Он ложится на кровать, поворачивается на спину:
Иди ко мне.
Я подползаю и ложусь рядом. Моя голова ложится на его грудь. Мое тело начинает неистово трястись.
Ну, тише, тише шепчет он, и его рука, с разбитыми костяшками, в засохшей крови, нежно гладит меня по спине. Напугалась?
Я отчаянно киваю, думая, что же творится в его безумной голове?
Хочешь, я расскажу тебе, как я провел этот год?
Я не хочу, но говорю «да».
Вспоминал мгновение, когда впервые тебя увидел.
Я все еще трясусь, его рука ласково гладит меня.
Знаешь, как это бываетвидишь человека ибах! сразу понимаешь, что он особенный. Намагниченный. К нему так и тянет прикоснуться. И ведь еще ничего о нем не знаешь, и даже сообразить толком не успеваешь, нравится он тебе или нет, а магнит чувствуешь. Он светится внутри человека и тянет.
Его рука замедляется, дыхание становится глубоким, ритмичным, как приливные волны. Вдохвыдох, вдохвыдох. А я все никак не могу унять свое тело.
У тебя внутри магнит, Кукла.
Его голос ленивый и тихий:
Ты была правая не буду жить долго и счастливо. И уж точно подохну не своей смертью, он тихо смеется, и его рука замирает, укладываясь на моей спине. Вдохвыдох, выдохвыдох. Поэтому я так тороплюсь. Вот сейчас ты в моих руках, и я поверить не могу, что ты и правда существуешь. И ты правая мерзкий ублюдок, якороль бездомных собак, якрот, и я всю свою жизнь копаюсь в земле, среди грязи и червей, я чувствую, как его рука становится ленивой и тяжелой. Ягрязный крот, который по счастливой случайности вылез на поверхность и увидел солнце. И не смог забыть этого. Но яне простой крот, якрот, который сумел затащить солнце в собственную нору! Я сделал невозможное. Так неужели ты смеешь думать, что я отпущу тебя? Нет, его руки вжимают меня в его грудьТы будешь жить здесь, ты будешь освещать эту грязь и всю жизнь проживешь под землей вместе со мной, бок о бок с червями.
Я лежу у него на плече и думаю, каково этобыть нежеланным ребенком? Не иметь того, что большая часть людей воспринимает, как должноелюбовь своих родителей? И можно ли то, что с ним было, вычитать из общей суммы того ужаса, что он творит? Можно разделить его мерзкую душу на его несчастное детство, чтобы получить меньшее число грехов на итоговой чаше весов?
Его рука лежит на моей спине, его дыханиеглубокое и ровное, сердце сонно бьется под ребрами. Он замолкает. Я поднимаю голову и еще долго смотрю на спящего зверя.
Глава 6. Личный клоун
Я свернулась калачиком на диване, положив голову на широкий мягкий подлокотник и поджав ноги. Я смотрела, как Белка кривлялся, изображая вчерашнее побоище в лицах. Редкостная тварь и придурок. Злобный клоун. Чем больше я его узнаю, тем отвратительнее мне кажется его кукольное лицо. Сейчас, кстати, оно уже не было таким слащавымпод левым глазом расцвел огромный синяк, бровь рассечена и доставляет ему немало хлопот каждый раз, когда он шевелит ею. У него перебинтованы костяшки обеих рук, как и у Низкого. Как и у Максима.
До секса в то утро дело так и не дошлопроснулись мы очень поздно и встали не потому, что выспались, а потому, что внизу хлопнула входная дверь и пришли прямоходящие собаки. И теперь Белка выдает очередную несуразицу, все трое смеются. У менямороз по коже. Я смотрю на свои ногитам, положив голову на мою задницу, лежит Максим. Он пристроился, просунув ладонь между моими бедрами, и, обвивая ею одно из них, то поглаживает его большим пальцем, то тихонько сжимает. Его тело раскинулось на диванеотмытый, отчищенный, одетый в чистую, глаженую, дорогую одежду, но в синяках, порезах, с перебинтованными костяшками, он снова был тем, кем я увидела его впервыеоткормленной дворнягой. Он смеялся, глядя на Херувима с подбитым глазом, и, время от времени, поворачивал голову, чтобы поцеловать мой зад. Никого из присутствующих это не смущало. Никого, кроме меня. Я чувствовала себя собакой, которая вынуждена любить своего хозяина, какой бы тварью он ни был. Я все еще чувствовала кровь на своей коже, хотя уже приняла душ. Дважды.
