Бонни отметила про себя, что Элизабет предпочла умолчать о дарителе, каковым был, разумеется, Гуго Ларош.
Для меня этопроклятые деньги, но нам они очень пригодились. И тебе не пришлось идти работать, с мрачным видом подытожила молодая женщина.
В нашем положении разумнее, чтобы я заботилась о тебе, как это было всегда. Скоро все забудется и ты снова будешь радоваться жизни, стала уговаривать ее Бонни. С Вулвортами тебе будет хорошо, так что сейчас главноепоскорее уехать. Хоть бы так и случилось! Я опасаюсь, как бы Жан, узнав о чудовищном злодеянии Лароша, не отложил отъезд и не поехал с ним поквитаться.
Ты права, Бонни, но только сама я дяде ничего рассказывать не хочу, стыдно. Сделаешь это за меня, да? И пожалуйста, постарайся убедить его не ехать в Гервиль. Я хочу уехать и все забыть. Масса преступлений этого толка остаются безнаказанными! Элизабет вздохнула. Некоторые мужчины пользуются тем, что сила на их стороне, и совесть их потом не мучит.
Если б ты только знала, как ты сейчас права! воскликнула Бонни. Видно, пришло время тебе об этом рассказать. Элизабет, последние несколько месяцев у меня был серьезный повод беспокоиться за тебя. Я, конечно, нарушаю обещание, но это трагическая история, и ты должна ее знать. Если бы я сделала это раньше, может, ты давно нашла бы в себе силы рассказать мне правду.
Трагическая история?
Помнишь малышку Жермен? Гуго Ларош изнасиловал и ее. Она мне все рассказала в тот день, когда я пошла в местечко навестить ее в родительском доме. Я беспокоилась за нее, ведь бедняжку уволили, как и меня. Как она плакала! Это чудовище в человеческом обличье откупилось от нее золотым луидором! Девушка планировала перебраться жить в Пуатье, к старшему брату. И больше всего боялась, что о ее бесчестье могут узнать родители.
Боже мой!
Из груди Элизабет вырвался крик, и она спрятала лицо в ладонях. Но она не плакала, она размышляла, и с каждой секундой решимость молодой женщины только крепла.
«Больше никогда я не склоню голову от стыда, никогда не буду думать о смерти, это малодушие, за свое счастье нужно сражаться. И своих женских слабостей стесняться тоже не стану! сказала она себе. Я ощущала себя оскверненной, униженной, обреченнойно почему?»
Почему? спросила она вслух, глядя на Бонни своими большими голубыми глазами. Почему я прыгнула в реку, рискуя умереть и заставить горевать всех, кто меня любит, а Гуго Ларош с гордо поднятой головой вернулся в поместье, где онуважаемый человек? Хорошо, что тетушка с дочкой последовали моему совету и уехали подальше от него, на Ривьеру, на следующее же утро после его возвращения. Если верить Анне-Мари, он даже не стал с ними разговаривать.
Бонни со вздохом кивнула. Доброжелательная мадам Клотильда, младшая сестра Лароша, и ее дочь Анна-Мари, гостившие в шато де Гервиль в апреле, были ей очень симпатичны.
Им тоже невдомек, что со мной случилось на чердаке, продолжала Элизабет срывающимся голосом. Мы с Анной-Мари переписываемся, и я продолжаю ей врать, что Мейбл и Эдвард в Париже, с нами. Письма я из осторожности получаю «до востребования». Сейчас я ничего не могу им рассказать, но когда мы приедем в Нью-Йорк, я напишу и открою про деда всю правду. Если б только я могла отомстить за Жермен, а заодно и за себя! Но этот день придет, я знаю точно. Бедная маленькая Жермен, такая веселая, такая милая! Разве могла я подумать
Глаза Элизабет сверкнули ненавистью, но Бонни этого не заметила. Она прислушивалась к разговору медсестер в другом конце палаты.
Кажется, у них там что-то случилось, проговорила она. Пойду посмотрю, а заодно спрошу, когда тебя отпустят домой.
Хорошо, иди.
Оставшись одна в ограниченном занавесками пространстве, отчего освещение получалось мягким, приглушенным, Элизабет сложила ладошки и стала молиться. Она взывала не к Богу, справедливому и доброму, а к таинственным силам, которые правят иным миром, столь же таинственным.
«О вы, по чьей воле я вижу пророческие сны, которые так часто меня пугают! Дайте мне силы вернуться однажды в Шаранту, на землю моих предков, и искупить преступления, совершенные этим нравственным уродом, отцом моей любимой мамочки! Она смогла от него спастись, янет. Но уничтожить меня он не сможет, я больше никогда не буду жертвой, клянусь!»
