Тебя так сильно волнуют условности тихо говорит он и неспешно идет из гостиной в столовую. Я иду следом. Мы обходим большую лестницу на второй этаж, полукругом обвивающую всю гостиную.
С каких пор женщина, с которой ты спишь, стала условностью?
Ты видишь кого-то, кроме нас? он оборачивается через плечо и, ловя мой взгляд на своей заднице, довольно улыбается.
Нет, отвечаю я.
Значитэто условность.
Глупости. Когда она выходит из комнаты пописать, ты что автоматически становишься неженатым на эти три с половиной минуты?
Он смеется. Мы проходим лестницу, идем широким, коридором и очень быстро оказываемся в столовой, соединенной с кухней. Здесь все стерильнотут никто ни разу ничего не готовил. Он включает основной свет, но тут же приглушает его до мягкого полумрака.
Кто она? спрашиваю я, когда мы оказываемся по разные стороны длинного стола, выполняющего роль барной стойки и условно отделяющего огромную кухню, от не менее огромной столовой. Тут же я мысленно матерю себя и посылаю себя ко всем чертям. Зачем мне это? Что мне даст имя его пассии? И какое мне, вообще, до этого
А тебе зачем? лукаво щурится он, и его улыбка становиться невыносимо высокомерной.
Я просто не понимаю, для чего я здесь?
Он тянет руку к кофемашине, но на полпути останавливается, поворачивается и спрашивает:
Слушай, а может, по пивку?
Максим, я задала вопрос.
Мгновение он смотрит на меня, раздумывая о чем-то, а потом отвечает:
Ты здесь, потому что я так хочу.
Я закипаю мгновенно. Давно забытое ощущение беспомощности накрывает меня с головой и я, сидя в шикарных апартаментах, в тепле, комфорте и уюте, снова чувствую себя загнанной в угол четырьмя подростками, на грязном, Богом забытом заводе, где смертью несет от каждого угла. Мне снова страшно.
Смирение, Марина.
Я пытаюсь взять себя в руки. Я пытаюсь, но это не так просто. Я всеми силами уговариваю себя, что могло бы быть гораздо хужеопять оказаться по ту сторону забора, где нестерпимо воняет псиной, и кровь впитывается в землю быстрее, чем вода. У земли за забором очень короткая память. Закрой рот и думай.
Смирение.
И я успокаиваюсь.
А где сейчас твоя жена?
Он запускает кофемашину, и пока та перемалывает зерна, поворачивается ко мне и говорит:
Меня удивляет твое желание строить загоны.
Не понимаю.
Ты же не овца. Зачем тебе заборы, которые ты городишь? Зачем тебе направляющие и углы?
Смирение!
Объясни.
Что тут объяснять? Сначала тебя не устроил мой возраст, теперь тебе не нравится мое семейное положение. Это все цифры, бесплотные рубежи, и они не имеют никакой физической величины. А главное, что за всей этой хренью ты не замечаешь главного.
Чего?
Я и ты. Сейчас, кроме нас с тобой никого в этом доме нет. Вот что главное.
А потом я вижу то, чего не замечала все это времяего брюкигрязные и местами покрытые толстым слоем серой пыли. От природы чистоплотный и любящий комфорт, Максим стоит передо мной, и его брюки, дорогие, прекрасно сшитые и шикарно сидящие на его подтянутой, круглой заднице, выглядят так, словно он пересек полосу препятствий, длинною в старый заброшенный завод
По телу пробегает дрожь, спина покрывается холодным потом.
Ты где был? спрашиваю я.
Он меняется в лицена место жесткости приходит ласковое безумие.
Марина шепчет он.
Но я его уже не слушаю. Я срываюсь с места и бегу обратно в гостинуюк огромным окнам, показывающим мне реальность во всей красе. Он бежит следом за мной, и я слышу, как он выкрикивает мое имя. Я подбегаю к окну именно тогда, когда реальностьстарая маразматичная сукапоказывает мне жизнь во всей красе: железная дверь открыта и из нее в небольшой фургон чуть больше «Газели», двое совершенно незнакомых мне людей перетаскивают телаодно, два, три. Я слышу Максима за своей спиной, чувствую его руки, обвивающие меня, как ядовитый плющ.
Я был расстроен. Я устал и
Я высвобождаюсь из его объятий, поворачиваюсь к немумой шепоттысяча невинных душ, загубленных «Сказкой» поднимается из глубины души. Этого человека нельзя любить! Этим человеком нельзя упиваться!
