Перед тем, как Федор и его новый партнер покинули место преступления, Федор посмотрел в глаза убитого им человека.
«В остекленевших глазах застыл отчаянный крик», вспомнил он литературный штамп, принадлежащий не одному, а сотням авторов детективов и триллеров, и усмехнулся. Он первый раз смотрел в глаза того, кто только что расстался со своею земною жизнью и, несмотря на отсутствие предшествовавшего опыта, сразу же догадался о лжи.
«Нет, подумал он, глаза у мертвых не такие. Онигрязные. В них нет выражения. Оноисчезло. В них не таятся ни страх, ни боль, ни радость, ни любовь. Все эти чувствабессомненный, неотъемлемый атрибут жизни, иногда угасающей, но жизни, и остаются живыми. А у мертвых другие глаза: мутные, шершавые, наполненные илом».
И они ушли.
* * *
Прошлое: 19941999.
Осторожный и нежадный, предпочитающий оставаться в тени, он не раздражал. Его амбиции были удовлетворены. Определенная доля материальной независимости и комфорт, и время, которое он посвящал самому себе, вот что стало его вознаграждением. Идостаточно? А время? Он не пытался его обогнать, обмануть. Время всегда выигрывает, знал он точно. Будущее? Оно не существует, потому что не забежать вперед. А с чем сравнить настоящее? С будущим, которое только что стало прошлым. Нет, время не обогнать, оно и есть самый быстрый спринтер.
Почему ты не занял место тобою убиенного Аркадия? спросил его однажды Кромвель.
Заместителейне убивают! Президентов, директоров, председателей, генералов, одним словом, начальников, но не вице экс замов. Они, заместители различного рода, остаются здоровы и живы, и пользуются своим положением, подкрепленным умом, властью и деньгами, себе во благо, не задумываясь, ответил Федор. У меня хватает ума. За моей спинойденьги. Властьпроизводное.
И ты успешно защищаешь интересы этих категорий: чужих денег и своего ума, прозябая здесь? В провинции?
В родном городке! ответил Федор, сделав акцент на прилагательном, и Кромвель не понял, ерничает ли он, говорит ли он серьезно.
Хм!
Я хотел избавиться от унизительной роли мальчика на побегушках: Федя, голубчик, приготовь-ка, кофейку. Теперь эту роль поручили другому.
Всего лишь! А сам-то веришь? усмехнулся Кромвель.
Он этим словам не поверил. Они не совпадали ни с поступками того, кто их произнес, ни с его собственным мировоззрением, но, найдя в высказываниях Федора некое рациональное зерно, он продолжал допытываться:
Сам-то ты веришь в то, в чем пытаешься убедить меня, а, Федя?
Да, уверенно ответил Федор.
А власть? Да разве она тебе не желанна? Разве тебе не хочется трахнуть её? Как бабу, а?
Властьобоюдоострое лезвие, которое сечет подданных, нов неосторожном обращении с ним калечит и «обладателя ея»! Я желаю независимости.
Независимости? Недостижимая цель. Нет её. Не бывает.
Бывает, вежливо и рассудительно возразил Федор. Безусловно, относительная!
Независимостьэто война. Перманентная. Без победителя. Как и всякую войну, проигравший еёеё ненавидит, а выигравшийпосле краткого периода наслаждения пресыщается победой, наскучившись.
Нет, желание независимости возобновляется, как желание есть и спать, и потомуоно не может наскучить.
Хм, и ты достиг её? Эту пресловутую «Либерти»? Получил? Владеешь ею. Имеешь, как хочешь, и спереди, и сзади? Ты в этом уверен? хмуро хмыкнул Кромвель. И теперь ты счастлив?
Свободен.
Значит, ты хотел свободы! не унимался тот же собеседник. У тебя её было в достатке. С рождения. Ради неё не стоило убивать. Даже я в своей жизни никого не убил за ради свободы в её самом конкретном представленииизбавления от колючей проволоки и окна в клетку, а уж ради призрачного символа
Успех оправдывает всякое преступление.
Не знаю.
А за что убивали вы?
За власть!
Властьинструмент усмирения чужого эгоизма. Где суть наслаждения? Не понимаю. Может быть, вам нужна была власть ради денег?
