Мартин сел на край лавки. Чай грел руки через картон. Мартин чувствовал себя несчастным и потерянным, ему мучительно хотелось, чтобы и ему кто-то помог. Дал совет, или сказал, что он все делает правильно. Но Мартин сам обрек себя на одиночествостоило Вику отвернуться к стене, как оно начинало ощущаться особенно сильно.
Вячеслав Геннадьевич другом быть не мог. Мартин несколько секунд разглядывал его отрешенное лицо и зализанные назад черные волосы, а потом опустил взгляд на стакан.
Я вожусь с тобой, потому что ты не похож на моих детей. Ты похож на меня. А еще потому, что я люблю свою дочь, и ты тоже ее любишь. Я ценю это, и ценю то, что ты не прислушиваешься к сплетням.
Я верю тому, что вижу сам. Ваша женаприятная женщина и хорошая мать.
Эти слухиправда. Об этом знает каждая собака в деревне.
Знаете, мне наплевать. Я все еще вижу приятную женщину и хорошую мать.
Чай был черный, с химическим запахом цветов.
Говорю же, ты похож на меня Я хочу, чтобы ты понял, мальчик. Я не обязан тебе отчитываться в том, как воспитываю свою дочь, но я все же сделаю это. То, что я бью своих детейне значит, что я жесток и желаю причинять им боль. Чтобы это понять, тебе потребуется много времени, но
Отчего же, перебил его Мартин. Я все хорошо понимаю. Вы думаете, что делаете доброе дело. Я плохо знаком с вашими сыновьями, но Ришаслабая, беззащитная и покладистая девочка. Она просто ждет вашей любви.
Выражение лица Вячеслава Геннадьевича не изменилось, но в глазах мелькнула насмешка. Мартин устало прикрыл глаза. Как же, сопляк взрослому морали читает.
Риша похожа на свою мать. Сейчас она маленькая девочка, беззащитная и покладистая. Я любил ее мать, безумно, с юности, и люблю до сих пор. Если бы ты знал, через что я прошел ради этой любви. И через что она прошла.
Ришане ее мать.
Ее мать жила очень благополучно. Ее никогда не били родители, они с нее пылинки сдували. Ее берегли от всего, что могло ранить. Она рассказывала о своей комнатеона была в розовых тонах, и там было столько мягких игрушек, что нужно было постараться упасть и ушибиться. Может когда ты подрастешь я тебе смогу рассказать, чем все закончилось, но поверь мнеболь в детстве переносится куда легче и еще способна приносить пользу.
Мартин молчал. Под его щекой была шершавая поверхность стола, а за спиной щелкала пряжка ремня.
Боль.
Беспомощность.
Унижение.
Ничего хорошего он не мог найти, как ни пытался. Эта порка научила его и без того понятным ему вещамнасилие отвратительно, уродливо и несправедливо. При мысли о том, что подобное испытывает его подруга, он ощущал, как сердце толкает по венам что-то ледяное и колючее.
Ты хочешь ее защитить. Мне нравитсядетям редко хватает осознанности и благородства. Послушай меня, Вик, я не враг ни тебе, ни своей дочери. Просто поверь мне.
Пойдемте домой? вместо ответа попросил Мартин, сжимая пакет.
Вячеслав Геннадьевич кивнул, встал со скамейки, и не оборачиваясь пошел обратно к оживленному проспекту.
Мартин выбросил полный стакан в урну.
Вик молчал. Он не слушал, что происходило снаружи. Он завороженно смотрел, как на стене, под его пальцами распускаются узоры ледяных цветов. В них он видел порядок и строгую гармонию. То, чего так сильно не хватало этому миру.
Порядка.
Что-то тонкое и холодное отделяло его от Риши, ради которой он остался в деревне, от Мартина, любовь которого весь этот год помогала ему жить, и от всего этого мира, в котором ему приходится принимать тяжелые решения, и расплачиваться за них.
И ему это нравилось.
Мартин, столь отчаянно тосковавший по реальной жизни, получив тело в безраздельное распоряжение, чувствовал себя некомфортно. Вик, если выходил из своей комнаты, либо сидел и смотрел в стену, следуя потоку своих мрачных мыслей, либо огрызался и делал все, чтобы его как можно быстрее оставили в покое. Разговаривать он не желал, вцепившись в свою боль, как голодная собака в костьни выпустить, ни съесть.
