Амбер доела сандвич и встала. Астрид тоже спешит подняться, стараясь не прикасаться руками к одежде. Амбер отряхивается и потягивается. Машет охраннику, и тот поднимает руку, чтобы помахать в ответ, но неуверенно, как будто нехотя. Потом Амбер берет камеру, потому что у Астрид все руки в соусе, и они возвращаются обратно тем же путем, через иссушенное солнцем поле (Астрид по дороге съедает яблоко и выбрасывает огрызок, он же разлагается), потом переходят ту же дорогу по пешеходному мостику, который ведет прямо на железнодорожную станцию, очевидно, что это самый короткий путь к супермаркету и нечего им было бросаться под машины, как полоумным.
Дойдя до середины мостика, Амбер останавливается прямо над ревущим шоссе. Опираясь на перила, они еще раз любуются видом. Красота. Истинный, типичнейший английский пейзаж. Они смотрят на поток машин, что несется под ними туда-сюда, словно двусторонняя река. Солнце, отражаемое лобовыми стеклами и полированными боками машин, так и бликует в глазах Астрид. Лучше смотреть на машины у самого горизонта, которые постепенно пропадают в чуть колеблющейся стене жара. Их цвета словно перетекают в воздух, словно машины сделаны из чего-то жидкого.
Прекрасный летний день, наверное, точь-в-точь как давным-давно, когда все лето стояла чудная погода, а Астрид еще не было на свете.
И тут Амбер роняет камеру вниз.
Астрид видит ее полет в воздухе. Слышит собственный сдавленный крик, слышит словно издали, а потом звон разбивающегося об асфальт пластика. Какая маленькая вещица. Вот ее ударяет сбоку колесо грузовика, и она летит к машине позади него, ближе к центру дороги, и разлетается под колесами на тысячи кусочков, которые брызжут во все стороны. Приближаются другие машины, и давят и давят эти кусочки, пасуя друг другу через дорогу.
Пошли, говорит Астрид.
И она идет дальше, к ступенькам, и начинает спускаться к станции. Вот из виду пропала ее спина, потом плечи, голова.
Поверить не могу.
Онаточно ненормальная.
Всю дорогу домой Астрид думает: она ненормальная. Всю дорогу от станции домой, а путь неблизкий, Астрид не разговаривает с Амбер. Она даже не смотрит в ее сторону. А когда бросает искоса взгляд из-под челки, у Амбер вид совершенно умиротворенный, словно не случилось ничего непоправимого, словно она не сделала ничего ужасного.
Ведь это был подарок от мамы и Майкла на ее прошлый день рождения.
Ей страшно влетит.
Камера стоила кучу денег.
Они все время говорили о том, как дорого она стоит. Словно гордились этим.
«Сони», цифровая.
Там были сегодняшние кадры; например, цветы в поле.
И как Амбер идет по полю, с бело-золотым нимбом над головой.
И как они ездили позавчера в Норвич, и кадры того, что произошло у «Дворца карри».
И зачем теперь она, Астрид, нужна Амбер, раз она не может снимать важные вещи?
Кассеты с восходами остались на прикроватном столике. Но она перестала снимать с тех пор, как у них появилась Амбер. А если она проснется завтра утром и ей снова захочется снимать?
Надо будет заставить Амбер заплатить за камеру.
Как это ни досадно, на мостике не установлено видеокамер.
У нее нет свидетелей.
Астрид ничего не докажет.
Всю дорогу домой она не смотрит на Амбер и не разговаривает с ней. Амбер не замечает. Идет, насвистывая, руки в карманах. Астрид плетется следом за ней по другой стороне дороги, уперев взгляд в землю под сандалиями. Но Амбер не замечает, или замечает, но ей наплевать.
Когда они приходят домой, Астрид поднимается к себе, запирается изнутри и вдруг ловит собственное отражение в зеркале, у нее совершенно белое лицо, Астрид даже останавливается, чтобы снова взглянуть в зеркало. Ей становится ужасно смешно, ее лицо в зеркале такое маленькое, бледное, злющее! Ей ужасно смешно, что вот это и есть она.