А где Егор? спросила я, пока Низкий и Белка обменивались бредовыми, ничего не смыслящими фразами.
Максим повернул голову ко мне:
А он у себя дома.
Я думала вы живете вместе.
Нет. Он уже полгода живет со своей девушкой.
Вот это да! Я удивленно посмотрела на него, и Максим расплылся в довольной улыбке, которая заразительно перекинулась на мои губы:
Они живут вне «Сказки»?
Нет, они здесь. У них свои апартаменты.
И она согласилась жить здесь?
Ты же живешь, парировал он, хитро улыбнувшись одним уголком губ.
Мне стало нехорошо. В животе взорвалась ледяная бомба, и побежала по венам.
Мне казалось, что мы сошлись на том, что я здесь в гостях. До того момента, пока не понадоблюсь.
Он смотрит, он улыбается:
Тебе показалось.
Улыбка растянула его губы.
На столе тихонько звякнул мой телефонпришло сообщение. Максим вопросительно вскинув брови. Я бросила быстрый взгляд, а затем поднялась, чтобы взять мобильник, но он остановил меня:
Сиди, тихо сказал Максим, а затем обратился к Низкому, который был увлечен тем, что подкидывал в воздух попрыгунчик, размером с мячик для гольфа. Блоха, кинь телефон.
Низкий нагнулся, взял телефон со стола и бросил его Максиму. Тот поймал его. Я потянулась, чтобы забрать его, но Максим убрал мою руку:
Подожди.
У меня внутри похолодело. Странно, ведь прятать мне нечего, но, несмотря на это, я чувствовала себя преступницей. Он разблокировал экран, нажал иконку сообщения. Оно открылось. Тот пробежался глазами по тексту и улыбнулся, а затем протянул мобильник мне, потеряв к нему всякий интерес. Я же ненавидела его за те две минуты, что он заставил меня почувствовать себя еще хуже, чем было.
«Мама привет у меня все супер сдесь весело познакомилась с девчонками они класные завтра напишу»
Всеодной строкой, ни одного знака препинания, «здесь» через «с» и «классные» с одной. Хоть там все хорошо.
К горлу подступил ком. Только бы не разрыдаться при этих ублюдках. Я убрала голову Максима с моей задницы, поднялась с дивана и прошла на кухню. Мне плевать, что он там думает, плевать, понравилось ему или нетя больше не хочу смотреть на этих идиотов.
Быстрым шагом пересекаю кухню, подхожу к холодильнику и открываю дверцу. Не знаю, зачеммне сейчас кусок в горло не полезетпросто пытаюсь сделать хоть что-нибудь, что отвлечет меня от всего того, что было со мной, вокруг меня и во мне на данный момент. Не получилось. Мое лицо скривилось в плаче, я закрыла рот рукой и тихо заплакала в лицо холодильнику. Моя жизнь стремительно летит в тартарары, я не могу остановить ход событий. Меня купают в крови, а я молча смотрю. Вчера я видела смерть людей, сегодня их оплакивают родные, а я сижу на диване, смотрю, как он зацеловывает мой зад, а его дружки смеются над вчерашней бойней.
Что тебя там до слёз расстроило, Кукла? Прокисшее молоко мы как-нибудь переживем.
Я затыкаюсь.
Он подходит ко мне сзади, обнимает, закрывает холодильник и разворачивает лицом к себе:
Ну что
Максим, я больше не могу. Я устала и хочу домой!
Ну, начинается вздыхает он.
Я поднимаю на него глаза.
Ты слышишь меня? Я ХОЧУ ДОМОЙ!
Он смотрит на меня и совершенно ничего не отражается на его лице. С его точки зрения эта тема закрыта. Тогда почему я все еще продолжаю надеяться? Наверное, из-за сообщения моей дочериона напомнила мне, что «Сказкой» моя жизнь ограничиться не может.
Мне через неделю выходить на работу. Думаешь, моего отсутствия никто не заметит?
С работой все решено.
Не поняла?
Я объясню. Позже Просто, у тебя, видимо, есть аргумент весомее?
Конечно, есть, Максим! Я не одна. У менядочь.
Он кивает:
Я знаю.
