Она была моей подругой, отвечает Эми. Мы дружили. И нас не арестовывали, чушь все это, ничего подобного не было.
Стук-стук-стук. Эми кладет трубку. В голове у неезапах теплой от солнца кожи. Снаружи, у двери, стоит
Энгус и смотрит на часы. Вы закончили, доктор Шоун? говорит он тихо, на лице у негодосада и смущение. Эми не обращает на него внимания, ступает по траве. Она думает о газетахо том, что их читают во всем мире, вспоминает, как рано утром, когда они с Кейт прилетели в Гэтвик и шли по салону самолета, все кресла, весь пол были усыпаны газетами. Она думает о том, что газеты выбрасывают, что, по сути, смысл газеты в этом и заключается, что они однодневки, их нужно выбрасывать, заворачивать в них рыбу в рыбных лавках или чипсы, а страницы со старыми новостями, что бы там ни было напечатано, заканчивают существование в качестве обертки для масляных инструментов в чьем-нибудь сарае или гараже, или их скручивают в трубочки для разжигания огня. Жареная картошкаони поужинают сегодня жареной картошкой, будут есть ее с газеты, Кейт это понравится. Эми ощущает необыкновенную легкость. Кажется, она идет по воздуху, а не по траве и не по землевообще не по Земле.
Кто это звонил? спрашивает Кейт, подскакивая к ней. Моя бабушка? Или дедушка? Или это из школы? Кто это был?
Кто-то незнакомый, отвечает Эми.
Когда они переходят дорогу, направляясь к лавке с горячей едой, мимо проезжает автомобиль, откуда доносится такая громкая музыка, что, кажется, он должен лопнуть от шума.
История приняла новый оборот. Она сейчас где угодно, думает Эми. Где угодно, в любой точке мира. Теперьв любую минуту.
Сегодня очень холодная ночь; море ревет и бьется о прибрежные скалы так, будто разбивается прямо о стену каравана. Эми вкатила газовый обогреватель в спальню и оставила гореть все три глазка, хотя они обе уже забрались в постель. Только бы не уснуть с включенным обогревателем. Она выключит его через минуту, но чуть-чуть еще подождет. Он отбрасывает оранжевый отсвет на половину комнаты.
Подушка лежит между Эми и тонкой стеной, на плечи наброшено пальто. Кейт уже спит. Одну руку она перекинула через голову, пальцы другой запутались в петлях вязаного покрывала. В караване еще пахнет жареной картошкой. Кейт ела без помощи рукхотела проверить, получится ли. Она ела, подхватывая кусочки картошки с газеты прямо губами и языком. Сейчас уже поздно; Кейт уснула. В таком освещении складки одеяла, спадающие с ее плеч, делают Кейт похожей на статую, на мраморное изваяние.
Кейт, тихонько зовет ее Эми.
Кейт не шевелится.
Чей ты ребенок? А? Кейт? Чья ты девочка?
Эми наклоняется над Кейт, вытягивается рядом, дышит ей в ухо. Кейт шевелится.
Слышишь? Чья ты девочка, Кейт? Чья ты, а?
Море и небо ревут и бушуют за окном. Эми ждет заветного слова, ждет, когда же Кейт заворочается, повернется к ней и даст ответ из туманной дали сна.
Твоя, говорит она, как говорит всегда, и вздыхает, сглатывает во сне, свертывается в калачик, как витая ракушка, нерожденное дитя.
Кейт одна, она играет на обочине дороги. Машин мало, потому что сегодня суббота, но когда они проезжают, то проносятся на большой скорости. Кейт играет возле канавы. Она взяла с собой пластмассового кенгуру. Это последний из оставшихся игрушечных зверей. Всех прочих Кейт отправила в мусорные контейнеры на колесах, которые стоят перед домами на улице, что по пути к школе. Она рассовала животных по разным мусорным бакам, даже разлучив лошадь с ее повозкой. Она убедилась в том, что животные провалились мимо мусорных мешков на дно баков, иначе бы кто-нибудь мог заглянуть и заметить их. А если бы кто - то нашел одного зверька, то наверняка нашел бы и других. Мусорщики приезжают по пятницам, а пятница была вчера, значит, сейчас животные уже на свалке и, наверное, теперь их закопают или сожгут. Но кенгуру она оставила. Он нравится ей больше всего.
