В этих суровых краях девушке не справиться в одиночку. Даже мужчине тяжело приходится. Па потянулся за острой лопатой стрелообразной формы, на полотне которой был искусно выведен медведь. Я рою себе могилу с самого первого дня, когда пришел в шахту. Вторую такую же копать совсем не хочется. Он ударил лопатой по деревянному полу. Брак нужен для того, чтобы о тебе мог позаботиться муж, когда я уже буду не в состоянии это сделать.
Па застегнул пальто, взял с пола жестяную банку с обедом и поскакал на ночную смену.
Под тихое ржание лошади я повернулась в сторону шуршащих деревьев, стараясь услышать песню лепечущих вод нашего ручья. Скоро появится жених.
Всматриваясь вдаль, я облокотилась на деревянные перила, и когда огонек от лампы отца уже исчез из виду, выпрямилась, поправила деревянный стержень подсвечой и опустила фитиль до места, где воск соприкоснется со старой спиралью подсвечника всего через несколько минут, тем самым давая сигнал запоздавшему ухажеру, что уже пора уходить домой.
Поднимая руки, я заметила, как они становятся зеленовато-голубого цвета.
Глава 2
Едва прошла очередная серая неделя, как Па уже привел на крыльцо нового ухажера. Мужчина не спеша слез с мула и привязал его к дереву. Очередной голодный тролль, от которого нужно как-то сбежать.
Я стала загибать пальцы, припоминая, сколько женихов, просивших моей руки, успело заявиться к нам за последнее время. Оказалось, их было больше дюжины, если не считать тех, кто, передумав, повернул обратно еще у опушки леса.
Увидев, как он, переваливаясь с боку на бок, поднимался по ступенькам, мне захотелось поскорее дожечь свечу и проводить его восвояси.
Нащупав коробок, я достала спичку. После приезда потенциального жениха щепетильная обязанность по зажиганию свечи всегда отводилась мне, которую я выполняла, когда он занимал отведенное ему место.
Хьюитт Хартман плюхнулся в кресло-качалку, чуть не сломав сиденье, пока я зажигала короткий фитиль. Сгорбившись над дряблым животом, он, теребя в руках шляпу, смочил слюной широкие десны, между которых торчал язык с болезненным налетом, и представился, пробормотав себе что-то под нос, но я так ничего и не поняла. Опустив взгляд вниз на колени, он попросил принести документ на право владения землей.
Я молча сходила в дом за нужной бумагой и положила ее у свечи. Проблеск радости на лице мистера Хартмана заставил меня сплести руки за спиной и вжаться в перила. Взгляд застыл на дрожащем языке пламени и медленно тающем воске.
Читая документ, он несколько раз что-то проворчал. Приданое в десять акров земли было более чем щедрым предложением. Территорию можно было расчистить для ведения сельского хозяйства, заготовки бревен или, на крайний случай, попросту продать. Но из-за другого склада ума Па и в голову не приходили подобные мысли, к тому же он никогда не хотел иметь соседей, а может, ему не хватало денег на реализацию своих идей. Однако с ухудшением самочувствия вопрос о моем браке все сильнее его беспокоил, поэтому он стал думать в других направлениях.
Мистер Хартман склонился к слабому огню, внимательно изучая принесенный сертификат, залитый желтым светом, и в его пустых глазах промелькнула искра алчности. Он украдкой взглянул на мое лицо, затем на бумагу, и еще раз на меня. Спускаясь ниже по странице, он тыкал пальцем по старому документу и облизывал губы, наслаждаясь написанным. И снова обрушил на меня свой тяжелый взгляд.
Наконец он, откашлявшись, поднялся и выплюнул за перила щепотку табака: коричневая слюна украшала его нижнюю губу вместе с мелкими каплями, покрывшими подбородок.
Хартман поднял свечу и подвинул ее к моему лицу. Съежившись от страха, он бросил документ и с одного большого вдоха сдул пламя. Даже целый штат этого не стоит, проговорил он хриплым, трухлявым голосом, выдыхая струю воздуха, перебившую черный дым и мое дыхание.
* * *
Спустя несколько дней отец опять доставал свечу, задирая фитиль таким образом, чтобы она горела как можно дольше. После трех женихов к концу января он понял, что больше не придется это делать.
