Людские голоса слились в белый шум где-то там, за пределами моего восприятия, и мир перестает существовать. Я никого не вижу, ничего не ощущаю, и весь мой мир сужается до широкой, массивной, блестящей полоски белого золота. Это кольцо буквально кричало о себе, настолько заметным и настолько неуместным оно было на юношеской руке. Никаких камней и изощренных украшений, только тонкая, изящная гравировкаодно словно, тянущееся по всей длине. Я не могу его прочесть, но вижу большую заглавную «Л» с которой оно начинается. Наверное, имя новоиспеченной жены. Когда он успел жениться? И какая же ненормальная согласилась на это? Потом поднимаю глаза и снова смотрю на девушку, сидящую через несколько кресел от меня, и понимаюлюбая. Любаястарая школьная подружка, бывшая девушка, первая попавшаяся. Кто угодно.
Кроме тех, кто хоть раз бывал в Сказке
Вокруг меня все пришло в движениекресла начали двигаться, люди подниматься с насиженных мест, поток слов все никак не иссякал и кто-то спорил о чем-то, кто-то пытался перекричать кого-то, и во всем этом гаме я сидела и пыталась собрать воедино совершенно разрозненные куски от разных мозаик. Но не получалось не то, чтобы собрать картинку, но даже собрать эти куски в одну кучу. Зачем я здесь? Все наши отношения сводились к безумной игре на выживание и незабываемому сексу, но теперь, когда ему есть с кем спать
Меня окатило ледяной волной и затрясло. Я подняла глазакабинет опустел и только в дверях еще стояли двое и пытались что-то доказать Максиму, который, никого из них не слушая, вежливо но настойчиво выпроводил их из кабинета и закрыл дверь. Он повернулся и посмотрел на меня.
«И началась самая увлекательная из охот»
Я подскочила с кресла и оттолкнула его в сторону, приготовившись бежать или драться, в зависимости от ситуации. Максим засмеялся.
Сколько похоти и восторга в этом взгляде.
Ты куда собралась?
Сколько ложной скромности и показной ласки в его голосе.
Ты меня больше не заставишь! крикнула я.
Ты о чем? он удивленно вскинул брови.
Сколько нетерпения в этой улыбке.
Не делай вид, что ты не понимаешь, щенок! Я о том, что за забором. Я туда не вернусь, понял? Я в твою гребаную сказку больше не пойду. Ты меня можешь прямо здесь придушить, но туда ты меня больше не
Тише, Кукла, не истери сказал он, шагнув вперед.
Сколько животной притягательности в каждом движении.
Стой, где стоишь, рявкнула я.
Его смех прокатился сладкой волной по моим нервным окончаниям.
А не то что? его лицо расцвело, заиграло тем же варварским азартом, что и лица его друзей. Вот только его глаза были гораздо страшнее, чем глаза Белки, а движения быстрее и жестче, чем у Низкого. При всем кажущимся спокойствии и хладнокровии Максим был психом в сотни раз страшнее, чем все они вместе взятые. Вены мне вскроешь? засмеялся он.
Надо будетвскрою, сказала я, обходя стол, следуя за неспешными движениями дворняги. Он откормлен, отмыт, одет, но никуда не делась его животная сутьон по-прежнему мерил этот мир исключительно с точки зрения скорости и силы. Мне необходимо это учитывать. Мне необходимо помнить, что он смотрит на этот мир иначе, видит его подругому, его мозг работает не так, как у остальныхон складывает совершенно другую картину мира из того же, что видят все, он переворачивает привычное, извлекая из реальности совершенно другие истины.
Сколько безумства в этой голове.
Мы обходили стол по кругу. Он веселился от души, глядя на то, как беспомощны мои попытки обогнать его в скорости реакции.
Зачем убегаешь? Ты же понимаешь, что это совершенно бесполезно, он подмигнул мне, а в следующее мгновение запрыгнул на стол.
Я сорвалась с места и полетела к двери, всего на полшага опережая его. Максим в один прыжок пересек стол, следующим прыжком приземлился в полуметре от меня. Рука перехватила меня поперек живота. Я взвизгнула. Он засмеялся. А в следующее мгновение притянул меня к себе, зажимая меня в нежных тисках.
Сколько силы в этом теле.
Он бросает меня на диван, где несколько минут назад сидели его друзья, нарочито грубо и сильно, но лишь для того, чтобы напомнить, каким нежным умеет быть. Он мгновенно оказывается сверху, накрывает меня своим телом, его руки скользят по моему телу, пробираясь под одежду, и, спустя несколько ударов сердца, мое тело забывает о страхе.
