ужина она произносит во всеуслышание: если собираетесь кого-то вздрючитьто давайте меня.
И потом подмигивает ему, да, прямо ему, на глазах у его матери и Майклаа им-то и невдомек! Если хочешь, мол! Давай вздрючь меня! И подмигивает прямо ему. Магнус тут же чувствует, как у него в джинсах наливается, твердеет, как сердце жжет раскаленным камнем сквозь рубашку, а все лицо горит огнем и щеки заливает обжигающий румянец.
Магнус, вдруг говорит мать. А ты сегодня переборщил с солнцем.
Угу, говорит он. Слышит себя словно со стороны. Гундит как неразумное дитя. Ага, переборщил.
О! произносит Майкл, словно Магнус выдал нечто гениальное. А мама говорит, что к завтрашнему дню у него появится красивый загар. Астрид молчит в тряпочку, это она специально, чтобы невзначай не обратить на себя внимание. Знакомая тактикаэто она у него, Магнуса, переняла. Они ничего не знают. Только что они обсуждали какую-то муру, Астрид потеряла, что ли, или разбила дорогущую камеру. Но Амбер ее прикрыла. Да, в этом вся она.
Амбер = потрясная.
Магнус не смеет повернуть к ней голову, иначе станет совсем как вареный рак.
Тогда он смотрит на маму, которая рассказывает Астрид что-то про свое детство. Мама вообще щебетала весь ужинпрямо как маленькая птичка, которых жители средиземноморских стран любят держать в клетках, вывешенных за окном, певчие птички, которые начинают чирикать, как только солнце освещает клетку на рассвете или, наоборот, на закате. Мы пели «Я люблю гулять в лесу», и «Поругалась со свекровью», и «В Арканзас увез девчонку», и «Милая старушка стариной тряхнула: вылезла на берег, а меня столкнула». Мы, девочки того поколения, попали словно в клещи двух тенденций: то поем рождественские хоралы, и тут жепро нимф да пастушков, «День Флоры», я, кстати, так и представляла, когда мы пели, что некая тетя Флора собирает корзинку, чтобы отправиться на пикник.
О! повторил Майкл, словно все происходящеехорошо разыгранный скетч. Амбер сидит, опершись на руку, локоть на столе. Зевает, не прикрывая рта. А мама = птичка, ослепленная солнцем и позабывшая, что она по-прежнему в клетке.
При этой мысли в Магнусе шевелится какое-то чувство. Жалость, вот, пожалуй, что это такое. То же самое, непонятно почему, он чувствует и к Майклу, сидящему напротив и с пугающей методичностью отделяющему лепестки от крохотного цветочка в салате. И к Астрид тоже, она сидит рядом, такая потерянная. Но на самом деле она не потеряласьвот же она. Все с ней нормально. И все же что-то утрачено. Он не может объяснить.
Магнус кладет в рот кусочек хлеба. Ему вдруг хочется положить в рот камень, что-то нерастворяемое, не меняющееся лишь из-за того, что внутри у людей действует желудочный сок, разлагающий пищу, на что можно положиться как неизменную величину. Ох, но ведь камень = Минералогическое общество = и печаль громоздится в нем великанищем, и выпрастывается из него, гигантская, словнословно что? маяк на скале, луч его прожектора безжалостно высвечивает каждого сидящего сейчас за столом. И Магнус отводит взгляд, страшась того, что увидел.
Мама = сломанная ветвь. Какая-то надломленность есть в том, как она, перегнувшись почти к середине стола, бодро стрекочет: такой прекрасный вечер после прекрасного дня, у нас такой прекрасный ужин, это надо запечатлеть. А Майкл = хм, что же? Очки сидят набок. Поза скрюченная, неловкая. Он похож на модельку самолета, сделанную тяп-ляп небрежным мальчишкой, крыло торчит кривовато, шасси приклеены под разными углами, по всему корпусу потеки от чересчур щедро налитого клея.