После полудня на крыльце нашего дома появился мужчина. Он внимательно прочитал документ, молча поправил жидкие волосы и нервно поглядывал на пламя свечи, несколько раз сменив позу и похлопав дряблой поношенной шляпой о грязные штаны, из которых каждый раз поднимался новый шлейф вони. После двух свиданий с этим женихом в конце января Па дал благословение и подписал сертификат передачи земли, потушив мою последнюю свечу. Старый сквайр вскочил с места, схватив бумагу. Избегая лица, он с вожделением рассматривал мое тело, задержавшись на груди. Складывалось впечатление, будто я была для него очередным товаром.
Но я не хочу замуж, обронила я, вцепившись от страха в Па, я хочу остаться с тобой, и перевела взгляд на старика, ждущего во дворе. Он смотрел на меня и хлопал шляпой по ноге, от возбуждения ускоряя темп и силу удара.
Доченька моя, обратился ко мне отец, приподняв своей мозолистой рукой мой подбородок, ты обязана выбрать мужчину и жить полной жизнью. Безопасной. Отвернувшись, он с трудом сделал глубокий вдох и откашлялся несколько раз. Ты обязана. Я должен быть уверен, что после своей смерти не оставлю тебя в одиночестве. Я должен сдержать обещание, данное маме. Его измученные легкие хрипели, он снова откашлялся: все-таки работа с углем давала о себе знать.
У меня есть книги!
Не будь глупой, мрачно возразил он осипшим голосом.
У меня отберут маршрут, моих читателей. Пожалуйста, я не могу их потерять, я трясла его, вцепившись в плечо. Пожалуйста, только не он.
Ты будешь жить в большой старинной семье Фрейзеров. У этого клана родня разбросана по всей окрестности.
Но ведь он приходится родственником пастору Вестеру Фрейзеру, я сдавила ладонью грудь, из которой вот-вот выпрыгнуло бы сердце от одной только мысли о нем, его голодной общине и их ужасных крестильных водах, протекающих ниже залива. Па, ты же знаешь, что делает пастор с такими как мы, что он уже сделал.
Он не водится с такими людьми, и он дал мне слово защищать тебя. Уже поздно. Мне пора. Я должен загрузить сегодня несколько машин, иначе меня уволят из Компании. Иди к новой семье, нехотя торопил отец, положив руку мне на плечо и покачав головой.
Я посмотрела на мужчину во дворе: он крутил обмякшую шляпу, похожую на блин, и сворачивал старую подписанную бумагу о землевладении Картеров, нервно переминаясь с одной короткой мускулистой ноги на другую, его мелкие глаза были устремлены в пространство между нами с отцом и костлявым мулом, мечтающим поскорей уйти отсюда. Зимний ветер свирепствовал у кромки леса, порывами сотрясая ветки и поднимая остатки жидких седых волос жениха.
Но, Па, пожалуйста я боюсь его, не найдя носовой платок, я вытерла нос о рукав пальто.
У тебя будет имя мистера Фрейзера. Он обеспечит тебя кровом и едой.
Но у меня уже есть имя! И никакое другое мне не нужно! Меня зовут книжная дама.
В глазах Па было видно смятение. Лицо сморщилось. Он явно не хотел меня отпускать и в то же время боялся остановить. Я была напугана не меньше него самого, но самое страшное меня ждало во дворе.
Прошу, Па. Ты же знаешь, как мама любила книги и пыталась привить это и мне. Мама. Из-за ее отсутствия у меня защемило сердце. Я отчаянно нуждалась в ее успокаивающих объятиях.
Мама хотела, чтобы ты была в безопасности.
Защищаясь от пронизывающего холода, Фрейзер пододвинулся к мулу, втянув голову в плечи.
Он не вызывает у меня доверия и пугает своей уродливостью. Наш старый дом заскрипел: будто бы кряхтя в знак солидарности, он пытался прогнать жениха. А еще он не моется А его штаны они такие твердые, что могут смело стоять в углу. Я не хочу замуж. Па, прошу тебя. Я не хочу оставаться с ним наедине.
Я бы выдал тебя как надо, даже закатил бы пирушку, но Компания не дает шахтерам второго выходного за целый месяц, кроме похорон и увольнений. Утром я арендую старую лошадь мистера Мерфи и перевезу твой сундук. Хорошенько освойся там. Не бойся. Он отвезет тебя к священнику, и уже к вечеру ты станешь миссис Чарли Фрейзер. Иди к будущему мужу. Давай, уже поздно, Па взмахнул рукой. Не заставляй его ждать.