Мне так тебя не хваталошепчет он. Его ладонь ложится на мою шею, и я сжимаюсь в ожидании боли. Он видит это. Он впитывает мой страх, его заводит это и прерывистое дыхание с жаром вырывается из губ. Ты не представляешь, как я рад, что ты здесь
Я смотрю в его глазатам сверкает и искрится что-то огромное, ослепительно-яркое, словно тысяча солнц, и это не похоть. Не бывает похоти, заслоняющей саму себя. Это что-то сильнее предвкушения оргазма и настолько же ярче, насколько взрыв атомной бомбы ярче пламени свечи. Он сжимает руку, заставляя меня открыть рот от боли. Он наклоняется, и его губы сливаются с моими, язык, жадный, нежный, проникает внутрь моего рта, и я вцепляюсь ногтями в его плечи. Мой сладкий псих Между ног, глубоко внутри меня, вспыхивает огонь и льется по венам, заставляя меня задыхаться. Я так хочу тебя. Он всем телом прижимается ко мне, лаская меня. Я чувствую его возбуждение. Оно заставляет меня дрожать от нетерпения. Мои руки нетерпеливо вцепляются в его рубашку, пытаясь расстегнуть пуговицы, но в этот момент его рука стискивает мою задницу и прижимает к его бедрам. Плевать на рубашку! Я хватаюсь за ремень его брюк, чувствуя, как его правая рука забирается под юбку.
А еще я чувствую гладкость и прохладу полоски металла на своей коже.
В самом укромном уголке сердце пронзает тонкая игла.
Он не
Нет! Я даже слышать этого не хочу!
Я гоню от себя еще не сформировавшуюся мысль, потому как мое подсознание уже уловило ей оттенок. Почувствовала тот вкус, что она несет с собой.
Его руки стаскивают с меня трусики.
Он не
Мне плевать! Я хочу чувствовать его внутри себя, а остальное не
Он не мой
Заткнись! Закрой рот! Я не слушаю тебя. Мне все равно!!!
ОН НЕ МОЙ МУЖЧИНА!!!
Острая и быстрая боль пронзает меня от макушки до пят, заставляя меня скулить. Возбуждение останавливается на полном ходу и мне становиться нестерпимо больно. Знакомое, но давно забытое чувство битого стекла, пущенного по венам.
Гребаная ревность!
Откуда? С чего бы вдруг?
Я толкаю его, от неожиданности он совершенно не сопротивляется, и я выскальзываю из-под него, еле держась на ногах. Я делаю несколько шагов, рычу и стискиваю зубы. Он ошалело смотрит на меня:
Ты чего? быстрое, частое дыхание, непонимающие глаза.
Он не мой мужчина. Он чей-то муж.
Дура! Идиотка! Да какая к черту разница?
Он смотрит на меня и не понимает, отчего я на грани истерики.
Марина
Я не могу.
Тут до него начинает доходить.
Ты из-за этого? он поднимает правую руку.
А я смотрю на кольцо и мне так больно, что я вот-вот зареву в голос. Никогда не была ревнивой, никогда не гнушалась секса с женатыми мужчинами. Делала это не раз, неизвестно сколько сделаю в будущем. Так что же теперь, мать твою, не так?
Иди ко мне, он старается говорить ласково.
Я отчаянно мотаю головой.
Он поднимается, садится:
Марина, в голосе тонко звенит сталь, не дури.
Я поднимаю с пола трусы и судорожно натягиваю на себя.
Лицо Максима вытягивается:
Ты совсем охренела? Иди сюда! говорит он, я слышу, как включается злость.
Не могу, еле слышно говорю я, чувствуя, как к самому горлу подкатывает истерика.
Он быстро поднимется, делает шаг ко мне, но тут я почти кричу:
Нет! Я тебе не дам, меня кривит от этого мерзкого, за версту несущего дешевкой, слова. Что я несу? Дают за деньги, дают по расчету или на пьяную голову. Я же собиралась отдать себя, а не то, что между ног. И если ты не собрался насиловать, то не подходи.
Он останавливается. Его лицо мгновенно заливает алая ненависть, делая прекрасное лицожутким. Его дыхание, частое и быстрое, его губы стали тонкими, от злобы он кусает их, но ближе не подходит. Он сжимает кулаки в бессильной яростион легко может взять своё силой, я никак не смогу ему помешать, да вот только и ему нужно не только то, что между ног. Он смотрит на меня, я смотрю в пол, и это похоже на пытку временемкаждая секунда проносится мимо меня, оставляя легкий порез, и чем дольше мы стоим, тем сильнее разрастается сетка из тонких порезов. Мне больно. Прошу, не смотри на меня! Не хочу, чтобы ты видел меня такой. Но он смотрит, пристально, жадно, яростно. Мои мотивы ему смешны и кажутся глупостью, ведь если отбросить эмоции, остается сущий бредкольцо на пальце! Да кому и когда это мешало? Но если бы он забрался внутрь, если бы чувствовал то же, что чувствую я сейчас
Кровь замедляет ходв ход идет самообладание и контроль, и я буквально кожей чувствую, как он берет себя в руки. Самоконтроль привлекает людей. Еще как привлекает! Еще как
Он делает глубокий вдох, а на выдохе я слышу:
Нет, насиловать не буду.