Магнус посмотрел на Астрид.
Астридна него, прямо в глаза.
Что? спросила она.
Астрид вроде бы не сломлена. Но онасловно окно, которое раз за разом швыряет в себя камень, чтоб «проверить себя на вшивость», подумал Магнус, разобьет свою жизнь вдребезги, а потом еще проверит, насколько остры ее собственные осколки, и тоже на себе. Да, все за столомсловно из кусочков, которые никак не соберутся в целое, более того, которые совершенно не подходят друг к другу, словно нахватанные из разных головоломок, которые побросал в одну коробку продавец-пофигист в каком-нибудь секонд-хенде, или куда там отправляют ненужные, «убитые» головоломки. Только головоломки никто не убивает.
У Магнуса в животе настоящая буря.
Что? повторяет Астрид, строя ему рожу. Чточ-точточточточточточточточточто-чточточточточточточ-точточточточточточточточто???
Астрид! говорит мама.
Что? говорит та.
Амбер хохочет. И Ева за ней.
Хватит! говорит она, смеясь.
Чтохватит? говорит Астрид.
И все смеются. Кроме Астрид.
Я, между просим, ничего не сделала, говорит она. Это он смотрит на меня по-ненормальному.
Как ненормальный, Астрид, сказала мама.
Кто? спросила Астрид.
«Посмотрел на меня как ненормальный», сказала мама.
Да не на тебя! сказала Астрид. Он посмотрел на меня.
Да я не про себя, я про правильность самой фразы, сказала мама. Ты сказала: по-ненормальному. А надо: как ненормальный. Вот у Майкла спроси.
Тут Амбер кладет ладонь Астрид на макушку, потом убирает. Астрид снова садится глубоко на стул, закатывает глаза, вздыхает. Амбер, она умеет улаживать конфликты. Если она тожечасть раздрызганной картины-головоломки, думает Магнус, то тогда она = чудом сохранившийся фрагмент синего неба. А может бытьи все небо целиком, целое, невредимое.
Идиома, вдруг произнес Майкл, подняв глаза от цветочка, что держит в пальцах, ну прямо Безумный Башмачник. Пожал плечами. Классика, сказал он. И снова пожал плечами. Амбер ухмыльнулась, глядя на него через стол, и он больше не может думать ни о чем, кроме этого рта, приоткрытого, постанывающего на уровне его глаз, потом напротив его рта, тоже приоткрытого, словно в немом изумлении оттого, что выделывает нижняя часть его тела, там, глубоко внутри нее.
Что-то ты притих, Святой, говорит она ему. О чем ты думаешь?
Ни о чем, отвечает он.
И что же конкретно ты думаешь об этом? спрашивает она.
О чем? спрашивает Магнус.
Ни о чем, говорит Амбер.
Все смеются.
Ладно вам, говорит Магнус. Ну хорошо, я думал про маяк. Раз уж вам так интересно. Я пытался в уме вычислить его общий внутренний объем в кубических метрах, а это довольно сложно, поскольку по мере увеличения высоты внутренняя площадь, ну, она все время изменяется.
А Магнус совсем краснющий, сказала Астрид.
Господи, и правда, сынок, сказала мама и озабоченно покачала головой. Болит? спросила она. Астрид, сбегай наверх, принеси средство после загара. Из моей косметички.
Не надо, сказал Магнус. Все нормально.
Ты должен обязательно намазаться на ночь, сказала мама.
Да ладно, сказал Магнус.
По-моему, ты сгорел, сказала мама. Ты что, никак не предохранялся?
Тут Амбер взглянула ему в лицо, высоко подняв бровь. И расхохоталась. Магнус тоже невольно рассмеялся. Он смеялся! На глазах у всех, они ничего не понимают, никто ничего не знает, даже не подозревают, что тут можно что-то знать. Но все равно в результате все смеются, неважно. Сидит такая милая семья за столом, и все смеются над удачной шуткой.
