Тридцать шестой - Н. Бакторн 10 стр.

Тщательно собрав все крошки, завернув их в тряпицу, Иларион набрал воды в свою легионерскую баклажку и решительно встал:

 Ну, брат Прокл, не буду вам со старцем мешать. Мне еще с ним много и долго беседовать, если это можно назвать беседой, времени у меня немерено. А тебе, пожалуй, стоит поторопиться.

 С чего это мне надо торопиться?  удивился Прокл.

 Смертный ты,  просто сказал Иларион и, не дожидаясь естественного вопроса, зашагал вниз, внезапно исчезнув среди скал.

Почти сразу же из пещеры выполз Антоний:

 Ушел?

 Ушел.

 Ну и слава Богу. Надоел.

Антоний устроился на камнях поудобнее, задрал голову к солнцу, неожиданно улыбнулся беззубым ртом:

 Погода хорошая. Не жарко.

 Да,  осторожно поддержал разговор Прокл.  Хорошая

 Чего хотел-то?  добродушно спросил отшельник.

 Да как жить дальше, хотел спросить. Я не знаю. Запутался.

 А чего тут знать? Что, старые друзья обманули, служат мамоне и власти земной вместо власти небесной? Ну так это нормально. А чего ты ждал, что все прямо такие подвижники окажутся и подвиги веры будут совершать? Нет, конечно. Это удел избранных. А человек слаб и грешен. И не просто слаб и грешен, а очень хочет быть и слабым, и грешным. Зато потом как сладко-то грехи замаливать да утверждать, что благодать на себе почувствовал, очистился, мол.

 С ними понятно. А мне как быть?

 А ты чего хочешь?

 Служить Ему хочу. Как и ты.

 Так и служи, кто мешает-то?

 Мир мешает. Люди мешают. Слабость моя мешает. Не знаю я.

 Уйди из мира. В миру и я не смог бы. А таккрасота. Хлеб есть, мало, но мне хватает. Вода есть, слава Всевышнему. Укрытие в непогоду есть, славное такое, летом прохладно, зимой тепло. А лишнего мне не надо. Мне необходимого достаточно. И ничто мыслям не мешает. Кроме этого болтуна, вот же навязался на мою голову!

Прокл немного подумал и решился.

 А мне можно с тобой остаться?

 Нет. Нельзя.

 Почему?

 Потому что тылишнее. А мне его не надо. Там, где больше одного, начинаются отношения. Мне же отношений с Создателем хватает с лихвой, людских отношений не нужно.

 А как же Иларион?  ревниво спросил Прокл.

 И он мне не нужен, не знаю, как прогнать. Прилип, собака, не оторвешь. Как только ни гнал, чем ни забрасывал, как ни унижал, ни обижалсидит на камне, что твой гнойный чирей на заднице. А ведь он знаешь кто?

 Кто?

 Посланник.

 Чей?  спросил, холодея, Прокл, хотя ответ он уже знал.

 Врага рода человеческого. Для искушения мне послан под видом спасения. Думает, мол, поддамся на посулы да и пропаду душой. Но не на такого напал.

Прокл подумал про себя, что старик, похоже, от одиночества немного того Головой бедствует. Но оно и не удивительно: свихнешься от такой жизни, годами ведь один, десятилетиями даже. Тут родного отца за нечистого примешь.

 Ну так что ж мне делать-то? Посоветуй, авва.

Антоний встрепенулся:

 Авва, говоришь? Так вот тебе и ответ! Иди, Прокл, найди себе пещеру, вот как я, селись там, молись да трудись. А будут приходить к тебе такие, как ты, пытливые да с пути сбившиеся, ты их, как я, не гони, ты не я, тебе общение нужно. Будь для них аввой, учителем, наставником. Мудрости и пытливости в отшельничестве приобретешь, помощников и учеников найдешь, онибратья, тыих отец. Но не папа, аавва. А? И назови себя звучно как-нибудь. Скажем, авва Пантелевон.

Прокл задумался. Ничего, вроде красиво. И идея неплохая, честное слою, неплохая. Вот только

 А справлюсь ли?

 Если будешь думать, что не справишься,  то и не справишься, конечно. Не выдумывай ничего, главное. Будь прям и честен. А в остальном Он поможет.

