Не очень но я с тобой пойду, скрепя сердце пообещал он Рише.
Вик надеялся, что до осени она понюхает что-нибудь другое и забудет о театре. Больше они в этот день к этой теме не возвращались.
Действие 12О свечах и ночных кошмарах
Подлинные страхи
Слабей, чем ужасы воображенья.
Вот и кончились метели у здешней зимы, кончился снег и потрескивающий мороз. И во все еще холодном воздухе ранним утром, в середине марта, Вик впервые в этом году почувствовал касание теплого, весеннего ветра на лице.
Мы перезимовали, правда, Мартин?
«Правда», с улыбкой отвечал он.
Не так-то легко далась им эта зима. Сложнее стало прятаться, если отец напивался и начинал крушить дом. Хорошо Мартин нашел подходящее местоза ящиками с хламом в кладовке. Только там все равно было холодно, очень тесно и сидеть приходилось неподвижно и тихо. Эту пытку неизменно брал на себя Мартин.
В доме было холодно, спать приходилось в одежде и между несколькими одеялами. По-прежнему не хватало еды, летние запасы кончились еще в декабре, и только травы, которые заваривал Мартин, еще оставались в плотном мешочке из небеленой ткани.
В эту зиму он познакомился с Ришей и почти тут же их дружба столкнулась с испытанием ее болезнью. Вик иногда спрашивал себя, была бы их дружба такой же теплой, если бы не чуткость и терпеливая забота Мартина?
Он чувствовал, что Мартин смог дать ему еще одного друга, и испытывал от этой мысли смесь благодарности и страха. Ведь он, Мартин, только душа, запертая в уже наделенном душой теле, умудрялся влиять на события. Тактично и мягко, не принуждая, без малейшего насилия, он заставлял людей делать то, что ему было нужно. Из Мартина вышел бы не только хороший отец, но и превосходный дипломат.
И Вик думал о том, что противостоять разрушительной ярости отца гораздо легче, чем спокойствию и рассудительности Мартина. Впрочем, он сам не смог бы объяснить себе, почему его это пугаетпротивостоять Мартину он не хотел и не собирался.
Но вот пришла весна. Снег еще не начал таять, только тяжелел, когда его гладил согревающийся солнцем ветер. Но весна весна ведь означает новую жизнь.
Риша поправилась. За время болезни Вик стал приходить в ее дом без стука, как один из сыновей. Он раздражал всех ее братьев, но его любили Ришины родители.
И отец, и мать Риши привыкли к своим сыновьям, таким же, как все дети в деревнешумным, вечно исцарапанным, покрытым синяками, которые они сами себе набивали, обгорающим за лето на солнце так, что за зиму загар успевал лишь немного поблекнуть. Дети должны носить с собой маленький хаос. Должны рвать одежду, стрелять по птицам и воровать с чужих огородов клубнику. Друг дочери оказался совсем иного склада. В нем словно звенела какая-то натянутая струнатонкий стержень, который не сломать и не порвать, но о который можно легко порезать пальцы. И, казалось, сама смерть отступила под пристальным серым взглядом этих удивительных глаз.
Риша тоже чувствовала растущую привязанность к новому другу. Эти серые глаза смотрели на нее в упор, мимо репутации ее матери, мимо ее собственных страхов и стеснительности. У Вика все получалось просто и спокойно. Иногда он был больше похож на обычного, просто спокойного мальчикашутил, смеялся и рассказывал ей какие-то небылицы, ну вот словно снег и правда яблоневые лепестки.
Но бывали другие моменты, когда ее друг становился каким-то особенно отрешенным. Он говорил иначе, у него менялся голос, и будто даже темнели глаза. Таким мог бы быть, пожалуйсвященник?
Впрочем, это не имело особого значения. У нее не было прежде никаких друзей, и она всю жизнь тянулась к чужой любви. Вот и на елку она полезла доказыватьникакое она ничем она не хуже остальных. Ее тоже можно любить.
А теперь, к концу этой зимы, она больше ничьей любви, ничьей дружбы и не желала. Жители деревни загнали ее на дерево, словно свора злых собак облезлую дворовую кошку. Другие дети стали смотреть на нее с ненавистью, узнав, что это ее отец отнял их мечту, их ритуальную новогоднюю ель. А Вику было наплевать на ее отца, на ее мать, на елку, и на то, что им в спину на улицах часто летели злые насмешки. Странное, взрослое и жестокое презрение скользило иногда в его взгляде, обращенном к другим детям. Риша всегда прятала глаза, встретив этот взгляд. В такие мгновения глаза у него были почти белыми.
