* * *
Александр очнулся. Первая мысль, что пришла ему на ум, его разбудил звук. Кто-то постучал в дверь? Нет, не то. Звук был необычным. Он усиливался, становился громче, резче, быстрее, будто его источник все время приближался.
«Напоминает стук кастаньет, выбивающий ритм фламенко», удивился Александр.
Он уже успел оглядеться. Он лежал не в постели, а на асфальте, прямо в центре широкой дождевой лужи, посередине улицы. Было светло, и хотя что-то, наверное, попало ему в левый глазэтим глазом он сейчас видел определенно хуже, чем другим, тем не менее, все предметы, окружающие его, были видны, на удивление, четко, ярко и даже как-то объемноказалось, что всё вокруг стало вдруг выпуклым, переполненным своей напряженной сутью. Свет же лился, как ему и положено, сверху. Он был серебряный и мягкий.
Александр встал. Улица была ему знакома. Здесь он живет, вспомнил он.
По ней сновали люди. Они проходили мимо и не замечали его. Брызги из-под их каблуков порою падали ему на брюкинаплевать.
Идти домой ему расхотелось, и, развернувшись, он направился в сторону противоположную. Не дойдя до поворота, он подошел к маленькой пристани, что приютилась тут, на дороге, будто обычная аптека. Не отвязывая лодку и не беспокоясь о веслах (и уключин-то не было), он забрался в неё и оттолкнулся
Лодка плавно сместилась к фарватеру.
Серебряный свет начал блекнуть.
Глава 2. Спальня с картинами
И не кабинет, а так, одно название. Табличка с фамилией на фанерной двери. Два стола встык. Три стула. Металлический несгораемый шкаф: большой, неровно-угловатый, облезлый. Еще один шкаф, для бумаг. Тот завален картонными папками: толстыми или тонкими, потрепанными или новенькими. (На них на всеходинаково густой слой серой пыли). Старенькая пишущая машинка. Чайник. Тесно, жарко.
Чайник кипел.
Убийство, Ростислав Станиславович, устало произнесла Зина, аккуратно положив телефонную трубку на рычаг.
Суки, откликнулся Яковлев, подтверждая, информациюуслышал.
Поймав курсором крест, означающийзакрыть файл, он щелкнул по нему мышкой, обеими руками потер виски и вопросительно посмотрел на Зину.
Машина будет! сообщила Зина хорошую новость, прибереженную ею напотом.
И чая попить не успеем, только произнеся эту фразу, Яковлев ощутилво рту и в самом деле пересохло.
Впрочем, хотелось Яковлеву не чая. А разговаривать ему не хотелось совсем, но
Ну, кого? Кого там, буквально, грохнули? спросил он через силу.
Господина Терехова. Известного в городе предпринимателя, охотно ответила Зина. Вам повезло. Дело, вероятно, станет громким, добавила Зина искушающе и в то же время язвительно.
Посмотрим, на этот раз Яковлев посмотрел на Зину. Презрительно.
Бог обделил Зину ростом. Она была почти коротышкойметр пятьдесят, пятьдесят два. Помимо этого недостатка, Зина была умной и наблюдательной, и умела это скрывать. Еще она была толстой и неуклюжей, как валенок, говорили про неё, и близорукой. Но за толстыми линзами, вставленными в уродливую оправу, пряталось миловидное личико и карие лучистые глаза. И слава Богу, Яковлев этого не замечал. Она почти нравилась Яковлеву. Она не вызывала у него раздражения. Ну, если только самую малость. А про серебряную серьгу в виде двух сердечек, прислоненных друг к другу, однопобольше, другоепоменьше, что была вставлена у неё в пупок, Яковлев и не подозревал.
Чего там. Заказное, поди. Глухарь!
А если нет?
Посмотрим, ворчливо повторил Яковлев.
Заждались Вас, Ростислав Станиславович, добрый вечер.
Пожилой опер не скрывал своей радости. Он появился на месте убийства первым и вот уже битых два часа занимался тем, что отгонял от мертвого тела праздных зевак. И хотя любопытных было немногоулица, где произошло преступление, была тихой: три или четыре частных коттеджа да где-то в конце её ларек, торгующий сигаретами и пивом, это занятие ему порядком надоело. Да и свою работу опер выполнил: он опознал убитоготак совпало, он знал его в лицо, и вызвал на место происшествия группу криминалистов, не испоганив своей собственной суетой улики, вещдоки; не затоптав следы, не тронув мертвого. Теперь он законно хотел домой.
Я больше не нужен, Ростислав Станиславович? Я пошел?
Иди. Спасибо, Максимыч, пробурчал Яковлев.