Кейт держит кенгуру и заставляет его прыгать по прутьям канализационной крышки, оттудана край тротуара, и снова вниз, на канализационную решетку. Рядом с ногой Кейт в тротуаре видна трещина; она просовывает в эту трещину длинный хвост кенгуру и выскребает оттуда какую-то коричневую грязь с песком. Вытирает хвост о тротуар чуть в стороне, подальше, чтобы случайно не сесть на эту грязь.
Обычно по субботам утром, а иногда и по воскресеньям в дневные часы, она заходит к Анджеле и смотрит по телевизору детские передачи или фильмы, но сегодня Анджелу увезли в гости к тетушке и дядюшке в Данди, а еще покупать рождественские подарки, хотя до Рождества больше месяца. Однажды в гостях у Анджелы она видела по телевизору фильм про двух женщин-близняшек, там когда усатый мужчина целовал одну из них, вторая тоже чувствовала этот поцелуй. А потом они начали петь и плясать, переплетаясь руками и ногами, один был сверху, другой снизу, и кувыркались вместе по всему амбару. Это было черно-белое кино. Отец Анджелы не любит черно-белых фильмов, он всегда переключается с них на другие каналы, но, когда шел тот фильм, его не было в комнате. Анджела говорит, ему не нравится черно-белое кино, потому что оно скучное. Она тоже не видела того фильма, потому что была на кухне, помогала матери пришивать пуговицы к отцовской рубашке. Но скоро Кейт опять переедет на новое место, так что больше не сможет ходить туда по субботам. Она вообще не представляет, чем теперь будет заниматься по субботам или дажегде именно она будет этим заниматься.
В канаве застряли всякие обертки от конфет, раздавленная сигаретная пачка и выцветший обрывок пачки от «Рингос». Вода там черная, сверху плавает что-то грязное, вроде масла и плевков, а еще какая-то черная вязкая гадость налипла на другой мусорнаверное, на очередные конфетные фантики, на какие - то комкинепонятно, что этотрупики или еще что - то. Никогда не знаешь наверняка, чтб прячется там, под землей. Не знаешь, глубокая ли эта канава, может, она очень глубокая. Мертвец не мог бы попасть в такую канаву, он бы не поместился. Даже если он совсем маленький. Ну, разве что дохлая птица. Нет, дохлая птица не попала бы туда через прутья металлической решетки, слишком уж отверстия узкие. Кейт удается просунуть в щель только половину ладонитак, чтобы не касаться прутьев.
Бабушка прислала ей замечательную штуку. Она прислала ей большой конверт с индейским головным уборомне покупным, а самодельным: она сама пришила настоящие птичьи перья к кусочку материи. В письме к Кейт она написала, что все перья собрала в собственном саду и в лесу неподалеку от их дома. Эми говорит, что можно написать ответ и поблагодарить бабушку. Эми говорит, что правильноне «индейцы», а «коренные жители Америки». Она говорит, что птицы, скорее всего, не погибли, что часто живые птицы просто роняют старые перья, когда машут крыльями, и им совсем не больно. У птиц, наверное, косточки очень тонкие. Твердый стержень в середине пераэто не совсем кость. Дедушка тоже прислал ей открытку. Негодница значит нехорошая девочка, но Эми говорит, что дедушка только в шутку так ее назвал, что на самом деле она ему понравилась. Он прислал ей шутку про Циклопа. Этоодноглазое чудовище, убитое человеком, сбежавшим из его пещеры. Хорошая история про то, как человек перехитрил Циклопа, не открыв ему своего имени. Кейт нашла в школе книжку об этом, и Эми читала ей вслух. Здорово, что Эми опять умеет читать. Но, пожалуй, все-таки раньше было лучше, когда Эми не умела читать, а Кейт умела. Теперь они получают письма и все такое, им даже звонят по телефону незнакомые люди, и, может быть, потому-то они снова переезжают. А еще, Энгус больше не хочет, чтобы они жили в кемпинге. Эми говорит, это прекрасноснова уметь читать, да только она не знает, что же ей читать. В коробке целая куча книгв той большой коробке из Англии, что теперь стоит у них в караване. Там дневники, которые Эми вела много лет назад. Эми говорит, они не стоят того, чтобы их читать. Кейт открывала коробку и снова заглядывала в те дневники. Блокноты очень симпатичные, но записки скучноватые, да и почерк трудно разбирать.