Он заправляет рубашку в брюки, и, глядя на то, как я не смею поднять на него глаз.
Сама придешь.
Он разворачивается и уходит, громко хлопая дверью. Я оседаю на пол и начинаю рыдать.
* * *
Двое из охраны пришли за мной, когда я уже вдоволь наелась жалостью к себе. Не знаю, подслушивали они под дверью или это просто профессиональное чутье, которые вырабатывается с годами, но как только я утерла слезы, дверь открылась, и вошли двое. Не те, что являют собой гору мышц, а те, кого вы даже не заметите в толпе, пока не посмотрите им в глаза.
Идемте, сказал один из них.
Куда? спросила я.
Но никто из них не потрудился ответить.
По опыту общения со «Сказкой», я знаюесли ты не идешь добровольно, тебя тащат силой. Что бы там ни решил их хозяин, мне приходится послушно идти туда, куда скажут, уповая исключительно на его благоразумие и человечность, которые здесь не в цене. Но почему-то именно увидев этих двоих, я поняла, как устала. Все, чего я так боялась, все, что случилось за последние двадцать четыре часа и все, что мне предстоит, вылилось слезами. Ну не драться же мне с ними?
Я поднялась и пошла к двери.
Потом был лифт и коридоры. Но самым удивительным было то, что мы не спускались внизмы поднимались наверх, но такими затейливыми дорогами, что я перестала понимать, куда иду. Одно я понималаздание гораздо больше, и куда сложнее, чем кажется на первый взгляд. Наконец, когда мне начало казаться, что мы уже давно должны были вылезти на крышу здания, мы поднялись по лестнице, прошли узкий коридор, где уперлись в толстую металлическую дверь со сложной пропускной системой, где один из охранников долго и сложно открывал её. Наконец, дверь открылась, мы трое вошли в узкий и короткий холл, где дорогой ремонт и точечное освещение еле лилось с потолка. Здесь был лифт и двое охранников. И все.
Двое моих провожатых и двое стоявших по обе стороны от дверей лифта обменялись фразами, не имеющие никакого смысла для меня, но очевидно что-то значащих для них, после чего один моих конвоиров представил меня, отчеканив мои фамилию, имя и отчество. Я поморщиласьв его устах моя фамилия прозвучала грубо и резко, словно у него вместо языка наждак, и до того мне стало неприятно, что я, потеряв всякий страх, повернулась к нему и посмотрела на него. Он тут же ответил взглядом и глухим:
Что-то не так?
Да все не так, если на то пошло.
Где мы? только и спросила я.
Но он не счел нужным ответить.
Один из тех двоих, что стояли на страже лифта, повернулся и приложил большой палец к небольшому квадрату скана отпечатка пальца и двери лифта неслышно открылись.
Заходите, сказал второй.
Я зашла внутрь, но оглянувшись, увидела, что никто из них не идет дальше. Двери лифта оставались открытыми.
Приложите большой палец к скану на панели, глухо сказал тот, что вызывал лифт.
А куда мне потом идти? спросила я.
Там не заблудитесь, ответил он и отвернулся.
Я приложила палец к крошечному скану на передней панели и двери послушно закрылись. Три секунды меня окружало полное молчание. Я даже не понимала, еду ли я или стою на месте. А потом двери вновь открылись.
Тот же холл, но без охраны и с кучей денег, залитых в пол, потолок и стены красивым черным мрамором с белыми и серебристыми прожилками, массивные двери из темного, почти черного дерева, и вуаль серебристого света. На меня пахнуло роскошью, от которой я не решалась сделать даже шаг. Я смотрела, как вьются по стенам узоры природного камня и не понимала, к чему все это? Что вообще происходит? Зачем я здесь?
Я закрыла глаза и глубоко вздохнула, а затем шагнула вперед.
Двери лифта закрылись автоматически сразу же за моей спиной. Стало тихо, как в склепе. Я огляделасьникого и ничего. Только огромные двери. Ну что ж, действительно, сложно заблудиться. Я сделала несколько шагов и, не найдя дверной ручки, просто толкнула дверь. Она с трудом поддалась, впуская меня внутрь.