Она вглядывается в себя.
Та часть ее личности, которой смешно, словно стоит в стороне и наблюдает. Эта личность абсолютно спокойна, словно самостоятельная, иная она.
Астрид сидит, отвернувшись от зеркала, изо всех сил стараясь не дать остынуть гневу.
Два дня спустя Амбер спросила у Астрид, может ли она дать ей свой блокнот и фломастер.
Астрид кивнула. И буркнула нечто утвердительное. Она все еще «не разговаривает» с Амбер.
Амбер лежит в тени на траве, что-то рисуя фломастером Астрид в ее же блокноте.
Немного погодя Астрид подходит и садится в сторонке. Потом подвигается ближе.
Амбер отлично рисует, и очень быстро. Сейчас она нарисовала маленькую девочку. Девочка сидит за школьной партой, на противоположной стене старая школьная доска, у которой стоит старомодного вида училка. Девочка тоже рисует на листе, прикрепленном к мольберту. Сверху на листе надпись: Мамочка, такими детскими буквами, а сама картинкаточь-в-точь, как дети рисуют свою маму: палка-палка-огуречик, смешные ножки-прутики, разные глаза, рот запятой.
Амбер показывает рисунок Астрид.
Потом она вырывает листок, переворачивает его и прикрывает локтем, как делают дети, когда не хотят, чтобы у них списывали, и делает новый рисунок.
Заканчиваети протягивает Астрид.
Это сценка у ворот школы (на них даже есть вывеска: ШКОЛА); три мамы поджидают своих чад. Две из них женщины как женщины. А третьяточная копия «мамочки» с картинки девочки на первом рисунке. Она стоит рядом с «настоящими» мамашами, вся сикось-накось, волосы ежиком, глаза разные, рот дурацкой закорюкой, руки-палочки торчат в стороны, т. е. когда мамаша на самом деле выглядит как нарисованная в жизниэто чистый прикол.
Ничего смешнее Астрид в жизни не видела. Она смеется и не может остановиться. Ей смешно от самой мысли, что мама-каляка может выглядеть так же и «в жизни»! Это так смешно и так глупо, что Астрид смеется, пока у нее не начинают течь слезы. Слезы текут у нее по лицу по обеим щекам, холодными ручейками пробегают за ушами и падают в траву. Амбер тоже смеется, лежа на спине, от всей души. Они обе катаются по траве хохоча без остановки.
Прекрасная иллюстрация сравнения, изрекает Майкл, взглянув из-за ее плеча на рисунок (когда Астрид показывает его Магнусу).
Очень смешно, говорит Магнус. Он лежит на диване, уставясь в потолок. (Он почти пришел в норму, снова начал разговаривать, даже ванну принимает, все такое. Правда, вокруг глаз у него до сих пор черные круги, словно кто-то нарисовал их фломастером.)
Это Амбер нарисовала? спросила мама. Замечательно. У нее явный талант.
О да. Астрид тоже так думает. Прошло уже много времени, а бывает, что она вдруг рассмеется ни с того ни с сего, неважно, где и чем занимается.
Часто она вспоминает про это ночью и ничего не может поделатьснова хохочет как заведенная, юмор, заключенный в рисунке, проникает в тебя настолько глубоко, до самых печенок, что кажется, твои внутренности плавятся или что в тебя вселился «чужой», которому ничего не нужнотолько хохотать у тебя внутри, и через много-много дней, когда сами рисунки уже потерялись, или их куда-то сунули, или выбросила Катрина-Чистюля, Астрид продолжает безудержно смеяться при одном воспоминании, боже, до чего смешно, до чего прикольная идея: стоит такая дебильная мамаша вместе другими у школьных ворот, словно сойдя с дурацкой детской каляки прямо в реальный мир, ну как будто изображение, созданное ребенком, и есть самое точное и правдоподобное.
