Через три дня Оля уже совсем поправилась, пошла в школу и вновь, как и прежде, бегала по двору, ловко орудовала на кухне, управлялась со скотиной, приглядывала за малолетним братом и вообще волокла на себе весь дом. Только шрам на груди, быстро ставший бледно-розовым, и напоминал о случившемся. Но он не был никому виден Оля сразу укрыла его рубахой. Такая манера сохранится у нее на всю жизнь она всегда будет надевать закрытые платья с глухим воротом, чтобы невзначай не открылось не предназначенное для чужих глаз.
И все вроде бы стало, как и прежде. Все, да не совсем. Только Вася и заметил некоторые странности в поведении сестры, такие, что постороннему, да что там отцу скажи, он только покрутит пальцем у виска и скажет: «Что дурью маешься?» К тому же с отца что взять, не до этого ему, устает на работе. Вечером придет, пропустит стакан и завалится спать.
А вот для Васи эти изменения хоть и казались сущей мелочью, но были вполне очевидны.
Нет, внешне это была та же Оля. Сестра все так же смеялась, шутила, легко бралась за любую работу и споро выполняла ее, но только взгляд у нее стал чуть грустнее, и молчала она чаще, чем обычно, и порой столбом застывала на месте. Раньше такого за ней не водилось.
Всегда у нее в руках все горело, крутилось, вертелось, то нитка с иголкой, то вязальные спицы, то лопата или кирка, то тряпка. Она или шила, или готовила, или вязала, а в свободную минуту, если такая выпадала, тут же хваталась за любимое вышивание. А тут стоит по полчаса в задумчивости, смотрит вроде как в окно. А взгляд отсутствующий, ничего не видит. Или видит что-то свое, неведомое Окликнешь ее, встрепенется, посмотрит на тебя, но ясно, что не здесь она мыслями. Поет теперь совсем редко. Голосок у нее был хоть и слабый, но приятный и нежный. Раньше, бывало, когда работает, все поет-заливается. Теперь молчит, губы сжаты, о чем-то своем думает.
Никогда такого не было. Отец ничего этого не замечал. Конечно, где ему.
А вот Вася не на шутку испугался и все искал в сестре признаки того, что ошибся, почудилось ему, но находил только подтверждение замеченным переменам.
Играли они все реже. Раньше, бывало, то в догонялки, то в прятки, а теперь у Оли то времени, то желания нет. И вся она стала какая-то чужая и отстраненная грустит постоянно, словно томится от какой-то непонятной печали, изнывает от тяжелого груза, словно она взрослый человек, а не ребенок.
И хотел бы Васятка не думать об этом, да не мог прямо как подменили сестру. И что с этим делать, он совсем не знал, поэтому решил прежде всего дождаться матери и рассказать ей обо всем.
Мать у них была красивая и бедовая. Так говорили про Анну на деревне. Работать в колхозе да по хозяйству ей было тяжело и скучно. Не любила она деревенской жизни, потому и подалась работать на станцию, находившуюся в шести километрах от их глухой, лесной деревни. На станции работал дядя матери Михаил. Он и пристроил племянницу. Сначала мать убирала вагоны после рейса, потом помогала дежурному по станции, а потом ее прикрепили к почтовому вагону. Она стала ездить с почтой в дальние рейсы принимала на станциях «корреспонденцию» детям было не очень понятно это раскатистое слово, сортировала, сдавала в пункте назначения. Работа эта матери нравилась. Особенно нравилось ей, что на этой работе можно было приторговывать всякой всячиной. На станции у большой реки купишь рыбы вяленой или сушеной, а километров за двести от нее продашь вдвое дороже. Мужики под пиво охотно берут. Да многое можно было придумать, только поворачивайся. И люди кругом, есть с кем словом перекинуться, новости всякие послушать, как люди живут, поглядеть. И в дом чего-нибудь всегда привезти можно, даром что зарплата не больно-то большая.
Конечно, при такой жизни дома она бывала не часто, но жить в деревне она не могла и все подбивала отца продать дом и податься всей семьей на станцию.
Работу найдешь, там люди всегда требуются уговаривала она Ивана.
Но он все медлил, не решался. Ему трудно было расстаться с деревней, где он вырос, где всех знал. И мать, жившую в соседнем селе, тоже оставлять не хотелось. Она уже старенькая, ей помощь нужна.
