Глава шестая
От меня требовалось сжигать 3500 калорий в неделюцифра, к которой я пришла путем интерактивной формулы, связывающей старые данные «Следящих за весом», мой ежедневный рацион калорий и насколько тесно сидит на мне моя одежда. В эти 3500 я вцепилась как в выигрышный лотерейный билет. Никому не дам его в руки. Эта цифра гарантировала мне безопасность, физическую и эмоциональную. Я не занималась спортом, не бегала, не плавала, не ходила на лыжах и не играла в футбол. Плевать хотела на «спортивный азарт» или «увлечение игрой». Мне только одно было нужно: зеленое свечение возрастающих цифр: 147 калорий, 215 калорий, 319 калорий, сменяющих друг друга, пока я бешено еду в никуда на велоэргометре или эллиптическом тренажере.
Я в гимнастический зал ходила каждый вечер, даже по четвергам, когда после работы переодевалась в спандекс, а потом обратно в свой полностью черный наряд и шла под холодные взгляды неоновых козырьков в «Это шоуотстой». Как правило, я проводила в гимнастическом зале добрых три часа: цифра, выведенная сопоставлением числа калорий в минуту, затраченного времени и длины шага. Мой график тренировок не давал мне вступать ни в какую человеческую близость, что удобно. Даже если бы я захотела, на это просто не было бы времени.
И только отбыв свой дневной срок на тренировке, я получала право слегка расслабиться. Прийти домой и тяжело сесть в одиночестве, успешно завершив все дневные калибровки и расчеты. Вот тут я могла себя вознаградить кулинарным парадом, процессией деликатесов, выкатывающихся один за другим.
Первым шел ужин из спагетти на 240 калорий, сдобренный столовой ложкой срирачи. Потомсреднего размера батат с тремя пакетиками сахарозаменителя, выдержанный семь минут в микроволновке. Если мне когда-нибудь покажется, что я стала набирать вес, первым подозреваемым станет размер этой сладкой картофелины, и мне придется на пару недель или месяц перейти на малыепечальная, но необходимая перемена.
Вслед за бататом шел Первый Десерт: маффин на 100 калорий, увенчанный четырьмя столовыми ложками «Кул вип лайт»низкокалорийной имитацией взбитых сливок. Все это съедалось стоя в моей пустой кухоньке, на бумажных тарелках, пластиковыми ножами и вилками. Ни тарелок, ни столовых приборов, ни кастрюль, ни сковородок. Был у меня набор из четырех сверхбольших рождественских бокалов, с красивым узором ягод и листьев, оставшийся от прежнего жильца. И прямо перед тем, как лечь спать, я завершала оргию диетическим шоколадным мороженым на 150 калорий, разогретым в течение 45 секунд в микроволновке с половиной чашки гранолы «Спешиал кей ред берриз». Эту прелесть я поглощала в кровати, под одеялом, на время превратив простыню в скатерть.
Заканчивать каждый день на такой изобильной нотеощущалось как свобода. И это на самом деле свобода? Маловероятно. Но все эти мои ритуалы помогали мне остаться худой, и если свести понятие счастья к одной-единственной вещихудобе, то можно было сказать, что я в каком-то смысле счастлива.
Глава седьмая
Вы не поверите, как у меня хорошо получается, сообщила я доктору Маджуб.
Шел третий день детокса, и я все еще крепко держусь, но вот пришла к ней для сеанса подкрепления, когда погодные предупреждения от матери вдруг сменились более мрачными сообщениями. Посыпались обвинения в дочерней неблагодарности, сформулированные в виде риторических вопросов:
Кто возил тебя на уроки драмы в Пейпер Милл Плейхаус, когда ты была маленькая?
Кто тебя утешал, когда ты не получила роль Эпонины??!
Кто за тебя болел, когда ты поступала в Висконсин??
Вот такой я ужасный человек!?!
Она какое-то время писала, потом прекращала, выжидала несколько часов и писала снова. Вот эти молчаливые часы были хуже всего: время, в которое мне приходилось горевать. Я закрывала один глаз, другим глядела на телефон и воображала, как он ломается пополамтак сидящие шиву рвут на себе одежду. Я не хотела горевать. Не хотела принимать свою потерюне только потерю общения, но и потерю веры, что переменится моя мать, а не я. От этого возникало ощущение проигрыша. Значит, я чего-то хотелаи не получила, значит, меня в каком-то смысле отвергли. Значит, мои потребности слишком велики для этого мира.