Астрид, обращается к ней мама как-то душножарким вечером, когда Майкл приготовил на ужин нечто «изумительное» и в результате в салате оказались мелко нарезанные несъедобные цветы. Ты должна снять на видео всю компанию. Такой прекрасный вечер после прекрасного дня, у нас такой прекрасный ужин, это надо запечатлеть. Сходи за своей камерой.
Астрид не реагирует.
Астрид, говорит мама. Иди же!
Астрид смотрит в тарелку.
Иди же, говорит мама. Принеси камеру.
Нет, говорит Астрид.
Какнет? говорит мама.
Я не могу, говорит Астрид.
Что значитне могу?
Я ее потеряла.
Что?!
Астрид повторяет:
Я ее потеряла.
Где же, Астрид, ты потеряла камеру? спрашивает Майкл.
Если бы я это знала, то уже нашла бы, так?
Амбер смеется.
Астрид, кончай дурить, говорит мама.
Астрид морщится, глядя на цветочную кучку у края тарелки.
Но как это произошло, скажи на милость? спрашивает Майкл.
Астрид, она стоила две тысячи фунтов, ты же знаешь, говорит мама, но скорее вкрадчиво, а не грозноведь за столом Амбер и им хочется выглядеть перед ней идеальными родителями, даже Еве.
Когда это случилось? продолжает Майкл. Ты заявила в полицию?
Астрид, господи, говорит мама. Это же твоя камера!
Вообще-то, вступает Амбер, она тянется к корзинке с хлебом, ругать надо меня. Меня раздражало, что она вечно таскает ее с собой, вот я и бросила ее с мостика над дорогой.
Все поворачивают головы к Амбер. Пауза длится, растягивается и тянется, пока Астрид не решается:
Нет, неправда. Она сама упала.
О, сказала мама.
А, сказал Майкл.
Она лежала на перилах, и вдруграз и упала, сказала Астрид.
О, повторяет мама. Снова пауза, только Амбер позвякивает ножом и вилкой по тарелке.
Это случилось на пешеходном мостике, говорит она. Там, над шоссе А14.
Вы могли кого-то убить, знаете ли, произносит Майкл. Она могла попасть в лобовое стекло, например.
Ага, говорит Амбер.
Но этого не случилось, правда? быстро спрашивает мама.
Нет, отвечает Астрид.
Все живы, говорит Амбер, разламывая хлеб пополам. Короче говоря, это все я, она тут ни при чем, не надо ее наказывать. Если собираетесь кого-то вздрючитьто давайте меня.
Мама Астрид промокает рот салфеткой, потом смотрит на Майкла, потом на свои часыи устремляет взгляд в окно.
Надо посмотреть гарантийный талон, говорит Майкл, глядя на Еву, потом на Астрид, на Амбери уже никуда, в пространство за головой Амбер. Тянется за бутылкой, подливает себе вина. Все обойдется, говорит он, кивая.
Мама снова начинает есть, как будто ничего не произошло. Вот это да! Майкл тоже ест. Магнус опустил глаза в тарелку и молча жует. Астрид смотрит на него сбокуон красный как рак. Но никто больше не поднимает тему разбитой камеры. Никто не говорит об этом до конца вечера и на следующий день, а на третий день Астрид уже совершенно уверена, что все забыли о происшествии.
Id estполная форма для i. е., то есть i. е. сокращение для id est. Это другой способ сказать «то есть», латинское выражение, вот что означает id est.
