Да.
Он отреагировал на ее слова храброй, как он надеялся, улыбкой.
Я готов увидеть себя крупным планом, мистер Демилль.
Ни она, ни немец не поняли шутки. Бруно пришло в голову, что его подготавливают к тому моменту, когда выяснится, что все в тебе, достойное любви, лишь замок на песке, который порывом ветра сметет в океанский прибой. Это может стать вдвойне верным, если у тебя нет ни семьи, ни друзей, то есть по большому счету те черты твоего характера, которые могли бы вызывать любовь, нравились только тебе и больше никому.
Доктор Шеель вытряхнул из конверта рентгеновские снимки и разложил поверх простыни. Бруно увидел серо-черные бесформенные кляксы, похожие на лужицы грязи, извивающиеся белые ниточки, точно минеральные вкрапления в горной породено в этих призрачных изображениях не было ничего общего ни с ним самим, ни с иным человеческим существом. Снимки были испещрены стрелочками и скобочками, а также мелкими рукописными надписями, нанесенными красной шариковой ручкой. Пока Бруно притворялся, будто рассматривает снимки, Шеель что-то тихо бормотал по-немецки, иногда делая паузы, чтобы Бенедикт могла перевести.
Доктор Шеель полагает, что у вас образовалась менингиомаопухоль, затронувшая центральную нервную систему. Вам знаком этот термин?
Нет.
Обычно менингиомы поражают головной мозг, но так бывает не всегда. Такие опухоли прошу прощения, это слишком далеко от моей специализации. Они часто возникают на стволе центральной доли мозга, интракраниально, то есть внутри черепной коробки. Она приложила костяшку согнутого пальца ко лбу. У вас опухоль возникла в необычном месте, хотя нельзя сказать, что это совсем неизвестный в медицине случай, а именно в передней черепной ямке, заполнив при этом обонятельную борозду. Она размещается позади ваших глаз, что и является причиной расстройства зрения, о котором вы говорили.
Помутнения.
Да извините. Она повернулась к Шеелю и быстро, пулеметной очередью, заговорила по-немецки. Потом обратилась к Бруно:Он говорит, что вы, вероятно, утратили способность воспринимать запахи, хотя часто пациенты не отдают себе в этом отчета, пока им не укажут на это.
Скажите ему, что он ошибается. Я чувствую запахи очень отчетливо. Вот, скажем, я чувствую, что нам готовят на обедмогу сказать, что это жареные сосиски.
Бенедикт и Шеель переглянулись и обменялись раздраженными, как показалось Бруно, репликами.
Боюсь, мы не чувствуем запаха жареных сосисок.
Ну вот, видите! воскликнул Бруно. А моя обонятельная бороздка достаточно широка, чтобы нормально функционировать! Он сказал это таким тоном, будто опровергал новое в своем лексиконе словоменингиома, хотя при этом ни разу его не произнес.
К сожалению, не исключаются обонятельные галлюцинации, заметила Бенедикт, вложив в свои слова максимум уместного в данной ситуации сочувствия. Хотя подобные проявления случаются крайне редко
Тут Бенедикт осеклась. А Шеель шагнул к кровати и, ткнув пальцем в один из рентгеновских снимков, зашептал ей на ухо по-немецкинаверное, подумал Бруно, что-то на профессиональном или военном жаргоне. Онколог снова постучал пальцем по пластмассовому листу, правда не глядя на Бруно. Имея рядом переводчицу, Шеелю вроде как и не было нужды удостаивать пациента своим вниманием. Дело касалось исключительно Шееля и мутного пятна.
Он надеется, что вы вполне осознаете всю серьезность вашего заболевания, произнесла Бенедикт, когда ей было позволено вступить в беседу. Многие подобные опухоли являются доброкачественными и вылечиваются с помощью резекциихирургического удаления. Доктор Шеель с сожалением констатирует, что местоположение и размер опухоли в вашем случае делают ее неоперабельной. Он также говорит, что это экстраординарный случайто, что обнаружена опухоль, развившаяся до столь существенного размера. Он удивлен, что ранее вы не жаловались ни на какие симптомы.
Давайте уточним, правильно ли я его понял, вспылил Бруно. Он почувствовал сильное головокружение, которое было вызвано странной беседой втроем и перспективой умереть по причине помутнения зрения. Я виноват в том, что не известил доктора Шееля о симптомах моего охренительно редкого и разросшегося до исполинских размеров беспрецедентного диковинного рака в носу, так?
