Я его любила! воскликнула она. Бонни, мы с ним были счастливы! Но я проклята, теперь я это точно знаю. Все, кого я люблю, погибают. Их всех у меня отнялимаму, папу, Ричарда. И я тоже хочу умереть. Слышишь, я хочу умереть! В этот раз сил у меня не осталось.
Нет, даже не думай об этом! Вчера, когда офицер принес тебя в каюту, недвижимую, мокрую, я решила, что ты умерла. И поняла, что у меня больше никого нет на этом свете дороже тебя, моя Лисбет! Уж как я себя укоряла, что бросила тебя и побежала к Жану! А потом доктор тебя осмотрел и говорит: жива! Но я все равно рыдала не переставая. Капитан прислал мне в помощь женщину из обслуги. Она меня утешила, показала, что ты правда еще дышишь. Помогла тебя раздеть и растереть теплыми полотенцами, смоченными водкой. Элизабет, я тебе, конечно, не родня, но я люблю тебя всем сердцем. И я представляю, моя хорошая, какое это для тебя горе.
Бонни, обними меня покрепче! Прости, я обидела тебя напрасно.
Женщины обнялись и плакали вместе, забыв о времени и обо всем вокруг. Звенящая тишинавот что вернуло их к реальности. Тишина полнейшая, словно на борту парохода они остались одни.
Хочу на палубу, сказала Элизабет.
Нам всем приказали не выходить из кают.
Мне плевать на запреты! Я должна увидеть океан, Бонни, так нужно! Что, если Ричард все-таки выжил и его привезут на лодке?
Молодая женщина вскочила с кровати, но тут же пошатнулась, схватилась рукой за лоб. Бонни же кинулась к чемодану с вещами своей подопечной.
Ты едва стоишь на ногах! вздохнула она. Вот, надень серую юбку и сиреневую блузу. Платье в цветочек для такого случая не годится.
Я переоденусь в черное при первой же возможности! воскликнула Элизабет. Я обречена жить в трауре, так пусть все вокруг об этом знают!
Возражать Бонни не стала. Элизабет думает о будущем, и это уже хорошо Через минуту или две, расчесывая ей волосы щеткой, она спросила:
Из-за двери я слышала, как ты твердила: «Я же знала, знала!» Тебе что-то такое уже снилось? Недавно?
Нет, Бонни, это было давно. Я вспомнила, только когда увидела эту гигантскую стену из воды, нависшую над пароходом. И у меня есть доказательство. Там, в ящике комода, записная книжка в кожаном переплете. Возьми, пожалуйста! С января 1897, когда мы прибыли во Францию, я стала записывать сныс той самой ночи, когда мы были в гостинице в Ангулеме.
Бонни принесла записную книжку. Элизабет принялась нервно ее перелистывать. Быстро нашла страничку и зачитала вслух:
Ночь с 6 на 7 марта 1897 года. Снова кошмар. Утром я проснулась, но эта страшная картина все еще стояла перед глазами: зеленая стена из воды совершенно невообразимой высоты вздымается прямо передо мной, и кажется, что она вот-вот обрушится на меня и смоет. Мне очень страшно, но не могу ни двинуться, ни закричать. И, похоже, во сне я тоже не кричала, потому что Бонни спит в соседней комнате и точно прибежала бы меня успокаивать Ума не приложу, что это может значить. Сон был короткий, и я была одна. Но, может, там был еще кто-то, и он кричал. Далеко или близконе помню.
Господи, но ведь вчера все так и было! ужаснулась Бонни. Как ты вообще решилась сесть на пароход после этого сна?
А я забыла, Бонни. Поначалу я часто перечитывала эти записи, потом забросила. Я уже как-то тебе объясняла: вещие сныони всплывают в памяти неожиданно. И так, наверное, даже лучше. Если бы я про них помнила постоянно, наверное, сошла бы с ума!
Элизабет закрыла записную книжку и швырнула ее на пол, как можно дальше. Внезапная кончина Ричардаэто тоже был своего рода кошмар, но только переживаемый наяву, а не во сне.
Если б только они нашли его тело! уже спокойнее сказала она. Мама упокоилась в океанской пучине, и вот теперьмой муж. Я была его женой и гордилась этим, была на верху блаженства, потому что он очень переменился. Ричард стал другим человеком, Бонни, и все благодаря священнику церкви Сен-Сюльпис, который его исповедал. Ричард стал внимательнее, нежнее, уважительнее ко мне относиться.
Она умолкла. Перспектива одиночества страшила, но ведь и счастье для нее теперь невозможно, так ведь?