Астрид рассказывает Амбер про мобильник в школьной мусорке, за который по-прежнему платят абонентскую плату, и никто ничего не знает. Рассказывает ей про Лорну Роуз, Зельду Хауи и Ребекку Каллоу. Про то, что раньше они с Ребеккой дружили. Рассказывает, как нашла письма своего отца, Адама Беренски, к маменашла в столе матери, в самом низу под свидетельствами о рождении, страховкой на машину, документами на владение домом и т. п., она умыкнула всю пачку, и мама даже не заметила, и с тех пор она хранит их дома, в носке, спрятанном с другом носке в портпледе у себя под кроватью. Она пересказывает Амбер прекрасные строки из его писем id est (то есть) наизусть: ты для меняНачало Начал, ты научила меня истинной верности. Будь у меня в глазах по видеокамере, я бы снимал каждый восход, каждое утро, пока я жив, а в конце подарил бы тебе готовый смонтированный фильм. И тогда бы ты узнала, какое счастьезнать тебя, просыпаться с тобой рядом. Тыбесконечное прекрасное лето, лето, что длится полгода, с мая по сентябрь, день за днем, день за днемсплошь ласковое солнышко и теплый ветерок. А ястая птиц в вышине, что скользят по твоему небу. Ты даешь мне крылья. Глядя на тебя, я осознаю, что яединственный человек на Земле, способный подобраться столь близко к солнцу. Только не расплавь мой воск! (ну, как Икару, сыну Дедала из греческого мифа).
Она описывает Амбер фотографию, где он сидит за рулем синей машины, дверца распахнута. Одну ногу он выставил наружу. На нем джинсы. Он темноволос и худощав. На нем рубашка в сине-белую клеточкуможно разглядеть сквозь лобовое стекло. Позади машины кусты, за ниминовые современные дома. На дорогелист, упавший с дерева перед тем, как была сделана фотография.
Руки у него сложены на грудиладоней не видно. Глаза то ли смеются, то ли просто прищурены.
И он клал в чай сахар.
Эти слова срываются с губ Астрид, словно нагретые камешкикак в том салоне, где маме делают массаж, от них на коже еще долго остаются красные следы.
Амбер отрывает длинный стебелек травы у самого корня, берет его в рот и снова ложится на спину. И долго-долго смотрит на Астрид, прищурив глаза от яркого солнца. И ничего не говорит.
Верхушки деревьев колышутся над ними, и через миг они сами ощущают порыв ветра, который за миг до того потревожил листву.
Амбер не будет весь день.
Сначала Астрид слоняется по дому. Потом бродит по саду. Потом идет в деревню. По пути она вспоминает, как они с Амбер снимали в Норвиче.
Встань здесь, сказала Амбер, указав на первую же видеокамеру на вокзале Норвича, под прицелом которой они оказались, сойдя с поезда. И просто снимай ее ровно минуту. Да, просто тупо снимай целую минуту.
Астрид сидит на скамейке напротив деревенской церкви. Наблюдает за дорогой. Она ровно минуту смотрит на свои часы, на каждое дерганье секундной стрелки. За эту минутупо ощущению, ужасно долгуюни-че-го не происходит.
Целую минуту? спросила Астрид. Да кто будет смотреть такую запись дольше пяти секунд, подумаешь, дурацкая бесполезная на стене камера с крошечным радиусом?
Амбер закатывает глаза и потом смотрит на Астрид с таким выражением, будто Астриднепроходимая тупица, и тогда она быстренько включает камеру, настраивает автофокус и направляет на ту, другую камеру Та изворачивается и «глядит» на нее. Камеры типа снимают друг друга.
На солнце стало слишком жарко. Оно как гигантский красный глаз. Астрид встает. Подходит к военному мемориалу, рассматривает дохлые искусственные цветы на двух венках. Она дотрагивается до каменного постамента, он так раскалился на солнце, что долго пальцы не выдерживают. С тех пор, как его воздвигли, солнце нагревает мемориал каждое лето.
Она дергает ручку церковной двери. Заперто. На двери записка: ключ спросить у того-то по адресу: такая-то улица от второго перекрестка (карта прилагается).
Церкви теперь запирают. Мера против вандализма.
А что, если вывандал? Вы тоже можете пойти и попросить ключ.