Его слова упали мне в уши, словно тяжелые глыбы, рухнувшие на грудь.
Па отдал мне чистый платок, постиранный мной этим утром.
Я скомкала его во влажном, трясущемся кулаке и от большого напряжения то разглаживала, то снова сжимала его.
Отец направился к дому и, взявшись за защелку, остановился у порога. Теперь ты принадлежишь Чарли Фрейзеру, сказал он, опустив плечи.
Я принадлежу этому дому и своей работе! Не забирай у меня книги. Пожалуйста Па, не отдавай меня, я встала на колени, протянув руки к небу. Позволь мне остаться, шептала я охрипшим голосом. Прошу тебя. Па? Господь Всемогущий, умоляю
Дверь плотно закрылась, а за ней остались мои мольбы о помощи и луч надежды. Я хотела убежать, загнать себя в темные, мерзкие, холодные земли штата Кентукки и безвозвратно исчезнуть в них.
Прижав сложенный платок ко рту, я заметила, как от страданий моя рука покрылась темно-синим цветом.
* * *
Он покраснел как помидор.
Прикосновения были хуже укуса змеи. По крайней мере, складывалось такое впечатление, когда мой шестидесятидвухлетний муж, Чарли Фрейзер, впервые попробовал испустить пламенное семя прямо в меня. Сопротивляясь, я выбила подушку, которой он накрыл мою голову.
Тише, прошипел он. Успокойся, синий дьявол. Не хочу видеть твое мертвецкое лицо. Будто защищаясь, он начал входить в меня, зажав рукой мой рот и глаза.
Под таким напором я изгибалась как могла, кусалась и царапалась, задыхаясь от страха и ярости, топором висящих в воздухе.
Он барабанил по животу, щипал за грудь и бил по голове до полного изнеможения.
Когда он вошел во второй раз, седые волосы упали на его розовую морду похотливого кобеля.
Я очнулась, лежа на холодном грязном полу. Неподалеку послышался чей-то голос, но мне не удалось выдавить из себя ни слова. Принесли одеяло, и снова наступила беспросветная тьма, которую рассеял уже другой голос.
Пытаясь поднять веки, я кое-как открыла наполовину только один глаз и с большим трудом распознала лицо отца.
Па-а, выдавила я из глотки, протянув руку, и от прилива сильной боли закричала, успокаивая опухшую руку.
Доченька, не шевелись, он приподнял мою голову и поднес ко рту кружку. Выпей. Часть губы разнесло до носа, из которого что-то текло до самого подбородка. Па вытер лицо рукавом пальто, слегка наклонил кружку и снова дал мне отпить. Я закашляла от вкуса виски и слюны, чувствуя, как все тело пронзали тысячи языков пламени, сжигая нежные десны и разбитые губы.
Появилась другая боль, жгущая и режущая как нож. Оттолкнув отца, я сделала вдох, поднесла к уху руку и увидела липкую кровь, стекшую из барабанной перепонки на ладонь.
Подержи его пару минут и постарайся все выпить, сказал Па, прижав моей рукой к уху платок, и снова поднес ко рту кружку с ликером, из которой я сделала большой глоток.
Хорошо. Давай еще немного. Это поможет. Когда я закончила, он отложил в сторону кружку и аккуратно обнял меня, нежно поглаживая по волосам.
Мама, простонала я, протиснув руку между его плечом и своим ухом, давящими движениями пытаясь унять острую боль. Я хочу к маме.
Тише, я тут, дочка, качнулся он. Со мной доктор. Мы отвезем тебя домой.
Доктор? прищурившись, я увидела мужчину, стоящего у изголовья провисшего брачного ложа.
С тобой все будет хорошо, а вот его «мотору» не позавидуешь, заключил горный врач, накрывая Фрейзера тонкой фланелевой простыней, после чего принялся рассматривать мои сломанные кости.
Па закопал мужа во дворе под высокой сосной вместе с моей свечой для свиданий.
Глава 3
В промежутке между первым проникновением и началом весны у меня срослись кости и остались три вещи: любимая работа в Конной библиотечной службе, старый мул по кличке Юния и следы спермы Чарльза Фрейзера. Не прошло и недели, как я остановила зловещее распространение его семени, выпив чаю с пижмой на сухих травах, которые мама хранила в подвале.
