Но все же я пошла с ней. Всегда лучше уйти раньше, чем захочется. И отделалась маленькими неприятностями. Все внимательно выслушала и пообещала Джеки, что больше не буду никуда пропадать. Или попадать. Четко никто не сказал.
Не успела я смахнуть с одеяла последние крошки кекса, как шторка у моей постели отдернулась.
Доброе утро, Ленни! с улыбкой поприветствовал меня Уборщик Пол. Больше пауков не видала?
Я ответила нет, и тогда он указал на тумбочку.
Все эти тумбочки заменят в ближайшие месяцыуж больно неустойчивые.
Я молча кивнула, не поддержав эту скучную тему.
Можно? спросил он.
И потянул на себя верхний ящик. Потянул сильнее, потом потряс. Желтые шелковые розы, подаренные Временной Сотрудницей, сплясали джиттербаг. Наконец, взявшись обеими руками, Уборщик Пол все-таки открыл ящик, из которого тут же выпорхнул листок бумаги.
Любовное письмо? спросил Пол.
Не иначе. Положу к остальным.
Не сумев скрыть, что он думает по этому поводувсе было написано на его лице, Пол поднял листок и протянул мне.
Прощение: свет Господеньгласила витая надпись над пиксельным снимком голубя на фоне облаков, пронзенных солнечным лучом. Под ней напечатано было расписание служб, а еще ниженацарапано синей авторучкой:
Ленни, предваряя твой вопрос, скажу, что эту брошюру о прощении не специально для тебя печатал. Просто совпадение. Если захочешь поговорить, я всегда готов.
Артур
Даже адрес его электронной почты выглядел трагично: artburbospitalcbaplainj 16@gpr. nbs. uk.
Подняв глаза, я увидела, что Пол улыбается. Будь я лет на десять старше и не обрати внимания на его кривые татуировки, мы с Уборщиком Полом могли бы стать прекрасной парой. Странной, конечно, но хорошей. Встречая такие пары, думаешь: и как только они сошлись? Он затолкнул ящик обратно, сделал пометку на своем планшете, вздохнул. И сказал:
Береги себя, ага?
Будто это хоть в какой-то мере зависело от меня.
В тот день, а может, через несколько неделькто скажет наверняка? явилась Новенькая Медсестра, чтобы повести меня в мой первый запланированный и абсолютно легитимный поход в Розовую комнату. Там мне предстояло встретиться с ребятами моего возрастасверстниками, как сказала Пиппа. Я не знала толком, что это значит, но представляла людей повыше себя, поважней или покруче, которые долго будут сверять меня с чем-то, разглядывая сверху.
Розовая комната была почти пуста, когда я пришла, небо за окномбесцветно. Не серое, но и не белоенечто неразборчивое нависло над нами.
Добрый день всем! поздоровалась Пиппа и украдкой улыбнулась мне, когда я уселась одна за стол, где сидела обычно. Меня зовут Пиппа, а это Розовая комната. Правила очень простые: пролил что-нибудьпожалуйста, вытри, не отлынивай и не устраивай балаган. Рисуйте что хотите, но я могу подсказать кой-какие идеи для вдохновения, а иногда придумываю темы. На этой неделе, например, темалистья. Она показала корзинку с бурыми листьями. Если плохо себя чувствуете или вам нужен врач, пожалуйста, скажите мне, и м-м-м в общем-то всё?
Была у Пиппы привычка любую фразу заканчивать с вопросительной интонацией. Хотелось даже как-то придать ей уверенности.
На этот раз в классе кроме меня было только три человека. И только я однав пижаме.
За столом у окна сидели две девчонки примерно моего возраста в нормальной выходной одежде, ярко накрашенные, и смеялись над чем-то, глядя в телефон той, что поярче. А напротив нихкрепкий мальчишка постарше в спортивках и футболке под цветнеопрятных, но недешевых, похоже. Загипсованную ногу он положил на соседний стул. На гипсе кто-то нарисовал черным маркером большущий пенис.
Пиппа попросила девчонок убрать телефоны. Те положили телефоны экранами вниз, но убрать не убрали. А на листья и краски, которые Пиппа положила им на стол, даже не взглянули.
Пиппа и мальчишке протянула лист, но он помотал головой, вынул из кармана шариковую ручку и стал рисовать.
Наконец Пиппа подошла ко мне:
Лист?
