Ох, Глафира, Глафира, нежный голосок, крошечные ручки, бестелесное прикосновение пальчиков к подставленной ладони словно золотой лучик из светлого рая падал на сцену, и нет его больше
Слезы опять навернулись на глаза.
Ступай, Федя, пока тебя не хватились, сказал Санька.
И тут как будто маленькая молния меж них проскочила. Не только Федька быстро обняла его, но и онее, необъяснимо, без единой мысли, да еще и прижал на единый краткий миг. Потом они друг от дружки отшатнулись, и фигурантка еще мгновение глядела ему в глаза, прежде чем повернуться и убежать. Во взгляде были слова: твоя же я, дурак, вся твоя Но в таком имуществе фигурант Румянцев не нуждался.
Следовало отойти подальше от театра и придумать, куда бы деваться. Гриша Поморскийна репетиции. Его старенькая матушка Саньку знает и пустит погреться, но нельзя же там просидеть у печки двое суток. Нужен человек, посторонний театру
Сударь, стойте! и с этим призывом Саньку хлопнул по плечу некий человек. Не бойтесь, я вам друг!
Голос был молодой, звонкий. Фигурант обернулся и увидел круглолицего юношу, без шапки, в одном фраке.
Я знаю положение ваше, сказал он, но мне также известно, что вы невиновны. Я хочу вам помочь. Есть дом, где вам будет хорошо, куда не доберутся господа из управы благочиния, покамест это дело не разъяснится.
Но кто вы? спросил Санька, отчаянно соображая: лицо вроде знакомое, в театре попадалось.
Я сочинитель! гордо отвечал юноша. Подождите меня вон там, за манежем, я только оденусь. И поедем отсюда! Здесь вам быть незачем.
В манеже еще несколько лет назад устраивались конные каруселиот них и получила название площадь перед Большим Каменным, хотя шустрые извозчики уже стали звать ее Театральной. Сейчас он за ненадобностью стал разрушаться, и столичные жители ночами таскали оттуда доски и бревна.
Не назвав имени, юноша убежал, и следы выдавали человека, от танцевального искусства весьма далекого, он заметно косолапил
Выбирать не приходилосьСанька перебежал к манежу, приютился там в заветренном месте и принялся ждать неожиданного благодетеля.
Он стал вспоминатьда, точно, юноша часто бывал в театре, и не только в партере или на галереях, но и за кулисами. В памяти прозвучало слово «Клеопатра». Да, точно, юноша был замечен в обществе Ивана Афанасьевича Дмитревскогочеловека, которого в Большом Каменном знали и уважали все. А «Клеопатра», статочно, трагедия, которую юноша предлагал Дмитревскому для постановки Однако он не только проситель, он чересчур часто бывает в театре, у него какие-то дела, хотя с балетом они не связаныскорее с оперой
Минут через десять юноша, уже в шубе, прискакал по рыхлому снегу.
Я извозчика нанял да подымите же воротник, сударь!.. Бежим!
Извозчичьи санки ждали в двух шагахоставалось сесть и накинуть на ноги тяжелую полсть, да еще подтянуть ее повышевстречный ветер заносил седоков снегом.
Ехали недолгомимо Сенной, за Апраксин двор и вдоль Фонтанки.
Как звать вас, сударь? спросил Санька первым делом.
Свое прозвание я берегу для того времени, как покроюсь славой, весело отвечал юноша. И тот час недалек. А пока так сразу и не придумаешь Друзья зовут меня на французский ладЖан, я откликаюсь.
Мусью Жан? уточнил Санька.
Да какой из меня мусью Жан, Жанно можно и так Вы, Румянцев, не беспокойтесь о моем прозвании. Очень скоро оно станет вам известно. В день, когда в Большом Каменном будет премьера оперы моей
Что за опера? недоверчиво спросил Санька. В восемнадцать лет (столько он дал на глазок благодетелю) можно писать хоть трагедии, хоть комедии, но надежда увидеть их на сцене сомнительна.
Узнаете в свой час. Музыка уже заказана! похвалился сочинитель.