Перекреститься она не осмелилась, сознавая, что молитва не совсем христианского толка. Однако это не помешало Элизабет ощутить, как ее душу наполняет новая, прежде неизведанная сила. Только побывав в шаге от смерти, она смогла возродиться, после стольких горестей и испытаний.
2. Клятвы влюбленных
Париж, в доме на улице Мазарини, на следующий день, в четверг, 15 июня 1899 года
Элизабет сидела у окна в своей спальне и смотрела на помолвочное колечкосапфир в окружении бриллиантов, в оправе из серебра. Его подарил ей Ричард в октябре прошлого года. По этому случаю в замке Гервиль звучали смех и музыка, а сама она вальсировала в платье из розовой тафты, в свете огромной хрустальной люстры.
И с дедом мы тоже танцевали, едва слышно промолвила она.
Мысли ее вернулись к Жермен, робкой служанке с круглыми щечками и добрым, доверчивым взглядом. Молодая женщина тяжело вздохнула.
«По словам Бонни, это случилось в августе. А через несколько дней Ларош застал нас с Ричардом в Монтиньяке, в доме моих родителей. Я была полуголая, с волнением вспоминала она. Нет, не надо больше об этом думать! Надо забыть!»
Час назад они приехали из больницы Шаритэ. Этой ночью Элизабет хорошо выспалась, и ничего страшного ей не снилось. Бонни забрала ее на фиакре и, пока они ехали домой, сообщила с озабоченным видом, что Ричард не вернулся на улицу Мазарини ни вчера вечером, ни этим утром.
Но все его вещи дома, и чемоданы тоже.
Он вернется, Бонни. Хотя бы за одеждой и личными вещами.
Близился полдень, и Элизабет уже начала сомневаться в своих прогнозах, тревожиться. Что, если Ричард исполнил свою угрозу? Она представила, как он является к Гуго Ларошу ради торжества справедливости.
От этих мрачных мыслей ее отвлекла Бонни. Она вошла в комнатув кухонном фартуке, с полотенцем в руке и натянутой улыбкой на кукольном личике.
Моя крошка, обед готов! Ты такая бледная, надо тебя как следует подкормить.
Мне кусок в горло не полезет, пока не узнаю, что с Ричардом. Где его носит? Не мог же он уехать, не попрощавшись!
Скажу больше: очень дурно с его стороны было вот так взять и уйти от тебя в больнице! буркнула подруга.
Может, сел на поезд, как грозился, и сейчас уже в Шаранте? Если он все расскажет дяде Пьеру и дедушке Туану, вместе они могут совершить непоправимое.
Этого еще не хватало! Господь с тобой, Элизабет, ты меня пугаешь.
Женщины обменялись встревоженными взглядами. Запах гари вернул Бонни к реальности.
Ну вот, мои говяжьи медальоны сгорели! всполошилась она и бросилась в кухню.
Элизабет посеменила за ней. Живот у нее все еще побаливал, но она этому только радовалась. Бонни жалобно причитала над дымящей чугунной сковородой:
Вот беда! После всех этих тревог у меня ничего в голове не держится!
Бонни, это такие мелочи! Лучше поговорим о другом. У вас уже был разговор с дядей Жаном?
Да, вчера вечером.
И как он отреагировал?
Конечно разозлился, разволновался. И ночью я слышала, как он ворочается тут, в кухне, на своей постели. Я не выдержала и пришла к нему. Как могла, утешала. Мало-помалу он успокоился. Не бойся, Жан и словом не обмолвится о том, что с тобой случилось. Как ты хочешь, так и будет.
Вот и хорошо! Спасибо, Бонни. Погоди-ка, кто-то поднимается по лестнице! Только бы это был Ричард!
Обе навострили ушки, затаили дыхание, но шаги оборвались не на их площадке, а этажом выше.
Соседи, вздохнула Элизабет. Господи, где же Ричард?
Этим вопросом молодая женщина задавалась еще долго, до самых сумерек. Лежа в кровати, она время от времени целовала свое помолвочное кольцо. И ждала, ждала, ждала
Я же его люблю, люблю по-настоящему! шептала она. И я его лишилась, как когда-то родителей, а потомЖюстена.
Впервые за много месяцев Элизабет осмелилась вспомнить об этом юноше, замковом конюхе. Он уехал из дому, узнав, что мать, прислуга в доме Ларошей, зачала его от хозяина, то есть он, Жюстен, побочный сын помещика, плод адюльтера, случившегося в чердачной каморке, каких в замке было множество.
