Трудно сказать, какая версия правильная.
Но одно было ясно.
Мышка любила свое прозвище, пока не появилась Фальшивая Мама. А после этого уже не любила.
Сэйди
Я сижу на полу в вестибюле клиники. Передо мной стол с игрушками: он нужен, чтобы развлекать детей, ждущих приема. Темный ковролин подо мной тонкий, дешевый, весь в пятнышках, которые почти сливаются с ним. Их видно только мне, и только потому, что я совсем близко.
Я сижу за столом на полу, скрестив ноги, лицом к сортеру. И бросаю пластиковое сердечко в соответствующее отверстие.
Напротив менядевочка. У нее пара изогнутых косичек. Несколько светлых прядей волос выбиваются, падают ей на лицо и мешают, частично закрывая обзор. Но девочка не спешит убирать непослушные волосы.
Она в красной футболке. На ногах разные туфли: одначерная лакированная кожаная «Мэри Джейн», а другаячерная балетка. Их легко перепутать.
У меня затекли ноги. Вытягиваю их и принимаю позу, более удобную для тридцатидевятилетней женщины. Хочется сесть в кресло в приемной, но я не могу просто встать и уйти. Пока не могу: маленькая девочка выжидательно смотрит на меня из-за стола.
Ходи, приказывает она, странно улыбаясь.
Куда идти? сдавленно спрашиваю я. Откашливаюсь и повторяю вопросна этот раз почти нормальным голосом. Тело затекло от сидения на полу. Ноги болят. Голова тоже.
Мне жарко. Вчера я не сомкнула глаз и теперь расплачиваюсь. Я устала и плохо ориентируюсь в пространстве. Утренняя беседа с офицером Бергом сильно подействовала на нервы. И без того паршивый день стал еще хуже.
Ходи, повторяет девочка. Таращусь на нее, не двигаясь с места. Твой черед. Твой ход, добавляет она, картавя.
Мой ход?
Я сбита с толку.
Да. Твой цвет красный, помнишь?
Вот только она произносит не «красный», а «квасный».
Мотаю головой. Наверное, я была невнимательна, потому что и правда не помню ничего подобного. И не понимаю, о чем она вообще говорит, пока девочка не указывает на красные бусинки на игрушечных «американских горках». Бусины ездят по холмикам из проволоки, поднимаясь, опускаясь и закручиваясь по спирали.
А Я дотрагиваюсь до красных деревянных бусин перед собой. Хорошо. И что мне с ними делать?
У девочки течет из носа. Глаза немного остекленели, как будто ее лихорадит. Я прекрасно знаю, почему она здесь. Онамоя пациентка. Пришла повидаться со мной.
Девочка надсадно кашляет, забыв прикрыть рукой рот. Маленькие дети всегда забывают.
Надо вот так, малышка берет своей грязной заразной ручонкой вереницу желтых бусин, перемещает их по холму из желтой проволоки и по спирали. Вот так, повторяет она, когда бусины наконец доезжают до противоположного края горок. Отпускает их, подбоченивается и снова выжидательно смотрит на меня.
Я улыбаюсь ей и начинаю двигать красные бусины. Но далеко продвинуться не успеваю.
Доктор Фоуст, раздраженно шипит из-за спины женский голос. Чем вы тут занимаетесь, доктор Фоуст?
Оглядываюсь и вижу Джойс, стоящую, строго выпрямившись, с суровым лицом. Она сообщает, что пациент, которому назначено на одиннадцать, уже ждет меня в третьем кабинете. Медленно встаю, разминая затекшие ноги. Не понимаю, с чего мне взбрело в голову, что играть с девочкой на полухорошая мысль. Говорю ребенку, что мне пора работать и, возможно, мы еще поиграем в другой раз. Она застенчиво улыбается. Раньше она не стеснялась. Думаю, дело в моем росте. Теперь, стоя на ногах, я не одного роста с ней. Я на совсем другом уровне.
Малышка подбегает к маме и обхватывает ее колени.
Какая милая девочка, говорю я ее матери. Та благодарит меня за то, что я нашла время поиграть с ее дочерью.
Приемная кишит пациентами. Я иду за Джойс через вестибюль и дальше по коридору. Но не в кабинет, а на кухню. Наливаю воды из кулера и перевожу дыхание. Я усталая и голодная, а голова по-прежнему болит.
Джойс следует за мной и бросает недобрый взгляд: мол, хватает наглости пить воду, когда пациент ждет. Вижу по глазам: я ей не нравлюсь. Не знаю почему. Я никогда не переходила ей дорогу.