Я всегда буду рядом, моя хорошая! Отменю свадьбу, если только я тебе нужна, заверила ее Бонни, поглаживая по щеке. И Мейбл с Эдвардом тоже окружат тебя любовью!
Я не позволю, чтобы ты ради меня жертвовала своим счастьем! заявила Элизабет. Вы с Жаном строили планы: открыть бакалейный магазинчик, родить детей. Испортить тебе жизнь? Нет!
Тогда прости и Жана! У него в мыслях не было тебе вредить. Нужно было срочно сообщить капитану и бортовому врачу, что детям в трюме очень худо.
Мне было очень плохо, Бонни. Горе ослепляет Я несла всякую чушь. Прости!
Но сказано это было жестко, таким тоном обычно не извиняются Элизабет энергично приблизилась к двери, распахнула ее и вышла. Бонни последовала за ней. На палубе их глазам предстала странная картина: вокругни души, и только океан простирается, сколько хватает глаз. К этому зрелищу пассажиры «Гаскони» успели привыкнуть, но сегодня вода была особенного серо-зеленого оттенка, с золотым отблеском, который появлялся, когда в разрывах туч проглядывало солнце. Был полный штиль, и спокойствие моря если и нарушалось, то легчайшей, едва заметной рябью.
И освещение тоже было необычным. Элизабет прошла в носовую часть судна, крепко схватилась за оградительный поручень. Тут же из люка, располагавшегося у нее за спиной, выбрался матрос.
Мадам, вам нельзя здесь оставаться, сказал он. Приказ капитана!
Я ненадолго. А где все пассажиры? спросила молодая женщина. Почему так тихо?
Есть риск, что внизу, в трюме, эпидемия. Пассажирам приказано не покидать кают. После поломки пароход не в состоянии идти своим ходом, и с ночи мы дрейфуем.
Подошла Бонни. Она высматривала Жана, а увидела лишь тройку матросов, снующих вокруг большой лодки.
При таких условиях когда мы можем быть в Нью-Йорке? спросила она. В шторм моя подруга лишилась мужа, и ей не терпится воссоединиться с семьей.
Матрос приподнял берет, бормоча соболезнования. Сочувственно глянул на Элизабет, которая не шевелясь вглядывалась в далекий горизонт.
Капитан приказал спустить на воду вельбот. Шесть членов экипажа поплывут искать помощь. Дамы, прошу, пройдите в свои каюты!
Он отдал честь и бесшумно удалился. Элизабет хотелось еще постоять тут и поплакать, а ещезвать Ричарда и жаловаться на жестокость судьбы, но молчание океана леденило кровь.
Городок Эгр, что в департаменте Шаранта, понедельник, 3 июля 1899 года
Гуго Ларош мерил шагами гостиную друга, Леона Фоше. За ним с любопытством наблюдала сиделка Корнелия. Она хозяйничала и в кухне, а потому собственноручно подала гостю кофе с ломтиком еще теплой булочки-бриоши. Ларош не просто не поблагодарил, он, похоже, вообще не замечал ее присутствия.
Прошу вас, присядьте, мсье Ларош! сказала Корнелия. Доктор как раз осматривает Жюстена. Как только закончит, я переменю повязки и вы сможете с ним поговорить. Жаль, вы не приехали вчера! Тогда бы вы могли сколько угодно побыть с сыном, и не пришлось бы дожидаться. Можете не волноваться, он чувствует себя хорошо, мы с ним много болтаем.
Лароша пробрал холодный пот. Может, пора уносить ноги? Ну конечно, Жюстен его выдал!
Женщина продолжала спокойно его разглядывать, но ее улыбка показалась ему угрожающей гримасой.
Может, надо было предложить вам чаю? спросила она.
Ни чаю, ни кофе! огрызнулся гость. Оставили бы меня лучше в покое! Я ночь не спал.
Сиделка, моментально преисполнившись сочувствия, покачала головой. И улыбаться не перестала.
Я вас понимаю! Это все от тревоги за Жюстена. Что ж вы не приехали вчера, мсье?
Еще будете указывать, что мне делать? рявкнул Ларош. Вы как назойливая мухакрутитесь вокруг меня, досаждаете!
Сказано это было так зло, что Корнелия быстро ретировалась в кухню. В гостиную вошел Леон Фоше. Брови у него были грозно нахмурены.
Гуго, что я слышу? По какому праву ты оскорбляешь женщину, мою верную помощницу? Я уже лет десять пользуюсь ее услугами и очень доволен. Она не заслуживает, чтобы на нее кричали, как на провинившуюся прислугу!
