Саша ВиленскийТридцать шестой
В этой на редкость увлекательной книге не знаешь, чему больше удивляться, воображению автора или той достоверности, с которой все написано.
Прекрасное чтение!
Игорь Губерман
Жанр произведения: фантастика / мистика / мелодрама / философская притча
Структура произведения: роман.
Время и место основного действия: наши дни, Израиль, Хорватия, Италия.
Время и место исторических событий: средневековая Германия, Древний Египет, США XIX века, Украина времен восстания Богдана Хмельницкого и Второй мировой войны.
Он не верит в теории заговора.
но верит в то, что этот мир управляем.
Он занимается телевизионными новостями,
но терпеть не может политику.
Он бросил курить сразу,
окончательно и бесповоротно,
но не способен сидеть на диете.
Он руководит большим коллективом,
но боится мышей. До дрожи.
Он родился 56 лет назад, начал:
читать51 год назад,
писать48 лет назад,
снимать кино30 лет назад,
переселился в Тель-Авив21 год назад.
ЧАСТЬ I
Я так хлопнул дверью, что вылетела кукушка из старых часов, и пока торопливо бежал вниз по лестнице, слышал, как она, бедная, орала. Совершенно бессмысленное, кстати, занятиеуходя из дома, хлопать дверью. Но иногда помогает, вроде как последнее слово осталось за тобой.
На прощанье я еще изо всей силы треснул и дверью подъезда и вот только тут осознал плачевность своего положения.
Гордый и психанувший, я обнаружил себя в полдвенадцатого ночи стоящим на улице в дурацких шортах, старой вытянутой майке и домашних шлепанцах, которые когда-то назывались вьетнамками. Такая хрень с перепонкой, зажатой между пальцами ноги.
Кошелек с какими-никакими, а деньгами, кредитной карточкой, удостоверением личности, правами и прочими необходимыми гражданину вещами остался наверху, в квартире.
Мобильный телефонтоже.
Ключи от квартиры и машинытам, откуда я вылетел, хлопнув дверью.
В общем, такое ощущение, что я голый. И полностью беспомощный.
Мелькнула высокопарная философская мысль о беззащитности современного человека, оставшегося без благ цивилизации, и тут же исчезла под напором простого, животного желания курить. Но и сигареты с зажигалкой остались там же, где и все остальное.
Итак, одиннадцать тридцать, середина рабочей недели, город-спутник Большого Тель-Авиваи посреди всего этого одинокийну да, уже одинокий, лысеющий и полнеющий мужчина средних лет, без денег, без каких-либо документов, а теперь еще и без определенного места жительства.
Мило.
Ну что ж, вспомнил я любимую фразу, проблемы будем решать по мере их поступления.
Проблема номер одинкурить. Вредная привычка. Но помогает сосредоточиться или как минимум обмануть самого себя, мол, я не курю, ясосредотачиваюсь. О том, где буду ночевать, я старался не думать.
Вышел на бульвар, прошелся вдоль деревьев и расставленных под ними скамеек в надежде, что там-то уж точно есть кто-нибудь, у кого можно стрельнуть сигаретку. И верно, метров через сто обнаружилась женская фигура. И не просто фигура, а фигура с дымящейся сигаретой в руке: в свете уличного фонаря был отчетливо виден завивающийся вверх дымок.
Я убыстрил шаг, приблизился к ней и обнаружил миловидное существо лет двадцати с хвостиком (какой этот хвостик, разобрать в слабом свете лампы было трудно), по видуточно из соотечественниц. Как-то неуловимо всегда видно: «наш» перед тобой или местный.
Эта была точно из наших. Таких блондинок местных не бывает. Вернее, бывает, но очень редко, и опять жеиз наших. Да и те в основном крашеные.
Извините, пожалуйста, у вас сигаретки не найдется?
Она подняла голову и посмотрела на меня. Точно наша, не ошибся.
Улыбнулась:
Конечно.
Получив желаемое, я замялся, и она, опять совершенно точно поняв причину, хмыкнула и протянула зажигалку.
Потом каким-то неуловимым движением подвинулась на скамье, словно приглашая присесть. Все-таки женщины это умеют: не сказав ни слова, практически ничего не сделав, дать тебе понять, что происходит и какие действия ты просто обязан предпринять. Я послушно сел рядом. Помолчали.
