Откуда?
Армейский спецназ. ГРУ. КГБ. Любая секретная служба иного рода. Я не знаю. Я же с ними не сталкивался.
Так чего же ты болтаешь? воскликнул Терехов, неподдельно негодуя.
Рассуждаю.
Ты, мой друг, усложняешь. Аль-Каида, ИРА, ЦРУ и масоныне имеют ко мне никакого отношения, а вот обманутый муж или новый любовник моей любовницыимеют право быть недовольными и рассерженными. Этопо-нашему. По-мужски. По-человечьи.
Твои контрдоводынаши кривые зеркала.
Глава 11. Её ночное приключение
Светлана давила на педаль. Она прижимала её к резиновому коврику, что лежал под ногами, и не отпускала Быстрее!
«Хватит жить в кошмаре неопределенности, думала она, пусть сегодня все решится. Пусть будут развеяны все сомнения, что изводят меня хуже самой болезни. Я знаю, сегоднянаверняка! Нина договорилась! За каждым её знакомствомо, такая подоплекасекс! Таким связям можно доверять. Сегодня я узнаю правду».
Со дня её первого визита в больницу прошла полная неделя.
Вчера ночью она в первый раз подумала: а вдруг? Вдруг уже поздно? Вдруг я неизлечима? И, собираясь надеть ночную рубашку, она не удержалась и прикоснулась к опухоли и ощутила, как та отозвалась, откликнулась, заныла. Но не как часть одного целогоеё тела, а как-то по-чужому, по-инородному. И эта мысль лишила её сна.
Она задремала только к четырем и, конечно же, не выспалась.
Утренняя чашка очень крепкого кофеот его аромата трепетали ноздрипрогнала апатию и страх. Но теперь ею овладело новое чувствонетерпение. Быстрее! В больницу! Попасть. Добраться. Во что бы то ни стало! Навязчивая идея преследовала её, язвила ядовитой колючкой, донимала. Вот почему вела машину неровно, нервно, опасно. Она спешила.
Светлана мчалась по утреннему шоссе
В то же самое время патологоанатом Клинкин по стечению обстоятельствих можно счесть неблагоприятнымипроводил вскрытие: рутинное, одно из многих, что приходилось выполнять ему по роду его деятельности. Обычное. Но это не имело значения, потому что этот процесс он не выносил.
Он пришел на работу к шестиночь все равно была бессонной, начал в семь и к восьми закончил. В восемь десять Клинкин вошел в свой кабинет. Аккуратно запер за собою дверь, предупредительно опустив на замке язычок, означающий, что заперто изнутри, достал бутылку коньяку, успел подумать, что, слава Богу, запасы не переводятся, и, не теряя времени на рюмку, выпил её из горлышка. Всю! Как пиво.
В восемь пятнадцать в больницу приехала Светлана.
Клинкин вздрогнул, когда раздался стук. Вернее, когда услышал. Светлана стучала громко и настойчиво уже минут пятьшесть. Он вздрогнул и, нарушив тем самым то хрупкое равновесие, что еще присутствовало в его теле, упал на пол. Сначала он лежал навзничь и смотрел в потолок, но вскоре перевернулся на живот и, подбирая под себя руками, пополз в угол, а когда добрался до него, прислонился к стене и бессмысленно огляделся вокругне узнавая предметы, не собирая их двоящиеся, троящиеся, распадающиеся контуры в целые структуры, а лишь ощущая наполненность пространства чем-то. И обмочился, и не заметил этого.
Её опять обманули! И ничего не оставалось ейкак вернуться ни с чем.
* * *
В течение нескольких дней, исполняя волю своего друга, Пятак вел наблюдение Эта работа не казалась ему обременительной. Весь день Светлана проводила в офисе, а значитпод присмотром самого Терехова. Пятак брал её под свой неусыпный контроль после работы. Но она, разочаровывая его, дисциплинированно отправлялась к себе домой.
Незаметно проводив её до дома, собственно, на этом процесс наблюдения заканчивался, Пятак еще пару часов болтался по близ расположенным пивным, а потом, около десяти, сделав для порядку пару кругов вокруг её дома, уезжал с места неслучившегося события с чувством выполненного долга и с громадным чувством восхищения: красивая женщина и постояннаяне изменяет ни его другу, ни мужу.
Но в этот день привычный график был нарушен. Из офиса Светлана вышла на целый час раньше, и зазевавшийся Пятак, дежуривший в своем «oпеле», припаркованном на той же улице, но метрах в ста от входа в здание, едва её не пропустилон заметил Светлану в последний момент, когда она, подобрав узкую юбку, садилась в свою машину.
