Мысли ее обратились к Мейбл и Эдварду Вулвортам. Как бы они огорчились, узнав о ее гибели! И могло ли быть по-другому? Вулворты десять лет опекали Элизабет и заботились о ней.
«Мои родители по зову сердца! Любимые и любящие!»
Звук стремительных, тяжелых шагов заставил ее вздрогнуть. К кровати быстро подошел мужчина. Ричард! Разгоряченный ходьбой, с блестящими от слез янтарными глазами, в купленном к свадьбе бежевом льняном костюме.
Лисбет! прошептал он. Лисбет! Это правда ты! Меня к тебе не пускали. Заставили ждать в коридоре.
Он словно бы прибавил в росте, и его черные волнистые волосы чуть растрепались.
Если этот господин вам докучает, скажите! вмешалась медсестра. Вы ведь просили прийти даму, вашу подругу Бонни.
Это мой жених, он мне совсем не докучает, заверила ее Элизабет.
Тогда ладно.
Чтобы было удобнее разговаривать, Ричард опустился на колени у кровати, даже не глянув на стул для посетителей. Своими теплыми ладонями он накрыл руки Элизабет, маленькие и холодные.
Ты плакал? удивилась она.
Милая, я думал, тебя больше нет! И тоже хотел умереть. Лисбет, почему?
Ей никогда не доводилось видеть его таким потерянным. Расчувствовавшись, Элизабет залилась умиротворяющими слезами, с которыми исторгался яд, неделями отравлявший ей душу.
Ричард, прости! Ты уже знаешь, что я сделала?
Знаю. Я пошел к мосту Пон-Неф, рассчитывая тебя догнать, ты ведь часто ходишь в сад Тюильри. И там, на мосту, была толпа. Мне рассказали, что молодая женщина в желтом платье бросилась в реку. Я чуть с ума не сошел, чуть не прыгнул следом! Жандармы стали меня спрашивать, а потом один из них и говорит: мол, вон там, ниже по течению, лодочники только что вытащили из воды женщину. Никогда еще я так быстро не бегал. Но все равно не успел: твои спасители на фиакре повезли тебя в ЛОпиталь-де-ла-Шаритэ. Мне все это рассказал лодочник. Жандармы остались его допрашивать, а я побежал сюда. Меня оставили ждать в коридоре, но потом терпение мое лопнуло. Наконец-то я тебя вижу, живой и невредимой, и ты со мной разговариваешь, ты на меня смотришь! Лисбет, это такое счастье!
Ричард поцеловал молодую женщину в щеку. Ему хотелось обнять Элизабет, прижать к груди. Однако он не осмелилсяслишком много посторонних: больные, медсестры, монахиня Элизабет же с ужасом осознавала, какому потрясению он подвергся по ее милости.
Прости меня! снова сказала она. Зато теперь мы можем жить счастливо. Если ты все еще хочешь взять меня в жены, после всего, что из-за меня пережил, всех моих недомолвок, холодности Ричард, пожалуйста, попроси, чтобы задернули занавески, я должна кое в чем тебе признаться. Тогда ты поймешь, почему я хотела умереть.
Медсестра, занимавшаяся своими делами неподалеку, задернула плотные льняные занавески на металлическом карнизе, обрамлявшем кровать по периметру. Элизабет и Ричарду стало намного комфортнее, потому что теперь на них никто не глазел.
Милая моя, я всего лишь хочу понять
Тогда придвинься поближе! Да, еще ближе, чтобы никто не услышал. Я должна признаться в чем-то ужасном.
Она жалобно улыбнулась, и Ричард нежно сжал ее руки, желая приободрить. Внутренний голос сказал Элизабет: «Пора!» А может, у нее просто не было другого выхода.
Перед глазами замелькали картинки, яркие и четкиекак они бежали из замка Гервиль несколькими неделями ранее. Вот галопом несется экипаж по брусчатой дороге вдоль реки Шаранты Тополя так и мелькают за окном Вот они уже на железнодорожном вокзале. Она, Элизабет, просит у кассира билеты до Парижа, и Бонни обнимает ее за плечи
«Бонни, милая, ты наверняка обо всем догадалась!»промелькнула мысль у Элизабет.
Ричард между тем поглаживал ее по щеке. Молодая женщина была бледна, но это ничуть ее не портило. Даже такаядрожащая, испуганнаяона лучилась чувственностью.
Редко ему приходилось видеть такую красотуделикатную, без намека на пошлость. Он невольно залюбовался ее ярко-розовыми губами, пухлыми, изящного рисунка и невероятно соблазнительными.