Риша все так же приходила к нему почти каждый день. Мартин общался с ней за двоих, пытался что все так же, как раньше. И у него почти получалось, но он раньше не подозревал, как трудно дается беззаботность, когда на душетемнота. В его книгах никто не рассказывал, что делать с озлившимся ребенком. И не было взрослых, которые могли бы ему помочь. С каждый днем настроение друга все больше пугало Мартинатот вовсе не собирался смиряться с положением дел и не реагировал ни на какие уговоры.
В ту ночь Мартин долго лежал без сна. Глаза болели, словно от дыма. В доме стояла вязкая тишина, которая давила на виски и вызывала головную боль.
Мартин прикрыл глаза.
Вик. Пожалуйста, поговори со мной, попросил он.
«Зачем?»раздался раздраженный голос.
Мартин понял, что не ошибся. Вик плакал. Поэтому так странно болели глаза.
Ты ты мне нужен. Вик, я тоже человек. Мне тоже больно и мне тоже нужны друзья.
«Мартин, ну что ты за человек? Тебе меня не надо любить. Я плохой человек. Жестокий».
Неправда.
«Правда. Это правда, Мартин. Я плохо с тобой поступал. Я отвернулся от Риши. Я ото всех отвернулся, всех бросил. И знаешь что? Мне так нравится. Если бы я мог запереться в этой комнате, никогда отсюда не выходитья бы сделал это. И не вышел бы, никогда. Так лучше было бы», угрюмо сказал Вик, и в голосе его еще звенели слезы.
Нет. Не лучше. Вик, пожалуйста, помоги мне. Давай вместе это нести.
«Я жалею, что не поехал в приют», выпалил он, неожиданно для самого себя.
Тогда давай утром я пойду и скажу Вячеславу Геннадьевичу, что согласен, и мы поедем.
«Мартин, ты не понимаешь. Я поступил правильно. Честно, благородно. А я не хочу поступать честно и благородно. Ты-то не поймешь, тебе легко даетсяты видишь черное и белое, и черное отрицаешь. А я так не могу».
Ты ошибаешься. Мне нелегко даются мои решения. И ты знаешь, я часто ошибаюсь. Я просто пытаюсь тебе помочь.
«А больше-то тебе делать нечего, правда?!»выпалил Вик, сам испугавшись своих слов.
За его спиной раздался треск. На белоснежной стене появилась новая ниточка трещины. Чужая боль и обида потекли в легкие, словно разгорающийся кашель.
«Мартин, я»
Мартин молчал. Ему впервые захотелось послать все к черту, развернуться, и выйти во вторую дверь. Раствориться в темноте, и ничего не решать и не нести ответственность за эти решения.
А теперь слушай меня. У меня может, нет тела, и тебе показалось, что я такая волшебная говорящая зверушка. Или какая-то сущность, приложение к тебе, само собой разумеющееся. Так вот, тебе неправильно показалось, ясно? голос Мартина оставался спокойным, но что-то звучало в нем, до этого момента незнакомое.
«Я не хотел так говорить»
Ты хотел, это-то меня и пугает. Да что с тобой происходит?! Да, жизнь у нас с тобой не из легких. Но я стараюсь, и до этого момента мне казалось, что у меня получается. Ты больше не голодаешь, тебя больше ни разу не избили, тебе не снятся кошмары и не мерещатся монстры, у тебя есть подруга Что мне еще сделать?!
Что-то ползло по подбородку. Мартин раздраженно провел по нему тыльной стороной ладони. На коже осталась широкая бордовая полоса.
Несколько секунд он смотрел на свою окровавленную руку. Почему-то это зрелище заставило злость мгновенно смениться паникой.
«Мартин»
Помоги мне я ищу дорогу в темноте. Мне не всегда удается, но я стараюсь.
«Прости меня. Пожалуйста. Я правда был неправ».
Скажи мне лучше, почему ты закрылся ото всех, попытался улыбнуться Мартин.
«Я понимаешь, я ведь правильно поступил?»
Не знаю, Вик. Понятия не имею. Но, по крайней мере ты точно сделал одну жизнь лучше.
«Тогда почему я этому не рад? Почему это решение мучает и преследует меня, и не кажется мне правильным?»
Потому что такие решения, верны они или нет, никогда не даются нам легко.
«Почему так?»
Потому что мы не живем в мире, в котором все правильно. Здесь поступать правильно бывает больно, и поступать подло тоже больно. Но кроме боли здесь много, много прекрасного, светлого, чистого. И боли гораздо меньше. Только давай не отворачиваться от этого прекрасного и светлого.