Амбер =?
Теорема кривой Джордана. Каждая простая закрытая кривая имеет как внутреннюю, так и внешнюю поверхность. Обнаженные груди Амбер покачиваются над его головойдве идеальные колоколообразные кривые. Сама онаторус. Внутри ееизогнутая кривая. Было далеко за полдень. Он вышел из своей комнаты. И видитАмбер стоит, насвистывая, на верхнем пролете, осматривая потолок с заправским видом эксперта из телепередачи про ремонт.
Стой здесь, сказала она. Не уходи.
Она притащила из сада крепкую палку и открыла задвижку на чердачном лазе. Потом помогла ему запрыгнуть. Потом встала на перила, а оттудаза ним, наверх. Он высунулся из люка, чтобы помочь ей подтянуться. Пол наверху был из простых неструганых досок. В дальней стенекрохотное окошко, почти скрытое под многолетним слоем грязи. Повсюду набитые вещами коробки и горы пыли. Тут еще жарче, чем в доме. Амбер отряхнула ладони о шорты, уселась на пол и пристально посмотрела на него. Что стоим? сказала она, похлопав рядом с собой. Он ничего не понимал. Не знал, как должен ей ответить. Пока он думал, она вдруг снова исчезла в чердачном люке.
У Магнуса сердце оборвалось. Ее уход означалон упустил шанс. Но нет, она снова появилась внизу, с покрывалом в рукахвидимо, из ближайшей комнаты.
Она была удивительно ловка для взрослой. Балансируя на перилах, схватила его протянутую руку. Оттолкнулась босыми ногами от стены, влезла. Носком ноги сдвинула коврик обратно на лаз. Выпрямилась. Огляделась, все еще держа его за руку.
Отлично, сказала она.
Темно, сказал он.
Она отпустила его руку. А потом стянула с себя футболку. Вокруг сосков кожа у нее белая-белая. Потом она сняла шорты. Параллельные прямые не сходятся. Икс не вычисляется. Она снова взяла его руку. Положила себе на бедро, потянула выше, выше. Точка пересечения. Она расстегнула его ремень. Он выскочил наружу, образовав параболическую кривую. Она сжала его. Он кончил, тут же.
Потом она говорит, ложись-ка.
Множество = совокупность.
Совокупность = сумма частей, составляющих целое.
Бесконечность = непрерывность.
Последовательность, самовоспроизводимая через равные интервалы раз, потом еще раз, еще раз и еще = периодичность.
Точка пересечения. Она уложила его на спину, так что их тела образовали прямой угол. И умножила себя на него.
Незримая прямая, соединяющая их взгляды, обладала самой прекрасной линией наклона в мире.
Он чувствовал себя словно в мягкой боксерской перчатке, или в пространстве, полном крохотных подушечек или трепещущих крылышек. Магнус взорвался миллиардом крохотных белых перышек.
Запах по-летнему душного чердака, их, только их запах, липких от восхитительного пота. Как она потом упала на него, тихонько смеясь ему в ухо. Как она ходит, натянутая струна, как говорит, или просто сидит, молча, как улыбается ему, сидя напротив за ужином, а никто ни о чем не догадывается. Ее чудесные потаенные изгибы.
Амбер = ангел.
Они еще трижды занимались любовью на чердаке. И два раза, когда в доме была толпа гостей, они по-быстрому (ощущения весьма острые) в саду за оградой из кустарника. А однажды Амбер пришла в комнату Магнуса, когда все легли спать. Это было просто бесподобно.
Фантастика.