Из дому выгнали? неожиданно спросила она.
He-а, сам ушел.
А чего?
Вот это «чего» ее сразу выдало. Тут же вспомнилась вычитанная где-то фраза: «Я простая девка, Майкл, с темным прошлым и круглыми пятками». Действительно, нормальная простая девчонка, не знаю, как с прошлым, а пятки у нее и в самом деле были круглыми. Она как-то так удачно болтала ногами, что их подробно было видно даже в ночном свете фонаря. Хорошие ноги, кстати.
В общем, если мне и надо было выговориться, то это не худший вариант. Изливать душу смазливым девушкамоно завсегда приятно, даже если саму ситуацию приятной не назовешь.
Понимаешь, я перешел на «ты». Ну и что, она, может, мне в дочери годится. Жена моя привела вечером некоего Ави и объявила, что с сегодняшнего дня ее мужем будет он, а не я. Вроде они уже полгода как вместе. Я, оказывается, хронический неудачник, неумеха, а Авикаблан, он может обеспечить семью, в отличие от меня, который не умеет зарабатывать и вообще ничего не умеет.
Дети у вас есть?
Нет. Так получилось. Вернее, не получилось. Теперь у этих любовь, хотят пожениться, вот только мешает, что она уже немножко замужем. За мной. Поэтому сию преграду необходимо устранить.
А ты чего?
Опять это «чего». Впрочем, даже симпатично.
Да ничего. Обрадовался.
Нет, я понимаю, что это ужасно обидно. Но делать-то что думаешь?
Хороший вопрос! Даже отличный вопрос! Я уже минут пятнадцать как над ним размышляю, прямо с того момента, как узнал.
Ой, слушай, она вдруг рассердилась, я тебя за язык не тянула, ты сам рассказал, а теперь на меня же и злишься. Понятно, что ты на измене весь. Прозвучало это двусмысленно. Но ведь надо же что-то делать? У этого каблана, что, квартиры нет, что она его к тебе привела?
Вроде есть, я как-то не задумывался над этим вопросом.
Ну так и чего ты выскочил? Это их надо было поганой метлой гнать обоих. Квартира теперь вся твоя, а она пусть идет к своему Ави. Он каблан, он себе еще построит.
Все-таки вы, женщины, существа редкостной практичности! Мне это даже в голову не пришло.
Вот и все. Так что спокойно иди домой и гони их в шею.
Она откинулась на скамейке и забросила руки за голову. Обнаружилось, что у нее не только ноги красивые. Грудь тоже. То, что она была без лифчика, сразу стало понятно. Забавно, что даже в таком состоянии я способен замечать эти вещи.
Все бы хорошо, но ключа у меня нет.
Позвони, они откроют.
Это вряд ли. Я там ей сказал кое-что, онамне, яопять ей, в общем или они уже к нему уехали, или не откроют. Да не, не пойду я, это ж получается, как побитая собака: трахай мою жену, Авичка, только дай мне в моей кроватке поспать! Нет.
Ну, как знаешь. Она поглядела на меня со странным выражением, мне хотелось бы думать, что это было уважение, но не уверен. И где ты теперь ночевать собрался?
Не знаю. На скамейке вот.
Ладно, не глупи. Пошли, сегодня у меня переночуешь, дальше видно будет. Утро вечера мудренее.
Она решительно встала. Теперь пришлось глядеть на нее снизу вверх.
Слушай, но неудобно же
Неудобно, знаешь, что? Она улыбнулась. Да ладно, я одна живу, не бойся. Грабить тебя не буду, что с тебя взять? Даже сигарет нет.
А не боишься вот так, незнакомого человека, с улицы?..
Чего бояться-то? Изнасилования, что ли? Так я сама кого хочешь изнасилую. На маньяка ты не похож, на серийного убийцутоже. Максимум получишь сковородкой по голове, а ногой по яйцам, на этом все и кончится.
Ух ты, какая грозная!
Ага, такая. Пошли? Тут рядом.
Давай хотя бы познакомимся. Тебя как зовут?
Наташа. А тебя?
Саша. Очень приятно.
Съемная квартира. Девичья такая. Крохотная комнатка, типа «салон». Плоский телевизор, диванчик-тройничок, журнальный столик, раскрытый лэптоп, забытая чашка с засохшими чайными разводами (тоже мне, хозяйка), раскиданные бумаги какие-то.
