Он положил пакет на журнальный столик.
Все в порядке, проговорил он. Они не причинят вам вреда. Не средь бела дня. Я видел их в своей фотолаборатории. Поверьте, я бы не отказался, чтобы кто-нибудь оказался рядом со мной.
Я открыл пакет и достал первую фотографию. Сначала подумал, что произошла какая-то ошибка. Это совсем не наш чердак, а другая комната, странная комната, в которую я никогда не ступал ногой. Во-первых, она казалась длиннее, чем чердак. Стены оклеены унылой светло-коричневой бумагой, на полу лежат невзрачные ковры, беспорядочными группами стоит тяжелая старинная мебель. И светсвет какой-то неправильный, он принадлежал другому времени года. Возможно, середине зимы.
Нет никакой ошибки, заверил Льюис. Это кадры с той же пленки, что и остальные. Сами увидите.
Еще несколько снимков той же выцветшей, незнакомой комнаты. Яркие, полноцветные фотографии, сделанные современной камерой, но в комнате нет ничего современного. На одном снимке горела масляная лампа, но почему-то свет казался гораздо менее выраженным, как будто с момента первого снимка прошло несколько часов или дней и дело близилось к вечеру. Не знаю почему, я ощутил в этой сцене чувство большой меланхолии, как будто комната, на которую смотрел, пропитана очень глубокой печалью. Обстановка выглядела потрепанной, непропорциональной, неэстетичной. Даже свет казался испорченным из-за его прохождения через воздух комнаты.
Льюис положил руку на мое запястье. Ноготь задел кость.
Спокойно, сейчас, предупредил он.
На следующей фотографии комната изменилась. Стул валялся на боку. Ковры свернуты, остались лишь голые доски пола. А стены Стены оказались измазаны кровью. Нет, не измазаны, а заляпаны. Кровь казалась свежей, как будто кто-то только что обагрил ею стены. Часть крови капала и на пол.
Продолжайте, прошептал Льюис.
Другой ракурс. Кровь на стенах, как и раньше, но при другом освещении. Две неясные фигуры на переднем плане. Я присмотрелся внимательнее. Двое детей, девочки. Они стояли на четвереньках, голые и очень худые. Одна смотрела в камеру, другаяна пол. На их коже и длинных, свалявшихся волосах виднелись следы крови. Их тонкие шеи обвивали кожаные ошейники, а сами ошейники крепились к цепям. Мне показалось, что я узнал их, понял, что видел их раньше:
Да, подтвердил Льюис. Те же самые.
Я убрал эту фотографию, открыв следующую. На этой фотографии оказалась только одна маленькая девочка, старшая из двух. Она снова была обнажена, как и раньше, но вся в крови. Она была Что мне сказать? Что я могу осмелиться написать? Я упомяну только ее руки. Она вытянула руки в мою сторону, в сторону зрителей. Руки подняты в немом жесте чего? Ярости? Призыва? Отвращения? Соблазна? Руки были отрублены у запястий. Не отрублены, а отрезаны с точностью, похожей на хирургическую. Это все, что я скажу. Это все, что у меня хватит смелости сказать.
В коридоре послышались шаги Лоры. Раздалось звяканье посуды. Я быстро собрал фотографии и передал их Льюису, который сунул их в свой портфель. Лора позвала. Я встал, чтобы открыть дверь. Когда подошел к ней, меня охватила волна сильнейшей тошноты. Я не успел добраться до ванной. Вместо этого я выблевал свой завтрак на полпути вверх по лестнице.
Когда я вернулся, то сделал вид перед Лорой, что мой желудок отреагировал на напряжение прошедшей ночи. Она, конечно, мне не поверила. Лора посмотрела на меня и Льюиса так, словно подозревала нас в какой-то вопиющей лжи. Я поднял чашку кофе и выпил ее глоток за глотком, без сахара, такой же черный, как и мое настроение.
У Льюиса нашлось мужество, которого мне не хватало.
Миссис Хилленбранд, сказал он, я только что показывал вашему мужу еще несколько фотографий. Их снимали вчера на вашем чердаке. Они содержат Он колебался. Скажем так, они вызывают глубокую тревогу. Я показал Чарльзу не самые плохие из них, во всяком случае, не самые худшие. Но вы видели эффект от тех, которые он видел.