Я кивнула, и она положила лист передо мной. Я стала разглядывать эту хрупкую сущность, поворачивать одной стороной, потом другой, думая, какую бы нарисовать, и тут поняла, что Пиппа так и не ушла.
Она сказала мне что-то одними губами.
Что? переспросила я.
Она подалась вперед и повторила. Мне послышалась какая-то чушь.
Что? спросила я опять.
Поговори с ними, шепнула Пиппа.
Потом пошла к своему столу и чем-то там занялась. Я поглядела на сверстников. Девчонки опять взяли телефоны и фотографировались, взяв кисти в руки и улыбаясь во весь рот. Мальчишка так яростно штриховал шариковой ручкой, что бумагу пером проткнул. Если я правильно разглядела, он рисовал кинжал.
Я опять перевела глаза на Пиппу. А она так старалась ободрить меня одним взглядом, что больно было смотреть.
Как ты ногу сломал? спросила я.
Мои слова осели где-то между нашими столами. Никто и не заметил, что они проделали этот путь.
Я снова глянула на Пиппу.
Она кивнула: попробуй, мол, еще.
Я попробовала. На сей раз они меня точно услышали, но за этим ничего не последовало. В конце концов девчонка поярче постучала пальцем по рисунку мальчишки.
Чего? спросил тот.
По-моему, она к тебе обращается. Девчонка указала в мою сторону, явно испытывая неловкость за меня, таким же тоном говорили когда-то мои одноклассницы. Я, бывало, скажу что-нибудь вполне понятное и очень даже смешное, а они смотрят на меня смущенно. И мы пережидаем неловкую паузу.
Мальчишка повернулся, и все трое уставились на меня.
Что? спросил он.
Как ты, говорю, ногу сломал?
Регби, мальчишка отвернулся и стал раскрашивать свой кинжал дальше.
А где ты играешь? спросила менее яркая девчонка.
В Сент-Джеймсе.
Мой парень тоже там играетнедавно начал.
Да ладно! Как его зовут?
Ко всеобщей великой радости выяснилось, что у регбиста есть в команде любимые новички и парень этой девчонкиодин из них. Само собой, им нужно было сфотографироваться всем вместе, запостить фото и подписатьдля парня: Смотри, кого мы встретили!
Потом от этого радостного открытия они как-то перешли к новому сериалу Нетфликса, который смотрели все. Мальчишка уже видел второй сезон, просочившийся в сеть, и девчонка поярче, взвизгнув, заткнула уши указательными пальцамине хотела спойлеров. Но регбист твердо решил рассказать девчонкам о персонаже, чья смерть буквально свела их с ума. На меня эти трое больше не оглядывались.
Я взяла карандаш и написала на листе бумаги большими буквами: ЧЕРТ.
Пиппа подошла ко мне, села на стул Марго.
Если скажете, что надо подсесть к ним и попробовать еще раз, я закричу.
Пиппа сниклаочевидно, именно это она и собиралась предложить.
Я положила голову на стол.
Что такое? спросила Пиппа осторожно.
Открыв глаза, но не поднимая головы, я разглядывала ярких девчонок, перевернутых вверх тормашками, которые безудержно хохотали над какой-то шуткой мальчишки, а он тем временем штамповал кисточкой зеленые пятна вокруг своего кинжала.
У них столько времени!
Так
А у меня нет.
Пиппа не знала, как мне и в глаза посмотреть.
Я не для того это говорю, чтобы вас расстроить. Просто хочу, чтобы вы поняли мои чувства. Мне срочно нужно веселиться.
Срочно нужно веселиться?
Да. Мне нужно веселиться. И это срочно.
Хорошо, сказала она наконец, чем я могу помочь?
Помните, я как-то пришла в неположенное время?
Ну да.
Здесь еще были старички.
Группа старше восьмидесяти, да-да
И я познакомилась с Марго.
Ну да.
Переведите меня в эту группу, пожалуйста.
В группу старше восьмидесяти.
Но Ленни, в ней занимаются люди от восьмидесяти и старше.
Да. Я понимаю.
Нелогично, стало быть, переводить тебя в эту группу.
Почему?
Потому что тебе не восемьдесят!
А если не считать этого?
Просто мы решили работать по такому принципу, чтобы занятия соответствовали интересам и способностям людей.
По-моему, это возрастная дискриминация.
