А сегодня вечером она вообще не появляется. Интересно, действительно занимается у подруги или занята чем-то еще? Скажем, тусуется среди заброшенных военных укреплений на дальнем конце острова, где, по слухам, подростки пьют, употребляют наркотики и занимаются сексом
Пока что я выкидываю это из головы и спрашиваю Отто, как прошел день. Он пожимает плечами.
Так, нормально.
Как тест по физике? спрашивает Уилл. Интересуется, вспомнил ли сын во время теста про статическое и кинетическое трение.
Отто отвечает, что вроде вспомнил. Уилл протягивает руку и ерошит ему волосы:
Молодец, парень. Не зря учил.
Я смотрю, как темная прядь волос падает Отто на глаза. Его волосы стали слишком длинными, лохматыми и неухоженными, глаз почти не видно. Они у Отто карие, как у Уилла, но с легкостью меняют цветот теплого коричневого до небесно-голубого. Правда, сейчас не видно, какой там цвет.
За ужином в основном обсуждаем, как прошел школьный день Тейта. Класс оказался полупустым, так как у половины родителей хватило ума не отправлять детей в школу, пока убийца разгуливает на свободе. Правда, Тейт об этом не знает.
Смотрю, как сидящий напротив меня Отто разрезает отбивную ножом для стейка. Есть что-то грубое в том, как он держит нож и как режет им мясо. Свинина сочная, приготовлена идеально: мой нож легко режет ее насквозь. Но Отто все равно упрямо погружает в мясо лезвие по самую рукоятку, как будто оно пережаренное, жесткое, резиновое и его надо усердно пилить, хотя это не так.
При виде ножа в его руке я почему-то теряю аппетит.
Ты что, не голодна? удивляется Уилл, заметив, что я не ем.
Я не отвечаю; вместо этого тянусь вилкой к отбивной и отправляю в рот кусочек свинины. В голове всплывают нехорошие воспоминания, и мне с трудом удается прожевать мясо. Но я все равно жую, потому что муж наблюдает за мной. И Тейт тоже. Тейту не нравятся свиные отбивные, но у нас заведено правило трех укусов: съешь хотя бы три кускаи свободен. Пока Тейт одолел только один.
Отто же, наоборот, ест жадно, пиля мясо, как лесоруббревно.
Раньше я никогда не обращала особого внимания на ножи. Обычный предмет обихода. Пока однажды нас с Уиллом не вызвали в кабинет директора чикагской средней школы, в которой учился Отто. Сын сидел там, на стуле, спиной к нам, с наручниками на запястьях. Увидев его со скованными, словно у преступника, руками, я испугалась. Уиллу позвонил директор: проблема с Отто, надо кое-что обсудить. Я отпросилась с работы пораньше. По дороге в школу (мы с Уиллом договорились встретиться там, на месте) я ломала голову, в чем дело: то ли в плохих отметках, то ли в проявлении какого-то расстройства, признаки которого мы упустили из виду Может, у Отто дислексия? Мне стало грустно от мысли, что у сына какие-то проблемы. Хотелось ему помочь.
Я прошла мимо припаркованной у школы полицейской машины, не обратив на нее внимания. Но при виде Отто в наручниках дремлющая во мне мама-медведица встала на дыбы. Кажется, никогда в жизни я не была в такой ярости.
Снимите с него наручники, сейчас же! потребовала я. Вы не имеете права!
Хоть и не знала, есть ли у полицейского такое право или нет.
Полицейский стоял в нескольких футах от Отто и смотрел на сына сверху вниз. Мальчик сидел с опущенной головой и не отрывал взгляд от пола. Неловкое положение рук не позволяло ему сидеть нормально. Он казался таким маленьким, беспомощным, хрупким Хотя ему исполнилось четырнадцать, у него еще не начался характерный для его сверстников быстрый рост; Отто был на голову ниже большинства и вдвое худее. Хотя мы с Уиллом стояли рядом, он был одинок. Совершенно. Это было так ясно видно И это разбивало мне сердце.
Сидящий по другую сторону большого письменного стола директор выглядел мрачным.
Мистер и миссис Фоуст, поприветствовал он, встав и протянув руку. Мы с Уиллом проигнорировали его жест.
Доктор Фоуст, поправила я. Полицейский ухмыльнулся.