Проводив взглядом удаляющуюся спину в синем кителе и позавидовав оперу, который по пути домой уж наверняка забежит кое-куда погреться горячительным, Яковлев прошелся вперед и, подойдя к трупу, попробовал заглянуть мертвецу в лицо.
Не получилось. Голова убитого была развернута боком. Правой щекой он прижимался к земле, а вся леваябыла обильно залита кровью.
Бросалась в глаза развороченная глазница.
Яковлев подумал, что стреляли сзади, а этовыходное отверстие, но тут же обратил внимание на рану посередине теменной кости, и тоже левой. Эта ранане рана, ранкапрактически точно соответствовала размеру пули. Он задумался, пытаясь объяснить это несовпадение.
«Нет, стреляли не сзади».
Капельки холодной воды упали ему за воротник, он поежился и мысленно выругался: «Черт возьми! Торчать под дождем! Разве я обязан?»
Он еще раз посмотрел на труп.
«Значит, выстрел в голову был произведен в тот момент, когда лежащий человек да, именно, лежащий на земле, на этом самом месте, повернул голову», догадался он и, поежившись, отошел от тела.
Контур мертвого тела уже обвели мелом: по мокрому асфальту, по лужам, (о, недолговечный, эфемерный труд). Теперьвсе ждали фотографа. Он снимал, меняя ракурс и диафрагму. Но, наконец, и он закончил свою работу. Труп переложили в УАЗ, что подъехал еще час назад, и следственная группа, включая трех криминалистов-экспертов, врача, двух оперов из прокуратуры города, двух сержантов-водителей и Зинуследователя-стажера, плавно перебралась в дом. Последним туда вошел Яковлев.
* * *
«Плыву», безмятежно констатировал Александр. Ничто не поразило его, не потрясло. Надо было поступить так раньше, подумал он, хорошо ведь. Порывшись в карманах, он достал сигареты, проверилсухие ли, и закурил.
Причалнекая точка отсчетаисчез в наступающем сумраке, да и очертания берегов скрылись там же. Он посмотрел за борт. Поверхность воды была ровной, гладкой, как крышка рояля.
Впечатление о том, что время остановилось, стало полным.
* * *
«Обстановочка», неопределенно подумал Яковлев, очутившись внутри.
«Супер!» воскликнула про себя Зина.
«Ясно, за что грохнули», подумали все остальные.
Кресла, стулья и столы, диваны, диванчики, пуфики. Телевизоры в бойницах стенок и горок: сколько ихне сосчитать. Шикарные светильники и люстры. Бар. За баромзеркальная стена (количество многообразных бутылок на её фоне удваивалось, утраивалось и даже пугало). Вазы. Вазы: большие, как амфоры, стояли на полу, поменьшена тумбочках, вазочки, совсем крохотные, тонко разрисованные ручной вязью, повсюду. Хрустальные, напоминающие своими стремительными линиями сияющие льдом скалы. Фарфоровые, онимолочно-белые, светящиеся, как женская кожа, голубизной изнутри. Медные. Бронзовые, покрытые чеканкой. Из дорогих и редких сортов древесины: томно-желтого, красного, черного, коричневого цветов, с неповторимыми узорами собственной внутренней структуры, что была видна через плоскость среза.
Вазы.
Вазы без цветов.
И несколько картин.
И все-таки дом казался пустым. Необжитым. Одиноким. Осиротевшим. Он не был запущенным, нет. Идеальная чистота присутствовала в каждой комнате, в каждом коридоре, в каждой ванной, а их было четыре, на обеих кухнях.
Дом без хозяина. Холодный. Пустой.
Ясно, что в нем не жили.
Точнее, жили в трех комнатах на первом этаже.
Яковлев взял фарфоровую вазу, одну из тех, что была размером поменьше, и, небрежно повертев, сердито поставил её на место.
Безделушка, хм, презрительно хмыкнул он, мещанство.
Начнем? спросил один из экспертов Яковлева.
Да, кивнул Ростислав Станиславович. Оружие, наркотики, документы, отпечатки.
Перечислял, растягивая фразы паузами, будто что-то жевалего никто не слушал.
Эксперты, трое молодых ребят, всене старше тридцати, сами прекрасно знали, что от них требуется. Методично и педантично они делали свою работу: осматривали, обыскивали, фотографировали, маркировали; щедро сыпали вокруг, будто сеяли, а потом отметали прочь серый воздушный порошокснимали отпечатки пальцев с предметов, с дверных ручек и косяков и, переходя в следующую комнату, предполагали, что и там они не найдут ничего существенного: ни оружия, ни наркотиков, ни взрывчатки, пахнущей рыбой, ни смертельных ядов в пузырьках из-под корвалола, ни видеокассет с «банными приключениями» власть предержащих Нет. Заведомо! Разве что что-то среди личных бумаг? А вдруг? Но и тамничего.