Антоний слез с камешка, почесался.

 А теперьступай, мне молиться пора, а ты мешаешь.

И скрылся в пещере.

 Хлеба возьми на дорогу, мы себе еще накрутим,  гулко прозвучало изнутри.

«Мы!  ревниво подумал Прокл.  Значит, не так уж он от этого Илариона и избавиться хочет!» Но хлеб взял да воды в тыковку набрал, напившись на дорожку до ломоты в зубах и туго натянутого живота.

У спуска в долину увидел Илариона, шедшего ему навстречу.

 Ну, набрался мудрости?  насмешливо спросил тот.

Прокл посмотрел на него исподлобья:

 Набрался. И именно мудрости.

 Вот видишь, как здорово!  улыбнулся Иларион. Искренне улыбнулся, без усмешки.  Удачи, авва Пантелевон!

«Откуда он знает?»мелькнуло в голове у Прокла, но он постарался поскорее забыть эту мысль. То, что он оставил позади, его больше не интересовало. Теперь нужно было идти вперед.

* * *

 Н-да,  только и протянул я.  Если все это правда

 Все это правда,  перебила она меня.

 Но тогда все гораздо хуже, чем я себе представлял. Похоже, ты все-таки демон и охотишься за моей душой.

 Дался тебе этот демон!  Странно, но она, похоже, начинала злиться. Разве демоны злятся, не говоря уж об ангелах? Им известны человеческие чувства?

 И чувства эти не человеческие, а всеобщие,  в сердцах ответила Натаниэла на мои мысли.  Ведь говорили же, что нет никакой принципиальной разницы, и все, что тебе нужно делать, этожелать. Я уже сама откорректирую, что исполнять, а чтонет.

 Вот спасибо!  я шутовски поклонился ей в пояс.  Вот обрадовала, матушка-благодетельница! Всю жизнь бабы из меня жилы тянут, решая за меня, что мне нужно делать, а чтонет, теперь и ангелы с демонами подтянулись. Какая удача!

Она неожиданно рассмеялась:

 Да ладно тебе! Ты еще ничего, нормальный. Знаешь, сколько иногда приходится биться, чтобы человек тебе поверил? Вон с Антонием вообще ничего не получилось.

 Какая поучительная история!

 А ты зря ехидничаешь. Действительно поучительная.  И она стала читать нараспев, как дьякон:«Имеющий уши да слы-ы-ышит!..»

 Имею уши, имею,  рассмеялся я.  А знаешь, что самое интересное? Оказывается, от твоих благодеяний можно отказаться. И остаться при этом точно таким же праведником.

 Ну, что точно таким же, это ты загнул. Если тебе позарез необходимо запереться в пещере и оттуда кидаться в гостей всякой пакостьютогда да, конечно. Но простая и неопровержимая логика говорит о том, что нужно быть полным идиотом, чтобы отказаться от неограниченных возможностей во имя говнометания. Вот сам подумай, неужели тебе не хотелось бы гарантированно исполнять свои желания?

 Да нет, соблазнительно, конечно. Зато теперь я знаю, что у меня просто есть такая возможностьотказаться.

Она пожала плечами:

 Да лишь бы на здоровье было. Хочешь отказатьсяотказывайся. Только сперва подумай: зачем? Во имя чего ты отказываешься от того, о чем мечтают все,  от исполнения желаний?

 Неважно. Важен сам факт выбора.

 Ну да. Мы так любим выбор, это что-то! Нам обязательно нужен выбор, чтобы выбрать именно то, что мы хотели выбрать с самого начала, а не то, чего мы ни в коем случае выбирать не хотели. Но выборважен.

 Ты зря издеваешься.

 Я? Ни за что!  Она явно издевалась.  А теперь, когда ты понял, что у тебя есть выбор и ты можешь отказаться от моих назойливых благодеяний, что ты, друг мой Александр, желаешь пожелать?

 Ну да, осталось только пожелать. А желать-то, я смотрю, много чего нельзя.

 Наоборот. Нельзя очень немного, а вот то, что разрешено, практически безгранично.

 То есть если я сейчас пожелаю стать всемирно известным оперным певцом, то я им стану, несмотря на отсутствие слуха и голоса?

 Непременно. Причем все будут считать, что у тебя абсолютный слух и потрясающий голос.

