Ich kenne ihn. Ich kann ihm helfen.
Halt dich zurück, Schlampe. Bitte!
Lass mich ihm doch
Ich lass ihn in die Charité einweisen. Da wird man sich um ihn kümmern.
Ich fahre mit ihm
Das wirst du nicht tun! Ich werde mich nicht noch einmal wiederholen.
Кровь на кончиках пальцев Бруно запеклась тонкой корочкой. Когда он тронул нос снова, пальцы окрасили кожу кроваво-алым цветом. Кровь запачкала его белую рубашку и, наверное, черный смокинг, хотя он был распахнут и, скорее всего, не пострадал. Женщина стояла совсем близкодлинные ноги и непроницаемая тайна. Теперь ее вид казался абсурдным, но больше всего Бруно смущало то, как она держаласьбезо всякого смущения, точно кровоточащий нос лишил его признаков принадлежности к мужскому полу.
Заметив, что Бруно снова приподнял голову с подушки, Кёлер опустился на колени и заговорил, тщательно выговаривая английские слова:
Послушайте, Александер. С вами случился припадок. Вы помните, где находитесь?
Да.
Шофер, который привез вас сюда от парома, сейчас приедет за вами.
Со мной все в порядкемы можем возобновить игру. Все дело в музыке, хотелось ему сказать. Но Кёлер проигнорировал его слова. Он отвезет вас в отделение скорой помощи. Сейчас поздно, и поездка на автомобиле до больницы не займет много времени. Больница называется «Шаритэ». Там за вами будет надлежащий уход
Я не имею отношения к благотворительности.
Нет, нет, это только название. «Шаритэ»одна из крупнейших клиник Европы.
Ну, конечно, подумал Бруно в отчаянии. Если клиника, то никак не меньше, чем крупнейшая.
* * *
Пребывая в слепом полузабытьи, Бруно тем не менее понял, что снова оказался на заднем сиденье лимузина, который везет его из Кладова окольным маршрутомминуя паромную переправу. Он лежал на сиденье и видел, как сквозь стеклянную крышу мелькают огни. И тут к нему вернулась памятьв образе океанской птицы, баклана.
В шестилетнем возрасте Бруно вместе с матерьюее звали Джунпереехал из коммуны хиппи в округе Марин в Беркли. Он мало что помнил о жизни до Беркли, что вполне его устраивалоесли бы мог, он бы вычеркнул из памяти и Беркли, и вообще всю жизнь в Калифорнии. Саму же коммуну, располагавшуюся в Сан-Рафеле, он вспоминал отрывочно, какими-то смутными вспышками: сообщество хиппи за коллективными ужинами перед тазиком дымящихся спагетти, их громкие голоса и откровения, постоянно нарушавшие его личное пространство, и еще душевые кабинки под открытым небом, где мать и другие члены секты устраивали коллективные помывки для него и стаи чумазых ребятишек. Самым ярким воспоминанием Бруно, до того как мать увезла его из той ужасной коммуны, была прогулка, которую он совершил вдвоем с маминым бородатым гуру на Стинсон-Бичв то холодное утро они стояли одни на целом пляже. Если и было какое-то объяснение или причина того, почему гуру уделил мальчику особое внимание, ему об этом никогдани тогда, ни потомне рассказывали.
Но сейчас, в машине Кёлера, Бруно вспомнил о том дне: гуру показал ему бакланов, облюбовавших скалистые утесы, что торчали над бескрайней гладью Тихого океана.
Ты очень необычный ребенок, Александер, сказал ему тогда гуру, пытаясь поймать его взгляд, а Бруно неотрывно смотрел на прибой и на черную птицу, качающуюся на волнах у берега. Я вижу, как ты смотришь на Джун. Я вижу, как ты смотришь на всех. Ты глубокий.
Не хочу быть глубоким, подумал тогда ребенок. Хочу сделать потише голоса, эти безумные истеричные голоса всех вас, включая Джун. Хочу быть как та птица.
III
Проведя пять, если не шесть долгих часов в приемном покое отделения скорой помощи, прижав чемоданчик с комплектом для триктрака к заляпанной кровью белой рубашке и упершись затылком в твердую спинку стула, в позе, которая не давала ни малейшей возможности поспать, Александер Бруно зациклился на одной мысли: зачем эти красные отпечатки подошв на полу? Они были то ли нарисованы, то ли наклеены и тянулись куда-то внутрь здания. Он сидел, задумчиво рассматривая эти следы, щурясь от яркого сияния флуоресцентных ламп на потолке, за столом с твердой пластиковой столешницей, в помещении, стены которого были обшиты виниловыми панелями под дерево, под плоским телеэкраном с приглушенным звуком, на котором мелькали кадры новостей Германии, а за его спиной были двустворчатые двери в травмпункт. Минуты умирали одна за другой, превращаясь в часы.