До сих пор страннов результате всегда ужасно мокро. Он и не подозревал. И еще он до сих пор не привыкнет, хотя столько раз видел, что у Амбер там волосы, настоящие волосы. Ему как-то не приходило в голову, что женщины так устроены. Впрочем, если подуматьэто же естественно. Ну конечно, у них там волосы. По-видимому, они специально удаляют их, прежде чем выйти в чат, сделать фотки или видео. А может быть, у них, как у парней, у мужчин, у когото есть, у кого-то нет. Или может, вырастают с возрастом. Он посмотрел на мать, которая шла через сад. Интересно, она их удаляет или у нее нет волос, или, наоборот, много? Если естьто какую площадь они занимают в квадратных сантиметрах. Когда он часто моргает, мысли путаются.
Я веду Святого Магнуса на экскурсию по деревне, объявила Амбер Еве. Нас не будет около часуя как раз успею его совратить и привести тепленького обратно, вы не против?
Магнус чувствует, как его изнутри заливает багряная волна. Когда шум в ушах стихает, он слышит, как Ева, а за ней и Астрид смеются, словно услышали уморительную шутку.
Но все будет шито-крыто, продолжает Амбер. Мы не потревожим местных добрых самаритян, по крайней мере на этот раз, правда?
М-гм. Магнус уставился в пол.
А мне можно с вами? спросила Астрид.
Нет, сказала Амбер. Но если будешь сегодня паинькой, завтра пойдем воровать в магазине.
Приятной прогулки, говорит Ева, не глядя на них. Не забредайте слишком далеко.
Амбер = гений, думает Магнус. Нетдаже гений в квадрате, она запросто нашла хранителя ключа от церкви в сонной деревушке. А в следующую поездку в Лондон сделала дубликат. Это гениальность уже в третьей степени.
Теперь они почти всегда бывают там. Их ни разу никто не потревожил.
Почему ты носишь остановившиеся часы? както днем, в церкви, спросил ее Магнус. Амбер стояла на коленях между его колен, только что закончив минет, в который раз заставив его взорваться от счастья. В тот же миг он заметил блеск часов на ее запястье, они всегда показывали семь, без вариантов. Сейчас было около пяти.
Амбер выпрямилась спиной к скамье, откинула волосы от лица.
Мне надо следить за временем, сказала она.
Да, но они показывают неправильное время, сказал Магнус.
Это по-твоему, отвечала она. И с этими словами опустила руку с часами туда, вниз. То, что происходит потом, отключает его от реальности.
В такие минуты время останавливается.
После они сидят на траве или на скамейке. Мимо идут люди. Амбер со всеми здоровается. В ответ все тоже с ней здороваются, словно старые знакомые. И улыбаются. Онидеревенщина. Магнус не сказал Амбер, что у них в семье их называют так. Ева никогда не высмеивает деревенских, и Майкл тожепри Амбер.
Смотри, какие у них длиннющие тени, замечает Амбер, когда мимо проезжают два велосипедиста. Она машет им рукой. Те машут в ответ. Магнус смотрит на причудливо изломанные тени, которые отбрасывают их вздернутые руки на асфальт.
Люди всего лишь тени, говорит Магнус.
Ну ты-то не тень, на хер, сказала Амбер. А если теньто любишь иметь меня до чертиков, хотя и я всего лишь тень, не больше.
Он испугался, что обидел ее. Но по виду не скажешь. Напротив, как обычно с Амбер, тебя в самое сердце поражает ее особый, нетривиальный взгляд на вещи. Это придает ему смелости.
До сих пор среди бела дня вдруг темнеет, говорит Магнус.
Правда? спрашивает Амбер. И задумывается. Сопротивление зрения, говорит она. Ты видел нечто невероятно мрачное, и это до сих пор влияет на твое зрение, хотя ты больше не видишь сам очаг возбуждения.
Как это? спросил Магнус.
Так бывает, если долго смотреть на что-то очень яркое, сказала она. Слушай, а ты, пожалуй, глуповат для мальчика-зайчика.
Магнус выпрямляется. (Ситуация = возможно, стемнеет, возможно, нет.)
Мимо идет старушка.