Лора ничего не сказала. Он продолжил:
Я думаю, у вас есть два варианта. Первыйвы покидаете этот дом сейчас, сегодня, как только соберете вещи. Найдите агента, выставите дом на продажу, избавьтесь от него. Начнете новую жизнь в другом месте. Он сделал паузу.
Это ваш первый вариант. К сожалению, он может оставить ситуацию неразрешенной. Тот, кто придет сюда после вас, вполне может найти то, с чем столкнулись вы.
Всё не так уж ужасно, заявила Лора. Я не вижу причин уезжать из дома из-за этого.
Нет, ответил Льюис. Он говорил очень спокойно. Он все хорошо обдумал. Вы совершенно правы. Пока что ничего страшного не произошло. Это скорее вопрос нервов. Но недавно случилось нечто, что нарушило равновесие. Этим чем-то, как я подозреваю, стала смерть вашей дочери. До этого вас ничего не беспокоило. Этикак их назвать? образы, фантомы, что угодно, присутствовали не только здесь, но и везде, куда бы вы с мужем ни поехали. Например, в Венеции. И в других местах, я уверен.
Но после смерти Наоми они, кажется, начали становиться более заметными в доме и вокруг него. Чарльз сказал мне, что вы действительно встречались и разговаривали с маленькими девочками.
Лора кивнула. Я не уверен, но мне кажется, она задрожала. Больше страха в воспоминаниях, чем в действии. Льюис продолжил.
На фотографиях из Египта и тех, что сделаны здесь, они начинают меняться.
Меняться? Брови Лоры слегка приподнялись. Неужели она и тогда подшучивала над ним?
Перемещаться между различными состояниями. Проявлять себя более чем в одном обличье. Особенно маленькие девочки, а также женщина в сером и ваша дочь. Они меняют форму, я не буду описывать, как. Но если бы вы увидели их в их измененных состояниях, вы вряд ли стали бы поднимать брови.
Значит, он все-таки заметил. Ну, он не был слабаком, наш мистер Льюис. Неисправимый валлиец и бывший алкоголик, но при всем этом достаточно проницательный.
Мужчина он другой, продолжал он, хотя тоже меняется в соответствии со своей модой. Комнаты также способны менять облик.
Комнаты? Что вы имеете в виду?
У меня есть фотографии этой комнаты, объяснил он. Это та же самая комната, но в том виде, в каком она могла быть в середине прошлого века. Возможно, немного раньше. Это, по крайней мере, мое предположение. На одной из фотографий женщина сидит в кресле. Вон там, у окна.
Он указал пальцем, и мы проследили за его движением. Я вздрогнул, подумав, что она может быть сейчас там, наблюдая за нами. Льюис продолжал. Он по-прежнему обращался в основном к Лоре.
Были проявления, сказал он. Вы оба слышали звуки. Вчера мы с вашим мужем побывали на чердаке. Мы почувствовали Он остановился, пытаясь подобрать слова, чтобы выразить то, что мы испытали.
Смену наших эмоций, произнес я. Этими словами я попытался дистанцироваться от огромности того, что почувствовал.
Да, согласился Льюис. Гнев вытесняет то, что присутствовало в нас ранее.
Ну, и какой смысл во всем этом? нетерпеливо воскликнула Лора. Недостаток сна не улучшил ее самообладания.
Смысл? Настала очередь Льюиса поднять брови. Дело вот в чем, миссис Хилленбранд. Я помню, что с ней он всегда соблюдал вежливую формальность. Если эти изменения станут более жестокими. Если существа, которые преследуют этот дом, обретут физическую форму, вы не захотите здесь находиться. Я не преувеличиваю.
Более того, я боюсь за вас, хотя и не могу объяснить почему. Я чувствую Позвольте мне сказать, что я ощущаю здесь ужасное чувство угрозы. Возможно, вы не почувствовали его, но уверяю вас, оно существует.
Я не понимаю, сказала Лора, озвучив мои собственные сомнения, как камера может фиксировать изображения, невидимые невооруженным глазом. Фотоаппарат не являетсякак бы это сказать? не является спиритическим инструментом. Это не предмет в арсенале медиума. На нее намеренно воздействовали. Конечно, возможно, это было в ее природе. Аффектация и презрение.
Льюис отставил чашку с кофе, из которой пил. Я заметил, что его рука перестала дрожать. Он выглядел очень спокойным.
