За несколько дней до этого Ева искала Амбер, чтобы рассказать ей свой сон и спросить, как она думает, что бы это значило. Еве приснилось, что Майкл получает любовные письма от всех студенток, с которыми он спал, и что эти письма аккуратно отпечатаны у него на ногтях обеих рук, словно на крохотных страничках знаменитых «самых маленьких Библий в мире» из Книги рекордов Гиннесса, причем шрифтом меньшего размера, чем в услуге «Ваше имя на зернышке риса». Письма можно прочитать, но только при помощи особого микроскопа, прокат которого стоит баснословно дорого, и Ева проснулась до того, как заполнила во сне все необходимые документы для проката.
За завтраком Ева сочинила версию сна, не затрагивающую их с Майклом отношения. За завтраком Астрид рассказала ей, что Амбер очень классно толкует сны. Но тогда Ева не могла ее найти. Та словно испарилась. В саду ее не было. В машине тоже. Впрочем, машина стояла на месте, перед домом, значит, она тоже где-то поблизости.
Она была не с Магнусом, который сидел в гостиной, уткнувшись в книжку. И не с Астрид; Ева видела, как та маялась в одиночестве, сидя под деревом с демонстративно-скучающим видом. И уж точно не с Майклом.
Ева взбежала по лестнице и громко позвала Амбер. Тут она заметила какое-то движение внизу. Но увыэто была всего лишь уборщица, она переносила пылесос через коридор в гостиную, волоча за собой шнур и прижимая его бокастое тулово к себе одной рукой, а запчасти и разные щеткидругой.
Катрина, простите! крикнула сверху Ева.
Та замерла. Она стояла неподвижно, в ожидании, по-прежнему спиной к Еве.
Вы, случайно, не видели где-нибудь в деревне нашу гостью? спросила Ева. Ее зовут Амбер.
Не поворачиваясь, Катрина помотала головой и продолжила свое шествие с пылесосом, но явно бормоча что-то под нос. Ева толком не расслышала.
Вот что ей послышалось: ее зовут янтарь.
?
Ерунда какая. Уборщица пошла с пылесосом под мышкой в сторону прихожей.
Не то чтобы Ева боялась попросить Катрину повторить, что она сказала. Нет, конечно. И не то чтобы Еву в принципе настораживала эта женщина, на вид из бедных, преждевременно увядшая, пожалуй и придурковатая, взгляд все время в пол, никогда не смотрит Еве в глаза и разговаривает с ней либо повернувшись спиной, либо глядя куда-то в сторону, что определенно говорит о полном отсутствии ответственности, а кроме того, о том, что шторы в гостиной никогда не будут сняты и отданы в прачечную, сколько бы Ева об этом ни просила, и вообще, она напоминает упрямую уборщицу из какого-нибудь комедийного телесериала, но странным образом (как это выходит?) Еве порой кажется, ощущение, что это она, Еванекий персонаж, что это ее жизнь куда менее насыщена, чем тусклое существование Чистюли, которое Ева так рисует в своем воображении: комната с дешевыми обоями да супермаркет на окраине деревни с товарами по низким ценам. И этой своей оскорбительной манерой отвечать, отвернувшись в сторону, и невнятным бурчанием вместо ответа на вопрос, который Ева и задать-то не успела, она оставляет Еву в тупом недоумении, словно человек, который должен былза неплохую платунемного облегчить Еве жизнь, вдруг избил ее и унизил.
Ева стояла на верхней площадке; снизу заревел пылесос.
Ева проснулась среди ночи. Майкл спал рядом, голова под подушкой. В комнате было светло как днемиз-за яркой луны. У изножья кровати двигались какието люди.
Кто вы? спросила Ева.
Она потрясла подушку Майкла. Он не просыпался.