Это хороший первый шаг, сообщила доктор Маджуб. Но если вы всерьез намерены освободиться от голоса матери, нам придется поработать над вашим режимом питания.
По этим ее просторным хлопчатобумажным блузкам, по широким штанинам брюк из органического полотна понятно было, что доктор Маджубженщина, которая ест, когда голодна, и прекращает есть, когда сыта. Иногда я видела у нее на столе пакетик фруктового печенья. Видимо, она из тех, кто вполне искренне радуется хорошей груше.
А почему я не могу оставить все как есть? спросила я.
Вас устраивает просто выжить? возразила она. Или вы хотите выздороветь?
Я посмотрела на слона из папье-маше, стоящего на коленях на ее приставном столике. Хобот он задрал в воздух, а на стене за ним висел цветной триптих со слонами. Да, определенно она их купила все сразу.
Я достаточно здорова.
Выходя из ее кабинета, я снова проверила телефон. Новых сообщений нет. Что будет, если мать просто появится у меня в квартире? Умом я понимала, что это вряд ли. Она страшно боится летать и уже десять с лишним лет в самолет не садилась. Но я всю ночь ждала, что она вот-вот материализуется. В каком-то смысле мне даже хотелось, чтобы она вдруг появилась.
Я понимала, что та мать, которую я желаю видеть, совсем не та, которая приехала бы на самом деле. Это мне объяснила доктор Маджуб, век бы ее не видать. Измученная матерью, обиделась я на Маджуб. Потому что мне бы хотелось вот прямо из ниоткуда достать воплощение той матери, которая мне нужна. Подобная игра-борьба надежды с реальностьютоже часть проживания горя.
Глава восьмая
Так что единственный персонаж с материнскими функциями, который я себе оставила, это Ана, и мне сильнее обычного хотелось ей угодить. Хотелось, чтобы она залила меня похвалами. А еще я поняла, что меня тянет к ней физически. Я это пыталась скрыть, особенно от себя, но оно прорывалось наружу. Каждый раз, когда я мастурбировала, у меня в голове возникала Ана, и когда она появляласьогромная грудь и тонкая талия, небольшой животик сразу над лобком, пьянящие белые цветочные духи, я тут же этот образ блокировала. Мне становилось стыдно, как будто я фантазировала про собственную мать. Но на четвертую ночь детокса, сонно мастурбируя в кровати, я впервые разрешила себе воображать, что я полностью с Аной. Я была ее дочерью, у меня были менструальные боли. Мамочка Ана меня уложила в кровать, приговаривая, и принесла чашку чая «Харни-н-санс». Я лежала под прохладными простынями, а она меня тихим голосом, почти шепотом спросила:
Погладить тебе животик?
Она была в розовом купальном халате, он слегка приоткрылся, и в тусклом свете видна была выпуклость объемной груди.
Ага, это было бы хорошо.
Она действительно хотела меня утешить. Ей самой не терпелось меня погладить, до смерти хотелось. Я чувствовала, что я красива и любима, а она, нежно что-то приговаривая, массировала мне низ живота через хлопковую пижаму (я была в хлопковой пижаме, когда трогала себя, замечтавшись).
Я это сниму, сказала она про свой халат. Так мне будет удобнее тебя гладить.
Ладно, согласилась я.
Она распахнула халат, и волна белых цветочных духов пахнула на меня сладким и грешным ветром. И еще пахло ее промежностюсолоноватостью и чуть-чуть гнилью. Груди как два гордых маятника с большими темными сосками цвета сердечек-валентинок, широкие, совершенные. Но этот бугорок ниже талии, сразу над лобком, растущий при старении, сводил меня с ума больше всего. Мне хотелось об него тереться, потом спуститься вниз, к волосам: небритые, неухоженные, густая кочка темной и хриплой женственности.
Я слышала ее дыхание, пока она легко гладила мне живот.
Как тебе? спросила она.
Хорошо, шепнула я.
У меня нарастало ощущение, что она любит меня не совсем как дочь. В смысле, что она была голая, но все еще не трогала меня нигде, где не стала бы трогать мать.
Я хочу, чтобы тебе было хорошо, сказала она, продолжая нежно гладить мне живот.