Под осуждающим взглядом друга Ларош поостыл, а потом и притворился виноватым, убеждая себя, что доктор вот-вот разразится обвинениями совсем иного рода.
Ты слишком легко впадаешь в гнев, Гуго, прозвучал еще один упрек. Куда ты запропастился? Вчера я ждал тебя на ужин.
Засиделся допоздна со счетами. На винном складе у меня есть кабинет, а в кабинетекушетка, так что можно и переночевать. Там мне спокойнее, чем в замке, этой древней руине, населенной фантомами!
Понимаю
Последние пару месяцев я совсем забросил дела на виноградниках, точнее, перепоручил их управляющему и работникам. И вот решил узнать, какие у нас планы на сентябрь, будет ли хорошим урожай.
Доктор дружески потрепал Лароша, который был выше его ростом, по плечу. Фоше был коренастый и упитанный, Ларошхудой и долговязый.
Гуго, надо всегда надеяться на лучшее! Я рад, что у тебя объявился сын, тем более такойи вежливый, и разумный, и обходительный. Мое скромное мнениеон будет тебе хорошим помощником. И прости, что напрасно тебя подозревал! Жюстен подтвердил твою версию событий. Слава Богу, пуля не задела жизненно важные органы. И, привезя этого мальчика ко мне, ты его спас.
Нет, спас его ты, Леон! Дорогой мой, я многим тебе обязан. Спасибо!
Они обменялись долгим рукопожатием, глядя в глаза друг другу. Ларош никак не мог поверить, что в очередной раз избежит справедливой кары. Он схватил со стола чашку и ломтик булки.
Умираю с голоду, сказал он.
Корнелия принесет еще, если нужно. А мне пора, у меня несколько визитов за городом. Запрягу свою лошадкуи в путь! Жюстен тебя ждет.
Жюстен узнал голос Лароша, звучный и сварливый, еще когда тот хамил сиделке. Встречи с бывшим хозяином он опасался, хотя, с другой стороны, ему было что сказать Ларошу.
Ну вот, повязка совсем чистая! Рана заживает, приговаривала Корнелия, но, вопреки обыкновению, не улыбалась. Принести еще одну подушку?
Мне и так удобно, мадам! Можно сколько угодно любоваться садом, и в особенности тем деревом с белыми цветками. Кажется, это магнолия?
Да. Ее посадил отец доктора, мне рассказывала мадам Фоше. Запах у магнолий чудесный, днем я вам сорву цветочек и поставлю в вазу тут, на прикроватном столике. И не думайте, что это я на вас сержусь! Ваш отецгрубиян, но мне повезло, потому что ухаживаю я не за ним. Вы очень милый юноша.
Не обращайте на него внимания, мадам. Я вас просто обожаю!
Век бы вас слушала! Наверняка вы уродились в матушку. Говорят, что сыновья больше похожи на мать, дочкина отцов. Но что-то я заболталась, пора к плите! Сегодня на обед у вас будет тушеное мясо с картофельным пюре. И можете называть меня Корнелия!
Спасибо, мадам Корнелия!
Жюстен сердечно улыбнулся своей сиделке, хотя на душе у него скребли кошки. У него было время подумать о тех, кто его породил. Что до Мадлен Кинтар, то, сколько бы он ни пытался вычеркнуть ее из памяти, забыть побои ремнем, брань, грязный матрас на чердаке и хлебные корки, которыми его кормили, не получалось. Он так глубоко задумался, что заметил Гуго Лароша, только когда тот переступил порог.
Ну, здравствуй, Жюстен! Если ты плохо себя чувствуешь, я могу прийти позже.
Входите!
Ларошу вдруг стало не по себе, однако он все же подошел к кровати. И даже присел на стул рядом.
Как ты? Сильно болит?
Меня очень хорошо лечат. Рана болит, но уже терпимо. Я больше не хочу пить опийную настойку.
Мужества тебе не занимать Жюстен, я должен извиниться за свою непростительную выходку. И поблагодарить тебя, что утаил это от врача. Я был пьян, мой мальчик, пьян в стельку. Сам не знаю, какой черт меня дернул выстрелить.
Ларош старательно понижал голос и часто поглядывал на открытую дверьне идет ли кто по коридору.
Ба! Наши семейные дела! попытался оправдаться он. И никого, кроме нас, это не касается. Правда, Жюстен?
А что Мариетта? И ваш новый конюх?
Эти ничего не расскажут. Коля думает, что произошел несчастный случай. А Мариетте я предложил крупную сумму. Ее муж Бертранжуткий скряга. Так что ей теперь не придется ходить в замок на подработку. Бертран с Коляродные братья.