Там было двое мужчин и три женщины. Одна женщина привалилась к спинке кровати, держа на руках крошечного и совершенно неподвижного ребенка. Предмет, который держала другая женщина, мерцал в темноте, словно горсть битого стекла. Один из мужчин, стоящий позади женщин, имел бывалый, даже суровый вид. Одежда и лицо второго поблескивали, будто от влаги. У последней женщины была старомодная прическа, как в исторических сериалах Би-би-си. В руке она держала продолговатый предмет, напоминающий трубу, светящийся на конце. Она направила луч света Еве прямо в глаза. Ева закрыла лицо ладонями. Когда ослепление прошло, она увидела, что все они исчезли, а там, где сидела женщина с ребенком, теперь стояла другая, пожилая женщина. Ева узнала в ней свою мать. На ней был халат, словно она только что из ванной.
Здравствуй, сказала Ева. Где ты была?
Зачем ты об этом. Ты же знаешь, я умерла, ответила мать.
Ева снова потрясла подушку Майкла. Он проснулся.
Да, словно отвечал на вопрос.
Приходила моя мать, сказала Ева.
Да? сказала Майкл озадаченно. Сюда? Где она была? Где она?
Она ушла, ответила Ева.
Хочешь, я тебе чего-нибудь принесу? сказал Майкл. Может, чаю?
Да, сказала Ева. Спасибо, Майкл.
Майкл встал с постели и спустился вниз. Ева села в постели, прислушиваясь к обычным звукам спящего дома. Вот Майкл поднимается по лестнице. Он входит с двумя кружками в руках и подает ей одну ручкой вперед, чтобы она не обожглась.
Спасибо, сказала Ева. Ты мой милый.
Да ладно, ерунда. Дурной сон? спросил он.
Нет, сказала Ева. Это был очень хороший сон.
Они пили чай, поговорили немного и снова улеглись спать.
Был ли сон реальностью? Или реальностьлишь сном? Ева пошла в деревню, там, она знала, есть церковь. Она подумала, а вдруг поможет.
Но церковь была заперта. На двери была записка с объяснениями, у кого взять ключ.
Ева нашла дом «хранителя ключа». На звонок вышла женщина, вероятно его жена.
Вы действительно приехали с целью осмотреть деревню? спросила она.
Это была плотная женщина в фартуке. С той же характерной челюстью, что у Катрины-Чистюли. Она смотрела на Еву почти с угрозой.
Да, сказал Ева. Я живу в доме Оррисов, мы с мужем сняли его на все лето.
Нет, я не о том; вы действительно хотите увидеть достопримечательности? У вас имеется постоянное жилье?
Разумеется, ответила Ева.
У вас есть при себе счет за электричество или газ? спросила женщина. Или другой документ, где указано ваше имя и адрес?
С собой нет, конечно, сказала Ева. Я не знала, что это необходимо для входа в церковь.
Что ж, теперь знаете, сказала женщина.
Но вы можете позвонить миссис Оррис, я уверена, она за меня поручится, сказала Ева. Вы знаете миссис Оррис?
Знаю ли я миссис Оррис? сказала женщина. Так это вы приехали с семьей?
Несомненно, сказала Ева.
Она записала имя и адрес Евы. Потом закрыла дверь перед ее носом. А через три минуты принесла ей старинный ключ с бородкой на грубой веревке.
Вы собираетесь помолиться или просто поглазеть, а? спросила женщина.
Пожалуй, и то и другое, сказала Ева.
Хорошо, ключ вы получите, но не передавайте его никому постороннему, знаете, тут только отвернись, как там устроится шпана, так что если вы передадите кому-нибудь ключ и в церковь проникнет какой-нибудь бродяга и мы не сможем его оттуда выгнать, то вся вина будет на вас, вам придется все улаживать и полностью оплатить причиненный ущерб.
Ага, сказала Ева. Конечно. Жизнью клянусь.
И не забудьте принести ключ обратно! крикнула ей женщина в спину, пока она шла по садовой дорожке меж розовых гвоздик и кустов роз.