Но тогда все поймут, что вы и есть вандал.
А вы можете сказать, что где-то потеряли ключ, а преступник, по-видимому, подобрал его и совершил акт вандализма.
Иливдруг сам хранитель ключа и есть вандал, и время от времени устраивает погром, а потом подстраивает так, будто кто-то приходил за ключом и расписал стены краской из баллончика, переломал скамьи и т. п.?
Вообще-то, не совсем правда, что за целую минуту, что она отсчитала, ничего не произошло. Вокруг летали птицы, разные насекомые. Вороны или как их там каркали в раскаленном небе. Как сейчас. По ту сторону ограды тянется высокое белое растение, борщевик называется, что ли. За шестьдесят секунд оно наверняка выросло еще капельку, незаметно для человеческого глаза, так бывает. В тени как заведенные копошатся пчелы, снуя туда-сюда из цветов, спеша к своим ульям, трутни там еще целы-невредимы, с ногами, ведь еще лето, все замечательно существует в своем собственном мире и в ритме этого мира, вне зависимости от того, что некто вроде Астрид о нем не подозревает или пока просто не знает. У церковной дверикамень в форме сердца с надписью: «- 1681». Под ним на самом деле лежит человек, скончавшийся в 1681 году, т. е. когда-то давно он жил и дышал, как вот она, а теперь он или она, неважно (на камне нет имени, только год, ни даты, ни месяца), т. е. то, что от него осталось, покоится здесь уже более трех столетий, а когда-то жил или жила себе спокойно в этой самой деревне. И солнце нагревало камень каждое божье лето на протяжении всего этого времени, как в ту бесконечную летнюю пору, так и в нынешнюю эпоху экологических катастроф. Прежде Астрид как-то не замечала, что почти все предметы имеют зеленый оттенок. Даже камень зеленоват. Древесина, из которой сделана дверь, коричневая с таким зеленоватым налетом, это из-за долгого пребывания под открытым небом. Какой насыщенный цвет. Будь у нее камера, она бы просто снимала сам цвет целую минуту, чтобы позже можно было как следует рассмотреть, каков он на самом деле.
Она садится на корточки в тени у церковной двери и вглядывается в самую глубь зеленого. Возможно, если она будет глядеть очень внимательно, она что-то поймет о природе зеленого, что ли.
Но надо ли думать о людях, погибших в войнах прошлого века, или о том, кто лежит под этим камнемсердцем, как, скажем, о том мальчике, который за минуту до смерти пробежал мимо библиотеки, или о девочке, которую нашли мертвой в лесу? Или о людях на планете, вот сейчас, в эту минуту умирающих от голода, потому что им нечего есть? Или о животных, погибающих в далеких странах от нехватки пищи и воды? Или о тех, кто участвует в этой войне, которой как бы не должно было быть, впрочем, в ней погибло не так много народу, меньше, чем в настоящей войне.
« 2003».
Астрид пытается вообразить кого-то, ну например девочку своего возраста, умирающую где-нибудь в далекой пыльной стране из новостей типа от бомбежки. Она представляет Ребекку Каллоу на койке в больнице, где и не слыхали о более-менее современном оборудовании. Вообще-то, трудновато представить. Вот в школе тоже учителя только и говорят, что об экологии, о всяких видах, которые вымирают и т. п. И это происходит повсюду, постоянно, это очень серьезно, истощенные животные и дети в госпиталях по телевизору, люди, зашедшиеся в крике, потому что рядомтеррорист-смертник, или американский солдат, убитый в какой-то дыре, но довольно трудно заставить себя понастоящему переживать за всех этих людей, трудно врубиться, что это важнее, чем оттенки зеленого цвета. То есть, про «Дворец карри» было, конечно, легко, потому вот он стоит, тут же, прямо напротив. Но когда они с Амбер подошли поговорить с индийцем из ресторана, он помотал головой и сказал, что это местные духи слегка повеселились, что это никакой не вандализм и не расизм, и он явно не хотел, чтобы они там снимали, и сказал, уходите, уходите. Пока они разговаривали, он не сводя глаз смотрел через их головы на кучку подростков, что стояли у забегаловки на той стороне и наблюдали за ними. Амбер оглянулась на них и заметила: похоже это и есть местные духи, а? Индиец молча скрылся в своем «дворце». А из забегаловки вышел мужчина и, встав позади мальчишек, стал смотреть на них с Амбер.