«И не рассчитывал, думал Ростислав Станиславович, просматривая листок за листком: счета, копии накладных, прайсы, описание оборудования, приглашения на выставки, ярмарки, презентации. Не интересно! Мусор!»
В том, что убийство заказное, он не сомневался и обнаружить в доме что-либо указывающее на исполнителя не надеялся. Да вообще не надеялся хоть что-то найти.
Правда, один факт мозолил глаза и, более того, вызвал недоумениена пистолете, найденном у тела, остались хорошие отпечатки. Почему? Или убийца не был профессионалом? Нанимают и любителей. Или, напротив, был настолько уверен в себе? Или, что представлялось наиболее вероятной версией, «пускал» его, Яковлева, по ложному следу.
«Не на того наткнулся, разберемся», думал Яковлев, вбирая в себя факты. Вот когда они «горячие» остынут, разрозненные и перемешанныеулягутся, он рассредоточит их по ячейкам своего мозга, равномерно заполнит оба полушария и начнет анализировать, начнет вычерчивать схемы, составлять таблицы, чтобы, отбросив ненужноеплевелы, оставив важноезерно, уродить истину.
Он встал из-за стола и не торопясь сделал круг.
Рабочий кабинет. Широкий офисный стол. Раньше такие столы называли письменными. Кресло с высокой спинкой, обитое натуральной кожей. Книжный шкафв нем преимущественно специальная литература: строительство, экономика, маркетинг. Два компьютера на специальных подставках-тумбах с выдвижными полками и свободное, не занятое, не загроможденное пространство, создающее настроение.
Вспомнив тесное, душное помещение, знакомое до тошноты, Яковлев позавидовал.
Он прошел в спальню. Там хозяйничала Зина. Распахнув сразу все створки платяного шкафа, она с интересом рассматривала белье. Женское.
Вот в этот самый момент в квартире, расположенной на другом конце города, раздался телефонный звонок.
Не перебивая, Аристарх Генрихович Ученик выслушал все, что сказал ему его абонент, положил телефонную трубку и глубоко и скорбно задумался. Затем, высвободив свой кулак из-под своего подбородка, он ударил им по столу. Удар получился не сильным, но трубка, еще хранившая тепло его широкой ладони, жалобно ёкнув, соскочила с аппарата.
Обращаясь к невидимому собеседнику, он произнес-пообещал:
Помогу. Все равно помогу, жалко же. Ведь он её любил.
Яковлев и сам обратил вниманиев спальне чувствовалось женское присутствие.
«Уже кое-что! Шерше ля фам! Вот онапроверенная временем истина. Бельеэто не просто «приходящая» женщина, на час, на вечер, на ночь. Бельеэто отношения».
Он непроизвольно втянул носом воздух и уловил благоухание. Аромат. Чего? Какой? Что он напоминал? О чем? Духи? Вино? Цветы? Экзотические фрукты? Естественный запах кожи, тела? Сказать было трудно. Он был зыбким, неровным, растворяющимся и исчезающим, накатывающим порывами и волнами, легким, сладким, горьким, острым, необузданным, притягательным, возбуждающим.
«Ну, женщина, ну, тут же одернул он себя. И что? Понятное деломолодой богатый мужик. Женщина, девушка, любовница, жена Нет, женат он не был. А убийствозаказное! Если только не ревность? Есть такое чувство. Интересная мысль. Не исключено».
Картины. Их было четыре. Черные строгие рамки. Яркие свежие тона. Они смотрелись. Но, переводя взгляд с одной на другую, и на следующую, и на последующую, Яковлев вдруг почувствовал неясный дискомфорт. Он не был ценителем-специалистом, однако, считал, что понимает качество интуитивно. Контраст бил в глаза.
Полотна, висевшие рядом, принадлежали кисти одного мастера, но со второй парой, что была расположена на противоположной стене, входили в необъяснимый диссонанс: были несовместимы и даже нелепы в своем соседстве.
«Новый вкуспризнак нового действующего лица, подумал Яковлев. Интересно, где выбор самого Терехова, а гдеего неизвестной пассии? Наверное, продолжал размышлять Яковлев над подмеченным феноменом, в постели каждый видел свои картиныте, что нравились. Или в зависимости от настроения они оба поворачивались в одну и ту же сторону?»