Вторая комнатаогромная спальня, раза в два больше салона. Разбросанные девчачьи причиндалы, у зеркала набор чего-то косметического, полуоткрытая дверь платяного шкафа. Для полноты картины не хватало только постоянно мяукающего котенкаи все, стандартный набор «одинокая девушка-студентка». Даже имяНаташаиз того же набора.
Я прикинул, что спать мне придется на этом самом тройничке. Это нормально, росточку я небольшого, так что умещусь.
Она вышла из душа, замотанная в полотенце, прошлепала быстренько босыми ногами в спальню, крикнула оттуда:
Выпить хочешь?
Конечно, хочу. Вот это она молодец, выпивка мне сейчас была бы прямо как лекарство.
Иди сюда.
«Она что, спиртное в спальне держит?»подумал я. И это, собственно, было последнее, о чем я подумал. Дальше думать было не надо.
Мы с трудом угомонились где-то под утро. Судя по тому, что соседи в какой-то момент включили музыкуда погромче! мы их сильно достали своими воплями, охами и стонами, тем более что кровать, как и мы, оказалась на редкость шумной, тоже стонала и охала всеми своими частями, правда часто невпопад.
«Давненько у меня такого не было», подумал я в полудреме и вдруг психанул, отчего сон почти прошел. Полгода где-то и не было.
Почему-то захотелось плакать, но лучше было заставить себя поспать. «Не пойду завтра на работу, у меня личная трагедия!»злобно решил я и сладостно провалился в сон.
На запах свежесваренного кофе я шел, как зомби. Здесь, в Израиле, пьют или растворимый, который ничем не пахнет, или «боц»не сваренный, а заваренный крутым кипятком кофе. Но и он пахнет не так, как настоящий.
А пахло именно настоящим.
Он и был настоящим, свежесваренным, с шапочкой пенки, что еще не успела осесть и православным куполом возвышалась над небольшой джезвой. Пахло умопомрачительно. Забытым знакомым запахом. И это было как раз то, что мне надо было сейчас больше всего.
Наташа сидела на подоконнике (в старых домах на южной окраине Тель-Авива еще сохранились подоконники), как-то хитро сплетя ноги косичкой. Меня всегда забавляло это женское умение так переплетать ноги, не для удобства, а чтоб подчеркнуть их стройность и красоту.
Плеснуть тебе коньячку в кофе?
Давай! И это тоже было то, что мне сейчас было ох как надо.
Соскочила, налила мне кофе в стеклянный стакан (Правильно! отметил я. В стеклянном сосуде кофе вкуснее!), плеснула в него из пузатой бутылки и снова забралась на подоконник.
Сейчас будет то, что Тарантино в «Криминальном чтиве» назвал uncomfortable silence (неловким молчанием). Смотреть друг на друга после ночных этюдов было не очень удобно (это я так думал, что ей неудобно, мне-то что, мне, наоборот, очень даже удобно и приятно), при этом нужно о чем-то говорить, а о чем говорить с человеком, с которым у тебя нет ничего общего, кроме случившегося обмена жидкостями? Правда, надо отметить, что обмен прошел весьма удачно, в теле было пусто, я бы даже сказал, звонко, а так бывает только после хорошего секса.
Я отхлебнул кофе, посмаковал послевкусие, когда аромат кофе постепенно вытесняется ароматом спиртного, и поднял глаза на Наташу.
Какое, к богам, «неловкое молчание»! Она внимательно смотрела на меня, а увидев, что и я перевел на нее взгляд, очень серьезно вздохнула и произнесла ненавистную всем мужчинам фразу:
Нам надо поговорить.
Мне стало нехорошо. Я от одной женщины вчера уже слышал такую же фразу, кончилось это, мягко говоря, не совсем приятными вещами. Я вообще не понимаю этой женской страсти к «поговорить». Ну зачем? Что плохого в том, что мы просто и весело потрахались? А теперь начнется: я не такая, я не хочу, чтобы ты что-нибудь обо мне подумал, я тебя просто пожалела И все испортит. Или еще хуже: ты знаешь, мне было так здорово, так хорошо, но ты, наверное, сейчас думаешь совсем о другом, я не такая, давай попробуем И все станет еще хуже.