Может, снять стоянку? спросила Астрид.
Нет. Снимай их, сказала Амбер, глядя на компашку у забегаловки; те стояли скрестив руки на груди.
Когда Астрид начала снимать, один мальчишка двинулся через улицу, наверное, чтобы помешать ей, и Амбер встала вплотную сзади, положив руки ей на плечи, но тут его окликнул мужчина, все они зашли в помещение и закрыли дверь.
« 1681». Астрид дотрагивается до раскаленного сердца с черточкой и выдолбленным номером.
У нас больше нет той записи, ведь камера разбилась, сказала она Амбер как-то вечером, шепотом, чтобы никто не подслушал и не вспомнил опять про камеру.
Какой записи? спросила Амбер.
Ну тех, с «местными духами», снова прошептала Астрид.
Амбер пожала плечами.
Тебе что, хочется снова на них посмотреть? Мне лично нет. Так, мелкая шпана.
Но разве это не доказательство? спросила Астрид.
Какое доказательство? спросила Амбер.
Что мы там были.
Но мы знаем, что мы там были, сказала Амбер.
И что мы их видели, сказала Астрид.
Но они знают, что мы их видели. И мы знаем, что видели их.
Ну, самого факта, что мы их видели, сказала Астрид.
Да для кого? спросила Астрид и дважды постучала ей по лбу. Тук-тук. Кто там?
Амбермастерица задавать вопросы и отвечать на них. Тогда в Норвиче, когда Астрид закончила снимать камеру видеонаблюдения, отследив ровно шестьдесят секунд на таймере своей камеры, она посмотрела в видеоискатель и увидела позади Амбер мужчину в рубашке с короткими рукавами и галстуке, он вышел из какой-то будки дальше по платформе и наблюдал за ними.
Он так же наблюдал, как они снимали вторую видеокамеру с другой стороны вокзала, у магазина WH SMITH. Когда Астрид начала снимать третью, у входа в здание вокзала, он уже стоял рядом.
Я вынужден попросить вас немедленно прекратить, обратился он к Астрид.
Что именно? спросила Амбер.
Съемку, сказал он.
Почему? спросила Амбер.
Обычным гражданам запрещено снимать процесс функционирования нашей системы безопасности, сказал он.
Почему? спросила Амбер.
По соображениям общественного порядка и безопасности, отвечал он.
Нет, почему вы обращаетесь ко мне? спросила Амбер.
Потому что прошу вас прекратить съемку, сказал мужчина.
Да не «почему», а почему «ко мне», объяснила Амбер. Я же ничего не снимаю.
Мужчина скрестил и снова опустил руки. Затем уперся кулаками в бедра, типа скоро его терпение лопнет.
Пожалуйста, скажите вашей малютке, пусть прекратит съемку, произнес он.
Он все смотрел наверх, в видеокамеру, ведь он знал, что все это снимается.
Она вам не малютка, ответила Амбер. И она не моя.
Это мне для школьного проекта, заявила Астрид.
Мужчина смотрит на Астрид в полнейшем изумлении, словно поверить не может, что какая-то двенадцатилетняя пигалица умеет разговаривать, не говоря уж о том, чтобы высказываться вслух.
Мы собираем информацию о системах видеонаблюдения на вокзалах, говорит Астрид.
Амбер улыбается.
Боюсь, вам придется получить письменное разрешение от начальства каждой станции на подобного рода съемки, я полагаю, говорит мужчина Амбер, словно не замечая Астрид.