Вот так они и жили: мать моталась по «рейсам», отец с детьми колотились по хозяйству. Деревенские не одобряли такой жизни: осуждали мать и жалели детей.
Близились холода. Брат с сестрой часто теперь ходили за хворостом, чтобы было чем топить печку: хороших дров ведь не напасешься.
Наконец ударили первые заморозки. В то утро Оля поднялась еще раньше обычного нужно было сбегать за хворостом, успеть до школы. Вчера она собрала большую охапку, да всю донести не осилила, принесла только половину. Теперь она отправилась за другой половиной. Вернулась домой в начале шестого утра. Войдя в сени, глянула на свои замерзшие красные руки и, скинув на пол вязанку, подула на ладони, пытаясь отогреть их.
И вдруг застыла в доме послышался знакомый до боли родной голос. Она затрепетала, через мгновение ворвалась на кухню и прижалась всем телом к матери статной женщине в железнодорожной форме. Иван сидел за столом уже причесанный и умытый, несмотря на ранний час.
Ну-ну, дай матери с дороги отдохнуть, почитай, вторые сутки не сплю, рассеянно погладив дочь по голове, проговорила Анна и отстранила девочку от себя. Оля отошла в сторону и уставилась на мать сияющими глазами.
Ох, какой рейс долгий да длинный был, да еще на каждой станции стояли. Один военный всю ночь пил, говорят, весь вагон перебудил, пришлось сдавать его на Тарховке в милицию, пояснила Анна.
Она презрительно подняла с пола и кинула на стол сумку, из нее посыпались сушки и упаковки с солью.
Вот, паек достала, хмыкнула она.
Иди, малая, корову выведи, распорядился Иван, дай нам посекретничать. Поди, мать столько времени не видел.
Ольга недовольно вздохнула, но послушалась. Правда, выходя, она чуть задержалась в сенях и прислушалась к разговору. Ей отчего-то стало тревожно.
Иван уставился на чуть оттопыривавшуюся, несмотря на широкую форму, рубашку, прикрывавшую живот жены.
Ты что это, Нюша, вроде как пополнела? осторожно заметил он, прихлебывая горячий чай из большой кружки.
Да, есть такое, односложно ответила Анна, что, не нравлюсь больше?
Ну почему? Наоборот.
А это что? Анна показала на жирное пятно на столе и, схватив тряпку, с ожесточением принялась оттирать его. Совсем дом оставить нельзя, приедешь обязательно что-нибудь сломаете, испортите. Тебе вообще на все наплевать, небось целыми днями водку глушишь.
Зря ты так, Нюша. Я на работу хожу. А Оля очень хорошо по хозяйству справлялась. Весь дом на ней был, нас, обоих мужиков, обстирывала, готовила, убирала. Несмотря на то, что ей восемь всего. Ну, недосмотрела за чем немного, ничего страшного.
Ах, вот как, язвительно заметила Анна, новую хозяйку себе нашел.
Зачем ты так? Про дочь-то, укоризненно заметил Иван.
Умаялась я вся, места живого нет, а он тут заливается соловьем. Днем и ночью на работе своей треклятой пропадаю, ни секунды отдыха не знаю принимаю почту, сортирую, сдаю А ты тут вольготно устроился.
Что на тебя нашло-то? Чего завелась с порога?
Да ничего. Я беременная, просто сказала Анна через небольшую паузу.
Некоторое время Иван оторопело смотрел на жену, потом пробормотал:
Да что ты? Ты не шутишь? Что это значит? Ты про ребенка скажи, как же это получилось так?
Вот так.
Не пополнела, значит? выдохнул он, как будто осененный какой-то мыслью, показывая на ее живот.
Анна угрюмо кивнула.
И и давно?
Месяца три как уже.
Как это? Это когда вы во Владивосток ездили? оторопело уточнил Иван. Что это такое? Он никак не мог собраться с мыслями.
Что-что? То! она зло сплюнула, кинула тряпку в ведро, села за стол и, обхватив голову руками, заплакала.
Что? Мой ребенок? запинаясь, проговорил Иван, не глядя в глаза жене, не смея поверить в страшное и уже зная, что это правда. От кого ребенок? еще раз тупо переспросил он.
Анна молчала, потом вдруг вскочила и зло выкрикнула:
Да уж не от тебя, забулдыга!
Как это, Нюша?
Да тебе вообще на все наплевать, чего удивляешься?