«Мартин слушай, в доме ведь тихо?»
Да, отец куда-то уехал.
«Пойдем поедим, а? Раз нельзя отворачиваться».
Пойдем, согласился Мартин, вставая с кровати.
Но, прежде чем пойти на кухню, он несколько минут в ванной отмывал от крови лицо и руки. Так, чтобы ни осталось ни тени, напоминающей о красном цвете, испачкавшем белую кожу. Мартину казалось, будто кровь въелась в его руки намертво, и он не сможет ее оттереть. Но она послушно стекла в слив розовой водой, не оставив следа.
Действие 15Солнце мое
Мне было пять, а емушесть,
У лошадок наших нарисована шерсть,
Он ехал в черном, в беломя,
Ему неведом проигрыш в боях.
Пиф-паф, он застрелил меня!
Двадцать первого августа, в Лерин день рождения, Вику пришло первое письмо, написанное сестрой. Неловкие буквы, «И» выглядящая как «N», все же складывались в слова. Вик читал их, пока буквы не начали расплываться.
Лера старалась. Она выводила каждую букву, подбирала слова, и даже дала ему прозвищеона писала, что они как Кай и Герда из сказки, и что они обязательно встретятся. Но Вик чувствовал изменившееся настроение письма.
Лера начала забывать его. Она отдалялась, взрослела, и в ее мире для него, Вика, осталось чуть меньше места.
«Кай». Прозвище ему понравилосьслово мягко звенело на конце зимней стужей, о которой он в последние месяцы так часто думал. Он написал его на ладони черной ручкой, и весь день ходил, сжимая и разжимая кулак. Ему казалось, что края слова мягко покалывают кожу. Оно было там, это прозвище, которое придумала его далекая, уходящая в память сестра. Он чувствовал его, словно льдинку с острыми гранями.
Лето уходило за горизонт малиновым закатом. Вик чувствовал, как тоскует Мартинон не любил осень. Развеять эту тоску Вику было нечем. Дни он проводил около перевернутой лодки на берегу озера. Лисята подросли, порыжели, и теперь несколько самых смелых длиннолапых подростков подходили к нему совсем близко, осторожно забирая с протянутой руки кусочки сыра и хлебные корки. К Рише один из лисят вовсе улегся на колени, впрочем, через несколько секунд, испугавшись собственной наглости, сбежал в кусты.
В то утро Риша ждала Вика у забора с бумажным свертком в руках.
Ты сияешь, как солнце, улыбнулся ей Вик, запирая за собой калитку.
Солнце? Мне нравится быть солнцем, она протянула ему сверток.
Что там?
Сверток был легким и объемным. Риша только нетерпеливо подтолкнула его под локоть: «Открывай!»
У него в руках лежала пара рубашекшерстяная черная и тонкая белая. Под ними обнаружился черный свитер с высоким воротом.
Меня папа просил передать, это братьев, неношеные К школе, он сказал, ты не купил Я тебе там в общем вот.
У нагрудного кармана белой рубашки четкими стежками был вышит красный вензель «V», такой же, как тот, что вышил на парусах корабля Мартин.
На черной рубашке на плечах и рукавах была другая вышивказолотистой нитью две широкие полоски и ромбовидная петля.
Что это?..
«Это нашивки, Вик. Лоцманские. Ты любишь корабли», напомнил Мартин.
То есть почему лоцман?
Я специально у папы спрашивала, он мне нарисовал, смутилась она. Понимаешь, он дорогу показывает. То есть кругом может быть шторм, или темно, а он знает берег, дно и как
Риша совсем смутилась и замолчала. Вик несколько секунд разглядывал ее аккуратные стежки, а потом, поддавшись порыву, обнял, прикоснувшись губами к ее щеке.
Спасибо, солнце солнце мое. Солнце для всех пускай светит, ты будешь только мне, сказал он, ласково проводя ладонью по ее волосам.
Риша счастливо улыбалась ему в плечо.
Куда пойдем? спросил он, разжимая руки.
Мать сказала «раз мы все равно шляемся» земляники собрать, пойдешь со мной?
Да, погоди, сейчас положу одежду и пойдем хоть землянику собирать, хоть хворост, хоть булыжники.
Не любишь землянику?
Люблю, с улыбкой ответил он, разворачиваясь к дому.
Он не стал заходить, чтобы не проходить мимо кухни, где спал отец, и аккуратно сложил вещи на подоконнике, приоткрыв окно.
А это твое окно? спросила Риша, когда он вернулся.