Санька пожал плечамитайны какие-то дурацкие
Дом, куда доставил его Жан, был убран так, как если бы в нем жил чиновник средней руки, поминаемый в ежегодно публикуемых списках восьми старших классов, не какой-нибудь копиист, да еще и увлеченный искусством. На стенах гостиной висело несколько картиннеплохие, по Санькиному мнению, пейзажи, на этажерке и на подоконнике лежали французские книги. Красивый секретер был раскрыт и готов для работыиз стакана торчали очиненные перья и карандаши, в глубине лежали стопы бумаги, и Санька мог поклясться, что чернильница полнаа не то, что у него самого, кладбище дохлых мух.
Будьте как дома, весело сказал Жан. Книги, журналы, гравюрывсе к вашим услугам. Сейчас пойду велю сварить вам кофею. Тут вы в полной безопасности.
Это ваше жилище? спросил Санька.
Нет, тут живет человек более почтенный. Он знает о вас и хочет вам покровительствовать.
Санька несколько смутилсяотродясь не бывало, чтобы чиновное лицо оказывало покровительство балетному фигуранту. Фигуранткамда, девицы о том лишь и мечтали.
А, может, угодно поиграть на скрипке? немного смущенно полюбопытствовал Жан. Я скрипку страстно люблю, а вы? Может, мы бы исполнили какой-либо несложный дуэт? Совсем несложный?
Вот тут Санька и понял, что за ним наблюдают уже не первый день и знают, что он берет уроки у Гриши Поморского.
У меня своей скрипки нет, сказал он, и я ее беру в руки лишь в доме учителя моего и я дуэты играть не обучен, одни танцевальные арии
Это было чистой правдойГриша не столько учил его, сколько натаскивал бойко исполнять всем известные напевы контрдансов и гавотов.
Жаль и Жан вышел распорядиться насчет кофея.
Санька тут же взял книжку, которую Жан привез с собой.
Она была толстенькой, почтенного возраста и на французском языке. Называлась «Кабалистические письма, или философская, историческая и критическая переписка между кабалистами, элементарными духами и сеньором Астаротом». Имя сочинителя отсутствовало. Санька, очень удивленный тем, что Жан читает такие странные книжки, открыл наугади обнаружил послание сильфа Оромасиса, весьма философское. Читать это, да еще на французском, не было ни малейшей охоты. Санька закрыл книжку и взял с подоконника другуюсочинения Мармонтеля. Она была заложена посередке бумажкой. Санька открыли увидел начало сказки «Мужсильф». Он стал искать хоть что-то на русском и открыл толстую тетрадь, в которой оказалась переписанная пьеса «Сильф, или Мечта молодой женщины».
Куда ж я попал? сам себя спросил Румянцев. Он знал, что сильфынеземные создания, вроде ангелов, но не ангелы. Так мало ли всяких созданий, которых никто не видел? Вон истопники в театре говорили, что там домовой поселился и шкодит, поленницу развалил, заслонку у печи самовольно закрыл, от чего музыканты чуть не угорели. Но про домовых в книжках не пишут, а про сильфов, выходит, пишут, и кому-то эти сведения необходимы
Сейчас поспеет угощение, сказал вернувшийся Жан. Так нет охоты поиграть на скрипке? А то тут имеется хорошая, да ноты есть, да другую я бы у соседей попросил Он уже просто умолял, и Санька не выдержал.
Какая там скрипка, не до нее
Простите, бога ради! Вы садитесь, вот кресла говорите, что вам угодно, вам ни в чем не будет отказа!..
Мне угодно Санька хотел было попросить, чтобы его оставили в покое, хотя бы на два-три часа, и не смог. С одиночеством у него были сложные отношения. Он и хотел иногда остаться один хоть в каком закоулке, но не получалось: дома спал с братом, в театре тоже вокруг постоянно люди. Так что он даже не знал, каково этосидеть наедине с собой, не беспокоясь, кто и что сию секунду сказал или подумал.
Сейчас он получил вдруг такую возможностьЖан оставил бы его одного в теплой гостиной, да еще кресла бы ближе к печке подвинулчтобы уютнее тосковалось. Но как теперь думать о Глафире? Как ее оплакиватьтакими ли слезами, как час назад на морозе? Те слезы пролилисьи их больше нет, и в чем же еще должна проявиться скорбь?
Саньку носило от стенки к стенке, длинные ноги в три шага одолевали расстояние, ловкое тело разворачивалось, вновь устремлялоськак будто от того стало бы легче
Я послал за человеком, который принимает в вас участие, сказал Жан. Он живет поблизости, сейчас будет. Как раз к чаю.