Твержу себе, что инцидент в Чикаго совершенно ни при чем и Джойс никак не может знать о нем. Прошлое осталось в прошлом, ведь я уволилась. Это было единственным выходом. Иначе моя медицинская карьера оборвалась бы из-за жалобы на халатность. Но буду ли я снова заниматься неотложной помощьюбольшой вопрос. Да, на моем резюме не осталось пятна, но уверенность в себе пошатнулась.
Обещаю Джойс, что сейчас пойду к пациенту. Тем не менее онабирюзово-голубой медицинский халат, руки уперты в бокапродолжает стоять и следить за мной. Поджимает губы. Только тогда я обращаю внимание на часы позади нее. Красные цифры информируют: сейчас час пятнадцать дня.
О господи, бормочу я. Нет, не может быть. Я никак не могла так сильно отстать от графика. У меня репутация вполне расторопного врача. Правда, я иногда слишком долго принимала пациентов и задерживалась но не настолько же!
Бросаю взгляд на свои часы. Наверняка они отстали, поэтому отстала и я. Но время на них совпадает со временем на настенном циферблате.
Чувствую, как в груди нарастает раздражение. Эмма ошиблась, назначив прием слишком многим больным в слишком маленький промежуток. Теперь мне придется наверстывать упущенное весь остаток рабочего дня, и всем расплачиваться за это: Джойс, Эмме, пациентам и мне. Но главным образом мне.
* * *
Дорога домой не занимает много времени: наш островок очень маленький. Это означает, что в скверные дни вроде сегодняшнего я не успеваю выпустить пар. Так что нарочно еду медленнее и нарезаю лишний круг вокруг квартала, чтобы перевести дух, прежде чем свернуть на свою подъездную дорожку.
Здесь почти крайний север, ночь наступает рано. В это время года закат начинается сразу после четырех, так что в нашем распоряжении всего девять часов светового дня. Потомсумерки и темнота. Сейчас небо уже темное.
Я незнакома с большинством соседей. Кое-кого видела мельком, но со многими вообще ни разу не сталкивалась. Поздней осенью и в начале зимы люди редко высовывают нос из дома. К тому же, например, соседний домчисто летний. В это время года он пустует. Уилл разузнал, что хозяева перебираются на материк сразу с наступлением осени, оставляя дом на милость Старика Зимы. Теперь мне приходит в голову, что пустующий дом легко взломать. Удобное укрытие для прячущегося убийцы.
Проезжая мимо, вижу, что в доме темно. Как и всегда до наступления семи часовтогда таймер включает в окнах свет, чтобы выключить около полуночи. Таймер призван отпугивать воров, хотя вряд ли от него есть хоть какой-то толк. Слишком предсказуемо.
Еду дальше. Миную свой дом и направляюсь в гору. Проезжаю мимо дома Бейнсовтам темно. На другой стороне улицы, у Нильссонов, горит светмягкий, едва пробивающийся сквозь плотные шторы. Я останавливаюсь перед их домом. Двигатель работает вхолостую. Смотрю на панорамное окно на фасаде. На подъездной дорожке стоит машинаржавый седан мистера Нильссона. Из выхлопной трубы вырываются клубы дыма.
Я уже подумываю свернуть на подъездную дорожку, припарковать машину, постучать во входную дверь и уточнить у старичков показания, о которых поведал мне офицер Берг. Что, по словам мистера Нильссона, он якобы видел мою ссору с Морган за несколько дней до ее смерти.
Но я понимаю, что это будет выглядеть дерзко, даже угрожающе. Не хочется, чтобы у Нильссонов сложилось такое впечатление.
Объезжаю квартал и возвращаюсь домой.
Через несколько секунд я уже стою в одиночестве на кухне и заглядываю под крышку сковородыпосмотреть, что Уилл готовит сегодня на вечер. Свиные отбивные. Запах божественный.
Я даже не разулась. На плечетяжелая сумка. Ее ремень глубоко впивается в кожу, но я почти не чувствую ноши из-за куда более сильной боли в животе. Я ужасно проголодалась: день выдался такой, что не хватило времени на обед.
Уилл бесшумно проскальзывает на кухню и молча встает за моей спиной. Кладет подбородок мне на плечо, проводит теплыми руками по рубашке и обхватывает за талию. Его большой палец скользит вверх-вниз по моему пупку, словно играя на гитарной струне. Я напрягаюсь.
Как прошел день?