Заработал двигатель, и Светлана, игнорируя движение по левой полосе, лихо пересекла непрерывную белую линию.
О том, что в первой половине дня она побывала в больнице, Пятак не знал, но по неуловимым знакам и признакам, что оставляли и не впечатление, а так, осадок: то ли лицо у неё осунулось, то ли плечи опустились, интуитивно догадалсячто-то случилось.
«Что? Да что угодно! сказал он себе, сам себе не веря. Подумаешь, сбежала с работы! Подумаешь, домой заторопилась. Может быть, дочка заболела, может быть, муж. Или утюг позабыла выключить».
Но недоброе предчувствие, что он сегодня еще увидит Светлану, не оставляло его.
Он начал ждать.
Прошло четыре часа. Пропикало десять.
Светлана вышла из подъезда.
Вечер был по-весеннему хрупок.
Два часа, едва притормаживая на красный, взрываясь ревом мотора на желтый, она носилась по городу: на развилкахсбивалась, набирала скорость на прямых, и ночные опустевшие улицы встречали её скольжением гигантского питона, разверзнувшего свою пасть, чтобы поглотить.
В её действиях не было уловки: заманить, запутать, увести, оторватьсяа только беспорядочное кружение и хоровод по лабиринту-городу, нарезанному руслами-дорогами на параллелограммы-пироги жилых кварталов. И Пятак давно понял, тайной целитой, в коей подозревал её Терехов, у Светланы нет.
«И не было. И путь еёсмятение», решил Пятак.
В какой момент он заметил, что на «хвосте» у неё еще одна машина, точноон ответить не смог бы, но через два часа беспорядочной и бестолковой гонки Пятак выяснил, что сегодня он не единственный преследователь «своей подопечной». Невзрачная «шестерка» цвета сафари неуклонно придерживалась того же причудливого маршрута, что вырезала по улицам и переулкам Светлана. Неотвязно. Кто онэтот неизвестный, этот посторонний, и что задумал? И беспокойство охватило Пятака, и он понял, бросить Светлану он уже не вправе.
И водитель «жигуленка» заметил присутствие Пятака, но, в отличие от бывшего боксера, не удивился, не встревожился, а просто принял этот факт как некую константу и данность, как условие задачи, в которой две величины: он сам и женщинаопределены, а третьяикс. Он знал, время, что они втроем тратили, бесцельно мотаясь по городу, играет ему на руку. На землю спускалась ночь. А ночьвремя не только для любви, но и для преступлений. Время предательств и пожаров, кровотечений и кровосмешения. Время противоестественного хода событий. Время крыс и тараканов.
Следующий поворот Пятак угадал. Светлана повернула налево, и теперь перед ней расстилалась единственная дорогапологий пятисотметровый спуск, ведший на Центральную набережнуюширокую площадь, ограниченную со стороны реки зданием Речного порта и многочисленными, вытянувшимися в ряд пристанями, дебаркадерами и иными плавучими сооружениями, предназначение которыхк ним причаливать, а со стороны городазеленым холмом, разлинованным в клетку дорожками, тропинками, лесенками. Самое многолюдное место в Волгогорске! Тысячи людей пропадали тут до утра. Рассортированные по питейным заведениям, что кучно оккупировали территорию берега: по непритязательным кафешкам-столовым, что оставались там и в зиму, по летним барам-бивуакам, разбитым под открытом небом, по танцевальным залам под пологами разноцветных брезентов, в казинолюди наслаждались хорошей погодой и влажным запахом реки, пили до потери рассудка, орали песни и, «дойдя до кондиции», купались в реке. Где-то там, на границе субстанций, там, где сгустившаяся до черных пятен ночь бесстыдно отдавалась стремительному потоку. Рискуя потонуть, помереть с перепоя, быть изнасилованными и забитыми до смерти ногами, все веселись от души.
Пятак не боялся упустить её среди толпы. Наоборот, он с облегчением вздохнул:
Ух, будет на виду.
И подумал: «А если у неё свидание?»
И решил: «Значит, будет чем отчитаться перед Тереховым».
Светлана поступила по-иному. Она еще раз повернула налево и, вместо того, чтобы начать спускаться по эстакаде, помчалась по запретной для всех видов транспорта территориипо верхней террасе набережной. В эту ночь знака «движение запрещено» для неё не существовало вовсе.
И, делать нечего, он последовал за ней.
А второйза ним.
Момент истины? Ей стало ясно, что за нейследят? Наступил?
Так подумал Пятак.
Так решил второй.
Но они оба ошиблисьСветлана их не заметила!