Здравствуйте! Как ваши дела? Ну и жара, да? говорит Амбер.
Да, жара не то слово, отвечала старушка. Ревень засох. И лук-порей. И герань тоже. Даже газон засох. Это все жара. Тыславная девочка, очень славная, часто ходишь в церковь, день за днем, вот и его с собой приводишь. Это прекрасно.
А-а, так это не яон меня заставляет, говорит Амбер. Знаете, он ведь святой.
Ты славный мальчик, да, славный, говорит старушка Магнусу. Не каждый парнишка будет вот так ходить на каникулах в церковь, день за днем, тратить на это свободное время. Ты будешь кому-то отличным мужем, да.
А где сегодня ваш муж? спросила Амбер.
О, мой муженек давно умер, дорогая, говорит старушка. Был у меня муж, шестьдесят лет с ним прожили, и все было хорошо, не жалуюсь, но он умер.
Амбер ждет, пока старушка отойдет на достаточное расстояние по раскаленной дороге, и только тогда поворачивается к Магнусу.
Точно, это все жара, шепчет ему на ухо.
Амбер = ангел, хотя, возможно, и не совсем такой, каким она впервые предстала перед Магнусом, в пятне яркого света у них в ванной, когда он стоял, пошатываясь, на краю ванны.
Она подхватила его, когда он спрыгнул. Помогла устоять на ногах. Потом усадила на краешек ванной. Посмотрела на свисавший вниз рукав рубашки, другим рукавом привязанной к балке. Потом расстегнула шорты и уселась на унитаз. И пописала. А что, ангелы писают? Он отвернулся в сторону и зажмурился. Как она громко. Он открыл глаза, она уже застегивала пуговицы.
Ты такой воспитанный, сказала она.
И нажала на спуск.
Знаешь, тебе не помешала бы ванная, продолжала она.
Она отвернула краны. Вода сразу полилась из душа.
Вставай-ка, сказала она.
Она расстегнула пуговицу на его ширинке.
Ты откуда вылез? Из реки?
Она знала все. Он повернулся к ней спиной и стянул с себя мокрые джинсы. Ступил на пол из мокрого кома. Потом сел в ванную, снова к ней спиной. Она спустила душ пониже. Стала поливать его. Потом намылила ему спину, грудь, шею, потом опустила руки под воду, мягко прошлась вокруг его яичек, по члену. Он испытал жгучий стыд, когда она это делала.
Она покрутила краны и смыла с него пену водой потеплее. Потом намылила ему голову, смыла мыло. И выключила воду. Он поднялся. Дрожа как осиновый лист. Она протянула ему полотенце. Пока он вытирался, повернувшись к ней спиной, она встала на край ванны, потянулась вверх и отвязала рубашку от балки. И спрыгнула вниз. Она так легко двигалась. Потом она понюхала рубашку, свернула в охапку и, засунув в его же джинсы, вручила ему большой влажный узел.
Может, есть что почище? спросила она.
Когда дверь его комнаты открылась и он вышел в коридор, чистовымытый, в чистой одежде, она сидела на верхней ступеньке, поджидая его, а он хотел лишь проверить, там она или, как он подозревал, это лишь плод его больного воображения.
По телевизору все взахлеб говорят о смерти сыновей Саддама. Американцы убили их пару дней назад в перестрелке. По телевизору все показывают и показывают снимки, сделанные сразу после расстрела. А вслед за нимиснимки после того, как американцы их побрили, чтобы придать им более нормальный вид, чтобы они стали больше похожи на самих себя. Эти снимки должны были доказать, что они и правда его сыновья.
Это переломный момент, говорили дикторы. Теперь у этой войны переломан хребет, все будет кончено через считанные недели.
Магнус смотрит на экран, на лица убитых. Они были тиранами = палачами, насильниками, стояли за массовыми и всякого рода убийствами. Тело среднестатистического человека содержит около ста миллиардов нейронов. Человек = такая клетка, которая делится на два, потом на четыре и так далее. Всёлишь частный случай умножения и деления.