Ты пришел ко мне после ЭТОГО?
Марина, успокойся
Ты посмел прикасаться ко мне после ЭТОГО? кричу я.
В моем голосе истерика и ужас. Я кричу, плачу, а он хватает меня и пытается прижать к себе.
Не трогай меня! кричу я, и все мое нутро замирает от тех картинок, что до сих пор стоят перед моими глазамибезумные морды бойцовых собак, жующее человечину лицо Психа, полные ужаса глаза Светки и калейдоскоп свиных рыл, готовых заплатить за мое унижение из собственного кошелька.
Твари, звери, нелюди.
Смирение
Да пошло оно на хрен, твое гребанное смирение!
Я толкаю и пинаю его, попадаю в колено, и он скалится от боли, а я бегу к выходу.
Мне здесь не место! Я не хочу видеть все это!
Я подбегаю к выходной двери и пытаюсь подцепить пальцами толстое полотно тяжелого дерева, но оно так плотно подогнано, что я не могу даже найти щели между двумя створками.
Он неспешно идет ко мне, глядя на то, как я пытаюсь вырваться из заточения. Он никуда не торопится. Ему совершенно незачем суетиться. Он медленно потирает ушибленное колено. Я чувствую его за своей спиной, и страх заставляет меня повернуться. Я вижу лицо кота, загнавшего в угол мышь. Я жмусь к двери, пытаясь просочиться сквозь дерево. Я сползаю на пол, закрывая лицо руками, и вою во весь голос:
Я хочу домой!
Он останавливается в шаге от меня и, глядя холодными глазами, лишенными всякого сочувствия, говорит:
Ты уже дома.
Глава 4. Секретарь
Где же его гребаная жена? Надо бы нам с ней распланировать время, распределить обязанности и организовать смену караула, а то у меня уже слипаются глаза.
Я смотрю на двери спальни и сжимаю биту в руках. Откуда у меня бита? Её лично вручил мне хозяин дома под аккомпанемент своего собственного хохота. Весьма скверное чувство юмора, не правда ли? Хотите унизить своего врага? Дайте ему оружие и повернитесь к нему спиной. Он именно так и сделал. Так зачем я сижу с битой в руках и пристально смотрю на входную дверь? Это уже вопрос к психиатру.
Итак, я рванула на второй этаж, заперлась в первой же попавшейся комнате, которая оказалась (ну и мудак же ты, господин Случай) спальней Максима, забилась в самый дальний угол и уставилась на дверь с битой в руках. Ночь позади, за окном брезжит рассвет и за всю ночь я не сомкнула глаз, а потому они слипаются, а мозг периодически проваливается в полупрозрачные психоделические картинки, которые рассеиваются, пугаясь каждого шороха.
Раздался стук.
Я подпрыгнула. Сначала за дверью была только тишина, но потом заговорил собранный, бодрый, нарочито ласковый голос:
И долго ты собралась там сидеть?
Я молчу. Он ждет. Так и не дождавшись, снова спрашивает:
Завтракать будешь?
Судя по голосу, он хорошо выспался и был в прекрасном расположении духа. И его нисколько не смущало, что все его вопросы остаются без ответа, он продолжал говорить со мной, потому что прекрасно зналя слушаю его. Не видя меня, не зная, что я делаю, не зная, сплю я или нет, он был совершенно увереня его слушаю. А потому и голос его был тихим. Тихо может позволить себе говорить только тот человек, который абсолютно уверен в том, что его будут слушать.
Мне пора идти, говорит он, и я бросаю быстрый взгляд на табло электронных часов на прикроватной тумбочке. Шесть пятьдесят одна. Какие мы деловые да ранние Завтрак на кухне. В два часа тебе принесут обед, к ужину я вернусь, и мы с тобой спустимся вниз. Есть отличный ресторанчик, там очень прилично готовят. Что скажешь?
Пошел ты на хрен. Вот что я скажу.
Ладно, не скучай, заключил он, и я услышала быстрые шаги, звук которых растворился где-то на первом этаже.
Я осталась одна. Или нет? Памятуя о том, как легко Максим и его дружки наловчились «ловить на живца», я не сдвинулась с места.
Внизу открылась и закрылась входная дверь.
Черта с два я поверю, что ты, и правда, ушел.