Кейт ставит кенгуру на край тротуара и смотрит на него. Потом толкает вперед, касаясь его длинных задних ног. Толкает чуть-чуть дальше, и еще чуть-чуть, пока зверек не валится с тротуара, и тогда она ловит его. Она думает о том блокноте из коробки, который не похож на остальные. Почерк там другой, его чуть-чуть труднее разбирать. Обложка не твердая и не цветная. И он не такой красивый снаружи. Она нашла этот блокнот, когда Эми рядом не было, заглянула в него и прочитала интересный отрывок о том, как какие-то подружки отправились в поход с палаткой на природу, а как-то раз ночью проснулись, выглянули наружу и увидели оленей, щипавших траву прямо рядом с их палаткой. Но потом одна девочка чихнула, и все олени перепугались и убежали, и в записках говорилось, что олени были похожи на птиц, когда они вдруг вспархивают и улетают, это было хорошо сказано, прямо как в стихотворении, как будто олени вдруг превратились в птиц и могли улететь, если что-то их напугало, вот здорово, прямо как птицы.
Кенгуру по ошибке сделали улыбку: черное пятнышко, которое должно было попасть на нос, угодило в пластмассовый рот-желобок. Кейт ставит зверька на кусочки металла на канализационной решетке. Он запросто может провалиться, почти сам собой, сквозь щельв черную жижу. Если поскрести его хвостом по бокам решетчатой крышки, то можно отодрать эту жуткую черную грязюку, скопившуюся тут за много лет и уже давно засохшую. Теперь ни за что не узнаешь, ни за что не угадаешь, откуда же взялась вся эта грязь, и земля, и песок, и микробы, и прочая дрянь, которая туда забилась.
Кейт смотрит на тротуар, разглядывает все эти крошечные осколки камня, попавшие в цемент и намертво вросшие в него, наверное, их туда вдавила какая-то огромная машина вроде парового катка. Кенгуру замер в ожидании на решетке, он готов прыгнуть. Кейт легонько подталкивает его пальцем, пока он не оказывается на самом краю, пока он наконец не падает. Он проваливается через канализационную решетку и с глухим шумом плюхается в черную жижу. Когда Кейт заглядывает туда, вниз, кенгуру уже не видно. Его уже унесло течением.
На автобусной остановке никого нет. На улице тоже. Где-то вдали лает собака, но здесь никто не смотрит на нее, никто не слышит. Она нагибается к канализационной решетке, пока ее губы не оказываются совсем рядом с металлическими прутьями.
Это тебе, говорит она мертвой девочке, которая живет в сточной канаве. Я дарю тебе кенгуру. Он твой.
Эми чиркает спичкой. Она сидит на корточках на снегу и песке и заслоняет ладонями от ветра бусинку спичечного пламени, держит спичку так, чтобы пламя не погасло, но и не разгоралось бы слишком быстро, не подбиралось бы к ее пальцам. Она поджигает газеты с обеих сторон от кучки хвороста и бросает туда прогоревшую спичку. Оранжевое пламя растет и ширится, более сырые дрова начинают шипеть. От костра, хоть и маленького, исходят ощутимые волны тепла. Он прожег уже в темноте дыру света.
Кейт, похоже, огорчена. Я хотела сама разжечь его, говорит она.
Будешь делать это, когда вырастешь большая, отвечает Эми.