По телевизору говорят без остановки. После обсуждения этих смертей говорят о популярности правительства, выясненного в ходе телефонного голосования, организованного каналом, потом идет репортаж о современном политическом состоянии средней Англии, об изменении настроений в обществе после этих событий. Вообще через слово повторяется «средний». Поддержка со стороны среднего класса. Отсутствие средних территорий. А теперьк другим новостям: усиление волнений на Среднем Востоке. Магнус думает о средней части Амбер: ее талии, животе, о низе живота, о запахе, что возникает во время их любви, запахе воска пополам с ароматом подогретых фруктов, а их поцелуи отдают морской горечью.
так что любой заправский хиппи из «свингующих 60-х» станет радостно уверять вас, что и в свои шестьдесят вы выглядите супер, тараторила женщина в студии, потому что люди в возрасте, который прежде называли средним, теперь выглядят неправдоподобно молодо!
На экране появляется фотография Мика Джаггера. Титр: Свингующие 60-е.
Магнус нетерпеливо ерзает на диване. Встает, жмет кнопку на пульте. Телевизор послушно выключается. Но комната продолжает так же мерцать вокруг.
Он идет в деревню. Когда приходит, то решает обойти ее кругом и засечь время.
Ровно четырнадцать минут.
Он обходит запертую церковь.
Киоск, что у почты, закрыт. Ставни опущены.
На обратном пути он останавливается у длинного здания. У него такое чувство, что он здесь не впервые. И тут вспоминает все в подробностях: он сидит у стены, его тошнит; из дверей выходит мужчина, он очень зол; он кричит на Магнуса; потом рывком поднимает на ноги. Из окна за ними наблюдают люди.
Магнус перешагивает через низенькую стену вокруг здания и оказывается на парковке. Подойдя ближе, он видит, что этостаромодный зал игры в «Бинго». Это одно из самых крупных нежилых зданий в деревне. Видимо, когда-то он был центром местной социальной жизни, но теперь выглядит довольно непрезентабельно.
Снаружи его красят два маляра. В белый, чтобы освежить. Стоит сильный запах краски, чуть слабеееды. Видимо, сейчас здесь расположено кафе. Неудивительно, что тот мужчина разорался, ведь его тошнило у кафе, прямо на глазах у посетителей.
Магнус вспоминает тот вечер: ужасно несчастный мальчик, сидящий на земле.
Его мать несчастна. И Майкл несчастен. Отец Магнуса, настоящий отец, до такой степени несчастная старая развалина, что, если бы он прошел мимо Магнуса, мимо Магнуса, сидящего вот сейчас на задрипанной автобусной остановке, Магнус не узнал бы его. И отец еготоже. Все несчастны. Хозяин ресторанатоже несчастен. Магнус помнит, как тот на него орал. Эти два маляра тоже несчастны, хотя с виду это не всегда определишь. Но они наверняка несчастны, потому что Магнус знает: в этом мире все несчастны. И люди, без конца говорящие по телевизору, тоже сплошь несчастны, хотя делают вид, что у них все зашибись. Тираны столь же несчастны, как и их жертвы. Люди, которых обстреливают, или бомбят, или сжигают, несчастны. Ноте, кто стреляет, бомбит, жжет, не менее несчастны. Все эти девушки в самых обычных комнатках, которых без устали имеют через интернет, несчастны до отчаяния. И все мужчины, которые заходят на сайты, чтобы посмотреть на них, тоже. Неважно. Все, кто что-то знает об этом мире, и все, кто ничего не знает об этом мире. Ибо все в этом мире несет несчастьеи знание, и невежество.
И Амбер тоже несчастна. Амберпрекрасный сверкающий осколок, чудесным образом поднятый с морских глубин и вынесенный на тот же берег, на котором тоскует Магнус.