Ну почему, почему они так обожают все это проговаривать?! Неужели нельзя просто помолчать, сделать вид, что это так естественно, потом мило попрощаться и на этом закончить? Почему надо непременно все испортить? Тем более что меня и в самом деле занимал теперь совершенно другой вопрос: где я буду жить и что мне теперь делать?
Но правила игры есть правила игры, и я, сделав глупое лицо, спросил:
О чем? Идиот, правда? Как будто не понятно, о чем.
Она спрыгнула с подоконника, села на табурет, подперла щеку рукой и, глядя мне прямо в глаза, спросила неожиданное:
Ты когда-нибудь слышал о тридцати шести праведниках?
Я глотнул кофе и, не рассчитав, больно обжег язык.
Это что-то из иудаизма, да?
Да.
В самых общих чертах.
Конкретночто ты слышал?
А почему тебя это интересует?
Пожалуйста, не отвечай вопросом на вопрос. Что ты знаешь о тридцати шести праведниках? Это важно.
Я напрягся и вспомнил рассказ Борхеса.
На земле всегда живут тридцать шесть праведников. Кажется, их называют ламед-вавники. О них никто не знает, и они друг о друге не знают, но мир существует исключительно благодаря ним. Если один из них умирает, то его место сразу занимает другой, как правило, ребенок из простой, бедной семьи. Как-то так. А что?
Это все, что ты знаешь?
Да.
Наташа улыбнулась:
Не много. Ну, слушай. Только не перебивай, это действительно очень важно. Ты правильно сказал: мир держится на тридцати шести праведниках. Их число неизменно, постоянно, его мистическую составляющую я тебе раскрывать не буду, ты все равно не поймешь. Да не обижайся ты, не в тебе дело.
А я и не обижаюсь.
Обижаешься, мол, я тебя дураком назвала. А это не так. Чтобы понять это, нужно с трех лет учить Тору, а после сороканачать изучать каббалу. Настоящую, а не ту, что впаривают артистам и художникам под видом тайного еврейского учения. Оно, естественно, никакое не «тайное», но если четыре десятка лет досконально и кропотливо не изучать первоисточники, то ты ни фига в этом не поймешь. Как нельзя сразу же начать заниматься квантовой физикой, не порешав для начала задачки из Перышкина.
Я хмыкнул. Она тоже улыбнулась:
Естественно, это не твоя вина, что ты не учил с трех лет Тору.
А ты учила?
Мне не надо, ответила она серьезно. Так вот, если упростить смысл этого понятия, «тридцать шесть праведников», и попробовать воспринять его как фундамент, основу существующего порядка вещей, то тогда станет ясно, что порядок этот очень хрупкий, нестабильный, требующий постоянной поддержки и заботы. В том числе и о самих праведниках, потому что их не может быть ни тридцать пять, ни тридцать семь. Только тридцать шесть. Сам посуди, легко ли миру? В нем семь миллиардов людей, которые стоят на плечах тридцати шести. Такую пирамиду в цирке представить с ума можно сойти.
Ну да, с ума сойти можно было очень легко.
Когда смазливая блондинка изрекает нечто подобное, то возникает весьма сюрреалистическое ощущение. Нельзя сказать, что я большой знаток иудаизма и вообще религий, но все это, конечно, крайне любопытно, ага. Интересно, когда об этом рассказывает бородатый раввин в лапсердаке и шляпе, но когда такое симпатичное существо с голыми ногами и торчащими под футболкой сосками! Сюр. Чистый сюр.
Але! Она пощелкала перед моим носом пальцами, словно психиатр. Ты со мной?! Я ж сказала, что это важно. Повторю еще раз для особо одаренных и внимательных: система хрупкая, равновесие шаткое, поэтому иногда случается сбой. Например, один из праведников еще не умер, а другой уже родился. Но тридцать семь, как мы знаем, их быть не может.
Любопытно! И что делают? Одного убивают? О ужас!
Не совсем. Она пропустила мимо ушей мое ерничанье. Но в принципе, можно сказать, убивают. Он просто перестает быть праведником и становится самым обычным человеком. А это, как ты понимаешь, совсем не то, что быть праведником, на котором держится мир.
Понятно. Печально, конечно, но такова жизнь. А как он самзнает об этом?
Да. Если рождается новый праведник, а такое происходило уже несколько раз на протяжении истории, то одному из тридцати шести открывают, что отныне мир на нем больше не держится. Но ему это компенсируют.