Элизабет набрала в грудь побольше воздуха и выдала одной тирадой:
Дед меня изнасиловал. На чердаке в башне, пока Бонни лежала без сознания. Я тоже лишилась чувствот страха, боли и отвращения. Это было страшно, Ричард. Эта жестокость, это перекошенное лицо, которое я видела даже в темноте. Убежать я не смогла. Все произошло, как в моих самых жутких кошмарах. А я-то думала, что достаточно сильна, чтобы обмануть судьбу! И не сумела.
Что? Ты уверена? едва слышно прошептал мужчина. Услышанное его потрясло.
Да, я уверена. Когда я пришла в себя, его уже не было, а потом прибежал ты. У меня не хватило духу рассказать тебе правду. Я чувствовала себя оскверненной, не могла смотреть на свое тело без отвращения. И таккаждый божий день.
И ты молчала, ничего мне не говорила? вскричал Ричард.
Тише, бога ради! взмолилась молодая женщина слабым, дрожащим голосом. Мне так хотелось забыть, что случилось тем вечером! Но не получалось. Ведь было еще кое-что Как тебе это объяснить? Я боялась, что забеременела от этого от этого ужасного человека. Нет, это был не страх, это был ужасвот подходящее слово. Я не видела выхода и держала все это в себе. Даже Бонни не знала, что меня мучит.
Бонни не знала? Ты даже ей не доверилась? Странно, ведь она одергивала меня каждый раз, когда я стучал в твою спальню, просила оставить тебя в покое.
В голосе Ричарда, желал он того или нет, прозвучало раздражение. Элизабет всхлипнула, вспоминая те ужасные дни, когда она изнывала от страха, предполагая, что носит под сердцем дитя от своего собственного деда.
Мне было так плохо, что я не могла есть, поэтому я почти не вставала с кровати и сказалась больной. Да я и была больнойперед глазами постоянно стояла эта мучительная сцена При том, что однажды я все это уже виделав моем кошмарном сне.
Что ты несешь? Ричард не ожидал от себя такой жесткости. Только что говорила о судьбе, которую не сумела обмануть, теперьэтот сон. Ты что же, во сне видела, как он тебя насилует?
Да, это чистая правда. Я никому не рассказывала, потому что боялась. Ну, что ты посчитаешь меня сумасшедшей или фантазеркой. Так ты назвал ту цыганку возле собора Нотр-Дам, когда она предложила тебе погадать по руке. Ричард, я говорю совершенно серьезно: мне часто снятся страшные сны, которые потом сбываются.
Элизабет, не надо менять тему разговора, прошу! прервал ее мужчина. Если этот мерзкий извращенец посмел надругаться над тобой, зачем было убегать? Почему ты нам ничего не сказала? У меня есть право знать, и у твоих родственников Дюкенов тоже. Донесли бы на Лароша в полицию! Ты получила письмо от кузины Анны-Мари в начале мая, ты мне сама рассказывала. Она писала, что Ларош вернулся в замок и преспокойно зажил своей обычной жизнью. Подумала ли ты, что все может повториться, что он может сделать с другими женщинами то же, что с тобой? Лучшее, что я сейчас могу сделать, это прыгнуть в поезд, добраться до Гервиля и свернуть ему шею.
Даже если бы мы на него заявили, это бы ни к чему не привело. Ларош бы все отрицал, а в округе его уважаютстолько семей работает у него на виноградниках! Проще вычеркнуть его из памяти и из своей жизни, сказала Элизабет.
Ты не сможешь!
Уверена, что смогу, Ричард. Доктор осмотрел меня, и я не беременна. Для меня этони с чем не сравнимое облегчение. Словно гора с плеч упала. Теперь я могу подумать о будущем, о нашем с тобой будущем.
Но ведь ты же могла умереть, и тогда не было бы никакого будущего, причем для нас обоих! произнес он не без горечи. Долгие годы я бы терзался вопросом, почему ты это сделала. Да что там, я уже чувствовал себя виноватым во всем, упрекал себя, что дурно с тобой обращался, хотя теперь знаю, кто настоящий виновник!
Элизабет печально посмотрела на жениха:
Ричард, пожалуйста, послушай меня! Я сожалею о своем поступке. Слава Господу, меня спасли, и я безмерно благодарна этому юноше, который вытащил меня из реки. Это знак судьбы, я уверена.
Она умолкла, с грустью глядя на ожесточившееся лицо суженого, который, похоже, с трудом сдерживал гнев.
Сегодня утром у меня совсем опустились руки, продолжала молодая женщина. Для себя я решила: все расскажу тебе до свадьбы, но никак не получалось. Я выбежала из дома и, как только увидела Сену, уже будучи на мосту Пон-Неф, подумала: может, покончить со всем этим прямо сейчас?