И все же, со всем хорошим, плохим, странным и понятнымзима кончилась.
Снег таял стремительно, вода уходила в землю, и земля покрывалась первой, несмелой зеленью. Риша едва ли не каждое утро ждала Вика у забора. Он много раз просил ее перестатьон сам бы легче смирился с этой привычкой, но она ужасно смущала Мартина. Но Риша доводам не внимала.
Тем утром она стояла у его забора, и терпеливо ждала, пока он проснется. Вик, увидев подругу из окна, торопливо одевался, укладывая в сумку запасной свитерРиша из какого-то неясного ему кокетства надевала платья под тонкую куртку и под конец прогулки всегда замерзала. К счастью, несмотря на разницу в возрасте, он был чуть выше и шире в плечах, чем его хрупкая подруга, поэтому спокойно одалживал ей свои вещи.
Мартин, как мне ее уговорить не торчать по утрам у забора и надевать свитер?
«Видимо, никак. Можно оттолкнуть ее, и она перестанет стоять у забора, но это не поможет ей одеваться теплее. А как заставить женщину изменить своим понятиям о красоте я вовсе не имею представления. Даже такую маленькую»
Когда Риша увидела его, ее лицо озарила неприкрытая, искренняя радость.
Привет! Пойдем со мной, я видела потрясающую штуку!
Она привычно обхватила его руку и потянула за собой.
Я была сегодня в студии при школе! Меня туда взяли, представляешь?! Там начальница какая-то жуткая тетка! И она меня заставила читать какую-то невообрази-и-имую глупость, я ничего не понялакакие-то цветы девушка раздает!
Вик шел рядом и улыбался. Риша почти подпрыгивала от восторга, часто дергая его за руку. Она извинялась и через несколько секунд повторяла движение. Пальцы она при этом не разжимала.
Ну я прочиталадумаю, если девушка раздает цветы, значит, что-то хорошее происходит, верно? Я читаю радостно, а она как закричит на меня: «Да что же это такое! Куда ты лезешь, если ничего в литературе не понимаешь!»Риша остановилась, нахмурила брови и опустила подбородок, пытаясь подражать перекошенному злостью брыластому лицу.
Вик рассмеялсябольше старанию, с которым она копировала женщину, чем самой неуклюжей пантомиме.
Ну я и решила все, меня не возьмут. А у нее помощница рядом сидит. Она говорит: «Да что вы, Маргарита Николаевна, заставляете детей читать эту тягомотину? Пусть девочка любой любимый стишок прочитает». А я так испугалась, что вот ни строчки не могу вспомнить
Они шли по лесу, и Вик, слушая ее, удивлялся, как все удивительно преобразилось. Птицы, казалось, сошли с ума, и без всякого лада кричали о наступившей весне. Черные остовы деревьев покрылись золотисто-зелеными тенями молодой листвы и солнечного света. И эти прохладные блики, ложась на лицо Риши делали его удивительно живым. Куда-то делась ее бледность и меланхоличность, забитость и серость. Лицо обрело краски, а глаза сияли, наполненные недосягаемым весенним небом.
И вот, представляешь, я ей первые попавшиеся строчки: «Каждый вечер деревья падают в тени деревьев!» Сама испугалась, с испугу забыла, откуда я их знаю, но стихотворение до конца дочитала. Она у меня так удивленно спрашивает: «Чьи это стихи?». А я понятия не имею, и поэтов всех забыла. Это, говорю итальянский поэт Витторио. Откуда бы только взялось
Вик услышал, как смеется Мартин. Одно это уже делало этот день удавшимсяМартин смеялся очень редко.
В общем, откуда взялся Витторио я тоже понятия не имею.
А если бы меня Федей каким-нибудь звали?
Ну был бы Феодосий, серьезно ответила девочка. А чьи, кстати, это стихи?
Этого человека зовут Мартин.
Как гуся?
Нет, как да, как гуся. А вообщебыл такой святой, Мартин. Один из пяти покровителей Франции.
Недавно Вик, роясь в непрочитанных книгах на чердаке, нашел истрепанную Библию и идущий к ней в комплекте томик с комментариями. Библией он не заинтересовался, а в комментариях нашел описание святого Мартина. На помутневшей от иллюстрации всадник в зеленом разрывал пополам зеленый плащ.