Я подождала. Видно было, что она колеблется.
Обещаю хорошо себя вести.
Пиппа улыбнулась.
Подумаю, что тут можно сделать.
Семнадцать
Уборщик Пол отдернул шторку, и старушка в лиловой пижаме, оторвавшись от журнала Отдохни, резко спросила:
Вы кто?
Вовсе не обрадовавшись, кажется, этой передышке от отдыха.
Это не она, шепнула я Полу.
Простите! весело извинился Пол перед сердитой старушкой. Мы кое-кого ищем.
Та что-то пробурчала. Пол задернул шторку вокруг ее постели обратно, будто пряча нежеланный приз в телеигре Цена верна.
А когда отдернул другую шторку, за ней обнаружилась другая старушка в лиловой пижамеона спала с легкой улыбкой на губах, а на прикроватной тумбочке лежал в бумажной тарелке недоеденный ломтик кекса.
А вот это она.
Стул принести? спросил Пол и, не дожидаясь ответа, потащил из другого конца палаты пластиковый стул, предназначенный для посетителей. Звук скребущих по линолеуму ножек не разбудил ее, зато разбудил возглас Пола: Пока!
Марго открыла глаза.
Ленни?
Она улыбнулась, будто видела меня во сне и теперь припоминала.
У нее на тумбочке лежала стопка книг в твердой обложке. Между двумя верхними торчал открытый конверт, из которогоя точно виделана меня выглядывало письмо. На маркерной дощечке над головой Маргопочерком с сильным наклоном влевобыло написано ее имя. Марго Макрей.
Я слышала приглушенные голоса снаружи, за шторкой, из радиоприемника сквозь помехи звучала тихая классическая музыка. В зазор между шторками мы видели высокую седую женщину с пучком на голове, торчавшим из-под ободка. На верхнем кармане ее бордового халата были вышиты золотой нитью инициалы У. С. Опираясь на ходунки, женщина продвигалась к выходу из палаты. Пигментные пятна на лице делали ее похожей на пегую скаковую лошадь, но очень неспешную.
Какой вы были в моем возрасте? спросила я Марго.
В семнадцать лет?
Я кивнула.
Хм Марго сощурилась, словно где-то между ее разомкнутыми и сомкнутыми веками жили картины далекого прошлого, и если правильно свести ресницы, она сможет увидеть саму себя.
Марго?
Да, милая?
Вы сказали, что умираете.
Умираю, ответила она так, будто дала обещание и гордится, что держит его.
И вам не страшно?
Тут Марго посмотрела на меня, ее голубые глаза чуть заметно двигались вправо-влево, словно читая мое лицо. Шум помех стих, теперь звучала только тихая колыбельная.
А потом Марго сделала нечто удивительное. Потянулась ко мне и взяла меня за руку.
А потом стала рассказывать.
Глазго, январь 1948 года
Марго Макрей 17 лет
В мой семнадцатый день рождения бабушка, которую я любила меньше всех, придвинувшись ко мне нос к носу, спросила: а ухажер-то у тебя есть? Она была так близко, что я разглядела темно-лиловое пятно у нее на нижней губе. Я всегда думала, это помада размазалась, но теперь, вблизи, увидела нечто другое. Сине-фиолетовое, похожее на камешек, утопленный под кожу. Я задумалась, можно ли найти доктора, который согласится это выскоблить, просто чтобы рассмотреть.
Разочарованная ответом, она откинулась на спинку стула, стерла пальцем кусочек глазури с ножа, которым резали торт, и отправила себе в рот. Надо бы тебе поторопиться, сказала она. Мужчин теперь меньше, чем женщин, и хорошенькие всех разберут.
Через неделю бабушка объявила, что устроила мне свидание с симпатичным молодым человеком из прихожан. Мне незнакомым, разумеется, ведь мы с матерью никогда не посещали дом Божий. Я должна была встретиться с ним на Центральном вокзале Глазго под большими часами ровно в полдень.
Этот диалог я пересказала своей лучшей (и единственной) подруге Кристабель, пока мы бежали по улице от моего дома к вокзалу.
Она сморщилась, и веснушки на ее лице, сдвинувшись, образовали новые созвездия.
Но мы никогда не разговаривали с парнями, сказала Кристабель.
Ну да.
Так что ты собираешься ему сказать?