Что ж, этому я могу поверить, вздохнул Ричард. Это намного проще, чем открыться своему будущему мужу, идиоту, который скрипя зубами сносил твои отказы, уважительно относился к этому. Я убеждал себя, что причина этого твое целомудрие, ведь Бонни и твой дядя Жан живут с нами. Ан нет, ты скрывала от меня эту мерзость! Может, и замуж за меня вышла бы, так ничего и не сказав? Прости, но мне надо пройтись, подышать воздухом!
Он встал, сжав кулаки. Быстрым движением откинул занавеску и ушел.
Ричард! тихо позвала Элизабет. Вернись!
Она ждала его возращения пару мгновений, а потом в отчаянии закрыла глаза. В таком состоянии ее и увидела Бонни минут через десятьтоненькая фигурка на кровати, волосы растрепаны, глаза закрыты.
Милая моя девочка! вскричала гувернантка.
Знакомый голос, проникнутый почти материнской нежностью, вырвал молодую женщину из дремы. Она протянула посетительнице руку:
Бонни, наконец ты пришла!
То был настоящий крик души. Едва не плача, Бонни присела у изголовья кроватикак много лет тому назад, одним осенним вечером в Нью-Йорке.
Нью-Йорк, Дакота-билдинг, в тот же день
Стоя у широко раскрытого окна своей спальни, Мейбл Вулворт смотрела, как встает солнце. Свежий рассветный воздух пьянил, зрелище, открывавшееся взору, было восхитительным. Тончайшая игра света на бледно-голубом небе, подсвеченные розовым облака
Птицы поют, встречают новый день, тихо проговорила она. Эдвард, ну когда она приедет? У меня нет сил больше ждать. Я хочу обнять свою Лисбет, расцеловать!
Дорогая, еще немного терпения! отвечал супруг, потягиваясь на кровати. Телеграмма, в которой она сообщит о приезде, может прийти в любой моментсегодня утром или вечером. Все, что нужно, я сделал, и Лисбет подтвердила получение денег, которые я переслал для оплаты проезда четырех пассажиров. Насколько я понял, Бонни и ее будущий муж от моего содействия отказались. Предпочли купить билеты в третий класс за свои деньги.
Эдвард встал и подошел к жене. Мейбл была в ночной рубашке из розового шелка. Бретелька сползла с одного плеча, и он прикоснулся губами к теплой коже у нее на спине.
Мы отказались от поездки во Францию, о чем я не жалею. Тем более что Лисбет обещала отплыть первым же пароходом, добавила она. Но они все еще в Париже и редко дают о себе знать. Происходит что-то странное, Скарлетт в этом уверена.
Негоциант поморщился при одном упоминании этого имени. Влияние соседки по дому, Скарлетт Тернер, помешанной на всем паранормальном, на Мейбл росло, и Эдвард уже начал по этому поводу беспокоиться.
Откуда она может это знать? произнес он с легким раздражением. Сказали карты Таро? Или, может, она купила себе магический хрустальный шар?
Эдвард, только не надо издевок! Я серьезно. Не знаю, что бы я делала без Скарлетт в прошлом году, когда Лисбет от нас уехала.
Прости, дорогая. Ты стала такой чувствительной, впрочем, как все матери мира.
С этими нежными словами он развернул жену к себе лицом. С разрумянившимся от волнения лицом в обрамлении медно-рыжих кудряшек она была очаровательна. С мечтательным видом он провел пальцами от плеча к грудям и вниз, к округлому бедру. Мейбл не утратила ни своей миниатюрности, ни живости нрава, ни грации.
Тывсе та же девчонка, много лет назад поймавшая меня в свои сети, Мейбл. Неотразимая прелестница, которую я люблю всем сердцем с той секунды, когда наши взгляды встретились.
Льстец! Мне недавно исполнилось сорок три, и в прошлую субботу, за ужином, Перл долго рассматривала меня, как чудного зверя в зоопарке, а потом посоветовала крем от морщин. Безжалостная у тебя племянница!
Эдвард закрыл ей рот поцелуем. Приласкал, в свою очередь любуясь бегущими над городом облаками. С улицы наверх, к окну, у которого супруги так и остались стоять обнявшись, доносилась какофония звуков: призывные крики торговцев газетами, стук копыт по мостовой, лошадиное ржание, а временами и сигналы клаксонов, потому что автомобилей в городе прибывало. Фоном всему этому служил гул отдаленных людских голосов.
Нашей Лисбет грозит опасность! внезапно заявила Мейбл, как только муж позволил ей вдохнуть. Скарлетт столько раз говорила! Карты позавчера выпали очень, очень плохие.