Мартин давно представляться ему в длинном зеленом пиджаке, и Вик решил, что это такой знак.
И где он жил, этот твой Мартин?
У моря, вздохнул Вик, наклоняясь, чтобы сорвать стебель, покрытый маленькими, красными цветами.
Цветы одуряюще пахли медом. Совсем маленькие, первые, несмелые, они казались ему красивее бархатных алых роз, которые он видел в городе. Розы были мертвыми и пахли смертью. А эти цветы, даже сорванные, оставались живыми. Он незаметно заправил стебелек в волосы Риши. Красные цветы в серых волосахкрасиво. Она, встретившись с ним глазами, улыбнулась.
Смотри!
Они пришли к озеру. Не к тому, в котором учил его плавать Мартин прошлым летом. Это было маленькое озеро в глубине леса. Озеро, полное ледяной, черной воды, по берегу поросшее теми самыми красными цветами, веточку которых он оставил у Риши в волосах.
На берегу лежала лодка.
Вик почувствовал, как что-то взметнулось в душе.
«Даже если мы сможем ее починитьмне не дотащить ее до большого озера, а это совсем маленькое что она тут вообще делает?»расстроенно подумал Вик.
Полусгнившая лодка и маленькое лесное озеро показались ему издевательством над мечтой Мартина.
Вик подошел к лодке. На днище зияла огромная дыра.
Я помню, ну ты вроде любишь корабли и воду В общем, я думала, тебе понравится, смущенно закончила Риша.
Она явно надеялась, что Вик обрадуется. Вик обрадоваться не мог, и незаметно уступил Мартину, который видел в лодке просто кучу гнилых досок, а не мертвый корабль.
Он и так много мучился дурными предчувствиями и видел тревожных знаков. Ему не нужны мертвые корабли.
Ты же вроде умеешь из дерева вырезать?
Да Только ремонт придется отложить. Смотри, с улыбкой показал он в разлом.
«Вик, смотри, какая прелесть», про себя сказал Мартин, склоняясь над лодкой.
«Это же»
Лисята! восхищенно выдохнула Риша.
Пятеро серебристо-песочных, желтоглазых щенков, ничуть не опасаясь разглядывающих их детей, смотрели на них из дыры. Один, самый смелый, стал на задние лапы, опершись о борта лодки, и, к восторгу Риши, ткнулся мордочкой в протянутую ладонь.
Риш, ты бы не трогала И надо отойти, я думаю, где-то неподалеку их мать, а лисы в гневе, знаешь ли, ужасны, отметил Мартин.
В эту же секунду в голове зажегся образстоящая на задних лапах угрюмая лиса в цветастом переднике, угрожающе сжимающая скалку. Вик, представивший себе эту картину, сдавленно хихикал, а Мартин, подумав, добавил к образу красный, в белый горошек, бантик, кокетливо прикрепленный возле острого черного уха.
Да ты смотри, какие они славные! Наверняка их мама такая же
Мартин сильно сомневался в славности матери пятерых детей, тем более если речь идет о лисе. Впрочем, щенок не уходил, и Мартин легко коснулся любопытного мокрого носа.
Улыбнувшись, он отошел от лодки и сел на лежащее на берегу поваленное дерево. Его крона полоскалась в воде, и кое-где еще даже не смыло листья. Вскоре к нему присоединилась Риша. Она молча вытащила из сумки термос, налила в крышку чай и протянула ему.
Спасибо.
Тебе спасибо. Вик, ты зачем со мной возился?
Я же говорил, что хочу быть твоим другом. Что тебя тревожит?
Мама сказала, что никто из мальчиков не захочет со мной никогда просто так дружить.
Просто так? А что мне может быть от тебя нужно? Мартин смутно подозревал, о чем идет речь, но знания его были крайне скудны, а убеждение, что между детьми не может быть таких условностейслишком велико.
А я не знаю, странно вздохнув, ответила она. Вроде как что-то такое неприличное, а чтоя понятия не имею. Мы делаем что-то неприличное?
Понятия не имею, улыбнулся Мартин, касаясь кончика ее носа, как несколько минут назад коснулся лисенка.
Нос у нее был такой же холодный, но сухой. Риша рассмеялась и положила голову ему на плечо. Мартин только вздохнулему пришлось привыкнуть к ее непосредственности. Смирившись, он обнял ее за плечи и притянул к себе. Она опять замерзла.