Благодарю, Санька хотел на лету поклониться, но шея судорожно дернулась. Это уж было совсем скверно.
Я вижу, вы листали книжки. Там много любопытного
Да.
Заводить разговор о количестве сильфов в этих книжках Санька не желаллитературные беседы ему не давались, он знал слишком мало, а теперь развелось неимоверное множество сочинителей, которых нужно знать и помнить, не только французских, но и русских. Державин, Львов, Капнист, Хемницери все беспрестанно что-то пишут и издают! Да и на что танцовщику стихи?
Жан явно не знал, о чем теперь говорить с гостем.
У нас есть свежий номер «Лекарства от скуки и забот», угодно?
Благодарю.
Этот журнал Саньке как-то попался в руки, но читать его было затруднительноязык возвышенно-невнятный, простому человеку не понять ничего, кроме стихотворной загадки.
Всякий раз, кратко отвечая Жану, Санька отмечал эту неожиданную шейную судорогу, тело предупреждало: от горестей и бедствий могу взбунтоваться. В последний раз мотнув головой, он сел, сжал на коленях кулакии ощутил невероятный озноб, вплоть до зубовного треска.
Тогда Жан прошелся взад-вперед, вздохнул, посмотрел на большие напольные часы.
Пойду потороплю Трифона, сказал он и вышел.
Санька обхватил себя руками, съежилсяозноб не унимался. Нужно было прижаться к печке, раз уж нет возможности завернуться в одеяло. Забиться в угол между стеной и печкойтам наверняка все пройдет. Но угол оказался занят клеткой с попугаем, который дремал на жердочке и не пожелал приветствовать незнакомца. Птица была дорогая, по-своему красивая, о такой мечтала Санькина матушкапопугаи в столице жили во многих домах, ценились за разговорчивость, ими похвалялись перед соседями, их нарочно учили, тратя на это немалое время.
Дурак попинька, попинька дурак, тихонько твердил ему Санька, нагнувшись над клеткой, в надежде, что общеизвестное попугайское приветствие как-то подействует и прозвучит ответ.
Озноб не унимался, хотя печка была совсем рядом и тепло от нее шло животворное. За спиной тихонько и очень деликатно кашлянули. Санька стремительно выпрямился и повернулся. Он увидел высокого и полного кавалера, немолодого, далеко не красавца, с умным взглядом, одетого по моде, но причесанного кое-какволосы не взбиты и напудрены, а напротив, стянуты в косицу, так что чрезмерно высокий лоб весь на виду.
Я знаю обстоятельства ваши, господин Румянцев, сказал кавалер, выделывая губами какие-то странные экзерсисы. Сядем и потолкуем. Рекомендовать меня некому, потому я самАндрей Михайлович Келлер, по ремеслу типографщик. Выполняю также поручения некой высокопоставленной особыдля того я тут Жан! Ступай к нам!
Вошли двое: юноша нес огромный фарфоровый чайник, служительподнос с чашками и угощением.
Мы тут по-свойски, объяснил Келлер. Без чинов. Их нам заменяет степень таланта. Жаннадежда наша, через два или три года вы гордиться будете, что преломили с ним мясной пирог! Его комические оперы уже сейчас замечательны. Лучшие умы наши от него в восхищениисам господин Княжнин!
Санька посмотрел на юношу с удивлениемнадо же, не солгал, и впрямь сочинитель. Про Княжнина он зналкто ж, будучи служителем Мельпомены, не слыхал сего имени? Его прозвали «российский Расин» и за талант прощали многоесама государыня, когда он растратил шесть тысяч рублей казенных денег, сумму для Румянцева немыслимую, и определением военного суда был приговорен к разжалованию, помиловала его и вернула ему капитанский чин. Легкий и красивый стих Княжнина ей нравился чрезвычайносама она писала комедии прозой и честно сознавалась, что не создана для поэзии.
Санька сел на стул и отвернулсяему было неловко за свою дрожь, хоть ее со стороны и не видно.
Соберитесь с духом, господин Румянцев, сказал Келлер, самолично разливая по чашкам напиток. Чтобы некая особа могла вам помочь, ей следует собрать сведения.