Что ты знаешь? Через две недели она приедет из лагеря, и что тогда? Я без неё не смогу. Я без неё жить не
Не паникуй, его рука пытается успокоить меня и гладит по щеке, но эффект противоположныйбинты на его руках напоминают мне о вчерашнем. Я уже подумал об этом. Мы можем построить отдельный особняк, подальше от борделей. А пока Есть отдельный входслужебный. Она ничего и знать не будет. На это уйдет какое-то время, а пока все обустраивается, мы будем жить здесь
Я открываю рот, как выброшенная на берег рыба, и я не то, чтобы говорить не могумне дышать тяжело. А потом я начинаю смеяться, да так истерично, что мне самой становится страшно. Я представила себе семилетнюю девчушку, идущую в школу к восьми утра мимо борделей, наркопритонов и игорных домов. Солнышко пригревает ей затылок и бросает лучики на огромные баннеры с голыми проститутками в самых неожиданных позах и компрометирующих ситуациях, птички поют на ветках деревьев, под которыми валяются использованные презервативы. Она напевает песенку крокодила Гены «Голубой вагон», глядя на блевотину, которую оставил после себя какой-нибудь пережравший субъект. Я хохотала, пока не выступили слёзы.
Максим смотрел на меня спокойно, ласково глядя по щеке перебинтованной рукойгребаный царь вертепа, король проституток и покровитель наркоманов. Семейной жизни захотелось?
Когда, наконец, уже явится твоя жена, говорю я, еле переводя дыхание, она нарожает тебе ТВОИХ детей. И пусть они пробираются сквозь это дерьмо сначала в детский сад, потом в школу, а затем в институт. А я посмотрю, КТО из них вырастет.
Тут его глаза становятся внимательными, а рукауже не такой ласковой:
Уверена, что ДОЖИВЕШЬ до момента, когда вырастут мои дети? его ладонь обхватывает мой подбородок и не больно, но ощутимо сжимает его. Мне уже не смешноя смотрю на него дикими глазами.
Сможет ли он убить меня?
Мы смотрим друг другу в глаза, и в моей голове звенит колокольный звонсможет ли?
Я провожу языком по пересохшим губам, глотаю слюну:
А что там с моей работой?
Рука ослабляет хватку. Его голос будничный и безмятежный:
С работой? Ничего особенного. Я тебя уволил.
Странно, на каких пустяковых, по сути, вещах ломается последняя веточка. Я столько пережила за последнюю неделюкупалась в страхе и крови, видела смерть на расстоянии вытянутой руки и чуть не была изнасилована, а меня доконала какая-то мелочь. Уволил он меня
* * *
Мы сидим на разных полюсах кухнияна полу у окна, онна полу у входной арки. Оба тяжело дышим и смотрим друга на друга. Он поднимает руку и прикасается пальцами к порезу на щекекровь уже не капает, но все еще остается на ладони. Он смотрит на неё, растирая кровь меж пальцев, а потом снова переводит взгляд на меня.
Я осматриваю пол вокруг насвсе усыпано осколками битого стеклакружки тонкой работы, дизайнерские тарелки и чашки, наборы бокалов для вина, шампанского и коньяка, керамическая посуда для выпеканиятеперь нужно очень сильно постараться, чтобы из этого выпить или съесть. Супер-острые ножи за бешеные деньги по большей части валяются вдоль стен, но один торчит ИЗ неё, а два других разломились пополам. Кастрюли, сковороды, прихватки и чайник, который можно включить из приложения на телефоне, лежат среди кучи хлама, раскуроченные до неузнаваемости. Холодильник распахнут, его полки лежат на полу рядом с ним в общей свалке еды и битого стекла. Большая кухняесть, где развернуться. Вот я ни в чем себе и не отказала.
Я беру осколок бокала, лежащего рядом со мной и кручу его в руках. Я совершенно без сил.
Я каково этоиграть в Бога? спрашиваю я устало. Решать, комужить, а комунет? И уж если и жить, то только на тех условиях, которые ты выбираешьспать там, где ты скажешь, есть то, что ты даешь, думать так, как тебе нужно? Каково это, а, Максимка?
Он пожимает плечами:
Немного утомительно, его голос такой же тихий, как и всегда.
Утомительно произношу я задумчиво, пробуя это слово на вкус. Слушай, я потираю ушибленную руку. Будет синяк. Я на полном серьезе спрашиваю, где твоя жена? Почему все это говно мне достается? Пусть тащит свою жопу сюда и получает согласно штампу в паспорте. Вот мне-то это все за каким хреном?
Он вскидывает брови, в фирменном жесте «ясно, как день»:
Ты моя fame fatale.
В ответ я морщусь и снова смотрю на битое барахло. Он поднимает глаза и смотрит туда, где раньше висели настенные часытеперь их там нет. Он вздыхает и шарит взглядом по полу в поисках своего телефона, а когда находит и видит, что от него осталось, обреченно выдыхает через нос.