Белокурые волосы, нежный взгляд черных глаз, ласковая улыбка, делавшая его совершенно неотразимым Элизабет быстро достала из-под подушки маленького оловянного солдатика.
Я берегла тебя все эти годы, проговорила она.
За это время игрушка, солдат с барабаном, сильно потускнела, краски стерлись.
Жюстен сказал, ты будешь меня защищать. Только ничего у тебя не получилось
Внезапно Элизабет снова стало очень грустно, и она закрыла глаза. Когда-то она была влюблена в Жюстена и он ее тоже обожал.
Разве мог ты перебороть судьбу? продолжала она едва слышным шепотом. И нам с Жюстеном пришлось расстаться. Не могла же я выйти за сводного брата собственной матери! Грустная ирония судьбы!
Она невольно затаила дыханиена лестничной площадке разговаривали мужчины! Еще мгновениеи радостно, с облегчением вскрикнула Бонни, а потом и позвала ее:
Элизабет! Они пришли! Жан привел Ричарда!
Молодая женщина встала, дрожа от радости. В комнате было сумрачно, и когда дверь распахнулась, в просвете вырисовался силуэт ее суженого.
Лисбет, прости! Прости, милая! Я повел себя как дурак.
Он протянул к ней руки, и Элизабет бросилась к нему на шею. Они порывисто обнялись, не замечая ничего и никого вокруг.
Несколько минут спустя Бонни вернула их с небес на землю, пригласив всех к столу.
Если тебе не трудно, принеси еду сюда на подносе, попросила Элизабет. Нам надо побыть вдвоем.
Воркуйте, голубки! А я пока покормлю своего Жана, шутливо отозвалась Бонни.
Жан намного терпеливей и покладистей меня, признал Ричард.
Святая правда! Он принял мои условия, и мы поженимся уже в Нью-Йорке. Когда люди любят друг друга, время значения не имеет.
С этими словами Бонни вышла и закрыла за собой дверь. Элизабет зажгла керосиновую лампу, своим золотистым светом озарившую скромную обстановку комнаты.
Где ты все это время был, Ричард? спросила она наконец, присаживаясь на край кровати. Я дома с самого утра, но весь вчерашний день в больнице я ждала, что ты вернешься. Понимаешь ли ты, как мне было тревожно? Я перебрала тысячу вариантов, один страшнее другого.
Американец уселся в единственное в комнате кресло, лицом к ней. Элизабет отметила про себя, что бежевый льняной костюм сильно измят, внизу штанинпятна грязи. Ворот белой рубашки был расстегнут.
Вид у меня непрезентабельный, знаю, вынужден был признать он. Шляпу я потерял, галстук забыл в каком-то бистро. Лисбет, мне правда очень жаль, что я так разозлился и ушел. Но, может, так было нужно, потому что сейчас я смотрю на ситуацию другими глазами. И я раскаялся, за что надо благодарить священника церкви Сен-Сюльпис.
Ты, который так далек от религии? изумилась молодая женщина.
Так, как в детстве, я, конечно, в Бога не верю, но многие обращаются к Нему в минуты, когда помощи больше ждать не от кого. И вчера это был как раз такой случай. Я несколько часов бродил по городу, чтобы успокоиться, пока не понял, что стою на вокзале Аустерлиц и смотрю расписание поездов в Ангулем. Причину ты понимаешь?
Конечно.
Но я никуда не поехал. Я сильно перенервничал, я устал, и твое лицо стояло перед глазами. Такой я оставил тебя в больницебледную, несчастную. И тогда я вернулся к мосту Пон-Неф и понял, сколько тебе пришлось выстрадать после нашего отъезда из Гервиля. И заплакал, хотя это, как ты знаешь, со мной случается крайне редко.
Ричард, ты весь дрожишь! Ты проголодался и устал, не надо больше разговоров! Ты со мной, и это самое главное.
Нет, я хочу, чтобы ты знала все. Я уже шел по набережной домой, на улицу Мазарини, когда мне повстречалась женщина. Одета она была несколько странно, но в руках она несла твое желтое платье! Кажется, еще мокрое. С ней был парень лет пятнадцати, и у него были твои лаковые туфли. Я бросился к ним.
Хвала Господу! Ты повстречал Лазара, моего спасителя! Ричард, я так рада, так рада! Ты, конечно же, возместил им потраченное на фиакр?
Мы немного поговорили, на повышенных тонах, и я дал немного денег парню, в благодарность за его геройство. Эти лодочникилюди гордые. Слышала бы ты, как Иоланда Дюрье (она назвала свое имя) меня отчитывала! Я почувствовал себя ничтожеством, чтобы не сказать хуже.