Ева направилась обратно через кошмарную деревню к церкви.
У церкви был солидный, поросший мхом фундамент и мощная, старинная тяжелая дверь. Но, попав внутрь, Ева была разочарована. Ничего примечательного. Пусто, утилитарно, современноне спасала даже старинная каменная кладка. Некрасиво. И никакой духовной ауры, что бы под этим ни понималось. Впечатление заброшенного, убогого святилища. Ничего, наводящего на размышления об иной жизни, словно там вас ожидают те же мелочные заботы и все окрашено в ту же коричневую гамму. Ева подумала: коричневыйвот истинный национальный цвет, цвет Британиицвет сепии, кофейным пятном покрывший всю викторианскую эпоху. Коричневый колер церемоний. Юнион Джек, безусловно, должен быть коричнево-бело-синий. Крест святого Георга тоже не должен быть ярко-красным. Лучшекоричневый на белом фоне, словно вустерский соус на белой тарелке или может, кусок белого хлеба с тем же соусом. Юнион Джек реял практически над каждой деревушкой в английской глубинке. По дороге сюда они миновали бесконечные вереницы викторианских домов, на две семьи и отдельных, россыпи двориков и магазинчиков темно-коричневого кирпича, словно забытые декорации к послевоенным сериалам для домохозяек, напоминающие одряхлевших собак, которые еле волокут задние лапы, так что добрый человек должен бы пожалеть их и, повинуясь зову гуманности, немедленно усыпить. Это конец эпохи. Коричневый конец эпохи.
Ева села на заднюю скамью, и ей на секунду стало неловко за подобные мысли. Она попыталась подумать о чем-то глобальном, но ей никак не удавалось отвязаться от мелодии, что крутилась в голове, она забыла название группы, но в песне пелось о том, что скорее погибнет цивилизация, чем умрет наша любовь, и горы рухнут прежде, чем мы расстанемся. С возлюбленной мы будем. Вместе навсегда. Так решили звезды. У нас одна судьба. Подобная судьба ждала героев всех американских сериалов; у Уолтонов была лесопилка прямо за домом, их дочери выходили замуж, а сыновья продолжали отцовское дело или шли на войну, а потом возвращались с нее, и старший сын становился «голосом за кадром», ведя торжественную летопись жизни семейства на горе Уолтонов, названной в их честь, а Лаура и ее сестра Мэри вместе с матерью и отцом фактически построили целый городок благодаря беспримерному трудолюбию, а также редкой семейной добродетели, и все ходили в церковь, в строительстве которой принимали участие. Даже когда белокурая красавица Мэри потеряла зрение, спустя несколько серий она вновь прозрела, еще бы, с ее-то прекрасными голубыми глазамиразве можно представить, что такие глаза ослепли навсегда? Отец с матерью с гордостью поглядели друг на друга, когда Лаура спасла целый садто ли от засухи, то ли от вредного древоточца, Ева уже не помнила тонкостей. Мама помогала девочкам (да и себе самой) постигать тайны природы, принимая вместе с ними роды у коровы; мать связывало с коровой особое взаимопонимание. На фоне заключительных титров Лаура вновь и вновь сбегала с холма, широко раскинув руки словно крылья, словно не в силах сдержать огромное счастье. Позже, в семнадцать, она, как поет Дженис Ян, «познала истину», потому что после сериала «Маленький домик в прерии» эта гениальная девочка, кажется, больше не снялась ни в одном фильме. По крайней мере, Ева не помнит ни одного фильма с ее участиема ведь у нее была характерная, запоминающаяся внешность, если она, конечно, не исправила себе прикус.