Вскоре выяснилось, что в лежащем на углу директорского стола пакете для вещдоков находился нож. И не просто нож, а восьмидюймовый поварской нож из любимого набора Уилла, украденный сегодня утром из подставки на углу кухонного стола, где торчало несколько таких же ножей. Директор пояснил, что Отто тайком пронес его в школу в рюкзаке. К счастью, отметил директор, одному из учеников хватило ума сообщить об этом учителю. Затем вызвали полицию, чтобы задержать Отто прежде, чем он смог бы причинить кому-то вред.
Пока директор говорил, я думала только об одном: какое унижение испытал сын, когда на него надели наручники на глазах у всех, когда полицейский выводил его из класса. Мне никогда не приходило в голову, что Отто способен принести в школу нож или угрожать им другим детям. Это просто ошибка. Ужасная ошибка, которую нам с Уиллом придется исправить. Добиваться правосудияради нашего сына и его испорченной репутации. Отто был тихим, добрым мальчиком. Счастливым ребенком, пусть это и неочевидно с первого взгляда. У него были друзья. Совсем мало, но были. Отто всегда подчинялся правилам и никогда не вляпывался в школьные неприятности. Учителя не оставляли его после уроков, не слали родителям гневные письма и не звонили насчет поведения. Это не требовалось. Значиткак заключила я без промедления, Отто совершенно не способен на такое: пронести в школу нож.
Уилл внимательно рассмотрел нож и признал в нем свой собственный. Попытался смягчить ситуацию: мол, это распространенный набор ножей, держу пари, у многих есть такой же. Но когда он узнал нож, все заметили на его лице изумление и ужас.
И тогда Отто расплакался.
Что ты собирался сделать? мягко спросил его Уилл, кладя ладонь на плечо сына и поглаживая его. Дружище, ты ведь не такой. Ты не совершишь такую глупость.
И они оба разрыдались. Только я не проронила ни слезинки.
И Отто признался нам, не вдаваясь в подробности (причем иногда его было трудно расслышать сквозь судорожные рыдания), что прошлой весной стал мишенью для издевательств других подростков. Он думал, что со временем это пройдет, но, после возвращения в школу в августе, все стало только хуже.
По его словам, несколько популярных парней утверждали, что он пялился на одноклассника. Слухи быстро разнеслись по школе, и вскоре Отто каждый день называли гомосеком, фейри и педиком.
Тупой педик, ржали они. Сдохни, пидор.
Отто не смолкал, перечисляя используемые его одноклассниками эпитеты. Только когда он сделал паузу, чтобы перевести дух, директор спросил, кто именно так его обзывал. И есть ли свидетели, или все это только его слова.
Стало ясно: ему не поверили. Отто продолжил. Он поведал, что ему угрожали и издевались не только на словах, но и на деле. Загоняли в угол в душевой, запихивали в шкафчики в раздевалке. Измывались виртуально: фотографировали, уродовали снимки в «Фотошопе» и распространяли в школе.
Когда я услышала все это, мое сердце разбилось, а в груди поднялся праведный гнев. Мне хотелось найти задиравших Отто мальчишек и свернуть им шеи. Давление подскочило. В голове и в груди запульсировало. Я оперлась на спинку стула, чтобы не упасть.
Что вы собираетесь делать с этими мальчишками? потребовала я. Вы ведь накажете их, верно? Это не должно сойти им с рук.
Если Отто сообщит имена виновников, я с ними побеседую, бесстрастно ответил директор.
На лице Отто проступил испуг. Было ясно: он никогда не сообщит их имена, потому что тогда его жизнь станет еще невыносимее.
Почему ты ничего не сказал нам? спросил Уилл, опускаясь на корточки рядом с сыном, чтобы заглянуть ему в глаза.
Отто посмотрел на него и замотал головой:
Пап, я не гей.
Как будто это имело значение.
Я не гей, повторил сын, теряя остатки самообладания.
Но муж спрашивал о другом.
Почему ты не сказал нам, что над тобой издеваются? уточнил Уилл. Отто ответил, что говорил. Говорил мне.
В этот момент мое сердце ухнуло так низко, что чуть не выскользнуло из тела. В Чикаго тогда случился всплеск насилия. В отделение неотложной помощи поступало огромное количество окровавленных пациентов с огнестрельными ранениями. Моя повседневная работа стала напоминать работу врачей из телесериалов, а не лечение заурядного жара и переломов костей. Вдобавок ко всему у нас не хватало персонала. В те дни мои двенадцатичасовые смены больше напоминали пятнадцатичасовые. Во время этого непрерывного марафона я едва успевала опорожнить мочевой пузырь или поесть. Домой возвращалась словно в туманес усталостью и недосыпом. Я забывала всякие мелочи вроде чистки зубов или покупки молока по пути с работы.