Бр-р, холодно как, ежится Кейт, жуть как холодно. Она хлопает себя руками по бокам и по груди: Кейт видела, что так делают люди в телевизоре. Она кружится на месте, выставив руки в стороны и запрокинув голову. Кружится и кружитсяпока наконец, выбившись из сил, не падает в снег и там замирает, лежа на спине.
Эми представляет себе, как вертятся в голове у Кейт серое небо и костер, как мельтешит у нее перед глазами.
Однажды, сказала Эми, жили-были в горах Перу четверо братьев и сестра.
На Эми новые очки. В них она выглядит по-другому. Кейт лежит поперек колен Эми, развалившись в кресле с «Большой книгой мифов и легенд, том II», и держит книгу раскрытой под таким углом, чтобы Эми могла читать вслух у нее над плечом.
Старший брат решил показать родне, что онсамый сильный, читала Эми. И вот он забрался на вершину огромной горы и, размахнувшись как следует, бросил оттуда четыре камня. Они пролетели в воздухе много миль, прежде чем упали на землю: одинна севере, другойна юге, третийна востоке, и четвертыйна западе. «Мне принадлежит вся земля, которую я пометил этими камнями», сказал он.
А как же северо-восток, и северо-запад, и юго-запад, и юго-восток? спросила Кейт.
Тихо, сказала Эми. Ты ведь сама выбрала эту сказку. «Мне принадлежит вся земля, которую я пометил этими камнями», сказал он.
Камнями или корнями? спросила Кейт. Она ерзала и вертелась на коленях у Эми. Эми захлопнула книгу. Кейт перестала ерзать. Эми снова раскрыла книгу.
Остальные трое братьев стали завидовать ему. Они захотели отнять у него землю. Самым умным из четверых братьев был младший, и он замыслил хитрое коварство. «Зайди в эту пещеру, сказал он старшему брату, и посмотри, какой подарок я тебе приготовил. В знак почтения и братской любви, я изготовил для тебя прекрасные, подробные карты тех земель, что ныне принадлежат тебе». Так он сказал.
Это западня, встряла Кейт.
Да, ты права, подтвердила Эми. Так оно и есть. Когда старший брат вошел в пещеру, младший, собрав все силы, прикатил огромный камень и запер вход в пещеру, оставив старшего брата погибать там.
Ну, а разве тот не мог откатить камень и выбраться наружу? спросила Кейт.
Здесь написано по-другому, сказала Эми.
А когда там сестра появится? спросила Кейт.
Не знаю, ответила Эми. Заточив старшего брата в пещеру, младший сразу обрел волшебное могущество. Он отправился ко второму по старшинству брату и превратил его в скалу, а потом подобрал ее и сбросил с края утеса. Когда оставшийся, третий, брат увидел это, то пустился в бегство.
Мне казалось, там говорилось, что у них еще сестра была, настаивала Кейт.
Да, говорилось, согласилась Эми.
Она перелистнула несколько страниц. Нет, сказала она. Я не могу ее найтибольше про сестру нигде не написано. Нотут Эми захлопнула книгу и отложила ее в сторону, но сестра сделала вот что. Ты слушаешь?
Да, ответила Кейт.
Посидев там и понаблюдав за этими пререканиями из-за того, кому что принадлежит и кто сильнее или лучше других, она встала, потянулась, собрала вещички и оставила братьев драться. А сама отправилась в путь. Она прошла пешком в другой конец страны, где ее никто не знал. Она забросила веревку на ветви двух деревьев, которые стояли близко друг к другу у подножья очень красивой горы, сделала кровлю из их листьев и переночевала там, а на следующее утро решила, что ей очень нравится это место и она здесь останется. И вот она стала там жить, под теми двумя деревьями, и каждый вечер любовалась закатом. Очень скоро она заметила какой-то шум или шорох: кто-то жил по другую сторону горы.
А как она могла слышать это на таком расстоянии? спросила Кейт.