Но муж только пожал плечами, а потом изобразил озадаченность:
С чего бы? Ее опекают Бонни и дядя Жан, не говоря уже о Ричарде Джонсоне. Дорогая, ты зря себя изводишь. И сколько бы ты ни называла меня материалистом, скажу еще раз: все мы в опасности, каждый день своей жизни. Такое и я могу напророчить, даже без помощи карт.
А если этот мерзкий человек, Ларош, что-то предпримет? вскричала Мейбл. Человек, способный натравить бандитов на собственного зятя, лгать своей внучке! Он мог приехать в Париж, и, поскольку Лисбет до сих пор официально под его опекой, забрать ее и увезти в шато де Гервиль.
Нет, Мейбл, он не посмеет! Так что хватит волноваться. Кстати, я ведь не ошибся в оценке этого индивидуума, хотя наблюдал за Ларошем с приличного расстояния, когда он приезжал в Нью-Йорк. Помнишь, я сразу тебе сказал: это человек холодный, замкнутый.
Конечно помню, согласилась супруга. Слава Богу, что мы не отдали ему Лисбет! Ей тогда было всего шесть. Утешает то, что с нами она была счастлива. Боже, пусть она поскорее приедет!
Когда от Элизабет пришло первое письмо с парижским штампом, Вулвортам было от чего встревожиться. В общих чертах она описала прошлые злодеяния деда и что ей пришлось сбежать от него в столицу в сопровождении Бонни, Жана Дюкена и Ричарда, своего жениха.
С изумлением и ужасом они узнали, какую роль сыграл Гуго Ларош в исчезновении багажа Дюкенов по их прибытии в морской порт Гавра. Еще Элизабет объяснила, как нашлись доказательства, что дед организовал убийство своего зятя, Гийома Дюкена.
Но о самом страшном Элизабет предпочла умолчать. Поэтому Мейбл с мужем скорее обрадовались этому грустному стечению обстоятельств, которое вот-вот вернет им обожаемую Элизабет. Они очень любили еедитя, которое подарила им судьба, ведь своих детей у них не было. А еще в ее письме была фраза: «Первым же пароходом поплыву в Нью-Йорк». С тех пор они считали дни в ожидании ее приезда.
Париж, ЛОпиталь-де-ла-Шаритэ, в тот же день, в тот же час
Сидя на краешке кровати, Бонни нежно обнимала все еще дрожавшую от волнения Элизабет. Молодая женщина только что слабым, детским голосом поделилась с ней своим ужасным секретом.
Я так и знала, прошептала гувернантка. С самой первой минуты, но решила ни о чем тебя не расспрашивать. Хотя, пожалуй, стоило. Тебе бы не пришлось столько времени молча страдать, и сегодня ты чуть не умерла.
Ничего, зато теперь мне легче. Вы с Ричардом должны знать правду. Бонни, что бы ни случилось, я ни о чем не жалею.
Ты намекаешь на то, как повел себя Ричард? Негоже было оставлять тебя одну в такой момент, даже если он рассердился.
Он счел это предательством с моей стороны, и его трудно в этом упрекнуть. Если он разорвет помолвку, я не обижусь. Бонни, я очень хочу домой. Я хорошо себя чувствую, так зачем мне оставаться в больнице?
Пойду и поговорю об этом с медсестрой, которая тебя опекает. Я предусмотрительно захватила с собой комплект нижнего белья и твое платье. Господи, когда мне сказали, что ты в больнице и едва не утонула, у меня чуть сердце не остановилось! Из больницы прислали мальчика-посыльного, и он мне все рассказал.
Бонни, прости меня!
Элизабет прижалась головой к плечу подруги. Вот уже несколько недель как Бонни перестала говорить ей «вы», и благодарить за это нужно было Жана Дюкена.
Элизабет, мыодна семья, и скоро Бонни станет твоей свойственницей. И уже сейчас она тебе не прислуга. Мне странно и даже неприятно слышать, что она говорит тебе «вы»! заявил он одним майским вечером, через неделю после отъезда из Гервиля, уже в новом жилище, где они поселились 30 апреля.
Это была пятикомнатная квартира на четвертом этаже старого дома на улице Мазарини, в квартале Сен-Жермен-де-Пречетыре крохотные спальни, столовая и узкая кухонька, с окном во внутренний двор.
Я решила, что так будет лучше для всех, Бонни, внезапно сказала Элизабет. Я просто не могла уехать в Нью-Йорк в таком состоянии, я была сама не своя. А потом оказалось, что у меня задержкану, ты понимаешь, и земля окончательно ушла у меня из-под ног. И еще одно: я тайком от тебя, предосторожности ради, продала драгоценности моей бабушки Аделы и те, что мне подарили, тоже.