 Серьезно?

 Конечно. Ты даже не представляешь, до какой степени это просто.

 Значит, я могу завтра взять билет до Милана и явиться на прослушивание в Ла Скала?

 Легко!

Она переменила позу. Разговор ей был явно скучен, но виду она не подавала. Вернее, подавала, но незаметно. Вернее, заметно, но ровно настолько, насколько нужно было, чтобы я это заметил и подумал именно так, как подумал. В общем, я запутался.

 Но ведь тогда это буду не я гениальный певец, а просто исполнится мое желание?

 Юноша, вы определитесь, чего вы хотите: иметь оглушительный успех или заслужить этот успех? Я могу сделать и то и другое. Нет проблем. Один разочарованный в жизни сорокалетний мужчина неожиданно приходит на прослушивание в консерваторию, и все понимают, что это самородок. Но каждый самородок надо огранить, чтобы превратить его в драгоценность, поэтому ты, как честный человек, начинаешь брать уроки вокала, сценического движения, долго и упорно идешь к намеченной цели, преодолевая препятствия. И к шестидесяти годам, вдоволь наскитавшись по провинциальным задворкам театров мира, ты прибываешь в Ла Скала и получаешь офигительную минуту славы. А то и две. Но тебе уже будет неинтересно, к цели надо идти с юности, а не под шестьдесят. Взрослые, умудренные опытом люди предпочитают получать, а не добиваться. Они уже много чего в жизни стремились добиться, слишком многим жертвовали по дороге к цели, и теперь у них просто нет сил на подвиги. Им бы получить тихонько, да и все. Но можно и так. Как скажешь, хозяин.

«Интересно,  подумал я,  а если бы я был не умудренным опытом сорокалетним мужчиной, а юным дарованием, что бы я выбрал?»

 Да как и все,  по привычке, страшно меня раздражавшей, вслух ответила Наташа.  Захотел бы славы, богатства, ослепительно яркой жизни, любви народной вкупе с любовью женской и прочего, чем все бредят в молодости. А потом сильно раскаивался бы. Были случаи. Но происходило и обратное, когда из-за дурацких случайностей все это великолепие рассыпалось в прах. Только это совсем другая тема. Расскажу как-нибудь.

Да мне, собственно, ничего надо не было. Во всяком случае, в данный момент. Я вообще не был уверен, что мне хоть что-то надо. Но злорадно хотелось проверить ее, что называется, на вшивость. Деньги на счетуштука хорошая, но этого, сами понимаете, как-то маловато, чтобы поверить в сверхъестественное.

 А ты можешь прямо сейчас сообразить мне бутылочку холодненького пивка?

Она рассмеялась, открыла дверцу холодильника и достала запотевшую бутылку. Все, как я любил,  ледяное пиво в стеклянной бутылке.

 Да ну,  разочарованно протянул я.  Просто у тебя в холодильнике уже стояло пиво!

 Но теперь скажи, что это не чудо!  весело воскликнула Натаниэла.

За окном начало светать.

Нежный такой рассвет, робкий. Стало слышно разгульное чириканье каких-то птиц, доносились первые звуки утра: гудение автомобилей, лязгание открывающихся железных ставен продуктовых лавок, громкие голоса хозяев, соседей, перекрикивающихся друг с другом, лай собак во дворахобычное утро обычного микрорайона обычного израильского города. Натужно гудя, проехал первый автобусзначит, скоро шесть.

Спать не хотелось совсем. Какой уж тут сон при таких-то делах.

Я подошел к окну и посмотрел на улицу. Внизу, на парковке, тотчас бросился в глаза криво поставленный «мерседес», занявший сразу две стоянки. «Вот мудак»,  подумал я и обернулся к ней.

 Слышь, Наташ!  Она по-прежнему сидела, завернувшись в простынку, но уже покачивая одной ногой, закинутой на другую.  А если я попрошу крутую тачку? Типа «мерседеса»?

Она мотнула головой в сторону стола: там лежал фирменный пластиковый ключ, который ни с каким другим не спутаешь. «Мерседес». Надо же. Откуда?

 Во дворе стоит,  сказала она.  Ты припарковал его, как мудак.

Мне стало не по себе.

 А если я хочу не «мерс», a BMW?