Подвинулась, легла на меня, ее лицо оказалось над моим, волосы щекотали мне шею. Она подышала мне в лоб, в кончик носа, в горло. Потом, едва касаясь, поцеловала меня в губы. Остановилась. И снова поцеловала меня, на этот раз с открытым ртом. Язык ее ощупывал мой как спелую клубнику. Значит, действительно так. Мама меня хочет! Она меня соблазняет, и ей даже ни капельки не стыдно. А если не стыдно ей, так мне тем более нечего стыдиться. Я здесь пассивна, я соблазняема, я невинна.
Ты здесь невинна, говорит она.
И мне нравится быть невинной.
Я слышу, как тихий стон, исходящий из моего рта, наполняет ее рот. Она осторожно поднимает мне рубашку и опускается губами к соскам. Я будто вся становлюсь жидкая, вязкая, пульсирующая жаждой, и продолжаю себя яростно тереть, представляя себе, что будет дальше. Снова и снова повторяю этот первый поцелуй с языком.
Она опускает груди мне на лицо, я присасываюсь по очереди к каждой, мама, корми меня! Тогда я смогу жить!
Настоящая мать меня не кормила. Она сказала, что от меня у нее слишком соски болели. Я знаю, что если бы моей матерью была Ана, она бы меня кормила в младенчестве. И вот сейчас она снова это делает.
Я втягиваю в рот ее сосок, сколько могу. Мне хочется задохнуться ею, подавиться, быть наполненной всей ее грудью, до горла и дальше. Присасываясь, я слегка чмокаю.
Она садится мне на бедра верхом и едет. Ее ляжка круговым движением гладит мне промежность. Лобковые волосы у нее густые и жесткие. Я ощущаю ее влажность, чувствую, как сильно она хочет меня. Слышу этот запах рыбы и цветов. Все делает она, мне надо только лежать и быть собой.
Каждый раз, когда вот-вот кончу, я перестаю мастурбировать и жду, чтобы волна наслаждения схлынула.
Хочу, чтобы ты меня съела, думаю я, притискиваясь поближе.
Пожирающая мать, думаю я, отодвигаясь.
Хочу, чтобы ты меня съела, ближе, ближе.
Пожирающая мать, дальше, дальше.
И подбираюсь настолько близко, что уже не могу отойти от края и переливаюсь через него, растворяясь в чистом свете.
Когда волна наслаждения отхлынула, мамы Аны уже нет, а на ее месте сидит наш офис-менеджер Ана. В эргономичном кресле «Стейплс», в наушниках, ест «Цезарь» с креветками из «Симпл Салад» и говорит в телефон:
Офис «Кру», пожалуйста, ожидайте.
Глава девятая
Офер был недоволен компанией, что продала ему фейковых подписчиков «Инстаграма» для наших клиентов.
Они пренебрегли диверсификацией по расам, национальностям и полу, сказал он, когда мы сели все вместе в «Ласт краше».
Но ведь подписчики фейковые, возразила я.
А должны выглядеть реальными. Когда вернемся в офис, начни смотреть другие компании. Найди цены, длительность существования, разнообразие фейковых подписчиков и а что это шуршит такое?
Это шуршала я. Пыталась высвободить никотиновую жвачку из оболочки, не вынимая из сумки. Обычно я перед ланчем с клиентом очищала не меньше пяти жвачек и клала их в сумку без упаковки, и еще комок туалетной бумаги для использованных. Это мне позволяло добраться до жвачки бесшумно, но сегодня я забыла про эту подготовку и должна была заниматься этим за столом, пока мы ждем прибытия оферовского призового кабанчика: актера Джейсона Благоевича, называющего себя «Джейс Эванс», и двух его агентов.
Джейс играл Лиамаглавного героя свеженького шоу «Си-Даблъю» «Дышащие»о трех сексапильных молодых людях, переживших зомби-апокалипсис. Шоу имело колоссальный успех у подростков и сейчас набирало популярность у тех взрослых, что в порядке иронии позиционируются как антиинтеллектуалыхотя, может быть, они просто тупые. «Дышащих» сейчас продлили на второй сезон, и Джейс там сидел надежно. Хотя еще двух лет не прошло, как он из Акрона приехал.
Офер стал продвигать Джейса до того, как у того агент появился. Он сумел добыть ему эту роль без представительства агентства, что бывает редко. Агенты Джейса, две овцы с тепловым самонаведением, по имени Джош и Джош, «примкнули к команде» как раз вовремя, чтобы устроить контракт. Не будь пилотного выпуска, они бы до Джейса кочергой не дотронулись, а сейчас ведут себя так, будто сами его родили.
