Впередизарево огней автомобильных фар. Мы выбегаем в полукруг света, и то, что я вижу, заставляет меня скулить и пятиться.
Перед нами армиялюди в робах, джинсах, спортивных костюмах с битами, ножами, палками, железными прутьями и разводными ключами. Их так много, что море голов сливается в единую массу, и я не могу даже примерно прикинуть, сколько их. Тысяча? Две тысячи? Пять? Я не вижу их лиц, не вижу, как они стискивают зубы, сжимают кулаки, не слышу как неистово качают воздух их легкие, как бешено колотятся сердца и как каменеют лица, глядя на то, как разрастается змея людской ненависти напротив нихона окружает их кольцом, она толстеет, она дышит, она смеется им в лицо. Я просто чувствую их страх, их ненависть кожей.
Я никогда не видела этого. Я лишь слышала об этом в далекие девяностые, но не знала, что такое все еще живетстенка на стенку.
Только вот глядя на стенку «Сказки» я уже догадываюсь, чем все это кончится.
Максим резко, больно толкает меня на капот ближайшей к нам машине:
Стой и смотри, кричит он, сквозь гомон голосов. Убежишьнайду и убью. Поняла?
Я смотрю в его бешеные глаза. Я киваю. Я заливаюсь слезами.
Он бросает меня и летит на свет.
Я жмусь к машине, мимо меня бегут люди, которые сбегаются в одну шеренгу, выстраиваясь напротив тех, кто дерзнул бросить им вызов. Я не понимаюво имя чего? Что происходит? Что они делят? Я лишь вижу Максима, Белку, Низкого и Молчуна стоящих в авангарде. Только вот теперь и Максимне Максим, и вся его шайказлобные собаки, бешеные звери, которые почуяли кровь. Молчун большене МолчунЕгор гордо поднимает голову, глядя на людей, холодными глазами. На их лицах застыли остервенелые улыбки во все зубы, которые растягивают их лица в жуткой маске, где стеклянные глаза ничего не видят, руки сжаты в кулаки, ноги и спины напряжены и готовы к броску.
И в какое-то мгновение я понимаюэто не битва.
Этобойня.
И люди поняли это, но слишком позднотот, кто был Максимом, стал бездушной тварью с оскаленной пастью и метнулся вперед. Вскормленные «Сказкой» бешеные псы сорвались и бросились на людей.
Земля вздрогнула, я сползла по машине на траву, закрываясь руками и глядя, как в воздух поднялось оружие. Максим влетел в толпу людей и, врезавшись в первого же из них, принялся с безумием молотить его по лицу. Его глаза горели, его рот растянулся в жуткой улыбкеон был на пике наслаждения. Он был счастлив. Его безумие расходилось от него волнами, и передавалось его шавкам. Монтировки, биты ножи полетели в стороныармия вооруженных навыками гораздо страшнее армии вооруженных палками, и охрана с точностью и быстротой военных роботов обезоруживала и калечила. Белка, прекрасный и тонкий, как херувим, с безумным восторгом долбил какого-то парня кулаками, и когда парень под ним обмяк, отбросил его, как использованный презерватив. Я почти уверена, что парень умер. Люди кричали, люди рычали, люди изо всех сил сопротивлялись, но сминались как трава под машиной, несущей смерть. Низкий работал руками и ногами, как молотом, и его низкий рост с лихвой компенсировался его желанием убивать. Я слышала, как хрустят кости, и обезумевшие от боли крики неслись в ночное небо. Люди падали, как скошенная трава. Этобойня. Они били их кулаками, ногами, коленями и локтями, и вот кровавое зарево поднялось над дикой толпойобезумевшие звери рвали на куски людей, и их кровь летела в воздух, их кости сминались под кулаками бойцовых людей, их лица раздувало от боли. Людей убивали. Руками. По старинкетак, как делали наши деды и прадеды. Так, как, возможно, делал отец Максима на глазах у маленького Егора. Смелые до отчаянья, люди сопротивлялись бешеной машинеони махали клаками, они отбивались, они отчаянно дрались за свои жизни. Я сидела, прижавшись спиной к машине и рыдала. На меня брызнула кровь. Она была еще теплая. Я завизжала, закрывая лицо руками. Смерть расправила свои крылья и в диком поле, где никто не увидит, не услышит, не узнает, люди сдавались, сминаемые армией питбулей в человеческой одежде. Бойнякулаки, кровь, смерть. Они кричали и стонали, они умоляли и просили пощады сквозь хруст ломающихся костей и разрываемой плоти. Человеческая масса превратилась в бесформенный комок мяса, костей и крови. Крики стихали, человеческие лица гасли, словно лампочки, когда тренированные кулаки выбивали из них жизнь, и вот уже все, кто еще дышал, но уже не мог сопротивляться, лежали на Земле, а она, благородная сука, скромно опустив ресницы, прощала своим нерадивым детям миллиарды лет эволюции. Мы все еще звери. Звери в дорогих тачках, звери в хорошо сшитой одежде, звери, живущие в пятизвездочных пещерах и жующие экологически чистое мясо. Но такие же дикие, как тысячи лет назад.