Вспоминаю времена, когда в объятиях Уилла я чувствовала себя в безопасностинеуязвимой и любимой. На секунду меня охватывает желание повернуться к мужу лицом и рассказать и о паршивом рабочем дне, и о встрече с офицером Бергом. Я точно знаю, что произойдет в таком случае: Уилл погладит меня по волосам, снимет тяжелую сумку с моего плеча, поставит на пол и скажет что-нибудь сочувственное вроде «да, скверный денек». В отличие от других мужчин, он не станет пытаться решить мои проблемы. Вместо этого подведет к единственному стулу с высокой спинкой, придвинутому к стене кухни, и нальет вина. Нагнется, разует и сделает массаж ног. И внимательно выслушает.
Но я ничего не рассказываю. Просто не могу. Потому что рядом, на столе, лежит его криминальный роман, и я мгновенно вспоминаю о сделанном прошлой ночью открытии. Из страниц торчитвсего на пару миллиметровфотография Эрин. Хоть ее сейчас и не видно, я живо представляю голубые глаза, светлые волосы, покатые плечи. Стройная девушка стоит, подбоченившись и надувшись в камеру. Дразня смотрящего.
Что-то случилось? спрашивает Уилл.
Несмотря на сомнениямне кажется, что лучше ничего не говорить и просто выйти, потому что сейчас я слишком измотана для такого разговора, я отвечаю:
Прошлой ночью я начала читать твою книгу. Не могла уснуть, и указываю на стол.
Уилл не улавливает намек. Отстраняется и начинает возиться с ужином, повернувшись ко мне боком.
Да? И как тебе?
Ну Я колеблюсь. Вообще-то я так и не начала читать. Открыла книгу, и оттуда выпала фотография Эрин.
Мне стыдно признаваться в этом, будто я совершила что-то дурное. Лишь тогда Уилл откладывает кухонные щипцы и поворачивается.
Сэйди
Ничего страшного, всё в порядке.
Я изо всех сил стараюсь быть тактичной. Ведь Эрин мертва. Я не имею права злиться или ревновать из-за того, что Уилл все это время хранил ее фотографию. Это неправильно. К тому же мне не о чем волноваться. У меня был бойфренд в старшей школе. Мы расстались, когда он поступил в колледж. Он не погиб, но все равно связь между нами оборвалась. Я о нем вообще не вспоминаюдаже не узна́ю, если встречу на улице.
Напоминаю себе, что Уилл женился на мне. Что у него дети от меня. Опускаю взгляд на свою руку. Неважно, что это обручальное кольцо когда-то принадлежало ей. Мать Уилла отказалась хоронить фамильную ценность вместе с Эрин. Уилл честно рассказал мне, что это за кольцо, когда преподнес его. Я пообещала носить егои в честь его бабушки, и в честь Эрин.
Всё в порядке, я уставилась на книгу, словно пытаясь просверлить обложку взглядом и увидеть то, что внутри. Просто я не знала, что ты хранишь ее фото. Что по-прежнему думаешь о ней.
Я о ней не думаю и не думал. Послушай Уилл пытается взять меня за руки. Не отстраняюсь, хотя и хочется. Хочется, чтобы стало больно. Да мне уже больно. Но я стараюсь прислушаться к его словам. Да, я по-прежнему храню ее фотографию. Наткнулся на нее, когда разбирал вещи. Не знал, что с ней делать, и в конце концов спрятал в книге. Но дело не в том, о чем ты подумала. Просто недавно я вспомнил, что в следующем месяце двадцатая годовщина. Двадцать лет со дня смерти Эрин. Вот и всё, без всяких задних мыслей. Сэйди, я вообще о ней редко вспоминаю. Но скоро годовщина Это не скорбьскорее: «Господи, уже двадцать лет прошло».
Уилл делает паузу, ерошит волосы, обдумывает, что сказать дальше, и продолжает:
Двадцать лет назад я был другим мужчиной. Даже не мужчиноймальчишкой. Вряд ли мы с Эрин действительно обвенчались бы и создали семью. Рано или поздно мы поняли бы, что совершили глупость. Что были наивны. Наши с ней отношенияпросто отношения двух глупых детей. А отношения с тобой
Уилл касается моей груди, потом своей. Я невольно отвожу взгляд: он смотрит на меня слишком проникновенно.
сама видишь, какие, Сэйди. Мы в браке.
Притягивает меня к себе и обнимает. В этот разтолько в этотя не сопротивляюсь.
Он прижимается губами к моему уху и шепчет:
Веришь или нет, но иногда я благодарю Бога за то, что все обернулось именно так. Потому что иначе мы, возможно, никогда не встретились бы.
Мне нечего ответить. Не могу же я сказать, что тоже рада, что Эрин мертва. Как бы я тогда выглядела?
Через минуту я отстраняюсь. Уилл возвращается к плите, тянется за кухонными щипцами и переворачивает на сковороде свиные отбивные. Я говорю, что сбегаю наверх переодеться.