И через пять-семь минут три автомобиля, один за другим, прикатили к месту, где ровное асфальтовое полотно обрывалось. (Откосвысокий берег реки. Внизу, будто её второе русло, еще одно шоссе. Оно тоже, начинаясь из своеобразного тупика: от паромной переправы, вело к Центральной площади набережной). Светлана остановилась, вышла из машины и сделала несколько шагов. (Склон отнюдь не опасно-крутой, а градусов эдак в сорок пять или того меньше, но сейчас, в ночикак черная бездонная пропасть, как кратер потухшего вулкана, как гряда затерянного каньона, а то шоссе, что тянется вдоль берега реки, неразличимо). Она замерла на краю. Как на краю Земли!
Пятак, конечно, знал, куда ведет та дорога, по которой они, один за другим, как привязанные, неудержимо следовали, и где, и главное как она заканчивается, и волновался, и на последних метрах, отбросив конспирацию, не веря, что она его не видит, почти догнал её и сбросил скорость только тогда, когда увидел, что её машина остановилась, не сорваласьуходя во мглу, в хаос, в энтропию, что за пределами геометрической целесообразности.
Слава Богу, пробормотал он, Аристарх-атеист.
Он успел сориентироваться и чуть раньше свернул в проем между двумя зданиями: обычной низкорослой «хрущобой», что стояла последней на этой короткой улице и новым шестнадцатиэтажным небоскребом, и еще несколько метров, прежде чем затормозил сам, прокатил вдоль пятиэтажки и остановился лишь у последнего подъезда. Получилось так, что он встал практически напротив Светланы, но толькос другой стороны дома. Пятак заглушил двигатель и только тогда вспомнил о третьей машине. Он тут же выскочил из машины и, не тратя время на то, чтобы запереть её, побежал назадв том направлении, откуда он только что подъехал. Тридцатьтридцать пять метров он преодолел за тричетыре секунды, показавшихся ему долгими. Онопоздал.
«Шестерка» стояла на повороте, загораживая въезд во двор. В ней никого не было.
«Светлана! мысль, что на время, пусть лишь на минуту, он потерял её из виду: пока сворачивал, прячась неизвестно от кого, пока, отталкивая от себя руль, выбирался из машины и бежал тяжелыми неровными скачками, словно по рингу, привела его в ужас. А что если она уже во власти незнакомца? Минута, полторы. Для профессионаладостаточно», прикинул он потерянное время.
В два прыжка он покрыл оставшееся расстояние, равное длине торцовой стены здания, и выскочил из-за угла.
Ничего не виднопервое впечатление. Ни зги! Словно Землякорабль, что плывет под поникшим парусом в тумане. Но уже через две секунды аккомодация зрачка наступила, и зрение восстановилось. Он начал различать контуры предметов: вот козырек над единственным подъездом, вотчахлый низкорослый кустарник напротив стены, и машина, и фигура. Лишь силуэткаменное изваяние: руки вдоль туловища и чуть приподнят подбородок. То ли она смотрела на луну, то ли разговаривала с ангелами. А ниже обрыва, за полосой непроглядной тьмой, полотно реки. На фоне сгустившейся до черноты небесной синевы и земли, погруженной в ночную темноту, оно выделялось серым светлым пятном. Неподвижным. Будто не изменчивое течение, а материя впитала в себя огни города и тот свет, что по капельке лился с небасо звездочек и далеких планет.
«Ух, слава Богу, выдохнул, прославляя Всемогущего во второй раз, Пятак. Одна! Рядомникого. По-прежнему. Просто стоит. И не шелохнулась».
Кто-то резко и неожиданно отодвинул облако. Показался краешек луны, и свет упал формой аркообразного окна. Пятак приподнял голову, словно хотел разглядеть ту мощную длань, и в следующий миг чуть было не расхохоталсядогадка, возникшая у него в голове, была обескураживающей: «А ведь этоеё муж. А кто же? Ну, конечно! И те подозрения, та навязчивая идея, что мучают Терехова, для мужа Светланы имеют лицо и фигуру самого Александра. Ха, ха. Без сомнения. А являпался! Подставил женщину. Как же выйти из этого дурацкого положения? Как ей объяснить? И ему? Сказать прямо, что ревнивый любовник нанял меня? Глупо. Смешно».
Пятясь спиной, он снова отступил за угол дома.
Пятак обернулся. Неосознанно. Он не услышал ни шороха, ни запаха. Он обернулся по чувству дикого зверя.