Мистер Бруно
Простите, что я так вольно пользуюсь медицинской терминологией, но именно это у меня обнаружено, да?
Герр Бруно Теперь в разговор встрял доктор Шеель.
Потому что, прошу вас, сообщите чертовому доктору Шеелю: мне очень жаль, что я ничего не заметил, просто раньше у меня никогда не возникала гигантская раковая опухоль в носу, вот я и не распознал ее симптомы.
Герр Бруно встав между Бенедикт и кроватью, Шеель кончиком ручки постучал по рентгеновским снимкам, веером лежащим на одеяле. Я немного понимаю английский.
А! воскликнул Бруно без тени смущения.
Он заметил, что медсестры улетучились. Об их исчезновении ему сообщила вибрация воздуха. Они, должно быть, выбежали из отделения, а то и из здания больницы.
Вы неверно интерпретировали факты, продолжал Шеель, если полагаете, что опухоль в носу. Речь не о носе.
То есть вы хотите сказать, что дело не в моем носе, а в другом обонятельном органе?
Nein. Вот смотрите. Вы сами попросили показать вам снимки, но не стали смотреть. Пластиковым колпачком шариковой ручки Шеель несколько раз обвел черную кляксу, заметную на одном из снимков. Вот, bitte. Вы видите эту фигуру?
Надо срочно вызвать доктора Роршаха! Она похожа на мечехвоста! Ответ верный?
Это не в носу. Это между костями черепной коробки, понимаете, и вашим лицом. Новообразование давит на ваше лицо изнутри. Оно расположено позади ваших глаз и тканей всего вашего Antlitzвашего лица.
Как мне не повезло!
Очень!
Потому что, если бы это был обычный гребаный рак носа, вы могли бы просто отрезать мне носи дело с концом! Но тут не все так просто.
Nein. Совсем непросто.
Шеель внезапно стал выглядеть усталымпротивостоять гневу пациента на английском было непросто. И он забормотал по-немецки:
Er kann den Rat eines Chirurgen einholen, wenn er möchte, aber das andert auch nichts. Es gibt jedoch verschiedene Palliativtherapien, die unmittelbaren Symptome lindern können
Бенедикт вновь заговорила, но на сей раз не приблизилась к кровати, точно статус Шееля требовал того, чтобы она выказала ему почтение и не выходила вперед. Ее голос звучал тихо и отрешенно, как монотонный бубнеж переводчика по радио, старающегося притушить запальчивость речи террориста или диктатора.
Доктор Шеель говорит, что вы можете проконсультироваться с хирургом, хотя он сомневается, что кто-нибудь согласится серьезно рассматривать возможность подобной операции. Он рекомендует паллиативное лечение. Он полагает, что ваши симптомы можно купировать, по крайней мере, временно. Бенедикт замолчала. А когда снова заговорила, было понятно, что теперь она обращается к нему от себя лично, проявив наконец врожденную гуманность, которую он в ней угадал, стоило ей войти в палату. Я так понимаю, мистер Бруно, что у вас нет страховки. И нет родственников в Германии.
Нет.
У вас есть тут друзья?
Он подумал о попутчице на пароме. Привет, Мэдхен, у меня рак!
Никого, если не считать двух милых людей, стоящих сейчас передо мной.
Шеель выдавил из себя еще немного английских слов.
В чем причина?
Вопрос озадачил Бруно. Причина рака?
Прошу прощения
По какой причине вы здесь? Какое дело привело вас в страну?
Вот что привело меня сюда! Бруно вынул из-под одеяла каменный кубик и отбросил его в сторону Шееля. Пусть этот осязаемый атрибут разверстой могилы, каковой предстал перед ним Берлин, станет ответом на вопрос зануды-врача. И тут, словно по некоему заранее предусмотренному сигналу, в палату стайкой впорхнули медсестры. Бруно ошибся: они все это время торчали поблизости, прямо за дверью палаты, дожидаясь указания измерить ему температуру и кровяное давление и выдать пригоршню лекарств, предназначение которых ему никто не объяснил. Возможно, медсестры опять попытаются забрать у него камень и отмыть его.