На улице теплело. Мартин дал добро, они распечатали окно и открыли его впервые с осени. Несколько дней они потратили на генеральную уборку, перемыв всю комнату, перестирав и высушив на улице все белье. Им даже удалось достать полбанки белой краски, и Мартин побелил оконные рамы, и по просьбе Вика увековечил белоснежную чайку, когда-то нарисованную мелом на дверце шкафа.
Дом, в котором жил Вик, умирал. Зарастал хламом и грязью, пропитывался запахами гари, сигарет и алкоголя. Дом ветшал, терял облик, расползался трещинами, надломами и пятнами ржавчины. И только комната Вика выглядела жилой.
Отец стал регулярно привозить продукты. Несколько раз он даже пытался с ним поговорить, но Вик отвечал односложно, безукоризненно вежливо и отстраненно.
Вику отец давно стал не нужен. Он даже за стрижкой стал обращаться к матери Риши, которая привыкла подстригать сыновей. Он научился готовить, ухаживать за курами, скоро они с Мартином должны были засадить знакомый угол за курятником. Он начал заказывать книги в городской библиотеке через Ришиного отца.
Жизнь налаживалась.
И была еще одна тайна, о которой Мартин не говорил Вику. Там, в темноте за стенами его дома, он нашел тонкую, белую ниточку. Совсем тонкую, толщиной не больше волоса. Прямо в клубящемся мраке.
Сначала Мартин не мог поверить. Не хотел, боялся верить. Потом опустился рядом с находкой на колени, не в силах стоять.
В его темноте появилась трещинка.
Еще ничто, никогда не давало ему такой надежды, столько чистого, не омраченного ничем счастья. Это был свет, настоящий свет! Он зажегся в его темноте, и он не гас.
Тем вечером они читали сборник греческих мифов. Книга была с чердака, старая, громоздкая, с мелкими буквами. Написано было сухим языком, и Вик решил попрактиковаться в чтении сам. Спасти это занудство не смог бы даже чарующий голос Мартина и его огоньки.
Слушай, Мартин, а ты считать умеешь?
«Тешу себя надеждой, что умею», Мартин сидел в кресле и смотрел в огонь.
Мысли были сонными и вялыми, а голос Вика, читающего уже довольно ровно, но очень монотонно, только усугублял положение. Он старался не засыпать раньше, но в этот день Мартин почему-то чувствовал себя очень усталым. У него не было тела, которое могло бы болеть, но был разум, нуждающийся в отдыхе.
А давай у Риши ее учебники попросим? Она мне что-то рассказывала, мне кажется, там не сложно
«Давай, конечно. Только завтра. А сейчас нам лучше поспать»
Вик, почувствовав настроение друга, послушно отложил книгу и выключил свет.
Спокойной ночи, Мартин.
«Спокойной ночи»
Сон пришел к Вику быстро, теплый и пустой. Мартин провалился в свой и уже на грани сна и яви отчаянно рванулся обратно в явьна этот раз кошмар снился ему.
Но он не успел.
Проем, словно побеги какого-то жуткого растения, затянула вязь решетки. Он был прикован к этой решетке, так, что невозможно было отвернуться от проема. Но смотреть было не на чтоклубящаяся темнота, как за стенами его дома, заливала все окружающее пространство. Только эта темнота была бордово-алой, пронизанной черными, пульсирующими сполохами.
Он смотрел на свои руки, и зрелище вызывало у него неясное, мутное отвращение. Это были руки взрослого человека. Своего отвращения он понять не мог и не пытался, но ясно осознавал. Он ненавидел себя так сильно, как еще ни разу, никого не ненавидел за всю свою жизнь. Прожитые годы давили ему на плечи и заставляли сердце биться медленнее. Что произошло за эти годы?
Он не помнил.
И где-то в этой темноте он различал тихий, беспомощный плач. Плакала девушкасдавленно, приглушенно, словно старалась, чтобы ее не услышали.
«Скоро все закончится», хотел сказать он.
Но не смог. Не смог сказать, дотянуться, утешить, хоть как-то облегчить ее боль. Она не слышала его, не видела, но вдруг замолкла.
Я же просила тебя не ходить вдруг прошептала она. Теперь мне придется хоронить картины
«Я не мог к тебе не прийти»он по-прежнему не произнес ни слова.
Все, что он пытался сказать, вырывалось хрипом из груди. Но откуда-то он знал, что она слышит.
Внезапно наступила особенная тишина. Она словно была готова зазвенеть от напряжения, если пошевелиться или сказать хоть слово. И Мартин знал, что если она зазвенитразразится гроза.