 Значит, ты, как мудак, припарковал BMW.

Я выглянул в окно. Занимая сразу две парковки, внизу криво стоял здоровенный автомобиль, судя по всему, седьмой серии.

Я перевел взгляд на стол. Там лежали ключи с фирменным бело-синим значком. И мне опять стало очень страшно. Очень.

А Наташа весело спросила:

 Ну что, для начала будем становиться богачами, а, Монте-Кристо?

ЧАСТЬ II

Иногда я готов ее убить.

Ну, это только так говорится«готов убить», на самом деле это очень непросто. Наверное, не просто, никогда не пробовал. Единственное убийство, на которое я способен,  это комары и тараканы. Да и то не всегда.

Но часто мне кажется, что я так ненавижу эту Натаниэлу, что готов ее убить.

Эту или этого? У ангелов нет пола. А у демонов? С кем я спал-то?

При этом она совершенно очаровательна, тело ее безупречно, и на нее оборачиваются на улице и мужчины и женщины. Сексуальность, которую она ежесекундно источает,  дьявольская. Или ангельская?

Вот и сейчас я как завороженный смотрю на нее. А она, подтянув колено к подбородку, очень сосредоточенно, тонкими точными мазками покрывает лаком ногти на ногах. Сопит от сосредоточенности, как настоящая женщина вся поглощена этим занятием, потому что у настоящей женщины любые проблемы могут подождать пару минут, пока сохнет лак.

Голень упруго прижата к тонкому бедру, плоский животик беззащитно выглядывает из-под задравшейся застиранной майки, которую она почему-то обожает и таскает за собой по самым роскошным отелям мира. Грудь, расплющенная сильным бедром, все равно невыносимо красива и притягательна, особенно когда Натаниэла откидывается немного назад, чтобы полюбоваться красотой лакированных ноготков, и становится видно, как облегающе приподнимается ткань.

Я смотрю на нее и, кажется, должен бы чувствовать некое волнение, но не чувствую. Привык, наверное. Мы уже несколько лет таскаемся с ней по миру, и я постепенно начинаю понимать пошловатую истину пошловатой поговорки: «Не в деньгах счастье». Ну да. Деньги дают внешний комфорт, без которого невозможен комфорт внутренний, но внутри-то мы остаемся самими собой. Мне до сих пор неудобно давать чаевые белл-бою, мне неловко, когда вокруг роится обслуга, мне все время кажется, что сам я справлюсь лучше и быстрее, чего людей беспокоить. Неистощимый объект для Наташиных язвительных подколок. Она в этом как рыба в воде, словно всю жизнь была спутницей миллионера.

Деньги кажутся решением всех проблем только безденежным людям. Но понимаешь это только тогда, когда становишься владельцем большого капитала. Очень большого.

Я как-то спросил Наташку, сколько же у меня денег, она посмотрела на меня как на больного и дала вполне логичный ответ:

 Вот сколько надостолько и есть.

Три года назад мы отправились в кругосветное путешествие. Мне казалось, что это самый лучший выходуехать из страны, посмотреть мир, побывать там, где ты никогда бы не мог побывать. Это ж здоровоплюнуть на все и наконец-то пожить для себя. Мечта любого человека.

Но, как всегда, реальность оказалась несколько иной, чем представлялась нищему репатрианту из России.

Ну, уехали. Посмотрели (а как еще назвать то, чем занимаются туристы?) город-другой, а дальше все начало сливаться в сплошной поток невнятных воспоминаний и смутных ощущений. Еще один кафедральный собор, еще один королевский дворец, еще одна смена гвардейского караула, еще одна опера,  но спроси меня, чем отличается «Риголетто» в Венской опере от него же в Ла Скала,  я понятия не имею. Помню, что перед посещением оперы Наташка таскала меня по магазинам, потому что надо было «одеться прилично». Мы за совершенно безумные деньги купили какое-то подобие смокинга, при этом сидел он на мне отвратительно, как вообще все пиджаки. Фигура у меня под них не приспособлена, выгляжу портовым грузчиком, которого переодели в матроску, отобранную у мальчика из приличной семьи.

Зато Наташка купила себе «сногсшибательное», как она уверяла, платье и какие-то немыслимые ожерелья. Неважно, ангел или демон, но как только он принимает женское обличье