В последние несколько дней я много думал об этом маленьком вопросе. Очень много думал. Он доставлял мне бесконечные неудобства. Как вы сказали, фотопленка чувствительна к свету, а не к духовным эманациям. Однако теперь мне кажется, что мы рассматривали весь этот вопрос как бы с обратной стороны.
Он сделал паузу, думаю, не столько для эффекта, сколько для того, чтобы собраться с мыслями, которые еще только наполовину сформировались. Лора молчала. Что-то в манере Льюиса зацепило ее.
Дело в том, продолжал он, что, как вы правильно сказали, камераэто инструмент ограниченных возможностей. Его можно настроить только так, он сделал жест пальцами, как будто держал камеру, или вот так. Можно изменить фокусное расстояние, или выдержку, или угол объектива. Но при условии, что он не сильно расфокусирован или настроен на совершенно неправильную скорость, он сделает достаточно хорошую запись всего, на что вы его направите.
Он провел рукой по волосам, приглаживая их.
Однако, продолжил он, это не совсем верно в отношении человеческого глаза. Сам глаз, возможно, довольно негибкий. Мы не можем сделать его чувствительным к инфракрасному излучению или способным работать как микроскоп. Камера окажется более гибкой. Но по-настоящему видит не глаз, а мозг. Именно мозг записывает впечатления, передаваемые ему глазом. Наш мозг ненадежен. Наше восприятие разнится между разными людьми.
Он снова сделал паузу, чтобы выпить и, я думаю, успокоить свои нервы.
Извините, пробормотал он. Я плохо объясняю. Послушайте, я пытаюсь сказать следующее: Думаю, то, что увидела моя камера, то, что она сфотографировала, это то, как все обстоит на самом деле. Иногда нормально, например, как эта комната в данный момент. Иногда та же самая комната, какой она была в прошлом. И иногда та же самая комната, все еще в прошлом, но измененная. Как будто комната движется во времени, а камера просто фиксирует то, что видит. Я думаю Думаю, что люди действительно находятся там большую часть времени, и в результате они появляются на пленке. Просто мы их не видим, не можем увидеть, по каким-то причинам. Мы не не настроены. Вы понимаете? Проблема в нас, в нашем восприятии, а не в камере.
Я оглядел комнату и задрожал.
Как все обстоит на самом деле Мы жили в состоянии нереальности, в собственном сне. Эта комната могла кишеть призраками, могла быть заполнена всеми мертвецами дома, но мы не могли их видеть.
Я думаю, продолжал валлиец голосом, который упал чуть больше, чем до шепота, думаю, что постепенно их реальность может взять здесь верх, что скоро мы начнем видеть их и слышать все чаще и чаще.
Вы сказали, что есть два варианта, вмешалась Лора. Какой второй?
Он не ответил сразу. Возможно, понял, что зашел слишком далеко, что моя жена, в конце концов, может предпочесть второй вариант.
Мы вернемся на чердак, сказал он наконец. Там сердце этой штуки, там она обитает. Мы узнаем, что это такое. И мы положим этому конец.
Глава 14
Долгое время все молчали. Льюис выпустил свой снаряд и ждал знака, что он попал в цель. В середине этого молчания часы впервые перестали тикать. Это показалось мне странным, но я ничего не сказал. Я думал о том, что произошло накануне.
Лора, как ни странно, заговорила первой.
Я не могу представить себе, что уеду отсюда, сказала она. Это мой дом. Это был дом Наоми. Она колебалась. Ее единственный дом. Если она здесь, я не могу уйти.
Льюис смотрел на нее по крайней мере полминуты, прежде чем произнести.
Тогда вы пойдете со мной на чердак?
Я не боюсь, заявила она.
Вам стоит бояться.
Я вклинился.
После того, что случилось вчера Вы думаете, туда безопасно возвращаться?
Льюис пожал плечами.
Безопасно? спросил он. Откуда мне знать? Я даже не уверен, что все мои теории верны. Но думаю, что если выбрать момент, то можно подняться туда и выйти обратно, ничего не заметив, не услышав и не почувствовав. Проблема в том, чтобы определить, в какое времяэто безопасно. Возможно, мы узнаем, существует ли какая-то периодичность. Вероятно, она есть, но на выяснение потребуется время.
Что вы ожидаете найти?
Если бы я знал, мне бы не пришлось подниматься. Но у меня такое чувство, что на вашем чердаке есть нечто большее, чем кажется на первый взгляд.
Он встал.
Давайте сначала выйдем наружу, предложил он. Я хочу кое-что проверить.