Ева забралась на скамью с ногами, но вскоре спустила ноги на пол и отряхнула брюки. Она стала вспоминать слова песенки «В семнадцать лет»: там по сюжету девушка воображает, что парни звонят ей и признаются в любви, ей ничего не остается как только придумывать себе воздыхателей, потому что она дурнушка и никто не шлет ей «валентинок». А еще была печальная песня Марианн Фейтфул про женщину, у которой в ее тридцать семь «все кончено», и она думает, что уже никогда ей не промчаться по Парижу с развевающимися волосами в спортивном кабриолете. Все кончено в семнадцать. И все снова кончено в тридцать семь. А мне-то уже сорок два, подумала Ева. С меня хватит. Ей припомнилась песня какого-то немецкого рокеракассету принес им в класс для практики перевода учитель немецкого, светлый щуплый юноша, вероятно, не старше двадцати двух. Sie ist vierzigпел он- und siefragt sich, wares nun schonalles? Ведь она уже никогда не побывает в Калифорнии, в свои сорок два, старая тетка? Ей уж никогда не порезвиться в море с Джимми Дином и остальными кинозвездами, о которых она грезила. Оставь надежду всяк сюда входящий. Ева-15, оторвав взгляд от парты, взглянула на Еву-42мол, прикинь, сколько лет коту под хвост! и подмигнула. Ева-42, сидя в церкви, позади которой под травой и могильными плитами покоились сотни усопших, вдруг подумала, интересно, как идут ее книги на «Амазоне». Интересно, есть в этой дыре интернет, чтобы пойти и проверить.
Потом она подумала, а пошли бы ее книги (ко дну?) на настоящей Амазонке, если бы она бросала их через борт корабля.
Эта картинаона стоит на палубе и смотрит, как тонут ее собственные книги, была так нелепа, что она от неожиданности расхохоталась в голос. Звонкий смех наполнил всю церковь. Какая невоспитанность. Когда она перестала смеяться, эхо еще долго стояло у нее в ушах.
Она закрыла церковь и вернула ключ суровой хранительнице.
Что у тебя с коленом? ни с того ни с сего спросила как-то вечером у Евы Амбер.
Ничего, сказала она. А что?
Когда ты сидишь, то все время держишься за него вот так, под таким углом, сказала Амбер.
Да нет, сказала она. А вообще странно, что ты спросила, я действительно сильно повредила колено, но это было много лет назад, все давно прошло. Вот странно. Я и не замечала за собой этой привычки. Неверное, я до сих пор тревожусь за него.
Колено выздоровело не до конца, сказала Амбер, раз ты все время за него держишься.
Но я ничего не чувствую, сказала Ева.
Зато я вижу, отвечала Амбер.
Она подошла к Еве и опустилась перед ней на колени. Затем обхватила ее за колено обеими ладонями и начала разминать его мышцы большими пальцами. От колена по всему телу Евы расходилась волна паники.
Право не стоит, у меня ничего не болит, сказала она.
Амбер словно не слышала. Она надавливала на колено очень сильно. Ладони у нее были горячие.
Осторожно, сказала Ева.
Ага, сказала Амбер.
Она начала массировать колено рукой, и у Евы возникло странное ощущениеобычно оно возникало у нее в самолете в неприятный момент взлета, сердце ушло в пятки, тело напряжено в ожидании худшего, ноги уперты в пол, руки крепко сжимают подлокотники.
Ева решила нарушить молчание. И стала говорить, что в голову взбредет.
Позже вечером, когда они собирались ложиться, оказалось, что Майкл на нее всерьез обиделся.
Ты никогда не говорила, что у тебя больное колено, сказал он. Мы вместе столько лет, а ты никогда об этом не упоминала, ни единого раза. Почему, Ева?
Ты не спрашивал, ответила Ева и улеглась в кровать.
Майкл: Так что же случилось?
Ева: Я упала с лошади.
Майкл: С лошади? Ты что, занималась верховой ездой?
Ева: Это было до тебя.
Майкл не слушал, ему на самом деле было все равно, что с ней случилось. Он метался по спальне как балованный мальчишка в поисках своей любимой подушки. Ева откинула одеяло, чтобы он увидел: подушка у нее под коленом.