Отчего эта особа вздумала мне помогать? спросил Санька, вдруг забеспокоившись. Таинственный благодетель мог оказаться богатой знатной старухой, которой ничего не стоит вырвать из лап управы благочиния двадцатилетнего молодого человека, а потом приставить к своему ложучитать французские шаловливые сказочки на сон грядущий. В этом деле, увы, сама государыня давала примери многие дамы в годах решили, что им все дозволено.
Оттого, что тут совпадение интересов, объяснил Келлер. Сия особа не менее, чем вы, желает найти убийцу Глафиры Степановой. Как подняли телонам известно. Про вашу маску с инициалами, найденную у тела, тоже известно. Как она туда попала?
После представления я очень спешил прочь из театра, я сам не помню, как сорвал ее и бросил, честно сказал Санька.
Жан меж тем подвинул к себе большую тарелку с пирогами и принялся их не есть, но пожирать со скоростью человека, мало смыслящего в кулинарных тонкостях и видящего смысл еды в том, чтобы поскорее добиться блаженной наполненности брюха.
Бросил казенное имущество? Не сдал костюмерам? Как же так?
Не знаю.
На самом деле он уже начал понимать, как это произошло. Он спешил и опомнился только у дома Глафиры, в шубе поверх театрального костюма. А маска обременительна, и его безмерно раздражало все, что крало у него хоть мгновение
Сорвали и бросили, не уронили?
Наверно я очень спешил
Куда же вы спешили? Господин Румянцев, мы оба, и Жан, и я, вам лишь добра желаеми хотим получить полную картину всего, что было в тот вечер, сказал Келлер. Может быть, вы не понимаете, в каком положении оказались?
Понимаю, тут Санька вспомнил Федьку, которая обещала как-то помочь. И немного пожалел, что позволил юноше привезти себя в этот дом. Ведь придется говорить о Глафире и ее любовнике, а это нестерпимо. Федька хоть не задавала вопросов.
Видимо, он молчал слишком долго.
Тогда говорите! Дайте возможность людям, которые к вам благосклонны, спасти вас! крикнул Келлер. Господи, ведь говорил мне Жан, что от береговой стражи толку не добьешься!
Андрей Михайлович! Среди них есть и выпивохи, и просто дураки, но господин Румянцев не выпивоха и не дурак! Я это ясно вижу! И к тому же в береговой страже служит по крайней мере один приличный человек, которого все мы знаем
Вот вам философская тема для нашего журнала, Жан: о том, как добродетель своим простодушием более вреда причиняет, чем самое злокозненное зло, сказал, успокаиваясь, Келлер. Распишите ее поехиднее.
Сия тема скорее для «Лекарства», возразил Жан. Туманский любит милые парадоксы. Я третьего дня видел гранки, там целый трактат о нескромности в любви. И так все вывернуто наизнанку, что дамам, оказывается, нескромность любовника милее оных достоинств!
Тут Санька, несмотря на скорбь и озноб, навострил ухо. Сам он как раз был любовником, вынужденным охранять репутацию дамы, и тема трактата показалась ему полезной. Но Келлер, видимо, уже мало интересовался такими причудами.
Ты гранки, надеюсь, прихватил? спросил он. Сейчас не до того, а потом как-нибудь, на досуге
Я буду сегодня в типографии у Туманского, сказал Жан. А сейчас мне пора на службу. И тоеле выпросился, с утра-то
Ступай с богом, Жанно.
Господин Румянцев, я вечером, коли не в театре, так тут буду, пообещал юноша.
Ты сразу во флигель заходи, господину Румянцеву там комнату отведут, ту, угловую.
Да там к крыльцу не подойтиснегу по пояс.
Я велю расчистить дорожку.
Когда Жан ушел, Келлер помолчал немного и опять взялся пытать Саньку. Тот уже и сам понимал, что лучше бы рассказать правду. Пока излагал событияозноб куда-то подевался.
Диковинно. Стало быть, посредник между бедной Глафирой и ее любовникомкто-то из береговой стражи? удивился Келлер. Это новость! Теперь кое-что становится понятным.
Что?
Каким образом она с ним сговаривалась. Ведь к ней домой писем не носили, это я знаю точно. И кто же это может быть? Придется вам, сударь, взяться за перо и составить список товарищей ваших.
Не всех, возразил Санька. Тот человек был в костюме и в маске адского призрака. А нас, призраков, которые уводят Альцесту, всего шестеро, со мной вместе. Это был не явыходит, пятеро.
Это уже лучше. Так кто эти люди?