А от кого? буднично, тихим голосом, не предвещавшим ничего хорошего, проникновенно спросил Иван. Ты скажи, от кого?
Не твое дело, чуть придя в себя и слегка остыв, произнесла Анна, поднимая руки и будто загораживаясь ими.
От кого? заорал Иван и в ярости запустил чашкой, из которой только что пил чай, в стену. Она разлетелась на мелкие осколки в нескольких сантиметрах от головы Анны. Иван отшвырнул стол, как игрушку, и бросился на женщину. В этот момент на кухню ворвалась Оля и принялась с плачем оттаскивать отца от матери. Он стряхнул ее, как котенка, но отвлекся и потерял несколько секунд. Анна уже выскочила из избы и, голося, побежала по улице.
Ну вот, разом поник Иван, не дала мне проучить мамку. А у тебя теперь братик будет или сестричка. Так-то вот.
Он поднял опрокинутый стол, поставил его на место и сел, закрыв лицо ладонями.
Не надо, папочка, сидя на полу и потирая ушибленный бок, взмолилась Оля, не сердись на нее.
Слезы текли у нее по лицу, но она даже не замечала их.
Не-ет, так дело не пойдет горестно бормотал Иван, ты прости меня, касатка, что ударил, невзначай я.
И, пряча от дочери глаза, он вскочил и сам не свой выбежал из избы.
Боль скоро утихла. Под натиском каждодневных забот Олины тревоги за родителей слегка отошли на задний план, уступив место мыслям неотложным где взять перловки на суп и когда бежать в сельпо за маслом. Потом нужно было кормить Васятку обедом, после замачивать белье
К вечеру она совсем забегалась и пропустила момент, когда в дом вошел отец, покидал в мешок несколько своих вещей, рабочие инструменты и тихонько вышел.
Анна, скрывавшаяся весь день у своей подруги колхозного счетовода Людки, через некоторое время явилась домой. Мужа не было, и она вздохнула с облегчением, ничего не заподозрила. А Оля долго еще потом себя ругала, что не заметила, как ушел отец, не задержала его.
Иван не пришел ни вечером, ни на следующий день.
Ничего, погуляет, перебесится и вернется, нервно заявила Анна присмиревшим детям.
А вскоре кто-то рассказал, что отца видели в другой деревне, в доме его матери, и что он пьет.
Через пару дней состоялось небольшое семейное собрание. Говорила мать, Оля и Вася слушали, опустив глаза. Все предчувствовали, что в их жизни грядут большие перемены, только не знали хорошего от них ждать или плохого
Батька ваш свалил, значит, теперь там пить будет, так оно интереснее и проще. Залил глаза и ни о чем не думаешь, заявила мать, презрительно скривившись. Только так и объяснила она детям отсутствие мужа. И хотя Оля слышала ссору родителей своими ушами и отчасти присутствовала при ней, знала и причину ее, она промолчала.
Анна немного подождала, потом тихо и горько добавила:
Ничего, сдюжим как-нибудь. Иди, уложи брата, Олюшка. Завтра нам предстоит трудный день.
Бритва
Они зажили втроем. Иван, хоть и был непутевым, как считала Анна, но все же по хозяйственной части со своими обязанностями управлялся мог и крышу подлатать, и тяжелые доски перетащить, и дров нарубить, и вообще следил за порядком. Без мужской руки дом потихоньку приходил в упадок хотя Анна и Оля старались изо всех сил. С Васи-то что взять кроха совсем, пять с лишним лет. Но Оля, хоть и умелая, но тоже еще дитя малое, а Анна беременная.
Она уезжала теперь недалеко и ненадолго, попросила, чтобы в дальние командировки ее не отправляли все же на сердце неспокойно: двоих маленьких детей без присмотра надолго оставлять.
Вася и хотел было поговорить с матерью о сестре да понимал, ей сейчас не до того.
А Оля превратилась в настоящую тень Анны когда мать была дома, она ходила за ней следом, словно боялась, что та вдруг исчезнет или убежит куда-нибудь. Та с недоумением то и дело замечала взгляд дочери задумчивый и как будто жалеющий ее. Сначала она только диву давалась, но постепенно это стало ее раздражать, женщина начала покрикивать на Олю.
Чего вылупилась? Дел нет? Иди корову подои, кричит уже второй час, вскидывалась она на девочку.
Дочь тут же безропотно бросалась исполнять приказание и на время исчезала, но уже скоро Анна опять ловила на себе мягкий свет ее неожиданно взрослых и, казалось, все понимающих глаз.