Человек стоял у него за спиной в двух-трех шагах и смотрел на него. Он был одет в серые брюки и серую свободную рубашку с короткими рукавами, не скрадывающими, однако, форму и объем его бицепсов и трицепсов. Он был коротко острижен и, возможно, даже неаккуратно, и плохо выбрит. (Но эти наблюдения не имели ровно никакого значения). Пятак поймал безразличное, равнодушное даже выражение чужих глаз. (И это был тот единственный миг, когда их взгляды встретились. Потом они оба смотрели на плечи, на руки, на кисти рук, на корпус друг другу, на бедра и на стопы, включив для этого все возможности своего периферического зрения, но только не в глаза. Потому что мнение, что бойцы по движению глазных яблок определяют направление удара, ерунда! Литературный штамп, созданный Лондоном, Конан-Дойлем, Хемингуэем, Мейлером. Куда там! Спонтанный взрыв во всех мышцах, напоминающий извержение: не предугадать его направление, а силу не измеритьвот что такое удар).
Уже несколько лет Пятак не тренировался в рукопашной. Посчитав однажды, что боксерский опыт с лихвой перекрывает все те навыки, что честно пытался привить ему сержант-инструкторэксперт по боевому самбо, он, посещая спортзал регулярно, ограничивал себя работой у груши да легкими спаррингами со знакомыми партнерами. И до сегодняшнего дня так было: правойв туловище, левойв голову. Двухходовка. Наклон корпуса по ходу движенияловкий финт. Шаг в сторону, не удлиняя дистанцию, а лишь деформируя её, смещая акценты, вызывая искривление пространства, а оно, словно резиновое между двумя бойцамивсе обман. И встречный прямой от противника вдруг становится скользящим, а подготовленный, точно отмеренный апперкотлишь рассекает воздух над правым плечом. Голова, прикрытая правым плечом, уходит в сторону противоположную Шаг вперед В тот момент, когда противник, отыскивая его, разворачивает свое туловище, и, угодив в ловушку своей собственной инерции, как в водоворот, не успевает переставить ноги, и, балансируя на грани равновесия, в этот момент Пятак снова атакует: запускает свою двухходовку. Правойв туловище, чтобы сбить дыхание, левойапперкот. Победа!.. До сегодняшнего дня. Но каждый следующий бой начинает новый отсчет.
Кулаки рассекли густой, вываренный в течение длинного теплого дня, застоявшийся воздух крошечного закоулка большого города.
Он так и не стал мастером. Он, пожалуй, был слишком предсказуем. И сейчас, по прошествии лет было ясно, что бокс профессиональный, а не любительский, характеризующийся сумасшедшим темпом и большим количеством легких, но неэффективных, по своей сути, ударов, напоминающих толчки и прикосновения, был ему гораздо ближе. Бой, а не танец! Бойобмен тяжелыми полновесными ударами на протяжении десятидвенадцати раундов, настоящими, потрясающими противника до вибрации в спинном мозге и онемения конечностей, и один последний и сокрушающий! А если он просчитывал, что в завершающей стадии и в последней точке приложения вектора всех силхук, апперкот, джебб или кросс не получится достаточно сильным, он его не наносил Не разменивался. Не пускал свой кулак, запечатанный в тугую повязку и десятиунцевую перчатку, в тот стремительный полет, на старте которого принимало участие всё его поджарое рельефное тело, а на финишевзрыв и искры из глаз. Еслидостал. И имитация не была свойством его натуры. Он любил апперкоты и не любил кроссы. Те казались ему слишком длинными и медленными. Апперкотнапротив: от поясаи вертикально, по линии чужой груди, к подбородкубыл короток и потомустремителен и зол. Он подбрасывал противника вверх, отрывая его кроссовки от пола, а потомнизвергал на непросохший брезент ринга под крики, свист и улюлюканье возбужденной толпы. По правде, в ближнем бою он не брезговал и запрещенными уловками: положив предплечье на шею противника, он, не давая тому отвести лицо от своего тяжелого, порою страшного удара, не отпускал его. Он подставлял чужую челюсть под свой удар, словно неодушевленный предмет, словно грушу, и кости носов по-противному, с чавканьем и чмоканьем, хрустели, а кровавые сопли и плевки падали на белоснежные рубашки рефери еще до того, как те успевали констатироватьзапрещенный удар. Но получая в ответ те же коварные и болезненные удары: локтями в челюсть и глаза, со спиныпо почкам, да и ниже пояса, он не жаловался, не апеллировал к судьям, не хватался за ушибленное место, а, как всегда, шел вперед, опустив подбородок, прикрывая его и печень. Он не боялся подставиться и встречал прямой правойлбом, потому что в этот момент пускал свою левую через руку противника вразрезв челюсть! Нокдаун! Да! Да? Нет, нокаут! (И победно вскинуты обе руки. И цветы. И влюбленные взгляды). У него хватало взрывной силы и природного чутья, но не хватало времени. Три трехминутных раундавот и весь короткий бой? На победу просто не хватало времени! Банально.