Тейт сидит в гостиной и играет в лего на поцарапанном кофейном столике. Я здороваюсь. Он вскакивает с пола, крепко обнимает меня с криком: «Мама дома!» и просит поиграть с ним.
После ужина, обещаю я. Сейчас мама сходит переодеться.
Но не успеваю уйти, как он хватает и тянет меня за руку, требуя:
Поиграем в статую, поиграем в статую!
Не знаю, что он имеет в виду, но я слишком устала, чтобы это вытерпеть. Тейт дергает слишком грубонечаянно, конечно. Руке больно.
Тейт, полегче, говорю я и высвобождаю руку. Он дуется.
Хочу поиграть в статую, хнычет он. Я непреклонна:
Поиграем в лего. После ужина. Обещаю.
Сын уже почти закончил строительство замкас башенкой и комнатой для охраны у ворот. Выглядит впечатляюще. Крошечный человечек сидит на вершине башни, наблюдая за окрестностями, а еще три человечка стоят на кофейном столике, словно готовые атаковать в любой момент.
Ты сам все это построил? спрашиваю я.
Тейт говорит «да» и сияет от гордости. Я поднимаюсь по лестнице, собираясь переодеться.
В доме полумрак. Дело не только в малом количестве окон и, как следствие, скудости естественного освещения. Дом обит старыми деревянными панелями, из-за которых все кажется более темным. Мрачным. Что отнюдь не улучшает настроение. Особенно в паршивые дни вроде сегодняшнего.
Наверху обнаруживаю, что дверь комнаты Отто приоткрыта. Сын у себя. Как всегда, слушает музыку и делает уроки. Стучу по двери и быстро здороваюсь. Сын отвечает «привет». Мне любопытно, как он добирался до школы, провел ли весь день в мокрой от дождя одежде, сидел ли рядом с кем-нибудь за обедом. Можно, конечно, спросить, но, честно говоря, я предпочла бы не знать ответы на эти вопросы. Как говорится, счастье в неведении.
Дверь комнаты Имоджен тоже приоткрыта. Заглядываю, но внутри пусто. Затем иду в нашу с Уиллом спальню. Рассматриваю в полноростовом зеркале свое утомленное отражение: усталые глаза, хлопковая рубашка, юбка Макияж почти стерся. Кожа потускнела. Хотя, возможно, дело в освещении. В уголках и вокруг глаз морщинки. Прелести старения.
Приятно, что волосы постепенно отрастают до своей привычной длины после незапланированной стрижки. Одной из тех неудачных стрижек, которые я ненавидела. Обычно я укорачивала волосы совсем чуть-чуть, но однажды моя старая знакомая стилистка отрезала больше четырех дюймов. Когда она закончила, я в ужасе уставилась на нее и на клочья на полу салона.
Что? спросила она. Ее глаза тоже округлились. Сэйди, ты же сама сказала, что это тебе и нужно.
Ладно, ничего страшного, отмахнулась я. Это всего лишь волосы. Отрастут.
Мне не хотелось, чтобы она переживала. К тому же это всего лишь волосы. Отрастут.
Но даже если б мы не переехали, я стала бы искать нового стилиста.
Сбрасываю туфли на высоких каблуках и разглядываю волдыри на ногах. Снимаю юбку и бросаю в корзину для белья. Натягиваю пару теплых носков и просовываю ноги в удобные пижамные штаны. Возвращаюсь вниз, попутно проверив термостат и слегка повысив температуру. В этом старом доме всегда или ледяной холод, или обжигающее пеклоникаких полумер. Котел уже не справляется с распределением тепла.
Уилл по-прежнему хлопочет на кухне: убирает муку и крахмал в шкафчик, а грязную сковородкув раковину, и зовет мальчишек на ужин. Вскоре мы рассаживаемся за кухонным столом. Сегодня Уилл приготовил свиные отбивные с кускусом из шпината. Он разбирается в кулинарии гораздо лучше меня.
А где Имоджен? интересуюсь я. Уилл отвечает, что у подруги: готовится к тесту по испанскому. Вернется к семи.
Я бы на это не рассчитывала, бормочу я, закатив глаза. Имоджен почти никогда не выполняет обещаний. Только изредка ужинает с намии то заявляется на пять минут позже остальных. Потому что имеет право. Потому что мы не станем отчитывать ее за это. Имоджен знает, что, если она хочет съесть приготовленный Уиллом ужин, ей придется сделать это вместе с нами или не ужинать вовсе. Но все равно она каждый раз опаздывает и выходит из-за стола раньше, подчеркивая свою независимость.