь ужин в нашей квартире в Нью Йорке весной?
Очень. Как я смогу забыть это?
Он был на телефоне, когда ты пришел. Потом он вышелзлой, весь в ярости, истеричный.Сколько лет я отдал им?Что он хотел сказать этим? Принципы! Сражения! Корабль идет ко дну! Что-то происходило в Париже, и я могу тебе сказать сейчас, что у этого что-то не было ничего общего с учебной работой или собственностью его отца. Это было связано с правительством, с его секретной жизнью в какой-он-там-состоит агенстве. Вот почему он так завелся, когда ты начал говорить о ЦРУ. Не помнишь? Он рассказал тебе о твоей семье, и ты был поражен, ты не мог поверить, как он смог накопать столько информации о тебе. Ты сказал, он должен быть агентом чего-нибудь. Ты был прав, Адам. Ты почувствовал что-то в нем, и он тут же начал высмеивать тебя, он свернул все в шутку. Вот тогда я поняла, как я права.