Тише. Моглаи слышала, сказала Эми. Она стала звать: Эге-гей! Кто-нибудь есть там живой? Эге-гей! отозвался издалека чей-то голос. Скоро они уже желали друг другу спокойной ночи, ложась спать, и доброго утра, просыпаясь. Однажды вечером, когда девушка с той стороны горы прокричала свое обычное «спокойной ночи», девушка, жившая под двумя деревьями, прибавила еще кое-что. Правда, красиво сегодня солнце заходит? спросила она. Голос с другой стороны горы ответил: Солнце заходит? Ты хочешь сказатьлуна восходит?
Нет, возмутилась девушка, жившая под двумя деревьями. Это же солнце заходит! Может, оттуда, с задней стороны горы, оно и кажется луной, но отсюда, спереди, совершенно ясно, что заходит солнце.
Ты ошибаешься, это я живу спереди, прокричал в ответ раздосадованный голос. А ты живешь сзади. И отсюда, спереди, нет никакого сомнения, что восходит луна.
Всю ночь девушка не могла уснуть. Она просыпалась, ворочалась и вертелась, опять просыпалась. Всю неделю она не могла уснуть, потому что всю неделю, когда заходило солнце, она снова спорила с тем голосом из-за горы, и когда она ложилась спать, то эти пререкания продолжали звенеть у нее в ушах. Под конец бессонной недели она так устала и так разозлилась, что, когда хрипло крикнула в очередной раз: это СОЛНЦЕ, говорю тебе, СОЛНЦЕ, то, не вполне соображая, что делает, подобрала с земли камень и, сердито швырнула его вверх, через вершину горы.
Тишина. Ничего не слышно. Потом в закатном полумраке что-то просвистело в воздухе, стало падать и сильно, больно ударило девушку по голове. Она подобрала камень. Здоровенная глыба. Повертела камень в руках. Невероятно, разозлилась девушка. И это она в меня бросила! Как она смела! Этот булыжник мог разбить мне голову.
И она нагнулась, подобрала еще один камень с острыми краями и зашвырнула его по другую сторону горы.
Ой! пискнул голос с той стороны.
И снова по воздуху пролетела огромная глыбища, величиной с небольшой дом, и приземлилась в опасной близости от ее ног, проделав в земле такую здоровенную яму, что в страхе разбежались кролики и с верещаньем разлетелись ночные птицы.
Девушка дождалась, когда уляжется пыль. А потом прокричала: Мимо! Ха-ха!
И так всю ночьхочешь верь, хочешь нет, говорила Эми, они швыряли друг в друга в темноте камнями, галькой, булыжником и большими валунами, и ветками, и бревнами, и кусками дерна и мха, больно попадая или промахиваясь. Наконец наступило утро. Девушкаусталая, с порезанными и пораненными руками оттого, что она выковыривала из земли разные штуковины для метания и защищалась от падающих камней, с кровью, которая текла, будто пот, по ее шее и лбу, с разноцветными синяками по всему телу, подняла взгляд от земли, оторвавшись от выискивания новых снарядов. И вот что она увидела. От горы ничего не осталось. Гора исчезла, и кидаться больше было нечем. Теперь перед ней стояла незнакомая девушка, которая смотрела в землю, взвешивая в руке камнине слишком ли мелкие. Она поглядела назад. За ее спиной возвышалась груда набросанных камней и булыжников. Перед ней, за той чужой девушкой, тоже была груда камней. Позади заходила луна. А впереди восходило солнце. И вот они замерли, лицом к лицу, глядя друг другу в глаза при утреннем свете, и по-прежнему сжимали в руках камнитак, на всякий случай.
Эми умолкла. Кейт открыла глаза.
Конец, сказала Эми.
И потом они жили долго и счастливо, добавила Кейт.
Может быть, ответила Эми, кто знает? Во всяком случае, так заканчиваются все самые хорошие сказки, сказала она, сталкивая Кейт, и встала с кресла, потягиваясь, а потом, разминая плечи, спину и руки, поправила подушки.