Вася переменился не меньше сестры, только в худшую сторону принялся хулиганить и совсем отбился от рук, доставляя Оле дополнительные заботы. В отсутствие отца он как будто решил, что теперь стал главным мужчиной в семье и может не слушаться женщин.
От отупляющей работы по дому Анна становилась все более раздражительной, ни один вечер не обходился без тычка или затрещины, доставалось и дочери и сыну. Она всегда находила к чему прицепиться и по поводу чего выразить свое неудовольствие. Дети словно постоянно напоминали ей об Иване, и напоминание это было болезненным.
От внимания матери не ускользнул и тот факт, что про Олю ходят какие-то странные слухи.
Ты хоть знаешь, что люди про тебя болтают? как-то, моя посуду, спросила она у дочери.
Про многих всякое болтают, уклончиво ответила Оля. Она помогала матери вытирала полотенцем тарелки и ложки.
Да нет, такое, как про тебя, ни про кого больше не болтают, возразила Анна, пристально оглядывая девочку. Что там было, на поляне, а? Мне-то расскажи.
Так все и было, как говорят.
Не ври, закричала вдруг Анна и, не сдержавшись, наотмашь ударила дочь по лицу. Врешь, чертовка, изобью, выгоню. Ведьма ты, что ли? Говори, что было?
Ничего, мамочка, Оля отскочила от матери и начала всхлипывать, лосенок просто встал и убежал. Я очень хотела, чтобы он выздоровел. Но я не знаю, почему так произошло
Анна в досаде швырнула тарелку на стол и вышла из кухни.
Настало первое ноября. Оля потом часто вспоминала этот день и неприятно поражалась почему тогда с утра ничего не подсказало ей, что день этот несет большие неприятности, отголоски которых будут эхом доноситься сквозь годы и необратимо, хоть и незаметно, поменяют жизнь ее и всей их семьи. Все события в жизни связаны невидимыми нитями, и нити эти подчас прочнее канатов. Не разорвать их никакой силой.
Анна в этот день затеяла стирку на реку из-за холодов ходить уже было нельзя, поэтому она нагрела воды, налила ее в корыто и принялась за дело во дворе. Мало-помалу она увлеклась работой, разогрелась и не сразу заметила, как возле калитки остановился высокий плотный мужчина с рюкзаком за плечами, одетый по-городскому. Он долго наблюдал за женщиной, чему-то молодцевато усмехаясь в усы. Наконец, она почувствовала на себе его прямой нескромный взгляд, обернулась, открыла, было, рот, чтобы дать отпор охальнику, как вдруг узнала его.
Ты? Анна выронила узел мокрого белья, которое собиралась развесить на веревке, и оно упало в грязь. И непонятно было в этот момент, чего на ее лице больше тоски или радости
Ну, я. Не узнаешь? пошутил мужчина.
Да как же не узнать
Ты чего такая, сама не своя? усмехаясь, он неловко отворил калитку и вошел.
Разыскал, охнула женщина, еще не до конца веря своим глазам.
Разыскал, подтвердил мужчина, широко улыбаясь и по-хозяйски осматривая двор и хату. Или не рада, что ли, в конце концов?
Да ты что, рада я тебе, Витенька, рада, ошалело ответила Анна, как-то криво улыбнулась и всплеснула руками, я все не могу понять, не привиделось ли мне, не сон ли это
Усатый Витенька раскрыл широкие объятья и привлек к себе женщину, потом чуть отстранился, цепким взглядом оглядел фигуру Анны и сразу приметил округлившийся живот.
На сносях?
Анна опустила глаза и кивнула.
Мое дите? Ну, пойдем в хату, поговорим.
В доме гость сразу заполнил все пространство голосом, руками, телом и размашистыми движениями, комната сразу как будто стала меньше. Он много говорил и много ел. Казалось, он находился везде одновременно, от него нельзя было укрыться ни в одном уголке сразу ставшего тесным дома. Даже выгоревший, видавший виды вещмешок, который он поставил у ног, издавал резкий неприятный запах.
Это солярка, нравоучительно пояснил он Васе, с любопытством приглядывавшемуся к гостю и его поклаже. Я же говорил, что приеду. Разыщу тебя и приеду. Чего тебе, думаю, с твоим пьяницей вековать? А тут, оказывается, он и бросил тебя, кстати.