Остались лишь несчастная сотня, которая все еще подавала признаки жизни.
Этого было достаточно.
Максим победно заорал, и его армия откликнулась хором звериных глоток. Охрана ликовала, крича маты и мерзости, твари в лице Белки и Низкого прыгали прямо по людям под их ногами. Егор просто жадно смотрел на месиво из людей под своими ногами и облизывался. Максим кричал, Максим жадно стирал с лица кровь, смотрел на свои изувеченные руки, и выл от восторга, окруженный людьми-собаками, у которых стояло от того, что смерть танцует с ними на костях.
Онемевшими от ужаса глазами я смотрела, как пляшет передо мной ад, поднявшийся на поверхность. Я даже не рыдалая хватала ртом воздух, потому что не могла дышатья чувствовала кровь на языке.
И среди гама, крови и смерти он нашел меня и впился глазами, вылитыми из металла. Он зверино оскалился и поднял руки, чтобы я лучше виделавот что будет с теми, кто ослушается, Кукла.
Вот что происходит с теми, кто не учится смирению. Смотри, кукла, смотри!
А потом он пошел мне навстречу, оставляя за спиной ликующую стаю. Я завизжала. Я попыталась встать, попыталась выбежать, но ноги не слушались меняони, словно ватные не желали работать, и я, как загнанный в угол кролик смотрела, как на меня идет зверь. Он подошел ко мне, опустился на колени и взял меня за руки. От него пахло кровью, яростью и смертью. Я зарыдала, закричала:
Не трогай меня! НЕ ТРОГАЙ МЕНЯ!!!
Ему было плевать на мою истерикуон ничего не понимал. Сейчас он был животным, бешеной собакой. Он взял мой свитер, потянул на себя, а затем, глядя мне в глаза, вытер окровавленные руки о мою одежду. Я взвыла, я закричала, я зарыдала, но даже не попыталась остановить его. Я слишком хочу жить.
Теперь, Кукла, сказал он голосом, в котором уже не было ничего человеческого, ты со мной заодно. Теперь и ты, принцесса на горошине, по шею в крови.
Я смотрела на свои руки, свою одежду и скулилая была вся в чужой крови. За спиной Максима послышался хохотподлетели Белка, Низкий и Егоря впервые увидела, как он улыбается. Они орали мне что-то, но я ничего не слышала, я смотрела на Максима.
Максим не улыбался. Он внимательно смотрел в мои глаза.
Ты все поняла?
Поняла!!!
Хорошо запомнила?
Хорошо!!!
Кто хозяин?
ТЫ!!!
Умничка
Идем, моя кровавая королева, стеклянные глаза обвели меня ледяным взглядом, он облизнулся, и его губы разошлись в нечеловеческой улыбке, нас с тобой ждет коронация.
Нет ничего страшнее, чем человек, который ведет себя как зверь.
* * *
В машине хохот и гамБелка, Низкий и Егор, который теперь сидел на переднем сиденье в машине с нами, орали, крыли черным матом и несли полную чушь. Голос Максима, который, вопреки его обычному поведению, орал, хохотал и матерился вместе со своей сворой, звучал прямо под моим ухомон самым первым забрался на заднее сиденье чего-то большого и вместительного, затащив меня следом, посадив к себе на колени, и вцепился в меня мертвой хваткой. Но мне было плеватьсо мной случилась атрофия эмоций. Я превратилась в огромную куклу, которая перестала существовать. Этот безумный кошмар, эхо реальностилишь декорации для картины, что творилось внутри менятам ужас и паника доедали друг друга. Правда, сначала они чуть не подавились моим инстинктом самосохранения, но как только с ним было покончено, и он перестал подавать признаки жизни, они принялись жрать друг друга. Я ничего не слышала, я ничего не понимала, я покорно сидела на коленях Максима, тряслась и смотрела в одну точку. Я перестала воспринимать окружающую реальность. Мой мозг отказывался принимать то, что выдавали ему глаза, уши, нос, кожа. Такого не может быть. Это все неправда. Вранье! Я чувствовала, как засыхает на моих руках кровь, и думала, что никогда не узнаю имя человека, которому она принадлежала.