Я как-то не подумала об этом и теперь остановилась. Кристабель остановилась тоже, шелестнув розовой юбкой. Не знаю, зачем и она разоделась, на свидание-то шла я. Меня бабушка втиснула в накрахмаленное цветастое платье и остроносые черные туфли, давившие на пальцы. Я чувствовала себя ребенком, нарядившимся забавы ради во взрослого. Повесив мне на шею золотой крестик, бабушка велела хотя бы выглядеть христианкой. Что это значило, я понятия не имела.
Ты сейчас, может, с будущим мужем познакомишься. Кристабель нагнулась, натянула левый гольф повыше, на тощую коленку. Один гольф все равно был короче другого, но она выпрямилась, довольная, и взяла меня под руку. Так волнующе, правда?
И хотя от этих слов скрутило живот, я покорно шла за Кристабель, тянувшей меня к вокзалу.
В 11.55 я стояла под часами и смотрела на Кристабель, а та пряталась за стеной газетного киоска. Не знаю, почему она пряталась, никто ведь ее не искал. Натягивая правый гольф, Кристабель врезалась в старика с горбом впечатляющих размеров. Тот замахнулся на нее тростью, и я рассмеялась.
В последующие пятнадцать минут возбуждение на веснушчатом лице Кристабель сменилось нетерпением, а потом и жалостью. Она стояла в другом конце вокзала, кусая нижнюю губу, как делала очень часто. И оттого на этой самой губе образовались две маленькие бороздки. В четверть первого мне уже ясно стало, что он не придет. Ладони вспотели. Казалось, все глаза устремлены на меня в этом неудобном платье. Хотелось плакать. Хотелось пойти домой. Но я будто приросла к месту и не могла пошевелиться, не могла ослушаться, ведь мне велели стоять под часами и ждать.
Я искала глазами Кристабель, но она тоже куда-то подевалась. Тут-то и потекли слезы. Я стояла и смотрела на сновавших по вокзалу людей с пальто и чемоданами в руках. Кое-кто обращал внимание на плакавшую под часами девушку в цветастом платье и без пальто, но большинство прохожих безучастно спешили мимо.
Вдруг я почувствовала чью-то руку на своем плече и вздрогнула, представив на мгновение, что сейчас увижу лицо незнакомого юноши-христианина. Но увидела Кристабель. Она стояла рядом, оглядывая вокзал.
Ты никогда не думала, сказала Кристабель, все еще обнимая меня за плечо, что твоего суженого могли убить на войне?
Я спросила, о чем это она.
Ну допустим, жил на свете парень, который идеально тебе подходил, и ты должна была однажды встретить его и полюбить. Но он ушел на фронт, погиб в окопах Франции, и теперь вы уж никогда не встретитесь.
Так ты обо мне думаешь? Что я никогда не встречу любимого?
Не о тебе лично, обо всех. Я думаю обо всех тех, кого мы никогда не узнаем.
Утешила, нечего сказать.
Кристабель рассмеялась и протянула мне два билета до Эдинбурга.
Поедем в зоопарк. Хочу посмотреть на медведя-солдата Войтека.
Она взяла меня за руку, повела к платформе, и мы сели в поезд на 12.36 до Эдинбурга.
Народу в вагоне было много, и мы заняли места напротив молодого человека в костюме. Выглядел он лет на двадцать пять и, кажется, не замечал нас, пока подол розового платья Кристабель, многослойного и похожего на суфле, не коснулся его ног. Тогда он, удивившись, поднял глаза.
Кристабель подобрала подол под себя, однакои за это я возблагодарила судьбугольфы подтягивать не стала.
Симпатичное платье, сказал молодой человек, и лицо Кристабель заалело.
А я молча его рассматривала. Он был худощавый и, как мне показалось, высокий, если встанет во весь рост. Белую рубашку, похоже, не в первый раз за неделю надел, зато волосы аккуратно зачесал набок и густо смазал кремом.
Наши глаза встретились.
Мы едем в Эдинбург, сообщила ободренная комплиментом Кристабель.
Я тоже, он показал билет с таким видом, будто выиграл в бинго, первым закрыв ряд.
Я везу ее в зоопарк, добавила Кристабель, чтобы развеселить.
А почему вас нужно веселить? спросил он меня, но ответить поспешила Кристабель.
У Марго было назначено свидание, но он не пришел.
Вас зовут Марго? спросил молодой человек, слегка улыбнувшись.