Ричард умолк. Лицо у него было усталое, осунувшееся, глаза блестели от волнения. Но Элизабет он показался еще более красивым, чем обычно, сейчас, когда всегдашняя невозмутимость и высокомерие дали трещину. В дверь постучала Бонни.
Вот, принесла вам овощного супу и по порции омлета каждому! объявила она. Приятного аппетита!
Также на подносе оказался нарезанный хлеб и графин с водой и все, что было нужно из столовых приборов.
Спасибо, Бонни, выангел. Ангел-хранитель нашей Лисбет! сказал Ричард.
Польщенная женщина удалилась, радуясь, что и они с Жаном смогут пообедать тет-а-тет. Элизабет заметила на покрывале, по центру кровати, оловянного солдатика. Быстро накрыла его ладонью, а потом и спрятала под подушку. Ричард, который как раз нюхал ароматный суп, ничего не заметил.
Нет, не буду есть, пока не расскажу тебе все до конца, упрямо сказал он.
Тогда говори скорее, а то остынет, поддразнила его Элизабет.
К Элизабет неожиданно вернулись вся ее беззаботность и веселость. Ричард посмотрел на нее с удивлением.
Ты тоже переменилась, заметил он. Такая же красивая, но во взгляде нет этой тоски, как у затравленного зверя. Для меня это огромное облегчение. Так о чем это я? Мы остановились на том, что, по милости Иоланды Дюрье, я ощутил себя абсолютным ничтожеством. Она строго наказала получше о тебе заботиться, когда я объяснил, что ты моя невеста. И я обещал. Потом мы с ее сыном пожали друг другу руки.
Лазарее племянник, а не сын.
Какая разница! Они как раз шли в больницу, отдать твое красивое платье и обувь медперсоналу и забрать ту одежду, в которой тебя доставили.
Да, монахиня мне рассказала, что это она занималась обменом одежды. Только я ей отдала то желтое платье, я даже видеть его не хочу, не то что надевать! Жаль, что Иоланда с Лазаром не зашли меня навестить.
Наверное, очень спешили отплыть в Конфлан,предположил Ричард. Но вернусь к рассказу. Я уже не злился, наоборот, мне было стыдно, и меня мучили угрызения совести. Сам не знаю как, но я оказался на площади Сен-Сюльпис. Увидел церковь, и мне почему-то захотелось войти. У алтаря стоял священниккак будто меня ждал. Знаю, это звучит глупо!
Что ты, вовсе нет! заверила Элизабет, беря его за руку.
Он улыбнулся мне. Я присел на скамью, и святой отец подошел. Не знаю почему, но я все ему рассказал. Все, Лисбет, с нашего с тобой знакомства. Это была исповедь, и я раскрыл ему твой секрет, и твое отчаяние, причины которого я якобы не понимал. Но я притворялся. В глубине души у меня был страх. Я заподозрил правду еще в тот вечер, когда мы уехали в Париж, но не хотел верить. Даже думать об этом было страшно.
О том, что со мной произошло?
Да. Что этот мерзавец, твой дед, мог совершить такую гнусность. Я отрицал очевидное, вынудив тебя столько времени терзаться в одиночку. Но теперь все будет по-другому. Я сумею тебя утешить, защитить. Если, конечно, ты ко мне вернешься, если ты правда этого хочешь. Лисбет, ты выйдешь за меня? Обещаю, я ничего не буду от тебя требовать, пусть даже пройдет много месяцев. Лишь бы ты была рядом, чтобы я мог тобой любоваться, баловать тебя и доказывать свою любовь.
Ричард перевел дух от волнения. Наклонился и осыпал пальчики Элизабет поцелуями.
Я не передумала, я хочу стать твоей женой, мягко отвечала она. Потому что люблю тебя. И я тоже сумею тебе это доказать. Но сейчас я хочу поговорить с тобой о своих снах, или, вернее будет сказать, кошмарах. Я пыталась там, в больнице, но ты не захотел слушать.
Теперь я весь внимание, серьезно сказал он.
Элизабет в деталях, не упуская ничего, поведала ему о странном феномене, сопровождавшем ее с детства, благодаря чему она догадывалась о инцестуальных порывах своего деда.
Это пугает, и в это с трудом верится, заявил Ричард по окончании рассказа. Я вот чего не пойму: если так, почему ты не сбежала сразу, когда увидела это во сне, почему ждала, пока кошмар не станет реальностью? Твердила, что не надо волноваться, что опасаться тебе нечего. Если бы ты сразу мне все рассказала, я бы не дал этому зверю к тебе прикоснуться!