Шеель, с выражением неприязни на лице, перенесся на миллион миль прочь отсюда еще до того, как скрылся за дверью. Напоследок он обратился к пациенту через переводчицу, которая вначале приняла груз отрывистых немецких фраз, а затем обернулась к Бруно и произнесла:
Ваш лечащий врач получит рекомендации доктора Шееля. Лечение в любом случае будет минимальным, поскольку его цель заключается лишь в том, чтобы уменьшить ваш дискомфорт. Он весьма сожалеет.
Шеель бросил на Бенедикт укоризненный взгляд, как будто вся эта финальная тирада была ее импровизацией.
Я могу их забрать с собой? спросил Бруно, положив ладонь на разбросанные по одеялу изображения.
Ja, Шеель равнодушно махнул рукой.
Естественно, все эти снимки остались у них в больничных компьютерах, надежно спрятанные на жестких дисках.
Бруно сунул снимки вместе с камнем в ящик прикроватной тумбочки. К этому моменту Шеель уже ушел. Бруно вверил себя заботам трех пар рук, и медсестры с невероятной ловкостью творили чудеса, умудрившись поменять ему постель прямо под ним, не поднимая его с кровати. Ему намеренно внушили ощущение собственной беспомощности, а на самом деле это была ложь, потому что он по-прежнему мог ходить, говорить, а возможно, и трахаться. Он ретировался за свое мутное пятно и погрузился в печаль. Клаудиа Бенедикт сказала ему на прощание пару вежливых слов, коротко взяла его за руку, после чего выскользнула в коридор.
Он отказался от обеда и, должно быть, задремал. Медсестры тотчас устроили ему в палате искусственную ночь, никоим образом не связанную с временем суток во внешнем мире. Он искал утешения в мысли о смерти в старой части «Шаритэ», в бывшем чумном изолятореидея умереть в этом простерилизованном современном крыле ему совсем не нравилась. Может быть, его выпустят на улицу и он сможет испустить дух на лужайке перед краснокирпичным домом девятнадцатого века, носящим имя какого-то нацистского врача, или на груде брусчатки. Ему хотелось думать, что Берлин выбрал его на роль Гамлета, живого человека среди грязных рассуждающих черепов, но все было наоборот. ОнЙорик, отброшенный за ненадобностью.
* * *
Следующим утром Клаудиа Бенедикт вернулась. На сей раз одна.
Мистер Бруно, я могу с вами поговорить?
А я-то решил, что вы не врач, а всего лишь кукла чревовещателя. Его самого покоробила столь нескрываемая грубость.
Верно, у меня в этой больнице нет никаких прав. Просто мне захотелось дать вам совет.
Чем заняться в Берлине перед смертью?
Я не думаю, что вам стоит оставаться в Берлине.
Так вот она, награда за его надменное нежелание говорить по-немецки. Жалость высшего порядкао большем он сейчас не мог и мечтать. Может быть, она заметила отглаженный смокинг в его гардеробе и была этим сильно впечатлена, бедняжка. А может быть, ей просто одиноко.
Посмотреть мир? заметил он. Ну нет, по-моему, Берлинподходящее место, чтобы встретить смерть.
Мистер Бруно, вы прожили довольно долго со своей болезнью и, вероятно, проживете еще. Я вчера вечером погуглила современные исследования менингиомы и поговорила со знакомым хирургом в Лондоне.
Он возьмет меня?
Нет. Но есть один врач, кто мог бы взять, по крайней мере, вам стоит с ним увидеться. Она вынула из кармана жакета распечатку статьи и протянула ему. «Хирургический подход к комплексной интраорбитальной менингиоме». Пять или шесть скрепленных листков в формате PDF из сетевого «Журнала хирургии головы и шеи», том XXI, апрель 2011 года. После титульного листа следовали колонки скучного текста, перемежающегося черно-белыми снимками, куда более отчетливыми и оттого пугающими, чем цифровые сканы его мутного пятна, так что Бруно поспешно перелистнул статью обратно. Бенедикт обратила его внимание на фамилию автора статьи: «Ноа Р. Берингер, док. мед., член амер. хирург. коллегии».
Он старший научный сотрудник отделения хирургии в клинике на Западном побережье Штатов, это очень далеко отсюда. Я о нем не слышала, но он некогда произвел фурор, проведя ряд радикальных операций на тканях в области лица. Мне кажется, у вас в данной ситуации есть шанс его заинтересовать, причем именно потому, что многие врачи, подобно Шеелю, сочтут ваш случай безнадежным для хирургического вмешательства.