Вместе с Бруно в приемном покое неизвестно почему находились в основном престарелые дамыих было четыре или пять в разное время. Он мог бы вести мысленный учет их приходов и уходов, оценивать, кто из них насколько серьезно болен, а кто просто дожидался доставленного на скорой родственника, подмечать едва заметные различия в их поведении, но нет. Все они слились в один унылый портретточнее, в серию вариантов одного и того же портрета: «Престарелая дама в приемном покое». Ну и, конечно, помутнение, из-за которого картинка перед глазами была размыта, не позволяло ему четко разглядеть их лица.
Однообразие их компании нарушила молодая пара с завернутым в простынку младенцем: но после того, как они появились в приемном покое, их быстро куда-то увели, и больше они уже не вернулись. За это время он видел пару полицейских, стремительно продефилировавших по залу, массу усталых санитаров с нескрываемым выражением скуки на лицахэти явно никуда не спешили. В столь поздний или, скорее, ранний час они просто отбывали тягостную повинность ночного дежурства. Похоже, никто в Берлине не получил удар ножом или пулю и не попал в автомобильную аварию. Во всяком случае, этой ночью. Кровавые пятна на рубашке Бруно выглядели тут странной аномалией. Если бы он удосужился выучить хотя бы одну полезную фразу на немецком, чего он, разумеется, не сделал, то мог бы сказать: «Это всего лишь кровь из носа».
Изоляция сознания от человеческого языка была полнойо большем он и мечтать не мог. Никто не вымолвил ни слова. А если кто-то заговаривал, то неслышно. Если же ему и удавалось расслышать слова, то все равно их говорили по-немецки. В памяти Бруно промелькнуло воспоминание о пребывании в подобном заведении, но это было вроде бы много лет назад. Его появление произвело здесь некоторый фурор, и он напряг память. Когда шофер Кёлера привел его сюда, все сочли, что он перенес инсульт. Дежурная медсестра показала его доктору, доктор натужно поговорил с ним по-английски с сильным акцентом, задав несколько стандартных вопросов, на которые Бруно смог ответить почти уверенно. Сильное впечатление произвело упоминание о мутном пятне перед глазамикак и о его коротком обмороке или припадке. Об этом мог бы чуть подробнее рассказать немец-толстосум, но его не оказалось рядом, когда же Бруно спросили, что тот имел в виду под словом «припадок», он вдруг понял, что и сам толком не знает.
Врач проверил его глаза. То, что раньше было личным секретом Бруно, о котором он с тревогой размышлял, теперь стало всеобщим достоянием. Во всем прочем, как ему казалось, он разочаровал врача. Конечности немеют, ощущаете там покалывание? Нет. С трудом вспоминаете нужные слова? Простите, нет. Не можете совершать простые привычные действия, с трудом ходите и поднимаете руки? Нет. К сожалению, Бруно был способен производить любые простые действия. Выполняя команды врача, после которых тому нечего или почти нечего было вписать в анкету нового пациента, Бруно ощутил, как поначалу напряженная атмосфера в смотровой рассеивается. Он еще больше разочаровал врача, признавшись в головных болях, в том, что накануне вечером перепил неразбавленного скотча, заев его немалойпо правде сказать, чрезмернойдозой парацетамола. В последний момент, когда врач уже был готов его отпустить, Бруно упомянул об онемении губ. Врач поднял бровь. Неужели заинтересовался? Увы, нет. Бруно описал очень мало симптомов, характерных для инсульта, так что можно сказать, для отделения скорой помощи он как бы перестал существовать. Его вывели обратно в приемный покой.
Вопрос, что означает эта цепочка красных следов от подошв, которые тянулись от входных дверей через весь приемный покой и затем по одному из коридоров клиники, теперь стал для Бруно единственным занятием и утешением. Больше размышлять было не о чем. То есть не о чем, кроме мутного пятна или о том, как неудачно сложился у него вечер в доме Кёлерано это был хоть какой-то, но результат, даже если его причины оставались загадочными. Внезапно обрушившееся на него невезение совпало с решением Кёлера повышать ставки: а что, если Кёлер просто-напросто хитрил, чтобы выпотрошить Бруно? Но это же невозможно. И тем не менее Бруно не мог избавиться от иррациональной убежденности в том, что Кёлер на деле был акулой. И теперь он стал подозревать, что хитрюга-немец пришел на игру с такой же мелочью в кармане, что и Бруно. Может быть, и особняк в Кладове не принадлежал ему. А может быть, и фамилия того, с кем Бруно играл в этот вечер, вовсе не «Кёлер». Это было чистое безумие, все эти мысли, что лезли ему в голову, уж лучше сосредоточиться на красных отпечатках подошв. На полу в приемном покое были, надо сказать, и желтые отпечатки, которые вели в другом направлении. Бруно решил во что бы то ни стало разгадать тайну этих следов. А почему бы и нет? Времени у него было хоть отбавляй, и талантом он не был обделенталантом добираться до глубинного смысла любой ситуации, в том числе собственной жизни.