Деньги делают жизнь приятной, но внешний комфорт не значит ни грана для воспроизводства той могучей энергии, что генерирует мой мозг. И твой. И повлиять на то, что происходит внутри него, в нём, глубоко и потаенно, нельзя. Возможно, мы оба, и в самом деле, самодостаточны? Не знаю. Но власть, борьба за властьчто-то вроде ремесла для меня. Как храбрость и доблестьвсего лишь ремесло солдата, его способ заработать себе на хлеб. Я по-другому не умею.
И вы счастливы? спросил Федор и подумал, что старику, кажется, нравится говорить на эту тему.
Счастье? Рыскать за ним, принюхавшись? Бросаться в погоню, теряя голову? Это, мой мальчик, эфирное самоощущение. Ха, счастье. Оно, как известно, удостаивает своей благосклонностью только неистово стремящихся, и не важно, преодолели они тернии или достигли желаемого легко и радостно, как по волшебству. Онистремились! И первые, и вторые достойны быть счастливыми. Впрочем, как предмет философии и психоанализа, понятие счастья относится к умозрительному, не поддающемуся определению и количественному измерению. Я и ты? Обойдется без него!
Часть 2. Продрома
«Хороший врачэто человек, знающий средство от некоторых недугов, или, если болезнь ему неизвестна, зовущий к больному тех, кто сможет ему помочь».
Жан де Лабрюйер. «Характеры нынешнего века». (1688 г.)
«Доктор, вы знаете, ночью мне было так плохо, так плохо Думала, что умру».
«А я и сейчас так думаю».
Анекдот
Глава 10. Очередь
Апрель, 2000.
9.10. Светлана решительно распахнула дверь РКОБрегиональной клинической онкологической больницы и негромко выругалась:
Твою мать!
Очередьвот что ждало её там. Она переполняла поликлинический холл, грозя вырваться за пределы одного помещения.
Очереди Светлана не любила. Она их ненавидела.
Чем та очередь отличалась от любой другой? Конечно, отличалась. Настроением! Феномен «очереди» определяется настроением её составляющих. Очередь жаждущих зрелищ. Такие встречаются и поныне, и даже повсеместно. Покорно стоят друг за другом в затылок желающие посмотреть, как на широком экране под звук surroud-dolby катаклизмически затонет «Титаник», как мастера балета Большого театра будут выписывать свои па, оставив за кулисами склоки и распри, как Тайсон одним ударом покончит с Лу Саваризом, как выйдет на сцену Иглесиаспо-испански гордо, как выскочат из клубящегося белого газа девочки-перчинки, заводя тинэйджеров своими подтянутыми попками, как умрет лебедь Плесецкая, как победно, воздавая должное своему триумфу, вскинет вверх руки олимпионик. Стоят и предвкушают. (О, предвкушениеэто даже не лихорадка, истерия). Они наслаждаются своим предвкушением. Такая очередьрадостная. Онаисключение. Еще одно исключениеочередь, которой гордятся. Точнее, гордилась страна! Такая была одна. И страна, и очередь. Очередь в мавзолей! Она была не радостной, но, в общем-то, и не печальной. Она была обязательной и поэтомусамой спокойной в мире. По-мавзолейному, по-мертвецки. Еще одна знаменитая Получившая имя, название. Так дают имена ураганам и тайфунам, аттракционам и спектаклям: тайфун «Тереза», шоу «Давида Коперфильда», очередь «Петля Горбачева». Онасобытие времени! Онасвидетель эпохи. И в то же время одна из самых неспокойных, волнительных, ожесточенных и массовых. И время, те человеко-часы, потерянные в ней, в её нескончаемой спирали, сложенные в наши жизни, есть величайшая растрата двадцатого века! А смерти, случившиеся в ней, среди не просто равнодушных, а среди возрадовавшихся, потому что на одного затоптанного, задохнувшегося, на одного живого стало меньше, возводят её в ранг кровавого преступления! И эмоции колбасных очередей позднего Брежнева бледнеют А солдатская очередь в баню? А, например, юг, Адлер, конец августа, очередь за билетами на поезд, на самолет, а? Ну, а больничные очереди?
А Выза кем? с нажимом спросила Светлану сухонькая старушка, на половину своего роста завернутая в серый пуховый платок, и этонесмотря на установившуюся в последние дни жару. Судя по живости и целеустремленности движений, старушка была опытной пациенткой, завсегдатай этой больницы, а её проницательные глаза подозревали
Это Светлана поняла сразу и невольно попыталась нет, не ответить, оправдаться.
Кажется, за ней, она неуверенно ткнула пальцем во впередистоящую даму, а когда та в ответ обернулась, еще больше смутилась.