Привет, чуваки! загремел Офер, вставая приветствовать Джейса и Джошей.
Джошей он втайне ненавидел, утверждая, что у них нет моральных ориентиров, но я знала истинную причину его враждебности: они думали, что он в мире агентств и актеров просто не сечет. Я была рада, что Джоши пришли: чем больше за столом народу, тем меньше смотрят, что я ем. Моя рольделать заметки в телефоне. В основном я гуглила подсчеты калорий и старалась не пялиться на Джейса. Мне непонятно было, тянет меня к нему или нет. Волосы у него были чумовые: снизу под бритву, а сверху распушенный ком. И этот ком старался остаться прямым, пока облик в целом продолжал себя искать: то ли панк, то ли помпадур, то ли скинхед, то ли скульптура, сам не мог понять, чего хочет. Ясно, что Джейс вложил в свою прическу кучу времени и денегхотя не могу себе представить салон, который уцелел бы в зомби-апокалипсисе.
Джейс из тех типов, про которых кажется, что он всегда в широкополой шляпедаже если ее на нем нет. Вокруг шеи у него две нитки четок, как я полагаю, от Фреда Сигала. Мотоциклетная куртка казалась новой, но предпродажно состаренной, а кожаные полоски и металлические браслеты на руках наводили на мысль, что прямо после ланча он направляется в битву какой-нибудь древней войны. На левой руке у него веснушка размером с карандашную резинку, и мне она кажется уродливой.
Меня беспокоит этот любовный треугольник Лиама в следующем сезоне, сказал Джейс, поглаживая челюсть рукой с родинкой. Надеюсь, сценаристы его не сделают в шоу центральным конфликтом.
Я записала в заметках «центральный конфликт». Странно, что ему это понятие знакомо.
Согласен. Шоу про выживание, а не про любовь, ответил Джош.
«Выживание, а не любовь», записала я.
Офер, давайте найдем конструктивный способ довести беспокойства Джейса до администрации сети.
Будет сделано, отозвался Офер. Хотя я очень доволен этой сменой тона. Когда Джейс прошел кастинг, никто даже не думал, что получится такая звезда. Кроме меня, конечно.
Я бы не назвала Джейса звездой. Так, светящаяся наклейка.
Нам только надо проследить, чтобы мир этого шоу оставался аутентичным, заметил Джейс.
«Аутентичность», записала я.
Шоу про зомби. Насколько аутентичным может быть такой мир?
Вот никогда не могу сказать, искренне ли верит человек в ту чушь, которую несет. Меня это искренне заботитособенно на рабочих ланчах, но зачастую и вне их тоже. В таких случаях, как сейчас, меня подмывает проломить четвертую стену и спросить шепотом: «Слушай, строго между нами: это такая игра или ты в это взаправду веришь?»
Джейса я определила как объективно привлекательного. Не обязательно мне было хотеть, чтобы наши с ним гениталии соприкоснулись, но где-то в мозгу, а может быть, в солнечном сплетении засела к нему симпатия. Я чувствовала, что запрограммированакак собака для поиска наркотиковискать его одобрения.
Что больше всего мне хотелось от этого секса на ножках с удостоверением, так это чтобы он эту сексуальность увидел во мне, подтвердив тем самым раз и навсегда, что и я секси. Конечно, люди из публики и так на меня западали, но свидетельство от обладателя лицензииэто уже реальный товар.
Может, надо напомнить сети, что у Джейса всюду фанаты есть, сказал Джош.
«Фанаты», записала я.
У него есть фанаты на «Нетфликсе» и на «Юниверсал», добавил второй Джош. Много фанатов на «Юниверсал», и среди кинолюбов тоже.
«Фанаты, записала я. Много фанатов».
Джейс обернулся ко мне:
Спасибо, что записываете.
Как будто я это делаю по своей воле. Но все равно он был очень мил. Впрочем, может себе это позволить: всеобщее внимание было устремлено на него. Вот будь он на моем месте, не будь он гвоздем программы, был бы он так мил?
Это легко, ответила я, глядя на слово «говяжий» на висящем за его головой плакате на стене.
«Ласт краш» имел именно тот мрачный сельский вид, что всегда заставляет меня вспоминать о смерти через повешение: деревянные балки; болтающиеся, как лигатуры, голые восстановленные лампочки с потолка. Их тут хватило бы на освещение стадиона, никому столько света не нужно.