Яковлев представил, как два обнаженных тела, не отрывая своих глаз от живописных работ, сплетаются в любовном противоборстве И в миг первого соприкосновения, когда соответствие внешнего и внутреннего, её полости-раковины и принадлежащего ему животворящего стебля еще не найдено, он хватает в кулак копну её волос и с силой тянет нет, дергает рывком на себяеё шея, словно по лекалу, выгибается, её затылок ложится в ямку меж её лопаток. Он заглядывает ей в глаза и понимает, что вот теперь они видят одно и то жеспокойный, рассеянный пейзаж: воду с отблесками, то ли солнечными, то ли лунными, молодую девушку, смотрящую на зеркальную поверхность озера, а за её спиноймаленькую девочку в кружевах, собирающую цветы. Он сжимает её в талии, ощущая в своих ладонях упругую кожу, а под неюслой мягкого податливого жира, и, пробираясь своими бедрами между её, широко расставленными, неторопливо ложится ей на спину и, проскользнув у нее под мышками, сплетает свои руки в замок, сгибая её лебединую шею, и они оба замирают, прижавшись тесно-тесно. А перед их широко раскрытыми глазамивычурные изогнутости, искаженные несоразмерности, линии, оседающие в перемене теней рваными клочками тумана, это российский Модильяни через призму зеленоватого стекла изобразил привычный натюрморт, изменив лишь форму сосуда: преобразовав скучную, надоевшую в повседневности полулитровкув кувшин, чьи несуществующие пропорции нарушают правила и балансы, все соотношения объема, длины, веса, выведенные некогда в тонких расчетах Кружится гончарный круг. Влажная красная глина послушна рукам. И кружение егокак вальс через век, как полет и как жажда к нему; как теорема Ферма, недоказанная, недоказуемая; как греческие метаморфозы, переплетенные великолепным Апулеем, а сам кувшин, возникающий из-под умелых рук оплавленным, меняющимся миг за мигом контуром, опорожненное сердце.
Такие картины висели на стенах: пейзажипо левую, натюрмортыпо правую сторону от входа.
Ростислав Станиславович, позвала его Зина.
Яковлев потряс головою, прогоняя наваждение.
Да? Что скажешь? спросил он немного развязно.
О чем? его тон Зине не понравился и она не обернулась.
Ну, про то, что рассматриваешь? Размер, например? сказал Яковлев, подходя к ней сзади. Её выпуклый просторный зад притягивал, манил, влек.
Размер один и тот же. Кажется, в этот раз Зина ответила задумчиво.
Что значит, кажется?
А? Да, конечно, один и тот же. Стиль, знаете ли. Посмотрите. Вот.
Зина размашистым движением выхватила с полки комочек тканиим оказались трусикии сунула Яковлеву под нос (о, эти женские трусики цвета топленого молока, атласные и ажурные, возбуждали сами по себе) и сразу же, не обращая внимания на реакцию своего шефа, приподнялась на цыпочках, потянулась и с самой верхней полки достала еще одни. И развернула.
Вторая модель понравилась Яковлеву меньше: спередимелкоячеистая прозрачная сетка треугольной формы, на нейнамек на вышивкуцветок: ромашка или лилия, а от углов треугольникатонкие веревочки, почти что ниточки, ивсе.
«Уже не предмет туалета, а, чересчур одиозные в своем назначении, вызывающий атрибут половых отношений», сердито подумал Яковлев.
И с бюстгальтерами тоже не все правильно.
Зина не договорила.
Не надо про бюстгальтеры. Япредставляю, оборвал он её.
Но я думаю
Нет. Не надо! в голосе Яковлева послышался приказ. Никаких комментариев. Я, знаете ли, Зинаида Антоновна, не мальчик и понимаю, когда и при каких обстоятельствах «носят» вот такое белье.
Отвечать тривиально«и я не девочка» Зина не стала, но от кривой усмешки в адрес Яковлева не удержалась:
Я объясню. Я только хотела
Нет! Я же сказалнет! возбуждение, вспыхнувшее в нем недавно, прошло, сменившись раздражением.
А про парфюм? все-таки задала Зина еще один вопрос, и Яковлев уловил в нем почти неприкрытую издевку.
Нет!
Зина молча пожала плечами.
Он еще раз огляделся. В поле его зрения попали книжные полки. В отличие от «кабинетной» «спальная» литература была в основном развлекательной. Во всяком случае, так показалось при первом беглом взгляде на «корешки». Альбомы по искусствуони бросались в глаза форматом и глянцевой суперобложкой, и целый ряд из детективов, и большинство из нихроссийские, современные, хотя присутствовали и Агата Кристи, и Жорж Сименон, и Рекс Стаут. Стихи. Ничего примечательного.