Кактак? спросила Кейт. Она осторожно сняла ноги с покрывала, приколотого к подлокотнику кресла. Слушая сказку, Кейт и забыла, что ей не нравится на ощупь это кресло. Она зевнула, неожиданно ощутив усталость, и направилась в ванную, но вначале пошла не в ту сторону, забыв, где в этом новом месте дверь.
Вот так, на середине, как все настоящие истории, сказала Эми. Твоя пижамав пакете из «Хаус оф Фрейзер». Не забудь почистить зубы, а не то они выпадут. И вытри раковину.
Кейт закрыла за собой дверь. Оказавшись за дверью, в жужжащей, пропитанной чужим запахом, тишине коридора, она засунула пальцы в рот и сильно дернула за верхние зубы, потом за нижние, и еще разза задние. Ни один зуб не шатался. Они не собирались выпадать, во всяком случае, сегодня. Эми неправду сказала.
Она стала подниматься по лестнице, наступая на деревянные ступени с краю от ковра. Добралась до самого верха, ни разу не коснувшись ковра, и замерла, пытаясь припомнить, какая же дверь ведет в ванную комнату. Вопрос: Что случилось с девочкой, которая уснула с пятидесятифунтовой бумажкой под подушкой? Ответ: Феи забрали у нее все зубы. Кейт рассмеялась. Но вообрази-ка, вдруг ты в самом деле проснешься и обнаружишь, что ни одного зуба не осталось? Кейт перестала смеяться. Представь себеу тебя во рту только дырки да кровь!
В нижнем этаже незнакомого дома, слушая доносящийся сверху смех Кейт, Эми стояла в пахнущей плесенью комнате, глядела в потолок и думала: над какой такой шуткой она сейчас смеется?
Пламя охватило книги. Теперь, когда бок коробки прогорел, видно, как они падают одна на другую.
Эми с Кейт сжигают вещи, которые им больше не нужны. Эми говорит, что такой способ отметить Рождество не хуже любого другого. Поскольку сейчас Рождество, на пляже, кроме них, никого нет. Берег выглядит по-новому: всюду лежит снег. Этот год был одним из самых солнечных, какие только описаны, говорит Кейт, и, когда нет школьных каникул, мисс Роуз каждый день записывает температуру, чтобы потом понять, окажется ли эта зима одной из самых холодных. Снега так много, что даже не видно, где заканчивается полоса пляжа и начинаются скалы, хотя можно угадатьтам море образует дугу. Им пришлось расчистить место на песке, чтобы устроить костер.
Ветер хлещет по пламени, гоняет его по хворосту. Они уже несколько недель собирали прибитые к берегу деревяшкиспециально для этого костраи сушили их в облицованном плитками камине в гостиной, рядом с электрическим обогревателем. Кейт нравится жить в доме. Вначале ей не понравился его запах, но теперь она, кажется, забыла об этом. Ей очень приятно иметь отдельную комнату, пусть даже совсем маленькую. Думаю, мы тут останемся, сказала ей Эми. Поживем какое-то время, посмотрим, что и как.
Значит, мне можно завести кошку? поинтересовалась Кейт.
Пока нет, ответила Эми.
Несколько раз к дому наведывался Энгус, звонил в дверь, стучал в окно, если никто не реагировал на звонок. Когда Эми открывает дверь, он стоит на коврике, переминаясь с ноги на ногу, и ковыряет у себя под ногтями. Я хочу извиниться, говорит он. Хочу загладить свою вину. Он пронюхал, где теперь работает Эми, и заявился туда, чтобы переброситься с ней парой слов через прилавок, пока она ставит чашки на блюдца, нажимает на кнопки кассового аппарата, краем глаза поглядывая на дверь, когда кто-нибудь входит.
Я сейчас занята, Энгус, говорит она.