* * *
Я не слышала, как он вошел и снял обувь, не слышала звука тихих шагов по темно-коричневому дереву. Темноту ночи в огромной гостиной слегка разбавляет зарево уличных огней, льющихся снаружи сквозь стекла. Он бросает взгляд на диван, останавливается, улыбается и медленно идет к нему. Подойдя, он молча смотрит, расстегивая запонку левого рукава рубашки, затем правого, после чего не торопясь расстегивает пуговицы рубашки, снимает её и небрежно кидает на низкий столик, выкладывает телефон из кармана и кладет на рубашку. Затем он опускается на колени, которые утопают в мягком, густом ковре и наклоняетсятихий и нежный поцелуй касается губ, и если бы не знать этого человека, увидеть эту сцену первой и единственной, можно с уверенностью сказать, что молодой парень без ума влюблен.
От поцелуя я просыпаюсь. Открыв глаза я вижу его лицо перед собой, и первые несколько секунд просто смотрю на него. Такое красивое лицо. Его красота не имеет ничего общего с красотой Белки, чья приторная смазливость порой сводит скулы. Его красотагенетический шедевр, идеальная геометрия форм, восхитительная симфония линий, которые перетекают из одной в другую так гармонично, словно были нарисованы легкой рукой Создателя в мгновение истинного вдохновения. С какой любовью он рисовал его, сколько огня вложил в серые глаза.
Забыть бы все, что я знаю о тебе и любить до конца жизни. Пока смерть не разлучит нас.
Знаешь, я тут думала прошептала я. Он вопросительно вскидывает брови и улыбается, ожидая, что же я скажу ему. Я продолжаю. Ты предлагал пойти с тобой. Говорил, что сможешь дать мне необходимые знания и научить всему тому, что дает «Сказка» не вылезая из постели. И вот мне стало интересно, как? Как можно повторить все это будучи абсолютно голыми?
Он тихо засмеялся, и я поймала себя на мысли, что этот смех по нему я скучала больше всего. В нем столько силы и спокойствия, что я невольно верюон может защитить меня от всего на свете. Кроме самого себя. Он погладил меня по щеке (это не страшно, после этого больно не бывает) и сказал:
Чтобы напугать, унизить и сделать больно, совсем не обязательно забрасывать человека на территорию старого завода. Я могу показать
Не надо, быстро говорю я.
Улыбка медленно гаснет на его лице, уступая место похоти. Только в его исполнении похоть бывает совершенной.
Боишься? спрашивает он.
Я киваю.
Он облизывает губы и смотрит на меня, перескакивая взглядом от губ к глазам. Между нами искрит, как пробитая проводка. Хочешь меня? Хочу Мы как будто танцуем, наши взгляды сплетаются в вальсе, где каждое движение глаз, губ, языка, становится столь ярким, что слов не нужно. Хочешь меня? Хочу
Его палец нежно гладит мою щеку. Он говорит:
Хочу, чтобы ты боялась. Мне столькому нужно тебя научить Ты будешь любить меня.
Он смотрит на меня и ласкает мое лицо.
А ты? спрашиваю я.
Он умеет быть таким нежным, как никто на всем белом свете, и сейчас рука, которая гладит мою щеку, красочнее любых слов признается мне в любви.
А я, снова блестящий язык скользит по губам. Мой похотливый щенок Я отдам тебе все, что у меня есть.
Я смотрю на него, и острая игла пронзает мое нутро.
А как во все это великолепие вклинится твоя жена?
Сначала он просто смотрит на меня, а затем тихий смех разносится в тишине комнаты. Он смеется и опускает голову вниз, качая ею. Он снова поднимает голову и смотрит на меняего глаза улыбаются и так ласковы, что мне становится еще больнее.
Пойдем, выпьем кофе.
Он поднимается на ноги, подает мне руку, и я послушно встаю с дивана, и только сейчас понимаю, что уже ночь. Я еще раз оглядываю огромную гостинуювсе дорого и огромно. Большой, широкий и удивительно мягкий диван с воздушными широкими подлокотниками и десятком подушек, выполнен в форме полукруга, обхватывает низкий, круглый журнальный столик. Темные стены, пол и высоченный потолок. Здесь вообще все выдержано в цветовой гамме крепкого кофе и темного шоколада. Только диван и пушистый коверсливочно-кремового оттенка. Огромная плазма. Вся противоположная дивану стенаодно большое окно, и откуда-то снизу льется уличный свет. Оно открывает поистине незабываемый вид на всю территорию санаториянезабываемый он потому, что под ногами огромный город наслаждения и вседозволенности сверкает миллиардами огней, искрясь и переливаясь, но слева, там, где кончаются административные здания, раскрашенные как проститутки, высится стена, в которой отчетливо видна металлическая дверь