Мы вышли вслед за ним. Первые признаки весны коснулись сада. Деревья хранили атмосферу полной нормальности. Я не мог представить себе, что они ускользнут, чтобы открыть другую реальность. Они пустили корни, быстро, надежно, их единственные изменения носили внутренний и сезонный характер: сбрасывание сухих листьев и распускание почек.
Льюис направился к стене дома. Он посмотрел вверх, ориентируясь на чердак, затем целеустремленно зашагал по краю здания, отсчитывая шаги.
Пятьдесят три, сказал он, повернувшись к нам лицом. Посмотрим, что мы найдем наверху.
Мы поднялись по лестнице, притихшие и молчаливые. Я уже начал подозревать, что искал Льюис. Лора держалась напряженно и все еще сердито, как будто присутствие валлийца ей чем-то угрожало. Я стал внимательно прислушиваться, словно ожидая какого-то протеста со стороны существ, чьи тайны мы пытались раскрыть. Но единственными звуками оставались наши собственные шаги и случайный скрип ступенек.
Я отпер дверь на чердак. Оглядываясь назад, поражаюсь собственной смелоститеперь я считаю это глупостьюповернуть ручку и открыть дверь. Фотографии подготовили меня к любому ужасу; в одиночку я никогда бы не набрался храбрости. Но мой фонарик высветил лестницу и больше ничего. Была только темнота и чувство ожидания. В своей старой, потрепанной одежде и со спутанными волосами они были там, невидимые, ожидая, когда мы поднимемся.
Я колебался на пороге. Оно было там, я чувствовал его, оно тянулось ко мне, как паук тянется к рваным краям своей паутины. Я посмотрел на Льюиса.
Неужели нет другого способа узнать? спросил я.
Он покачал головой.
Мы должны рискнуть, ответил он.
Ради Бога! Лора зашипела. Вы оба ведете себя как дети.
Без предупреждения она выхватила фонарик из моей руки и протиснулась мимо меня в дверной проем. Ее ноги громко стучали по голым деревянным ступеням, затем до нас донесся ее голос, приглушенный, как будто издалека.
По-моему, все в полном порядке.
Это не так, как кажется, миссис Хилленбранд, отозвался Льюис. Важно то, как все обстоит на самом деле. Мы поднимемся, но будьте готовы уйти, если появится хоть малейший признак чего-то неуместного.
Он передал мне свой фонарик и достал из сумки другой. Я пошел впереди него, мое сердце бешено колотилось, шаг за шагом, наблюдая, прислушиваясь к малейшим изменениям.
Лора ждала у окна. Чердак казался таким же, каким и всегда. Я не мог соотнести фотографии, которые показывал мне Льюис, с тем, что нас окружало. Дневной свет проникал через не зашторенное окно, приглушая свет наших фонариков. Я выключил свой. Лора уже погасила свой.
Льюис подошел к окну, не обращая внимания на Лору, и быстро повернулся к нему спиной. Теперь он шагал вперед, как и снаружи, умеренными, ровными шагами, считая их про себя. Он дошел до дальней стены.
Тридцать семь, объявил он без эмоций.
Никто ничего не сказал. Думаю, мы все понимали, что это значит. Мои руки похолодели от пота. Мне хотелось немедленно покинуть эту комнату, уйти и никогда не возвращаться. Лора стояла там, где и находилась с самого начала, у окна.
То, что мы ищем, находится за этой стеной, заявил Льюис. Он говорил спокойно, без спешки; но я мог сказать, что его самообладание помогало ему защититься от паники, которая, если ее не сдерживать, могла бы уничтожить его.
Он сильно ударил кулаком по стене. Она казалась достаточно прочной, сложенной из кирпича. Возможно, мы все-таки ошибались.
Нам нужно что-то тяжелое. Подойдет большой молоток или топор.
Вы хотите ее сломать? Я понял, что вопрос глупый, когда задал его.
Я не хочу, ответил Льюис. Но если мы собираемся выяснить причину всего этого
Я принесу что-нибудь, пообещал я. Подожди здесь.
Когда вернулся через пять минут, неся топор и тяжелую лопату из садового сарая, в комнате царило тревожное напряжение. Льюис поднял голову, когда я вошел.
Все спокойно, доложил он.
Лора фыркнула.
Он тебя надувает, Чарльз. Разве ты не видишь? Он устроил все это в своей гребаной студии.