Извините, я за Вами? поспешно спросила она.
Но дама, как и Светлана, была здесь впервые. В её взгляде сквозила неуверенность и нерешительность:
Ах, не знаю, возможно.
Активная старушка, интересующаяся распределением мест, убедилась в их самозванстве и, сделав для себя очевидный вывод, бесцеремонно прошла мимо обеих женщин и встала впереди.
Время есть сумма мгновений, и перемены, проистекающие в нем, есть чудовищные метаморфозы, но каждое мгновение, взятое и рассмотренное отдельно, не меняет наше Бытиеоно слишком мало. Парадокс Зенона Элейского, ученика Парменида: атлет никогда не догонит черепаху. Он преодолевает половину пути, что разделяет его и ее, но онаотползает! За то же время! На небольшое расстояние, это правда, на небольшоеведь она ползет медленно! Она от природычерепаха. Что и означаетмедленная. И наоборот! Медленнаязначит черепаха. Она медленней самой абсолютной, самой совершенной и законченной, самой обстоятельной, самой рациональной медлительности и замедленностино все-таки двигается! Этого у нее не отнимешь! Онаживая! И за каждую долю времени, разбитого на бесконечное количество промежутковкрошечных, но измеряемых и последовательно связанных между собой, потому что оно, время, как известно, неразрывно, а делить его можно, как нравится за каждую долюпусть тысячную от секунды, а пусть и миллионнуючерепаха уползает вперед, отдаляясь от такого мощного, такого стремительного. И вновь между ними расстояние. Оно сокращается, но сохраняется. Время бежит, как вода, как песок, как ветер, переносящий ароматы ночного неба. Всегдаот нас! Онв вечном ускорении. Онаползет, перебирая короткими ножками, покрытыми задубевшей в веках кожей. Онвечно готов, онанедосягаема. Таким недосягаемым казалось Светлане начало этой очереди, но подмеченные мелочи, малозначащие выводы, посторонние мысли пеной покрыли Светланину тревогу о себе: окутали, заслонили, притупили. И позволили ей просто ждать. Позволили её новому другу Терпению построить прочный мост через каньон Депрессия, на дне которого протекала река Истерика.
И наступила её очередь. И Светлана протянула в окошечко паспорт.
Когда, оформив амбулаторную карточку и приняв к сведенью долгожданное: «Вам в шестой, это на первом этаже», она подошла к указанному кабинету и перед его дверью встретила и узнала не менее половины тех лиц и фигур, среди которых провела свои утренние часыцелых три часа, Светлана не выдержала и, чтобы не сорваться, развернулась и направилась к выходу.
* * *
Она? спросил Терехов Пятака.
Нет, не думаю.
Аристарх Генрихович Ученик, по прозвищу Пятак, сидел, развалившись в любимом кресле, напротив Александра и мелкими глотками цедил водку из граненого стакана. Его свободная поза, флегматичная даже, словно не только мимика была для него не характерна, но и любое резкое движениене приемлемо, и впечатление, что он чем-то напоминает австралийского медвежонка коалабыли по-обидному обманчивы. Боец, двигающийся по рингу в одном направлении, на противника, целеустремленный, напористый. Панчер. Нокаутер, как говорили тогда, лет пятнадцать назад. Пя-так. Как мас-так. И хотя он определенно вышел из того возраста, когда прозвище определяет качество характера или «внешний» признак, но для двух-трех давних друзей он по-прежнему оставался им. Пятаком.
А кто?
Не знаю. Тебе виднее. Твои партнеры и твои конкуренты. Поройся-ка у себя. Кому должен ты, кто должен тебе, кому ты не дал, у кого потребовал, кто хотел, но не сумел отказать тебе, кто сумел и теперь боится. Что-то из недавнего. Пересмотри последние сделки: с кем, на сколько Кто потерял, кто остался на бобах и теперь зол. Обрати особое внимание на новые проекты, на те, что в стадии доведения, разработки. Ищи. Чьи интересы посеял ты на своем поле, чье, не ведая того, топчешь.
Не учи ученого.
Дело говорю. Вспомни.
Был один эпизод. Нонет. Абсурд!
Расскажи. Я проверю.
О нападении Терехов уже рассказал. Он позвонил Пятаку прежде, чем встал под душ и смыл с себя грязь, прежде чем выпил первую рюмку коньяку, и прежде чем позвонила Светлана. К тому времени, когда Александр, частично восстановив былую уверенность в себе, вышел из ванной, Пятак, несмотря на то, что в этот довольно поздний час был застигнут в постели, непосредственно на теплой женской плоти, сорвавшись с неё, уже примчался.