Его руки сжимают меня, его губы впиваются в мою шею и он дрожит от возбуждения. Он что-то говорит мне, но я ничего не понимаю, я лишь чувствую, как сжимают меня горячие ладони, как горячее дыхание горячими волнами обжигает мою шею.
Я никогда не видела, как убивают людей.
Я закрываю глаза.
Макс, королеве-то херово, хохочет Белка.
Максим отрывается от моей шеи, хватает меня за лицо и поворачивает к себе. Он улыбается и целует меня.
Мне больно.
Ничего, смеется он, дома реанимирую.
Его рука сжимает мою грудь.
Мне больно
Я поворачиваюсь и наклоняюсь к его уху:
Кто были эти люди? шепчу я и заставляю себя посмотреть в его глаза.
Он смотрит на меня, он любуется мной.
Это? он смеется, потому что не может сдерживать очередной приступ исступленного восторга, Это были оппозиционеры.
Я смотрю на него. Я не понимаю, о чем он говорит.
Помнишь, каскад горячих букв разбивается о мою шею, ты спрашивала, сколько времени нам понадобилось, чтобы понять некоторые истины?
Я киваю.
Что я ответил тебе тогда?
Много, шепчу я.
Не совсем так, моя королева, его рука лезет под свитер и больно сжимает мой бок. Я закусываю губу.
Непростительно рука ослабляет хватку, давая мне договорить. Непростительно много, поправляюсь я.
Верно, говорит он и дикая улыбка растягивает его губы, обнажая звериный оскал, А непростительно это потому, что ты была далеко не первой, и будешь не последней, кто покинул «Сказку» живой, и любой болван должен был догадаться, что это ведет только к одному логическому завершению.
К какому?
К восстанию. Под боком у города безнаказанно убивают людей. Они возвращаются и кричат об этом. Так неужели ты думаешь, что их никто не слышит? Люди слышат, и они решили взять правосудие в свои руки. Я должен был подумать об это заранее, но он невинно пожимает плечами, мол, что есть, то есть, а затем снова этот счастливый оскал. Эти люди собирались сегодня напасть на «Сказку». Уничтожить все, что я сотворил, убить нас всех, в том числе и тебя, Кукла. Так что они первые начали, засмеялся он. Я их просто опередил.
* * *
Как мы оказались дома, я не помню. Но помню, как включилось сознаниегрохотом закрывающейся входной двери.
Он толкает меня, припечатывает к стене. Я взвизгиваю. Он прижимается ко мне всем телом, я чувствую стоящий член, который трется о мою промежность. Он стоял всю дорогу домой, и теперь от возможности быть во мне его отделяют несколько кусков ткани. Быстрое дыхание горячим пламенем по моей шееот него нестерпимо пахнет кровью.
Нет, шепчу я.
Он не слышит меня. Стаскивает с меня свитер. Я вижу разбитые руки, с разодранной кожей и запекшейся кровью.
Я не хочу, скулю я.
Он расстегивает молнию спортивной куртки, снимает с себя, бросает её на пол. Горячие ладони ложатся на мое лицо, губы впиваются в мои, его языку меня во ртуя чувствую вкус железа.
Я толкаю его руками, пинаю ногой в живот:
Я не хочу! кричу я ему в лицо.
Крепкое тело легко выдерживает удар, ему не больнотело под завязку напичкано адреналиномон под плацебо собственного изготовления. А еще ему плевать, чего я хочу, а чегонет. Он бросается на меня, но ячуть быстрее. Я бегу к лестнице, я лечу через три ступени, я слышу хохот за моей спиной. Забегаю в комнату, хлопаю дверью и подпираю её стулом. Сердцеотбойный молоток, пытается взорвать мое тело, кишки заворачиваются в узелсколько же во мне еще осталось ужаса! Якомок страха. Ясплетенный в узел ужас. Я наваливаюсь на передние ножки стула, судорожно думая о том, убьет ли он меня?
Дикий грохот сотрясет дверь.
Я зажмуриваюсь, тихо скулю и плачу.
Второй удари полотно двери подбрасывает, словно снаружи взорвалась бомбаяростьочень сильная вещь. Ярость делает возможным абсолютно все. Ярость делает человека всемогущим. Петли сошли с посадочных мест и один из болтов выстрелил, пролетев мимо меня.
Максим, пожалуйста! кричу я.