А как она объяснит Бертрану, откуда деньги?
Это не мое дело, что-нибудь придумает. Скажи, ты точно хочешь вернуться на службу после выздоровления? У меня есть что тебе предложить.
Я уеду, как только доктор меня отпустит. Вы, мсье, вызываете у меня отвращение. Более того, я бы обрадовался, если бы вас упекли в тюрьму. Только я никогда ни на кого не доносилни на мать, ни на сослуживцев, когда те уходили в самоволку. Донести на вас, моего отца? Я не смог. И до сих пор спрашиваю себя почему. Положился на Бога: только он вправе вас судить.
Гуго Ларош готов был сквозь землю провалиться от стыда. Благородство Жюстена, которому низменные побуждения были, похоже, совершенно чужды, впечатляло. У него даже навернулись слезы на глазатак Жюстен в этот миг был похож на Катрин, это неукротимое дитя, чей характер ему так и не удалось переломить.
Прости меня, мой мальчик! Твоя сестра Катрин гордилась бы тобой. А яя не заслуживаю таких детей.
С этими словами Ларош, встав так резко, что стул перевернулся, выбежал в коридор. Еще пара секунди хлопнула входная дверь. Жюстен, утомленный всплеском эмоций, откинулся на подушки. И зажмурился, потому что ему отчего-то хотелось плакать.
«Все-таки это мой отец, думал он. И, кажется, он меня пусть немножко, но любит!»
Нью-Йорк, пятница, 7 июля 1899 года
Эдвард Вулворт открыл дверцу и подал руку, помогая Мейбл выйти из новенького автомобиля, купленного к возвращению Элизабет. На душе у обоих было неспокойно. Супруги направились к причалам, где всегда было очень людно и их обитатели создавали особенную атмосферу портамногонациональную, космополитичную и очень красочную.
Эдвард, ее корабль точно вышел из Гавра во вторник 27 июня? нервно спросила Мейбл у мужа.
Ну конечно! Я получил подтверждение по телеграфу от капитана французского порта и сразу же отправил запрос во все английские и ирландские порты по маршруту следования. Ни в один «Гасконь» не заходила.
В Нью-Йорке пароход ожидали в среду, 5 июля. И никто не смог внятно тебе объяснить эту задержку. Эдвард, они могли потонуть в шторм, и мы никогда больше не увидим свою Лисбет! Боже, когда я об этом думаю, мне тоже хочется умереть! Скарлетт вчера вечером отказалась что-либо спрашивать у картбоится дурных новостей.
Мейбл подняла свое нежное личико к небу, которое сегодня было ярко-голубым. Какое-то время всматривалась в небесную лазурь игорько заплакала.
Цвет летнего неба всегда напоминает мне прекрасные глаза нашей любимой дочки, сказала она.
Идем, Мейбл! И не стоит отчаиваться. Я уже запланировал встречу с руководством Трансатлантической компании, которой принадлежит «Гасконь». Думаю, новости они узнают первыми, ведь как-то же они поддерживают связь с кораблями.
Негоциант скрывал свою тревогу, но в глубине души уже опасался, что произошло несчастье. Внешне сдержанный, не показывающий чувства на публике, Эдвард Вулворт искренне любил свою Элизабет.
Скажи, что скоро мы сможем обнять нашу девочку! со вздохом попросила Мейбл, повисая у него на руке.
Я не могу ничего обещать, дорогая. Но пока у нас нет ни единого повода отчаиваться. Опоздание на пару днейэто не страшно. Хочешь, после обеда сходим в собор Святого Патрика, помолимся?
Прекрасная мысль! Я поставлю свечки и попрошу Господа вернуть нам наше обожаемое дитя! обрадованно отозвалась Мейбл. А можно я предложу Скарлетт пойти с нами?
Я хочу побыть с тобой вдвоем, Мейбл, и тебе это прекрасно известно! Извини, если повторяюсь, но твоя подруга не внушает мне доверия. Ни малейшего! С тех пор, как вы стали видеться ежедневно, ты страдаешь бессонницей, вздрагиваешь от малейшего шороха и уволила Норму, которая прекрасно вела дом. Кстати, я так и не получил объяснений на этот счет!
Мейбл растерялась, опустила глаза. Она не могла вот так прямо признаться мужу, почему избавилась от образцовой прислуги. Скарлетт убедила ее, что Эдвард с Нормойлюбовники.
6. Печальное возвращение
На борту парохода «Гасконь», во вторник, 11 июля 1899 года
Мадам, побудьте еще со мной, ну пожалуйста!