Свежий утренний ветер щипал лицо, заставив опустить подбородок в непромокаемый плащ и слегка подтолкнуть мула вперед к дому нашего первого читателя. Еще до восхода солнца мы начали переходить туманный залив, темные воды которого покусывали запястья животного, от возбуждения навострившего уши. Поздние апрельские ветры плутали в острых зазубренных листьях оксидендрумов, дразня и расчесывая короткую седую гриву мула. За заливом лежали горы, распустились нежные зеленые листья галакса в форме сердца и рос плющ, прорывающийся сквозь заброшенные лесные могилы и многовековые бугристые корни, покрытые остатками иссушенных листьев светло-коричневого цвета, рассыпавшихся по плодородной почве.
Услышав всплеск, Юния замерла посередине реки, и то ли заржала, то ли всхрапнула от страха.
Тише, девочка моя, увидев лягушку, успокаивала я и гладила мула по гриве, Тише. Успокойся.
От недоумения испуганный зверь вилял хвостом, смотря на деревья и дорогу, ведущую к дому Фрейзера. Спокойней, Юния. Мы же на книжном маршруте. Я натянула поводья в левую сторону, чтобы она не поворачивала голову вправо и не вспоминала его.
Этот мул стал моим наследством, а больше у Фрейзера ничего не было, кроме мелочи в три доллара, черной как смола плевательницы и собственного имени. До замужества я, как и большинство других книжных дам, брала мула в аренду у конюшни мистера Мерфи, платя по пятьдесят центов в неделю. Для таких маршрутов хорошо подходила его лошадь или маленький ослик, но у меня рука не поднималась оставить умирать бедное создание, привязанное к дереву.
Шерсть была залита кровью, из открытых ран виднелась плоть, свисающая к промерзшей земле. Но по одному взгляду на зверя мне стало ясно, что она обязательно выживет, и никакие тяжелые удары с глубокими укусами не сломят ее волю. Эти карие глаза говорили, что вместе мы со всем справимся.
Она проблемная. Ломаного гроша не стоит. Продай ее! Коню хоть можно приказывать, а осла просить. Лошади с радостью выполняют все твои поручения. Они лучше служат. А что мул? Это просто чертово недоразумение. Особенно вот с этой упрямой скотиной, ругался Па, указывая пальцем на Юнию, с ней ты найдешь себе приключений на одно место. Ей самое место в шахте, отвернувшись, продолжал ворчать отец.
Я спорила с ним на повышенных тонах. А все дело в том, что если с вечера никто не работал в шахте, то приходилось приносить жертву. Боясь скопившегося газа, люди с первым лучом солнца отправляли внутрь мула, привязав к нему свечу или карбидную лампу. Если не было слышно взрыва, не видно дыма или несущегося из шахты животного, объятого пламенем, то только тогда шахтеры понимали, что можно заходить и работать.
С большой неохотой, но Па все-таки разрешил мне привести домой пожилую страдалицу. Я купила ей тюбик лечебной мази, старое седло и несколько мягких попон. Ушел целый месяц, чтобы выходить голодного побитого зверя. Еще месяц пришлось ее отучать лягаться и кусаться. Ни Па, ни любой другой мужчина не смели стоять рядом на расстоянии вытянутой ноги, иначе она могла ударить или больно ущипнуть потенциального обидчика своими длинными челюстями. Но несмотря на весь суровый нрав по отношению к сильному полу, я съездила на ней в город, и меня приятно удивило, что с детьми и женщинами она вела себя гораздо послушнее и сговорчивее.
Юния подняла морду, и я проследила за ее взглядом, попутно прислушиваясь к бризу, играющему с моей мочкой. Доктор сказал, что другая половина никогда не заживет, а пока он ни разу не ошибся. Закрыв ладонью нормальное ухо, я по-прежнему слышала шум, исходящий от больного.
Он больше не причинит нам вреда, моя девочка, успокаивала я мула, трепля по холке. В поисках еды поперек залива плавала стая индеек с птенцами. Ну же, мы сейчас на библиотечной службе. Юния вдохнула ноздрями струю свежего ветра. Я давала ей время понять, что наш книжный маршрут вполне безопасен.
К моему облегчению, она отвела взгляд от дороги к дому Фрейзера и стала двигаться в сторону берега. По понедельникам всегда был длинный маршрут. В другое время записана лишь пара человек, но вот сегодня, в этот и без того насыщенный день, мне достался новый читатель, живущий на вершине семи домов, и при этом нужно еще успеть в школу.