Вы боитесь или просто полагаете? спрашивает Амбер.
Что? говорит мужчина.
Вы боитесь или полагаете?
Бедняга снова бросает взгляд на камеру и вытирает сзади шею рукой.
И почему вы как будто неспособны разговаривать с ней самой, а вынуждены общаться через меня, как будто я вам секретарша или какой-то сурдопереводчик, словно она глухонемая или дурочка? сказала Амбер. Она умеет говорить. И хорошо слышит.
А? сказал мужчина. Послушайте.
Да мы слушаем!
Ну, рожайте.
Здесь нельзя снимать, говорит он. Вот и всё.
Он скрестил руки на груди и уставился на Амбер.
Она отвечала ему прямым взглядом. Она шагнула вперед. Он отступил на два шага назад. Амбер рассмеялась.
Она взяла Астрид под руку, и они спокойно прошли через здание вокзала в городок, что зовется Норвич.
Заметили, как у него вспотело под мышками? спросила Астрид, когда они вышли на солнце на привокзальную площадь.
Ну да. Неудивительно. Сегодня ужасно жарко, сказала Амбер, высвобождая руку, и двинулась немного впереди в сторону моста.
Астрид идет из деревни домой по изнуряющей жаре. Она старается на ходу синхронно размахивать руками, взад-вперед. Так ходит Амберуверенно размахивая руками, словно точно зная, куда направляется, и, хотя это очень далеко и ты, возможно, не не знаешь точно, где именно вы очутитесь, все равно, сто пудов, оно того стоит, и ты будешь в отпаде, когда наконец доберешься туда.
Какой длинный день. А вот и Амбер вернулась оттуда, куда она ездила, неважно куда.
Кстати, говорит она Астрид, когда та убирает со стола после ужина. Там, куда я ездила, я кое-что тебе покажу.
А что? спросила Астрид.
Увидишь, отвечает Амбер.
Астрид в постели в своей отстойной комнате, а на дворесамая удушающая ночь всех времен. В новостях сказали, что сегоднясамый жаркий день с тех пор, как начали вести наблюдения за погодными изменениями. В комнате стоит затхлый, мертвый запах. Вскоре она засыпает.
Ей снится Амбер, которая приезжает в поезде на Ливерпульский вокзал, пригородный пейзаж за окном несется со скоростью света, вот поезд останавливается на вокзале, и Амбер выходит из него, проходит небольшой турникет, вестибюль вокзала, по лестнице, по эскалаторуи в метро, она едет, потом снова поднимается на поверхность и остальную часть пути проходит пешком, мимо кондитерской, магазинов, через парк и прямо по улице, потом по Дэвис-роуд до перекрестка, и, перейдя его, оказывается у дома матери Лорны Роуз. Но дома ли Лорна? А что, если она сейчас у своего отца? Амбер стучит, но никто не отвечает. Ну и хрен. Она идет к дому Зельды Хауи, звонит в звонок, кто-то подходит к двери, это сама Зельда, и Амбер с ходу отвешивает ей смачную пощечину. И говорит: ку-ку.