Мимо в машине проезжает женщина. Она посмотрела на него. Поразительно, как много женщин, не девчонок, а взрослых женщин в последнее время на него заглядываются. На секунду он чувствует укол гордости: теперь он знает, что делать, Амбер его научила.
Но тут он осознал, что это всего лишь женщина, которая убирает у них в доме. Она посмотрела на него просто потому, что узнала.
Он видел, как она брызгала моющее средство на деревянную поверхность, а потом протирала буфет одноразовой тряпочкой с лимонным ароматом.
Я сделал ужасную вещь, говорит Магнус Амбер однажды вечером, когда они идут к церкви.
Да? говорит она. Так что же?
Она говорит так мягко. И расстегивает ему джинсы.
А вот что.
Дело было вечером. Тени за окном вытянулись. Все сидят в гостиной. Амбер массирует Еве колено. А та читает ей «лекцию» о французском импрессионисте Эдгаре Дега. Магнус никак не поймет, откуда у матери такая страсть рассказывать Амбер про то и это, будто та ничего не знает, будто она примитивна или необразованна. И Майкл туда же, вечно цитирует кого-то, препод хренов. Амбер знает кучу вещей о самых разных вещах. А если о чем не знает, то это редкость. Например, они с Амбер спорили о том, насколько легка корпускула, составная часть корпускулярно-волновой структуры, каким образом изгибается время, ускоряющееся таким образом, что «идеальные» минуты на самом деле короче, но мы этого не замечаем, потому что пока не научились. Амбер знает всё-всё о египтянах, минойцах, этрусках, ацтеках. Она много знает об электронике в автомобилях, о солнечной радиации, о круговороте С02 и о философских учениях. Еще онанастоящий спец по этим пчелам, которые жалят и парализуют других насекомых, чтобы их личинки могли питаться живой пищей. Она разбирается в искусстве, книгах, в зарубежном кино. Однажды на чердаке она два часа рассказывала ему об одном ирландском драматурге, который через щели в полу своей комнаты подслушивал разговоры людей в кухне, чтобы вставлять в диалоги своих пьес настоящую, непридуманную речь.
Сейчас Амбер стоит на коленях на полу перед его матерью, а та просвещает ее, а заодно и всех присутствующих, словно никто из присутствующих никогда не слышал об импрессионистахмол, лошади, скульптуры Дега, просто изумительны, а его «Танцовщицы» как живые. Она рассказывает, что перед смертью Дега указал в завещании, чтобы его скульптурыони ведь почти все были из глины, а некоторые даже из щетины его кистей, из пищевых отходов, чтобы их никогда, ни при каких условиях не отливали в бронзе. Он хотел, чтобы они развалились. По выражению его матери«чтобы они умерли естественным образом». Но после смерти Дега душеприказчик не исполнил его воли. В конце концов их все-таки отлили в бронзе. Мать Дега пытается инициировать в обществе дискуссию о том, было ли это морально оправданно или нет. А Амбер осторожно, по часовой стрелке все массирует Еве колено.
Полный круг составляет триста шестьдесят градусов по той причине, что пастухи, первые астрономы, верили, что в году ровно триста шестьдесят дней.
Вся соль в том, что иначе мы бы никогда их не увидели, продолжает мать. Мир лишился бы великих произведений искусства, будь душеприказчик порядочным человеком.
Магнус наблюдет за рукой Амбер: 360. 360. 360.
Его член встрепенулся.
Амбер прекращает массировать. И начинает надавливать на ногу Еве чуть ниже коленной чашечки.
Теперь получше? спрашивает она.
Ева неуверенно кивает.
Ни с того ни с сего Магнуса захлестнула волна любви к матери, к Астрид, сонно таращившейся на диване, к Майклу, шуршащему газетой за столом. Да, даже к Майклу. Он ничего, Майкл. В то же время Магнус осознает, что, покажи он кому-то хоть на столечко свои чувства, все тут же развалится и гостиная превратится в пыль, как после атомного взрыва.