Но шло время, и в глухой тишине огромного дома мои страхи начали терять бдительность. Глаза слипались, и я все чаще теряла контроль над головой (если вообще когда-то обретала его). Наконец, я поднялась на ноги, прошагала к огромной кровати, забралась на неё, положила биту рядом с собой, взяла одну из подушек и повалились на неё. Сон пришел сразу же, как я закрыла глаза.
* * *
Открыла глаза и посмотрела на электронные часы. Шестнадцать сорок пять. М-м-м еще пять минут.
* * *
Открываю глазаза окном ночь. Из окна на меня смотрит серп луны, осыпая серебряной пылью всё внутри просторной комнаты. Поднимаю голову и смотрю на часыдва пятнадцать ночи. Черт! Сердце ёкает и запускает внутри цепную реакциюлегкие начинают истерично качать кислород, руки покрываются холодным потом, а мозг носится в черепной коробке в поисках выхода из этой тупой головы, крича: «Ты проспала весь день, Марина. Ты проспала весь гребаный день!»
Я так резко сажусь, что перед глазами плывут круги. Моя правая рука мечется в поисках биты, но не находит еёвместо круглого куска дерева она натыкается на холодный кусок стали. Я смотрю туда, где еще утром лежала бита и чувствую, как заворачиваются кишкибиты нет, а на её месте лежит тяжелый охотничий нож с гладким лезвием с одной стороны и зазубренным с другой, его ручка перевязана красной подарочной лентой, концы которой заплетены в бантик. Рядомвдвое сложенный лист бумаги и мобильный, который я, как я помню, разбила на стоянке гипермаркета. Я дотянулась до лампы, стоящей рядом с часами, и включила её. В первую очередь я взяла мобильныйпропущенный звонок от бывшего мужа и сообщение от дочери. Первой мыслью былопозвонить мужу и сказать, что меня держит в заточении малолетний псих, но потом я вспомнила разговор с начальником полицейского отделения и отбросила эту возможность, как самое тупое, что может прийти в голову. Открыла сообщение от дочери:
«мам привет у меня все хорошо здесь классно! завтра напишу люблю тебя»
Все с маленькой буквы и ни одного знака препинания, кроме восклицательного знака посреди предложения. Как всегда. У неё действительно все хорошо. Я улыбнулась, и к горлу подступил ком. Я мысленно оборвала свою истерику на полпути. Решила ответить ей завтра утром, чтобы не будить, и отложила телефон. Посмотрела на лист бумаги и сначала решила выбросить его, не читая. Но потом любопытство взяло верх. Я развернула лист и сразу узнала красивый почерк:
Многоуважаемая Кукла.
Твое желание поиграть в ролевые игры мне определенно симпатично, хотя, честно говоря, для дамы в твоем возрасте играть в принцессу, заточенную в башне, довольно странно. Но, пожалуй, не мне судить о том, насколько странными могут быть эротические фантазии, верно? Лично я бы предпочел социопата и его жертву где-нибудь, скажем на территории заброшенного сталелитейного завода (улыбающийся смайлик). Я не стал тебя будитьты очень крепко спала. Ужин на столе. Если захочешь пообщатьсябуди, не стесняйся.
P.S.: Решил поменять тебе оружие, чтобы было не скучно. Ну, знаешь, как в Doom или Call of Duty (еще один улыбающийся смайлик). Завтра обязательно поищу что-нибудь экзотическое, вроде АК-47 или мачете.
Что там обычно пишут в конце? Ах, да
Так элегантно дурой меня еще никто не называл.
Я стиснула зубы в бессильной злобе. На саму себя! Меня напугало, а через мгновение и взбесило то, что он был здесь, в этой комнате, смотрел, как я сплю, ехидно улыбаясь одним уголком рта. А еще я понимала, что он правничто и никто не мешает ему сделать то, чего я так боюсь, и если бы он хотел именно этого, я бы уже давно кормила червей или окуней. Подумав еще немного, я открыла верхний ящик и нашла шариковую ручку, перевернула лист и написала на обратной стороне:
Товарищ Социопат.
Меньше компьютерных стрелялокбольше художественных книг!
К разговору о сексуальных пристрастияхваше увлечение пожилыми тётеньками тоже выходит за рамки привычного понимания здорового полового влечения молодого юноши. Это наводит на мысли о подорванной психике, в частности об Эдиповом комплексе. Ваша мама случайно не повесилась в ваш день рождения?