Потом Амбер, может быть, направится к Ребекке Каллоу и постучит, ей отвечает какая-то женщина, наверное их прислуга, тогда Амбер говорит, что она учительница Ребекки и пришла по деликатному делу, и прислуга впускает ее и проводит через дом в большой сад, и там в белом кресле-качалке кайфует сама Ребекка, а какая-то другая девочка на газоне делает стойку на голове и не видит Амбер, и Амбер начинает с того, что берет ее за ноги, как будто хочет поддержать, и девочка спрашивает: эй, вы кто? Амбер говорит: ты Лорна? Девочка говорит: да, я Лорна, тогда Амбер говорит: в таком случае знай, что я твой самый жуткий кошмар, дорогуша, добро пожаловать в ади она скрещивает ее ноги, и Лорна падает. Потом она подходит к Ребекке, которая сидит открыв рот от изумления, берется за спинку кресла и с силой толкает к себе, так что та мешком сваливается в траву. Потом (Ребекка уже опрометью мчится в дом) Амбер выхватывает у Лорны из руки мобильникта сидит на граве с ошарашенным видом и набирает номери говорит ей: а теперь смотри и запоминайАмбер кладет телефон на дорожку, с силой бьет по нему пяткой, и тот разлетается на тысячу кусочков. Потому что в следующий раз, говорит Амбер Лорне Роуз, то же самое произойдет с твоей рукой. Затем она идет в дом, и там Ребекка Каллоу рыдает в телефон на кухне, напуганная до чертиков, прислуга лопочет по другому телефону, тогда Амбер хватает Ребекку за длинные волосы и дергает, больно-пребольно, и говорит, ну что, нравится тебе такое обращение? Прислуга все кричит в телефон со своим хорватским или каким там акцентом, Амбер проходит мимо нее, но на расстоянии, и выходит через парадный вход, громко хлопнув дверью.
Потом она идет к справочному бюро, где люди, которым надо кого-то найти, могут узнать нужный адрес. Она говорит женщине за конторкой: мне необходимо узнать адрес и пишет имя в стандартной анкете.
Женщина кивает.
Ответ поступит быстро, говорит она, потому что имя крайне редкое. Позвольте спросить, вы его родственница?
Нет, отвечает Амбер. Но я действую от имени ближайшего родственника, который хочет узнать его местонахождение, чтобы обратиться напрямую.
Затем Амбер протягивает женщине через окошко аккуратную пачку денег, двести фунтов, прямо как в кино или театре: семейное дело, понимаете, объясняет она.
Женщина оглядывается по сторонам, чтобы убедиться, что их никто не видел.
Не волнуйтесь, мадам. Я мигом, говорит она.
И женщина удаляется в глубь конторы, где находятся компьютеры с базой данных на всех-всех-всех, ну, где кто сейчас проживает и чем занимается.
Астрид снится лошадь в поле. Оно сплошь покрыто жухлой пожелтевшей травой, а у лошади ребра можно пересчитать. В небеклубы черного дыма. Мимо нее пролетает птица какого-то вымирающего вида. Кажется, одна из шестидесяти существующих на планете особей. И по всему полю, и прямо у ног Астрид, на траве лежат люди. У кого перебинтованы руки, у кого голова; некоторые лежат под капельницей. Какой-то ребенок протягивает ей руку и говорит что-то, но она не понимает. Она смотрит вниз, на свою руку. Камеры в ней нет.
Она снова погружается в дрему, измученная одуряющей жарой, как вдруг слышит, как в коридоре открылась и снова закрылась дверь, потом открылась дверь ее комнаты и кто-то зашел, прикрыв за собой дверь.
Астрид притворяется, что спит. А кто-то стоит там, в темноте, так беззвучно, что Астрид засомневалась, не почудилось ли ей, но неттишина в комнате явно изменилась, стала наполненной.
Астрид узнала запах, запах чистоты, так пахнет новая кожа, с апельсиновой ноткой, запах чистой женской кожи и талька, и, может быть, дерева, да, карандашной стружки, вот как она пахнеткак свежеочиненный карандаш.
Она долго-долго стоит у кровати Астрид, т. е. прежде чем решается. Кровать немного качнулась, когда она забирается под одеяло. Астрид лежит с закрытыми глазами. Тогда она придвигается ближе и прижимается сзади. Ее теплое дыхание овевает волосы на затылке Астрид, словно проникая внутрь. Она обнимает Астрид одной рукой за талию, другойспереди за плечи, теперь ее дыхание согревает Астрид шею, где кончаются волосы.
Астрид кажется, что ее кости под этим согревающим дыханиемсловно тонкий, чистейший хворост для костра. Ей кажется, что сердце вот-вот выпрыгнет у нее из груди, т. е. от счастья