Ева: Я возьму ее на эту ночь, ладно?
Майкл: Ты же знаешь, это невозможно. Я не могу без нее спать.
Ева: Тебе что, трудно взять другую? Так я точно засну, мне нужно положить что-нибудь под мою бедную коленку после этой экзекуции, а твоя подушка как раз идеальной формы.
На самом деле ощущения в колене были прекрасные, но она не хотела признаваться в этом Майклу. На самом деле она чувствала себя лучше, чем за все последние годы, и Еве было досадно, хотя она и понимала, что это эгоизм, что Майкл ни разу за их долгуюбольше десяти лет! совместную жизнь не заметил, что у нее больное колено. Для этого им понадобилась какая-то незнакомая девица. Сколько еще мелочей от него ускользнуло? И сколького не замечала она, привыкнув молча принимать его «странности»?
Она отдала Майклу подушку; он тут же погасил свет и водрузил подушку на ухо.
Ева неподвижно лежала в темноте, сложив руки на животе. Лежала, а ее раздражение все росло и росло.
Она очень осторожно выбралась из постели, надела халат и тихонечко спустилась вниз.
Амбер лежала на заднем сиденье своей машины. Увидев Еву через опущенное окно, она ногой распахнула дверцу и свернулась калачиком, освобождая местечко для Евы.
Не спится? спросила она.
Ева помотала головой.
Хочешь прокатиться?
Если ты не занята, сказала Ева.
Амбер расхохоталась и дернула плечом.
По уши, сказала она.
Ну, то есть, я хотела сказать не «занята», а «устала», поправилась Ева. Если ты не устала.
Да ни капельки, сказала Амбер. Она перелезла через спинку на водительское сиденье и открыла переднюю дверцу для Евы.
Сорок миль в час по проселочным дорогам Норфолка, фары освещают ошалевших насекомых и серые придоржные кусты. У обеих, у Евы и у Амбер, локти на опущенных до конца стеклах, их овевает прохладнотеплый ночной ветерок.
Я чувствую себя преступницей, сказала Ева.
Люблю ехать куда глаза глядят, сказала Ева. Гораздо больше, чем ехать куда-то.
Мы прямо как Тельма и Луиза, сказала Ева.
У-ух! сказала Ева.
Мне было двадцать три года, сказала Ева, я ехала в лондонском метро, а напротив сидел парень, ужасно симпатичный парень. Он читал какую-то книгу. Это меня и зацепилокнига была умная, а у него на груди была табличка работника «Карри». И на этой самой табличке было написано его имя, Адам. Я подождала, пока он поднял голову и заметил мой взгляд, и тогда сказала: ты в жизни не поверишь, но меня зовут Ева. А он ответил: ты в жизни не поверишь, сколько девушек подходят ко мне и говорят, что их зовут Ева. Потом улыбнулся и как ни в чем не бывало уткнулся в свою книгу, словно я перестала сауществовать. Я впервые осмелилась на подобный поступокто есть я не заговаривала первой с парнями, разве что здоровалась, и уж тем более не обращалась с такой тирадой к человеку, которого увидела впервые в жизни. Я встала, собираясь выйти из вагона, но сначала подошла к нему, наклонилась, кстати, он читал книгу про одного польского режиссера, Адам всегда интересовался вещами, которые входили в моду и вызывали общий интерес только через несколько лет. Так вот, я наклонилась к нему и сказала: да, но до тебя не дошлоя настоящая Ева, та самая, и потом я вышла, это была не моя остановка, но мне позарез надо было выйти. Я поднялась по эскалатору, вышла на улицу и встала там на ветру, злясь на себя, дуреху, но в то же время испытывая восторг. Я повторяла себе: «он того не стоит»ну понимаешь, он же работал в «Кэрри», и была права, потому что, как оказалось позже, он был лишен честолюбия, напрочь, можно сказать, что Адам обладал «античестолюбием». Но в результате я стояла в совершенно незнакомом месте, абсолютно не представляя, что это за район, теперь мне надо было покупать новый билет, потому что я вышла на улицу, и я повернулась, чтобы пойти к метро, и тут вижу его, прямо за своей спиной, как в старых фильмах, еще и дождь капал, классический кадр, ха-ха, и тогда я говорю привет, и он говорит привет, и я спрашиваю, ты что, специально вышел за мной из вагона и поднялся по эскалатору наверх? А он говорит: да нет, вообще-то это моя станция, я живу за углом, и он показал куда-то. А потом спрашивает: ты правда Ева? И я сказала, да. Тогда он говорит, хочешь, выпьем где-нибудь кофе? И я сказала, да.