И сейчас, утром (Пятак в эту ночь домой возвращаться не стал, переночевал у Терехова) они пробовали разобраться в ситуации.
Да. Было-о, протянул Терехов и задумался. Нет. Я не верю, что этобизнес. Этоместь.
Бизнес, возразил Пятак.
Проверь-ка мне её все-таки, решившись, произнес Александр.
Светлану? уточнил Пятак.
Да, Аристарх.
Пятак тонкий намек уловил. Обратившись к нему по имени, а не по прозвищу, Терехов подчеркнул официальный тон просьбы.
Саша, укоризненно покачал головою Пятак, а вот этого мне делать не хочется. Оскорбительно как-то. И для неё, и для тебя.
А для тебяэто работа, жестко сказал Терехов.
Да. Которая хорошо оплачивается. Но знай, мне неприятно. И потом, она, вообще-то, замужем. И не за тобою. Тебя это не смущает?
Но бьют-то меня.
За то ли, за что следует, ухмыльнулся Пятак.
За то, за то.
Настаиваешь?
Да!
Хорошо, мне не сложно. Похожу за нею пару дней. Полюбуюсь, он снова криво улыбнулся, тебе нужны доказательства: фотографии, пленки?
Нет. К чему? На память? Достаточно будет твоих слов. И не пару дней, а, пожалуйста, неделю, или, еще лучше, две.
Как скажешь, деньгитвои. А скажи, ты что ревнуешь? Аесли? Что ты будешь делать? Ты будешь мстить? Ей? Мужу?
Не знаю еще. Что-нибудь придумаю.
Хочешь поиграть в мексиканские страсти, Саша?
Наша жизньигра. Бизнесигра. Любовьигра. Что, собственно, еще мы вкладываем в понятие жизнь?
Получается, что твоя возлюбленнаячасть игры? Игрушка!
Не знаю, пожал плечами Александр.
Ты любишь её?
Я её люблю.
Тогда женись.
Не твое дело. Разберусь. Советчик нашелся, нахмурил брови Терехов.
А как же? будто удивившись, вскинул голову, гордо выставив подбородок, Пятак, ведь я твой консольере, Дон.
Боюсь я, не обратив внимания на сарказм друга, сказал Терехов. И не уверен, что бракэто то, к чему мы оба стремимся. Браклабиринт, и предвиденный тупик в немне промежуточное звено, а цель. А в конце путиобрыв, пустота. Не знаю Не пойму до конца, что нужно ей, чтомне.
И не поймешь! Женщина как артишокрастение, что до сих пор сохранило некую толику экзотики. Казалось бы, оторвал зеленый листочек, облизал его, обсосал, содрал зубами сочную мякоть и А под этим листкомновый. И будто не трогал. И думаешь, ведь не насытился, да и вкус позабыл. А онплод, все такой же зеленый, пышный, роскошный, девственный.
Хватит, философ, отмахнулся Александр и снова стал серьезным, сделаешь? Я тебя как друга прошу.
Ладно. Успокойся. Сделаю. Лучше расскажи-ка еще раз, как выглядели те двое.
Трое. Их было трое. И еще один, его я не видел.
Хорошо, трое.
Однородно.
Э-э, одинаково?
Да, если тебе так угодно. Ты понял, что я подразумеваю.
Понял, Пятак зажег сигарету, но, сделав одну затяжку, передумал и небрежно затушил её в пепельнице. Это плохо.
Почему именно это плохо?
Потому, что этот неблагополучный факт подразумевает принадлежность этих людей к когорте профессионаловтаких, которые предпочитают оставаться незамеченными, неразличимыми. Плохо, повторил он свой вывод.
А-а, понимаю, нетерпеливо перебил своего «советника» Александр. Как солдаты! Ты хочешь сказать, что онииз некой организации. Из «Коза Ностра»? Из нашей доморощенной мафии, да?
Конечно, нет. То есть, возможно, ты прав, онииз мафии, члены какой-либо преступной группировки, что по сути и такне вызывает сомнений. Но я говорю не о том. Я имею в виду тот неуточненный фактгде же в каком таком месте они получили свое «высшее» образование, где научились быть роботами, главный алгоритм которыхнасилие, где приобрели они то свойство мимикрии, что как печать, а? Откуда они?