Скажи время, говорит он мне.
Мой телефон в целости и сохранности. Я тянусь в карман, достаю мобильник и смотрю на экран:
Без двух минут восемь.
Пора собираться.
Bon voyage.
Ты идешь со мной.
Никуда я не пойду. Можешь хоть убить меня прямо здесь.
Ну, зачем нам такие крайности? он поднимается на ноги, морщась от боли. Я просто выволоку тебя в одних трусах. Или без них. Народу будет предостаточно, без внимания не останешься.
Странная и весьма непредсказуемая машиначеловеческий мозг. Прямо сейчас, среди осколков посуды и останков моей жизни, мне казалась, что будет не так страшно умереть, как появиться на публике, в чем мать родила.
* * *
На мне шикарный приталенный брючный костюм-двойка из нежной, снежно-белой ткани. Я сама выбрала его из бесконечно длинной шеренги одежды под чехлами с громкими именами. Брезгливости не осталосьесли уж она так щедра, что с готовностью делится со мной своим мужчиной, то уж костюм для неё будет меньшей из потерь. Я обуваю ярко-красные лодочки на высоченных шпильках. Я стягиваю волосы в низкий хвост и делаю из них пучок. Fame fatale, говоришь? А по мне, так твой личный клоун, а потому я выбираю самый алый, самый кровавый оттенок из огромной коллекции помадим еще ни разу не пользовалисьи крашу губы. Больше из косметики на мне не будет ничего.
Я спускаюсь к входной двери, кладу ладонь на датчик и он с тихим щелчком открывает дверь. Лифт открывает передо мной двери, я захожу и прикладываю палец. Несколько минут молчания и двери снова открываютсяв крошечном холле, где по обе стороны от лифта стоит вооруженная охрана, стоят четверо, и от них, чистеньких, выглаженных, выкормленных, постриженных, выбритых, облитых дорогим парфюмом, за версту воняет дворовой псиной. И будет вонять всегда. Что бы они ни делали, чем бы ни прикрывали и не замазывали свою звериную сущность, она все равно будет пробиваться сквозь лоск и блеск тонким шлейфом аромата запекшейся крови.
Они поворачивают морды и смотрят на меня. Егор, бросая быстрый взгляд, снова становится Молчуном и упирается глазами в пол, Низкий проводит по мне взглядом с ног до головы и его взгляд приковывается к губам, Белка растягивает свои губы в похотливой улыбочке и подмигивает мне.
Я подхожу к Максимуон смотрит на меня сверху вниз, снисходительно задрав курносый нос, и в ледяных глазах цвета стали я вижу искры.
На шлюху похожа, говорит он.
А ты на человека, отвечаю я.
Улыбка одним уголком губ.
* * *
Грохочет музыка, в темноте взрывается свет, искрят прожекторы и пиротехника.
Мы пляшем. Вокруг меня люди, которых я не знаю. Мы скачем, как сумасшедшие. Мои туфли у меня у руках, потому как невозможно прыгать, когда у тебя под пятками двенадцатисантиметровые гвозди. Мы скачем, словно Земля остановилась, и мы заводим её «с толкача». Мне тошно, а потому я ору и пляшу. Я закрываю глаза, чтобы не видеть, как собачья свора сидит за столом и пьет все, что горит. Пьет, ест, вкидывается наркотиками, хохочет, закрывает глаза и скалит клыки от удовольствия, ласкаемая шлюхами моложе и гораздо красивее меня. Они отмечают победу зла над добром и не скупятсяздесь уйма людей, много еды, бесконечный поток алкоголя и наркотиков, дешевого секса и музыки. В «Сказке» можно все.
Мне тошно, поэтому как только один трек переходит в другой, я прыгаю и кричу отчаянней всех. Толпа заглушает меня, толпа прячет меня, я растворяюсь в ней, не слыша своего собственного голоса. И прекрасно. И замечательно. Я закрываю глаза, чтобы не видеть, как он смотрит на меня. Как его серые глаза ищут меня среди людей, находят и острыми иглами вонзаются в меня так, что я чувствую их в десятке метров от него. Чувствую, как они снимают с меня одежду, как ласкают тело, забираются под кожу Я закрываю глаза и скачу, как ненормальная, чтобы не да Бог никто из тех, кто пляшет рядом, не понял, что я не кричуя плачу.
От музыки не становится легче. Она вытаскивает наружу то, что болит, только и всего.