Закончив, Ева откинулась на сиденье.
Здорово, правда? воскликнула она. Как это он сказал: ты правда Ева?
Боже, какая нудотина, сказала Амбер.
Чт Что? спросила Ева.
И это все? сказала Амбер. Это и есть момент истины, кульминация, встреча-двух-сердец, только между нами девочками, звон свадебных колоколов, и все пустились в пляс? Нет, подруга, Богом клянусь, тебе придется поведать мне байку повеселее, на х, иначе я сейчас захраплю прямо за рулем.
Ты что, заснешь? засмеялась Ева.
А дальше пойдет рассказ о том, как ты рожала своих деток, как это было ужасно или как легко, да насрать мне, вот же бля, сказала Амбер.
Что ж, с Магнусом, как ты знаешь, были трудные роды, но в результате мы оба полностью оправились. Если честно, это после Астрид я как-то совершенно расклеилась. Я до сих пор это ощущаю. Но малыши так чудно пахнут! Поверишь, я все бы отдала, только бы еще раз вдохнуть запах своего маленького, сказала Ева.
Амбер швырнула недокуренную сигарету в окноона была в ярости. Похоже, шутки кончились. А машина неслась все быстрее. Амбер словно всем весом давила на педаль газа. И с каждым словом выжимала из двигателя еще и еще.
Иссус уписался на х, все эти бесконечные сраные вечные кретинские сюси-муси, уже кричала она.
Прошу тебя, сбавь скорость. И хватит ругаться, попросила Ева.
Заехать бы тебе со всей дури под дых, сказала Амбер. Вот тогда тебе будует что вспомнить.
Она сняла руки с руля и шарахнула по нему раскрытыми ладонями. Машину повело и тряхнуло.
Не надо! крикнула Ева.
Машина затряслась, сильно накренившись вправо, когда Амбер на скорости еле вписалась в левый поворот.
Еве стало по-настоящему страшно.
Ева поехала в Лондон на встречу с издателем. После Норфолка Лондон показался ей нереально шумным и суетливым.
Аманда, глава издательства, пригласила ее пообедать в «Алистер Литтл» в Сохотеперь они могли себе это позволить. По дороге Ева остановилась и дала нищему фунтовую монету. Аманда порылась в сумке, чтобы последовать ее примеру. Пока они шли от конторы к ресторану, Ева останавливалась и подавала каждому, кто просил милостыню, просто чтобы посмотреть на реакцию Аманды.
Держите, сказала Ева, протягивая жалкому потрепанному мужчине купюру в пять фунтов.
Тот застыл в изумлении. Потом засиял. Он пожал Еве руку. Аманда немного подумала, потом заглянула в кошелек, в отделение для купюр, и достала десятку, новенькую, коричневую.
Ну ни хрена себе, подумала Ева.
Мужчина дернулся, будто в танце.
Благодарю вас, дамы, сказал он. Удачного вам дня.
Ресторан был заполнен людьми, которые пришли посмотреть, кто еще обедает в этом ресторане.