Двери в отделение скорой помощи располагались под пешеходным мостом, и в стерильное чистилище приемного покоя свет с улицы почти не попадал. И все же первые проблески зари вползли в сумрачное помещение. Электрические часы на стене показывали 4:45. Он напряг слух, и ему показалось, что до ушей донеслось птичье чириканье. Пожилые фрау сидели не шевелясь, хотя они, как и Бруно, за всю ночь почти не сомкнули глаз. Когда из дверей вышел молоденький врач в ярко-зеленом халате с папкой в руках, с виду явный интерн, и встал перед сидящим Бруно, тот не сразу осознал, что вновь стал видимым для персонала клиники. Интерн был тощий, с соломенными кудряшками. Длинная ночь не оставила на его свежем лице ни следа. Возможно, он только что заступил на смену или взбодрился, поспав часок-другой на операционном столе. Интересно, есть ли в немецком слово «интерн»?
Мистер Бруно? Молоденький врач протянул руку.
Да.
Простите, что вам пришлось ждать так долго. Вас следовало отпустить гораздо раньше.
Вы американец?
Интерн улыбнулся.
Нет, я немец, но спасибо. Я учился в Коламбусе, штат Огайо, и потом недолго в Шотландии.
Ясно. Бруно, оставаясь на стуле, смотрел на интерна снизу вверх, и мутное пятно перед его глазами превратило молодого немца, свободно говорящего по-английски, в безликого арийского ангела, а его светлые кудряшкив солнечный нимб вокруг головы.
Вы, верно, утомлены. Давайте обсудим результаты обследования, после чего я вас отпущу: я вижу, вы указали свой отель.
Да.
Врач сел за пластиковый столик напротив Бруно и раскрыл папку, которую держал в руках. Ему хватило одного взгляда, чтобы увидеть там все, что нужно.
Уровень сахара в крови нормальный. Врач, который проводил осмотр, уверенно исключил вероятность инсульта.
Да, повторил Бруно.
Раньше вам не говорили, что у вас мигрень, вызывающая нарушения зрительного восприятия?
Такого диагноза мне не ставили. Но меня мучают головные боли.
Приступы мигрени могут возникать в более позднем возрасте.
Более поздний возрасттак вот в чем дело. Следующий этапбилеты в кино со скидкой для пожилых.
Хорошо, но кроме того, продолжал врач, при описанных вами нарушениях зрения есть вероятность временного артериитавоспаления капилляров глазного яблока. Но это только предварительный диагноз. Я вам оставлю координаты двух специалистов, которым вам хорошо бы незамедлительно показаться. ОдинAugenarzt, офтальмолог. Другойневролог.
Но у меня был припадок.
Да, однако анализ ваших рефлексов показал, что никакого припадка не было. Врач снова поглядел в папку. Тут сказано, что вы потеряли сознание, увидев кровь из носа. Это так?
Да.
А потом снова не теряли сознание?
Нет нет.
Врач, который вас осматривал, предположил, что это вазовагальный обморок. Он это с вами обсуждал?
Нет.
Вам знаком этот термин?
К сожалению, нет.
Ясно. При вазовагальном обмороке человек может потерять сознание при виде собственной крови. Это автономная реакция, и ее невозможно предотвратить усилием воли. В ходе обычных процедур это может представлять большое неудобствоу нас, например, бывают случаи, когда пациенты теряют сознание при заборе крови из вены. Но это безобидная аномалия, не имеющая никаких последствий.
Безобидная аномалия? Бруно променял бы ее на смертный приговор. Молодой врач не скрывал улыбки: она была различима даже сквозь мутное пятно. Была ли его необычная вежливость всего лишь ложным впечатлением, создаваемым его безупречным английским? А возможно, это чары Бруно заставили его размякнуть, как Патти Херст в ее шкафу.