Отто жаловался, что его задирают, а я не обратила внимания? Или вообще не расслышала?
Уилл оглянулся на меня, спрашивая недоверчивым взглядом, знала ли я. Я пожала плечами и замотала головой, создавая впечатление, что Отто мне ничего не говорил. Говорил он на самом деле или неттрудно сказать. Уверенности у меня не было.
С чего ты взял, что пронести в школу ножхорошая идея? обратился Уилл к сыну. Я попыталась представить, какой логикой руководствовался Отто, решив утром взять с собой нож.
Его ждут серьезные последствия или дело ограничится выговором? Найду ли я в себе силы снова отправить его в школу, когда все закончится?
Что ты собирался с ним делать, дружище? спросил Уилл, имея в виду нож. Я напряглась, не уверенная, хочу ли знать ответ.
Отто бросил взгляд через плечо и прошептал охрипшим от слез голосом:
Это мамина идея.
Я побледнела как мел от нелепости этого заявления. Какая наглая ложь!
Это была мамина идея взять в школу нож. Чтобы напугать их, врал сын, уставившись в пол, под пристальными взглядами Уилла, полицейского и меня. Это она сунула его мне в рюкзак.
Я ахнула. Теперь ясно, откуда взялась эта ложь: я всегда собирала ему рюкзак. Мы с Отто очень похожи. Он всегда был и остается маменькиным сынком. Он думал, что я защищу его от последствий: если возьму вину на себя, ему ничего не будет. Однако он не подумал, как это отразится на моей репутации, на моей карьере, на мне самой.
Я очень переживала за Отто. Но теперь разозлилась.
До этого момента я и не подозревала, что его унижают в школе. И в жизни не посоветовала бы взять с собой ножнож! попугать других школьников, не говоря о том, чтобы самой сунуть его в рюкзак.
Почему Отто решил, что кто-то поверит в явную ложь?
Отто, это просто нелепо, выдохнула я. Взгляды всех присутствующих тут же переключились на меня. Как ты можешь так говорить?
Мои глаза тоже начали наливаться слезами. Я ткнула пальцем ему в грудь и прошептала:
Это сделал ты, Отто. Ты.
Он дернулся на стуле, словно ему отвесили пощечину, повернулся ко мне спиной и снова разрыдался.
Вскоре мы отвезли сына домой. Нам сообщили, что в ближайшее время состоится слушание насчет исключения, на котором решится, позволят ли ему вернуться в школу. Мы не стали ждать результатов. Я никогда не нашла бы в себе силы снова отправить его туда.
Позженочью, наединеУилл спросил меня:
Тебе не кажется, что ты была с ним слишком сурова?
Вот оно. Первая трещина в нашем браке.
Раньше между нами не возникало никаких размолвок. Мы были словно пара бриллиантов, способных выдержать любые тяготы семейной жизни, не дав трещины.
Я жалела, что в кабинете директора все обернулось именно так. И чувствовала себя ужасно от осознания, что Отто долго терпел издевательства, а мы ничего не знали. Горевала, что дело дошло до решения. Что взять нож в школу оказалось единственным оставшимся выходом. И злилась, что сын попытался свалить вину на меня.
Notes
1
Кондоминиум. Здесь и далее примечания переводчика.
2
Оловянное покрытие для потолков, распространение которого наблюдалось с начала XIX в., было ответом американцев среднего класса на декоративные потолки из гипса в Европе. В наше время считается винтажным элементом интерьера.
3
Заболевание, мышечно-скелетная хроническая боль.
4
Соответствует доценту в странах Европы.
5
В США оценки обозначаются буквами. А соответствует нашей «5», B«4», С и Dэто «3».
6
Один фут = 30,48 см.
7
Парамедикспециалист с медицинским образованием, работающий в службе скорой медицинской помощи, аварийно-спасательных или военных подразделениях.
8
Триксижаргонное прозвище молодых горожанок, обычно одиноких, стремящихся к социальному успеху и браку.
9
Мужской аналог трикси, альфа-самец.
10
Декоративные часы 1926 года, украшенные статуей Отца-Время.
11
Сморытрадиционный американский десерт.
12
Игрушка-головоломка с отверстиями разной формы, в которые дети вставляют фигурки.
13
Марка детской обуви.
14
Персонаж из англосаксонского и скандинавского фольклора.
15
Уничижительное прозвище для женственных мужчин.