В последний раз, когда он приходил, у него был какой-то опустошенный, растерянный вид. Он перегнулся над кофейным автоматом и сказал ей прямо поверх фарфоровых башен из чашек и блюдец, что посмотрел по телевизору «Короткую встречу», и она вызвала у него слезы. Эми расхохоталась, едва не уронила себе на ноги чайник, в который наливала кипяток. Она осторожно поставила чайник на стол и перегнулась через прилавок, словно собираясь открыть Энгусу какой-то секрет. Он тоже подался вперед, чтобы услышать, что она ему говорит.
Послушай, Энгус, тихо сказала Эми, ты жестоко ошибся. Я никогда не собиралась тебя соблазнять, трахаться с тобой, вообще прикасаться к тебе. Я не из таких.
Энгус отпрянул, поглядел на нее глазами, в которых читались оторопь и обида; Эми не могла понятьоттого ли это, что она выложила ему правду, или оттого, что своим лучшим выговором в стиле «Короткого свидания» она произнесла неприличное слово. Так или иначе, это подействовало, Энгус больше не приходилни к ней на работу, ни домой. Когда он заявится снова, она еще раз попытается вернуть ему те деньги, что осталась должна. С этой целью Эми открыла счет в банке и взяла овердрафт. Пока же, стоя перед ее дверью, Энгус отказывался брать чек, а чек, посланный ему в кемпинг, он еще не обналичил. Она решила, что, когда срок того отосланного чека истечет, она пойдет туда и засунет деньги, наличными, в почтовый ящик конторы. Долги могут тянуться за тобой всю жизнь.
Кейт скачет вокруг костра и поет тут же придуманную песенку. Морозно, студено, холодно, да; прохладно, тепло, жарко, знойно, просто кипяток, поет она. Замирает, прикрывает глаза рукамиветер принес в ее сторону дым. На прошлой неделе они наконец отнесли фотоаппарат в аптеку, а когда фотографии напечатали, то оказалось, что там засняты в основном собаки. Собака у моря. Собака возле магазина. Собачьи задние лапы. Две лежащие собаки. Собака в саду. Собака под дождем. Кейт еще не видела этих фотографий; в качестве рождественского подарка, Эми поместила лучшие снимки в большую раму, а к раме прикрепила табличку с надписью «Италия Кейт». Получилась настоящая картина, она завернута в бумагу и спрятана дома. Другой подарок для Кейтфотоаппарат, на этот раз настоящий, не одноразовый. Его Эми тоже купила на деньги, взятые у банка. Она подсчитала, что ей придется работать более или менее постоянно в течение трех лет и семи месяцев, чтобы вернуть деньги, потраченные на эти покупки и на залог, внесенный владельцам снятого дома. Кейт еще не знает про новый фотоаппарат.
Она просовывает голову под руку Эми. Эми глядит на нее. Кейт вся в пепле. На лице, в волосах, на губах, на глазахвсюду пепел.
А ты вынула тот другой блокнот из коробки? спрашивает Кейт, вырываясь.
Какой другой блокнот? не понимает Эми.
Ну, тот, другой, непохожий на остальные, говорит Кейт.
Какой другой блокнот? повторяет Эми. Она наблюдает за тем, как волны света бегут, сменяя друг друга, по горящей бумаге. Свет колеблется, он словно дышит сквозь слои страниц. Искорки взлетают в воздух над костромвыше, выше, вот и все.
Конечно, жечь книгиизвращенное удовольствие. Не такое уж, впрочем, это извращение, каким было использование книг в качестве механического инструментанапример, когда с книгами едят и спят, можно сказать, книгой живут; и все-таки, это сожжение вызывает какую-то особенную дрожь порочности, и Эми нисколько не удивлена тем, насколько ее радует мысль о совершаемом ею поступке. Кейт проявила упрямство. Не надо сжигать дневники, говорила она, ведь они могут оказаться важными для истории. Эми объясняла: это все равно что ты нарисуешь или напишешь что-нибудь начерно, и тебе не понравится, тогда ты выбрасываешь свои наброски и начинаешь все заново.
Но мы могли бы сдать их в макулатуру, возразила Кейт. Они же из бумаги.
Могли бы, ответила Эми. Но это же личные записи. К тому же мы сможем осветить ими весь берег.