Есть вещи, о которых нельзя говорить, потому что их знание и так давит. Вещи, от которых потом уже не избавиться. Знание о чем-либотяжелая ноша. Например, мама помешана на ужасах, которые происходили с людьми; дома в ее кабинете громоздятся стопки книг про Холокост. Потому что разве можно взять и забыть об этом? Разве можно рази снова оказаться в неведении?
Или. «Невинна» ли мама, потому что не знает, чем они с Амбер занимаются каждый день в той церкви? А Астрид тоже чиста и невинна? А Майкл? Может, это невинность особого рода? Хороша ли она? Или это и есть невинностьневедение относительно чего-то? Возьмем крайний пример. Свободен ли от вины человекв смысле обладает ли добродетелью или как там говорят, не знающий о том, что был Холокост? Или просто идиот? И вообще, что проку от подобной «невинности»?
Магнус думает, что проку ноль. Разве что кому-то придет в голову сыграть на том, что он знает нечто такое, чего не знает другой.
Интересно, можно ли вновь обрести невинность? Ведь там, наверху, на чердаке, или под старыми деревянными сводами церкви, вдыхая-выдыхая пыль в учащенном ритмедостать, возбудить, лечь на спину, она сверху, Магнусу все еще не верится, что можно вдруг снова ощущать свою чистоту, несмотря на всю гадость, которая в нем сидит, несмотря на то, что, наверное, их с Амбер делишки, мягко говоря, куда как далеки от невинности. Вернеес точностью до наоборот.
Ему хочется, чтобы все, кто находится в гостиной, знали о нем всю подноготную. На самом деле то-то и плохо, что никто из них ничего не знает.
С другой стороны, именно поэтому их мир, гостиная, еще не превратился в пыль.
Вот мама, все говорит и говорит что-то Амбер. Вот Амбер, в своих мыслях, мерно массирует ей колено. Сквозь нее, сидящую в центре комнаты, словно проходит ось, которая и держит их всех вместе, заставляет совершать механические движения, не дает их семье разлететься, распасться в ничто и разнестись в самые далекие уголки их локальной вселенной.
Амбер резка с Астрид. Невероятно груба с Майклом. Да насрать мне, что ты там думаешь о литературе. Мать нагоняет на нее смертную скуку, что Амбер и не пытается скрыть. Угу. Итак: Астрид ее преданная собачонка. Майкл изо всех сил старается произвести солидное впечатление. Мама ищет все более «интересные темы» для беседы. Прямо-таки наглядное пособие для демонстрации силы притяжения. Илифункционирования Солнечной системы.
Что до самого Магнуса, Амбер для него = истина.
Амбер = все то, на что он и во сне не представлял себя способным.
Он будет помнить об этом всю свою жизньо потере девственности, об обретении знания с женщиной старше его; подобный опыт переживали юноши в классических романах, а теперь вот происходит с ним; нечто, о чем он станет рассказывать за кружкой пива в уютном пабе, припав к стойке, почти шепотом, взволнованный собственными воспоминаниями об этом времени, будучи гораздо старше, став мужчиной, когда ему будет под, а может, и за тридцать.
Магнус садится на поезд до Норвича. Там он пересаживается на поезд до города, где расположен университет, в который он когда-то, сто лет назад, думал подавать документы.
Взяв такси у вокзала, он говорит: к библиотеке. Но таксист привозит егото ли по ошибке, то ли приняв за студентак главной библиотеке университета, в которую Магнус, не являясь студентом, попасть не может. Человек за компьютером у первой стойки в гигантском холле, наполненном насыщенным запахом моющих средств, говорит с ним как с недоумком, мол, как можно этого не знать. И он прав, только недоумок мог ждать иного отношения.