На Западном побережье?
Прекрасная клиника в Сан-Франциско. Сама я там не бывала.
Северная Калифорния, куда Бруно меньше всего на свете хотел бы вернуться. Но он не подал виду, что для него этот город имеет особое значение.
У «Шаритэ» рабочие связи с этой клиникой?
«Шаритэ» вряд ли может вам чем-то помочь, мистер Бруно. Выамериканец, и, уж простите меня, кажется, без средств. Вы для них бродяга.
Я бы предпочел определения «гуляка» или «потаскун».
Она вздернула бровь.
Берлин терпимо относится к наплыву молодых иммигрантов и бедных туристов, которые ежедневно прибывают в город, но те полагаются только на себя.
Мне почти пятьдесят.
Ваше поведение вчера утром об этом не свидетельствует. То, как к вам отнесся онколог, боюсь, вряд ли можно назвать возмутительным. Вы слышали когда-нибудь о немецкой концепции therapie hoheitтерапевтическом суверенитете?
Нет.
Говоря в общих чертах, это право врача на то, чтобы никто не подвергал сомнению его диагноз. Вы не найдете здесь никого, кто охотно порекомендовал бы пациенту обратиться к калифорнийскому хирургу, особенно с бородкой и конским хвостиком.
Вы мне поможете?
Хотя я уже вышла за рамки своих полномочий, я думаю что личное обращение к соотечественнику будет иметь больше пользы, честно говоря.
То есть вы предлагаете доверить мою босяцкую жизнь доктору Бородингеру?
Она пропустила шутку мимо ушей.
Могу я предложить еще кое-что? Когда вас будут отсюда выписывать, не забудьте попросить у них компакт-диск с полным комплектом ваших снимков. В любом случае вам не могут отказать, но, если вы выйдете отсюда, не имея на руках эти снимки, потом могут возникнуть бюрократические проволочки.
Бруно охватила волна тихой симпатии к Бенедикт, именно в ту секунду, когда ей больше нечего было ему предложить. Он вел себя как неблагодарная свинья. Да и рассуждал словно мертвец. А теперь она обогатила и обременила простой человеческой надеждой, именным сертификатом на участие в его судьбе других людей. Бенедикт не могла знать, как мало интересовало пациента все это до смертного приговора.
Благодарю вас, так я и сделаю.
И еще. Человеку свойственно искать виноватого или винить самого себя, чтобы сделать выводы или вывести мораль из постигшего его несчастья.
Я не стану. Не буду.
Но соблазн окажется велик. Но лучше, если вы смиритесь с мыслью, что это чистая случайность.
Да. Конечно.
Мистер Бруно, я ухожу. Вам есть на что купить билет в Америку?
Я справлюсь.
Может быть, кто-то смог бы вам помочь вернуться? У вас есть друзья в Сан-Франциско?
Я не один год, мог бы ответить ей Бруно, потратил на то, чтобы их не иметь. Это случилось до Сингапура.
Два
I
Он узнал Кита Столарски, но не раньше, чем подумал: «И как сюда пропустили этого оборванца?» Затрапезный прикид западных туристов не вызывал осуждения в Сингапуре, если он состоял из цветастых маек, полосатых рубашек поло с крокодильчиком «Лакост», новеньких спортивных костюмов или широченных штанов в стиле хип-хоп, ветровок «Джуси кутюр» и так далее. Нечто подобное он и увидел. Не одежду. А согнувшегося вопросительным знаком американца, напялившего на себя несколько слоев одежды из пузырящегося, нестираного черного полиэстера, туго обтягивающего его брюхо, в ветровке, черных джинсах и стоптанных кроссовкахон как будто выпрыгнул из игры «Подземелья и драконы». Его лохмы, слипшиеся над ушами, были зачесаны назад от клинообразного хохолка на темени, по обеим сторонам от которого блестел нездоровым блеском голый скальп. Щеки и подбородок покрывала пятидневная щетина. Разумеется, уже то, что эта внешность привлекла внимание Бруно, возможно, говорило среди прочего о том, что он пробыл в Сингапуре слишком долго. В Америке этот человек оставался бы незаметным в толпе, если бы только не затеял с тобой нудный разговор, тряся табличкой «Подайте на еду».