Перед таким доводом даже Кейт не устояла. Они греются у костра, который прожег чистую горячую полынью в снегу, и Эми следит, чтобы Кейт не подходила слишком близко к пламени, и рассказывает ей про одного древнего грека, который писал книги о трагедии, комедии, этике
Это вроде «этического меньшинства»? спрашивает Кейт.
Этика, а там«этническое», поправляет ее Эми.
А что тогда такое этика? спрашивает Кейт.
Ну, это такой свод правил, где говорится, как людям следует себя вести, объясняет Эми. Но слушай. Тот человек считал, что единственные в мире настоящие цветабелый и золотой: золотойдля земли и солнца, а белыйдля воздуха, воды и всего остального.
Но белый же вообще не цвет, возражает Кейт.
А он думал, говорит Эми, что все остальные цветаэто что-то вроде наносного красителя, и что его можно удалить, просто сжигая вещи.
Как это? спрашивает Кейт.
Ну, объясняет Эми, он хотел этим сказать, что все возвращается к своему изначальному цветусгорая, снова становится белым.
Вот еще глупость. Когда вещь сгорает, она становится черной, снова возражает Кейт.
Эми смеется: Правильно. Она подхватывает Кейт под мышки и валит ее в снег, говорит ей, что, если поднять и опустить руки, а потом аккуратно встать, то можно увидеть, что за фигура получилась.
Пока Кейт при свете костра впечатывает в снег фигуры птиц или ангелов, Эми ждет, во что превратятся ее сгоревшие слова. Костер уже догорает. Скоро, думает Эми, от него ничего не останется. Пепели только. Больше ничего.
Эш
Вот я и дома, но понятия не имеюгде это я.
Конечно, это не совсем верно. Городок все тот же, только стал чуть-чуть больше, чуть-чуть уродливее. Раскинувшийся, как всегда, под горными вершинами, подстерегая из засады полное отсутствие событий, происходящих вокруг Лимана. Воздух тут по-прежнему чистый, пахнет елками и соснами из садов при частных пансионах. С крыш, как и раньше, скрипуче кричат чайки с крючковатыми клювами. Ничего не изменилосьи все по-другому. Домэтот старый дом, дом моего отца, новый для меня. В этом доме теперь пахнет как-то странно, как будто здесь жил и умер кто - то очень старый, а его запах еще не улетучился. Ну вот, ты и дома, повторяю я сама себе, распахивая двери в незнакомые комнаты.
Он разложил мои книги и прочие вещи по коробкам и перенес в гараж. Тут нет места для всего этого, сказал он. Но потом взял и заполнил дом самыми невероятными штукамихламом, который нашел на чердаке, когда переезжал сюда. Все свободное местои совсем не к местузанимают знакомые вещи, всякие штучки и мелочи. Они остались с тех самых пор, когда мама была еще жива, а я была слишком маленькая и едва доставала до подоконника, где все украшения находились на уровне моих глаз, но я осторожно дотрагивалась до них, хотя мне это не разрешалось. Фарфоровый кувшин, на котором написано «Бостон, США», и стеклянная уточка, которую мы купили в Скарборо и попросили покрыть какой-то зернистой химической штукой, чтобы она меняла цветделалась розовой к плохой погоде и синейк хорошей. Теперь она серо - оранжевая, интересно, что бы это значило. Не трогайте ее слишком часто, сказала тогда продавщица в магазине «Везучая утка», иначе она растеряет все свои волшебные чары.
Два глиняных кролика, лежащих в своей глиняной кроватке. Такие глупые, никчемные, жалкая дешевка. Весь этот хламодновременно чужой и знакомый, словно я шагнула на Луну и вдруг обнаружила их там. Картины. Они ужасны. Лох-Несс и замок, домики в снегу, дорога, ведущая в никуда, дикая кошка, горностай. Даже то, что, казалось бы, впишется куда угодно, стулья, буфет, видеомагнитофон. Все это смотрится просто безымянным хламом, когда видишь его вот такброшенным на произвол судьбы.