У Аманды всегда был такой вид, как будто она составила и зазубрила список вещей, который надо обсудить с Евой и потом, по мере их «непринужденной» беседы, мысленно ставила галочку напротив каждого пункта. Шестьдесят семь с половиной тысяч, и продажи растут, сказала она, разделавшись с пунктами «семья» и «отпуск». Это потрясающе. Спрос на первые пять книг тоже совершенно фантастический. Ну и конечно я хочу задать вам вопрос, ответ на который жаждут услышать ваши поклонники. Как продвигается новое «Интервью»?
Помаленьку, сказала Ева.
А по срокам, как вам апрель? спросила Аманда, заглядывая в ежедневник.
Апрель будет что надо, ответила Ева.
Отлично, сказала Аманда.
Я решила написать о человеке, который умирает, сказала Ева.
Да, замечательно, сказала Аманда.
Я имею в видуумирает, всё, конец. Финита. Капут. Конец фильма. Занавес, сказала Ева.
Что ж, очень интересная идея, сказала Аманда. Хотя «Интервью», как правило, написаны в ином ключе, не так ли? Я хочу сказать, концепция «Интервью» жизнеутверждающая, каждоесвоеобразный гимн жизни, не так ли?
Меня сейчас занимает история о палестинском мальчикео парнишке двенадцати лет, которого застрелили солдаты, сказала Ева.
Когда? спросила Аманда. То есть в каком году это было?
Она ничего не понимала.
В прошлом месяце, сказала Ева.
В прошлом месяце? спросила Аманда. Что я могу сказать. Это будет значительный удар по спросу.
Он бросал камни в израильский танк, сказала Ева. А что, если написать о человеке, который пока жив, но завтра утром умрет? Например, о каком-нибудь иракце?
О ком? просипела Аманда с еще более ошарашенным видом.
Об и-рак-це. Ну, вы об этом слышали.
Вы знаете, это имеет слишком прямое отношение к политике, что противоречит принципам нашего издательства, сказала Аманда. Честно говоря, я не понимаю, зачем менять исторический фокус, который вывел «Интервью» на пик популярности, иными словамилично я, как и, безусловно, ваши читатели, убеждена, что именно по этой причине ваши так хорошо про то есть так популярны, и аудитория уже привыкла к определенной концепции как раз из-за исторической основы
Я еще не решила, перебила Ева. Может, я вообще не стану писать.
Если дело в авансе сказала Аманда.
Мне стало казаться, что я написала уже достаточно, сказала Ева.
Но вы, вы же только что сказали, что апрель будет что надо! поставив бокал вина на стол, произнесла Аманда Фарли-Браун, «Джупитер Пресс», с разнесчастным видом.
Полагаю, это зависит от движения Гольфстрима и поведения соответствующих атмосферных фронтов, сказала Ева.
Что зависит? почти прошептала Аманда.
Будет ли апрель что надо.
Аманда покраснела и сидела не зная что сказать. Еве вдруг стало стыдно. Она не слишком хорошо знала Аманду. Не знала, как она живет, есть ли у нее трудности, почему она ведет себя именно так, а не иначе. Какие проблемы могли быть у двадцатисемилетней женщины, главного редактора небольшого издательства, недавно вошедшего в крупный издательский холдинг? У бедной Аманды был такой вид, будто ее на завтра приговорили к расстрелу.
Успокойтесь, сказала Ева. Я же пошутила.
В смысле? сказала Аманда.
Книга продвигается, сказала Ева. Срокв самый раз.
У Аманды явно отлегло от сердца.
Вот оно что, сказала она. Отлично. Прекрасно. Замечательно.
Она покачала головой и отметила что-то в ежедневнике.
Действие происходит в Шотландии, сказала Ева. Думаю, книга публике понравится. Если вкратце, это история про местную сельскую девушку.
Про местную девушкуэто замечательно, сказала Аманда, усиленно кивая и быстро что-то записывая.
В поезде Ева смотрела на собственное отражение в окне, оно двигалось, убегало и снова возвращалось на фоне мелькающего пейзажазарослей кустарника, полей, небольших городков, деревьев, и вдруг испытала приступ омерзения; причем если бы напротив нее сиделчем черт не шутитжурналист с диктофоном и микрофоном и спросил бы ее почему? она вряд ли сумела бы внятно объяснить.