Если заказы еще принимаются, привези мне, батенька, цветочек аленькой, да двадцать пять тонн тротилахочу поднять на воздух весь ваш гребаный серпентарий.
А затем подняла голову и посмотрела на дверьона была распахнута настежь.
Позер малолетний
* * *
Я спустилась по лестнице на цыпочках. Конечно, мы оба понимаем, что все мои меры, не побоюсь этого слова, предосторожности (как бы помягче выразиться?), к моей безопасности никакого отношения не имеют. Просто инстинкты, просто пульсация паники. Вся эта квартирасловно нейтральные водыничья территория, безымянное государство, где никакие законы, кроме волчьих, не работают. Но ничего не сделаешь с заложенными внутрь, программамиесли на тебя бросается бешеная собака, ты бежишь сломя голову, а не пытаешься вступить с ней в переговоры и выяснить истинную подоплеку её поведения, психологические предпосылки её бешенства и дальнейшие действия относительно твоей задницы, на которую она поглядывает остекленевшими глазами.
В доме тихо и темно, и только из огромных окон льется зарево «Сказки». Где-то там, внизу, отчаянно резвятся несколько тысяч (а может и десятков тысяч) людей, имеющих толстый кошелек и нездоровые пристрастия. Где-то там, внизу, пьют, курят, употребляют наркотики, трахаются убивают.
Так все! Об этом больше ни слова.
Я обошла полукруглый диван, гадая, в какой из четырех, оставшихся свободными, комнат спит товарищ Социопат, добралась до столика и положила записку на него. Затем обернулась и чуть не взвизгнула.
На диване спал Максим. Первые несколько секунд, пока я пятилась и пыталась понять, спит он или нет, мои мысли бились в конвульсиях, словно приговоренныйна электрическом стуле. Но прошло несколько мгновений, и, глядя на то, как ровное, спокойное дыхание поднимает и опускает его грудь, я остановиласьпаника сходила на нет. Настал момент, когда страх отступил, и на его место пришла похоть. Я смотрела на молоденького доберманчика, раскинувшегося на диване, и думала, что, пожалуй, это самое прекрасное, что я видела за последние несколько лет. Наверное, убогое, избитое сравнение, но он был похож на дорогую спортивную машинуэлегантность и плавная геометрия линий, плавно перетекающих одна в другую, чарующее равновесие выпуклостей и впадин, где каждый мускул, каждая ложбинкана своем месте, и этот вальс теней, повторяющий рельеф его тела Господи, как же это прекрасно. Размеренное движение грудной клетки завораживало меня. Мне безумно захотелось подойти к нему, прикоснуться, прильнуть губами к любой части тела и почувствовать запах его кожи. Во всем мире никто не пахнет так сладко, так пряно, как Максим. Он лежал в одних трусах, и тонкая простыня, которой он был укрыт, сползла на пол, открывая моему взору самое желанное тело на свете. Почему же самый красивый мужчина на землеманьяк и убийца? Ну почему он не может быть барменом, гонщиком Формулы-1 или слесарем? Да хоть бы трансвеститом в местном гей-клубе. Я бы отнеслась к этому с пониманием
Я развернулась и быстро зашагала на кухню. Если нет возможности спать, с кем хочется, эту трагедию не грех и заесть. На кухне все оказалось проще и предсказуемеена столе стояла тарелка, накрытая огромным колпаком из нержавеющей стали. Там покоились королевские креветки. О, да! Очень много креветок и соус к ним. Первые тридцать секунд я думала, как воспользоваться микроволновкой в бесшумном режиме, но, так ничего и не придумав, решилаони и холодные безумно вкусные. И не прогадала. В три часа ночи креветки с соусом на голодный желудок, который последний раз видел еду примерно двадцать четыре часа назадэто почти как оргазм. Ну, может чуть дольше.
Наевшись до зайчиков в глазах, я поднялась наверх и уснула сном младенца.
* * *
Утром меня разбудил звук закрывающейся двери и легкое послевкусие его туалетной воды в комнате. Я открыла глаза и посмотрела на часышесть пятьдесят две. Пугающая пунктуальность. На прикроватной тумбочке лежала записка. Я закрыла глазапотом прочитаю. Но спустя пять минут поняла, что любопытство не даст мне заснуть. Я протянула руку и подцепила пальцами легкий листок бумаги. Развернула его и увидела аккуратный почерк:
ТРУСИХА!!!
Я рассмеялась. Он не спал, пока я разглядывала его. Не спал и ждал.