Третий удари дверь слетает с петель, вырывая куски дерева. Я с криком отскакиваю назад. Он выбивает дверь ногой, и она с грохотом рушится на пол. Я кричу. Он переступает через неё и идет ко мневесь в крови, синяках и порезах. Кожа лоснится в свете луны, и на ней, как узоры древних воинов, разводы и потеки крови людей, чьих имен он никогда не узнает. Я пячусь назад, врезаюсь в стену и сползаю вниз, рыдая во весь голос. Он подлетает ко мне, хватает за руки. Я кричу от боли, и лечу на кровать.
Сейчас будет больно, Марина.
Я кричу, я рыдаю, я отчаянно карабкаюсь назад, забиваясь в спинку кровати.
Он залезает на кровать и хватает меня за лодыжки, таща к себе. Его тело горит в предвкушении оргазма и моего ужаса.
Сейчас будет очень больно.
Он расстегивает ремень моих джинсов.
Максим, плачу я, пожалуйста, только не так!
Он расстегивает молнию и стаскивает их с меня вместе с нижним бельем.
Будет о-о-очень больно
Я выворачиваюсь, ползу назад.
Никогда не закрывайся от меня, рычит он, стаскивая с себя спортивные штаны вместе с трусами, и остается совершенно голым. Его возбужденный член едва заметно пульсирует в такт разрядам пульса.
Я встаю на колени и выставляю руки вперед:
Максим, только не так, прошу тебя. Не хочу боли! Не хочу крови!
По-другому у нас не получается, его голос звенит сталью. Он залезает на кровать и ползет ко мне.
Его руки хватают мои запястья, тянут к себе, и я вцепляюсь ногтями в его плечи.
Получится, Максим, получится, плачу я, заглядывая ему в глаза. Он смотрит на меня, он гладит меня по заднице, спускается вниз и обжигает горячими ладонями внешнюю сторону бедра, внутреннюю. Его рот приоткрывается, а пальцы, скользят вверх по внутренней поверхности бедра. Я останавливаю её своей рукой:
Дай мне время. Дай мне пару минут, умоляю я, глядя в серые глаза. Я все наверстаю, просто дай мне успокоиться, и получишь все, что хочешь, я глажу его ладонью по лицу, он прижимается ко мне бедрами, я судорожно выдыхаю и всхлипываю. Все что хочешь и как захочешь. Будет по-твоему, я покрываю поцелуями его лицо и чувствую привкус железа на своих губах. Его член упирается в мой лобок.
Да все и так по-моему, и его пальцы снова скользят вверх, пытаясь забраться в меня.
Я с трудом сдерживаю его руку и киваю:
Пару минут, я смотрю в его глаза, я умоляю их, пару минут
Он смотрит на меня, он облизывает губы, а я все думаю, сможет ли он убить меня?
Он рассматривает меня, любуясь моими губами, глазами, скулами, носом.
Целую жизнь мы стоим на коленях, прижимаясь голыми телами друг к другу. Время летит мимо нас, отсчитывая секунды, превращая их в столетия. Мы с тобой единое целое.
Он шепчет:
Ты будешь любить меня, его рука высвобождается из моей руки. Его ладонь ложится на мою спину, к ней присоединяется вторая, и они ласкают меня, от ягодиц, по позвонкам к основанию шеи, и вниз по плечам. Я весь этот гнилой мир заставлю любить меня, руки снова поднимаются вверх. Они будут задыхаться подо мной и восхищаться. Восхищаться и любить. И ты будешь смотреть, как я убиваю их, как топчу ногами, и ничего не сможешь сделать.
Я закусываю губу, по моей щеке катиться слеза. Я киваю:
Да.
Ты будешь любить меня? спрашивает он.
Жар заливает мое лицо, слезы катятся, я закрываю глаза и еле слышно отвечаю:
Да.
Какой же ты страшный человек.
В голове вспышка воспоминанияотрывок из научной передачи. Один из способов утилизации твердых радиоактивных отходов, чей период полураспада далеко за границей средней продолжительности жизни человека. Их смешивают со стеклом. Сплавляют, спаивают вместе, превращая в единую субстанциютвердый стеклянный куб наполненный радиацией и сдерживающей её внутри себя. Ятвое стекло. Яздесь, чтобы спрятать в себе твою мерзкую сущность, чтобы держать тебя в своих руках, пока сумасшедшие частицы твоей души не перестанут отравлять все живое.
Мы с тобойединое целое.
Он опускается вниз, он целует мою грудь, живот, лобок. Я останавливаю его. Он смеется, и его горячее дыхание, сладкие губы покрывают поцелуями мои бёдра.