Да, а что?
Ничего, просто никогда не видела, где именно ты живешь.
Она привычно взяла его за руку. Вик забрал руку, сжал ее плечи и несколько секунд внимательно разглядывал ее лицо, прежде чем снова взять за руку и направиться к лесу.
У нее голубые глаза. Чистые, яркие, как небо после дождя.
Что-то злое, темное, так больно давившее его после того, как он отказался ехать в приют, наконец-то отступало.
Часть взял себе Мартин. Часть он отбросил сам. Риша была рядом, не призрак какого-то там будущего. Человек с голубыми глазами, которого он, Вик, спас от одиночества.
Риша, прости меня. Я себя не очень красиво вел последние недели.
Ты был далеко, серьезно сказала она, и от этих слов Вик почувствовал, как позвоночник покалывают сотни ледяных иголок.
Что?..
Ну, ты ушел в себя. Тебе надо было побыть ну наедине с собой. Слушай, Вик, я тоже хотела извиниться. Я не должна была я просто так испугалась, что ты уедешь, что я Прости меня.
Не надо, Риш. Пожалуйста, с досадой попросил он, чувствуя, как холодеют ее пальцы. Ты ты можешь бояться. Знаешь, у меня есть друг. Он говорит, что бояться или ненавидетьэто нормально. Это то, что делает нас людьми.
Но ты изза меня не поехал
И пусть это будет мой выбор, ладно? Я же обещал быть твоим другом. Читала «Маленького Принца»?
Нет
«Мартин, а можно ты ей расскажешь? Пожалуйста, я тоже хочу послушать!..»
«Почему нет», ответил Мартин, до этого молча наблюдавший за происходящим.
Слушай. Жил один человек, летчик. Когда он был вовсе не летчиком, а мальчишкой, младше нас с тобой, он нарисовал удава, который проглотил слона. Но взрослые, которые увидели эту картинку не увидели удава. Они сказали: «Это шляпа».
Мартин сел на корточки и пальцем начертил на дорожной пыли очертания рисунка, который видел в книге.
Чтоб они понимали, хихикнула Риша.
Вот именно, серьезно кивнул Мартин. Тогда он нарисовал слона внутри змеи, но взрослые не поняли его, и посоветовали не рисовать змей, а интересоваться более полезными вещами, вроде истории и географии. Так ему пришлось стать летчиком
Когда они подошли к полянке, Мартин как раз рассказывал Рише про Лиса. Она слушала внимательно и иногда кивала. Риша просила не прерываться, поэтому Мартину пришлось собирать ягоды, рассказывать сказку и рисовать в воздухе узорыпо привычке, так он легче сосредотачивался на рассказе.
Банка, которую Риша принесла с собой в сумке, стремительно наполнялась. Уже к полудню, наполнив до краев, они отнесли ее к Рише домой. Точнее нес Вик, а Риша шагала рядом и пересказывала ему какой-то фильм, который они с семьей смотрели по телевизору. Дома Ришина мать забрала у них банку, заставила их вдвоем пообедать, после чего вернула им банку пустой. Вик переглянулся с Ришей и пожал плечами. Работы он никогда не боялся.
Пойдем на другую полянку, мы ту почти обобрали. С той полянкой озеро рядом, можно будет искупаться, предложила она.
Мартин не слушал. Он чувствовал взгляд, устремленный ему в спинусловно камень, брошенный, и прилипший между лопаток. Он медленно обернулся.
Неподалеку от Ришиного дома стояла компания из четырех подростков. Один из них стоял чуть впереди остальных, и Мартин сразу понял, чей взгляд почувствовал. Он не знал ни одного из них, и мог поклясться, что ни словом с ними не обмолвился, но взгляды всех четырех были полны тяжелой, обжигающей ненависти и презрения.
Риша, кто это?
Что?..
Мне не нравятся эти люди. Кто это?
Это Вадик, сникла она. Они раньше с Женей дружили, а потом поссорились. Он ему что-то вроде должен. Он сейчас иногда ко мне цепляется слушай, Вик, пожалуйста я не хочу дома прятаться. Придется проходить мимо них, а они и ударить могут, и в общем, я боюсь.
Она смотрела на него с отчаянием. Вадик смотрел с какой-то нехорошей, кривой ухмылкой.
«Мартин, слушай, давай к себе пойдем? Пересидим втроем пару часов, зайдем через окно. Отец все равно к нам не заходит, если мы тихо сидим», предложил Вик.