Прошу вас, поймите меня правильно. Диагноз «мигрень»это только предположение, мы настоятельно рекомендуем вам обратиться к указанным здесь специалистам, хорошо? Но факт остается фактом: головная боль и носовое кровотечение, единичный случай обморока. Ясно одно: здесь вам находиться уже нет необходимости.
Хорошо.
Вы проездом в Германии, мистер Бруно?
Да.
И у вас нет никакой страховки.
Нет.
Тем не менее пусть это обстоятельство не помешает вам записаться на прием к этим специалистам. Если же вы собираетесь уехать, обратитесь к своему врачу в Штатах.
Я не планирую возвращаться.
Бруно вновь устыдился и своего поношенного смокинга, и перепачканной кровавыми пятнами рубашки, и рукава без запонки, и загадочного деревянного ящичка, который он, все еще сжимая в руке, держал на коленях. Как будто в нем лежали радиоактивные изотопы или шпионские микрофильмы. Или пачки банкнот неизвестно какой валюты. Он приобрел этот комплект для триктрака с инкрустированной доской в игорной лавке в Цюрихе, когда грудь ему грел лежащий в кармане смокинга свежий чек на тринадцать тысяч швейцарских франков. В теперешней ситуации тот триумф казался Бруно таким же экзотичным, как микрофильмы или изотопы.
Вы сможете добраться отсюда до вашего отеля?
Может быть, этот ангелоподобный интерн тоже изучал Бруно. В конце концов у него взяли анализ крови и обнаружили следы парацетамола и дорогого скотча Вольфа-Дирка Кёлера. И, если отбросить словесную шелуху вроде «вазовагальный» и «мигрень», поставленный интерном диагноз мог просто гласить: алкогольное отравление. Если учесть, что толпы мужиков бродят по берлинским улицам среди бела дня, а в их животах булькают бессчетные литры пива, этому отделению скорой помощи безусловно знакомы пациенты с подобным диагнозом.
Если вы подскажете, как мне дойти до станции электрички, я не пропаду.
Мы находимся как раз напротив центрального вокзала, он на противоположном берегу реки. Вам предстоит приятная прогулка мимо старых корпусов клиникипойдемте, я покажу вам дорогу.
Очередная ангельская услуга? Возможно, интерн просто хотел понаблюдать, как Бруно переставляет ноги, прежде чем отпустить его на все четыре стороны. Идя к раздвижным дверям отделения скорой помощи, они пересекли полосу красных отпечатков ног.
Для чего они?
Прошу прошения?
Бруно махнул рукой под ноги.
Такое впечатление, что эти следы никуда не ведут.
Ах это! Красные ведут в красную зону, а желтыев желтую зону. Когда это необходимо.
Не понимаю.
Оказавшись на воздухе, Бруно был ошеломлен натиском вновь обрушившегося на него мира: смрад выхлопных газов и прелой скошенной травы, сияние солнечных лучей, косо пробивающихся сквозь деревья, люди c целью в жизни, спешащие куда-то с картонными стаканчиками кофе в руках. Они с интерном все шли и шли по нескончаемой брусчатке, похожей на россыпь игральных костей, пока наконец не вынырнули из-под пешеходного моста.
Да, они выглядят странно. Но на них никто не обращает внимания. Это некий план на случай катастрофы, которая будет слишком серьезной для нашей системы. Следы показывают, куда следует направлять тяжелораненых, кудалегкораненых. Эти объяснения потребовали от молодого врача усилий, и он заговорил с сильным акцентом. У нас там есть и зеленая зона, для тех, кому не требуется медицинская помощь, но кто пришел в клинику, чтобы спастись или сдать кровь, ну и так далее.
Они вышли из мрачного современного комплекса и попали в другую, более безмятежную эпоху. Старая часть клиники представляла собой краснокирпичные здания в старом английском стиле c арками и галереями, стоящие на зеленых лужайках. Рассветные лучи рассыпались по широким дорожкам, бледно-розовое небо виднелось сквозь кроны деревьев, над головой щебетал неисчислимый хор птиц. Но когда Бруно задрал голову вверх, чтобы поглядеть на ветки, мутное облако опять повисло перед глазами. Оно затуманивало верхнюю часть поля зрения больше, чем нижнюю. Не удивительно, что он охотнее смотрел себе под ноги.
Его провожатый остановился посреди мощеной дорожки и, порывшись в карманах халата, вынул пачку сигаретдолжно быть, в этом и крылась истинная причина его желания выйти из отделения скорой помощи на воздух.
Ну вот, теперь идите все время прямо, закурив, произнес интерн. Прямо по этой дороге мимо старых корпусов «Шаритэ» вы выйдете к реке. И сразу увидите здание вокзала. Перейдите реку по мостуи будете на месте.