Она отвернулась от своего отражения. И попыталась представить, что никакой Амбер не существует. Вот приеду обратно, думала она, а за городом уже лето. Я буду работать над историей деревенской девушки для новой книжки «Интервью». И напишу больше половины.
Но это все равно что представить, будто на свете не существует вопросов, или забыть мелодию, которую выучил наизусть давным-давно. Точнее, которая сама втемяшилась в голову. Ева читала, что мелодии буквально «врезаются» нам в мозг подобно миниатюрным лезвицам.
На станции Еву встретил Майкл.
По дороге он разглагольствовал о Петрарке и Сидни, структуре текста и ее вариациях. Очевидно, что он по уши влюбился в Амбер, но на этот раз с нашего «гуся» не просто «стечет вода». Более того, на этот раз охотница ранила гуся, и он в полной растерянности, потому как ему снесло полбашки и он застыл на берегу пруда, пошатываясь на слабеющих лапках. Посмотришьгусь как гусь. А приглядишьсятруп.
Когда они приехали, Ева сразу вошла в гостиную и увидела картину: Амбер сидит на диване, положив руку на ширинку Магнуса. Магнус тут же вскочил.
Не переживайте, сказала Амбер. Он совершеннолетний.
У меня молнию заело, а Амбер мне помогла, сказал Магнус.
Из сада с шумом примчалась Астрид, первым делом бросилась к дивану и с разбегу упала на Амбер, обняв ее изо всех сил.
Амбер шутливо зарычала.
Привет! крикнула Астрид матери, повернув голову. Нам было так классно! Мы с Амбер ходили на рыбалку.
Рыбалку? Чудесно, сказала Ева.
Ага, сказала Амбер.
Мы ходили к реке и специально старались ничего не поймать, сказала Астрид. Мы бросали в воду лески без крючков!
Но ведь это бессмысленно! сказала Ева.
Вот именно! ответила Астрид.
Абсолютно, сказала Амбер.
Они с Астрид вместе захихикали, потом Амбер встала, ухватив дочь Евы под мышку, и, крутанувшись на каблуках, завертела ее в воздухе.
Так проходили дни. Проходили безвозвратно, словно волна физически обрушилась на округу и все стало каким-то дымчатым, с размытыми контурами, затуманенным, расплывчатым, словно живешь под водой, день, ночь, снова день
Скажи, что ты чувствуешь теперь, вспоминая, что случилось с той девочкой? спросила однажды Ева у Амбер уже в начале конца.
С какой девочкой? спросила Амбер.
Ну, с той, которую ты сказала Ева. С той девочкой. Твоя авария.
Какая девочка? сказала Амбер. Какая авария?
Так что же еще в таком случае тебе хочется узнать о себе? Был ли сон реальностью? War es nun schon alles? Ты настоящая Ева? Как продвигается новое «Интервью»? Какая девочка? Какая авария?
Амбер, дивный силуэт в дверном проеме сарая, абслолютно черный, солнце светит ей прямо в спину. Она подходит к Еве, сидящей у стола с ноутбуком, останавливается вплотную и кладет руки ей на плечи, словно собираясь снова хорошенько встряхнуть.
И вдруг целует Еву в губы.
Ева не ожидала, что ее так взволнует поцелуй. Она словно очутилась в каком-то жутком месте. Здесь все было пугающе иначе, словно она вдруг обрела сверхзрение, словно невидимые руки надели ей на голову шлем, и ей стали видимы все не-имеющие-названий, невообразимые цвета за пределами человеческого спектра, и мир за пределами шлема словно замедлил свой бег, чтобы показать ей провалы пространства между обыденными предметами, показать, что вещи связывает лишь хрупкие нити, протянутые между этими провалами.