И никакого удовольствия, вздыхает Мекка.
Надо тщательнее выбирать место. Нельзя просто встать где придется, наудачу.
А ты тоже играешь на улицах?
В Амстердаме играл, на площади Дам. В Лондоне все гораздо труднее. Ну, ты сама видела. Но иногда прохожие начинают подпевать.
Официантка приносит заказ и четыре пластмассовые палочки. Джаспер наклоняется над горячим озерцом лапши, свинины и пекинской капусты, где плавает половинка крутого яйца в пятнышках соевого соуса. Пар увлажняет веки. Щелк, вжик-вжик. Джаспер косится в круглый глаз «ролекса» на запястье Мекки. Щелк, вжик-вжик. Она закрывает объектив крышечкой.
Ты всегда на работе?
Я хочу сувенир. На память о том времени, когда ваша группа еще не прославилась.
Я тоже хочу сувенир. На память о тебе. Дашь мне фотоаппарат?
А ты дашь первому встречному свою гитару?
Нет. Но тебе дам.
Мекка вручает ему «Пентакс». Джаспер глядит в видоискатель на посетителей, которые хлюпают лапшой, кивают, шутят, сидят молча. В кадреМехтильда Ромер, необычная женщина. Она смотрит на него, как модель на фотографа.
Нет, я хочу тебя запомнить не такой, говорит Джаспер.
А какой?
Представь, что ты уже провела в Америке два года. Представь, что наконец вернулась. Представь, что стоишь у двери родного дома. Родители тебя не ждут. Ты устроила им сюрприз. Представь, как в коридоре звучат их шаги (Лицо Мекки меняется, но этого еще недостаточно.) Представь, как щелкает дверной замок. Представь выражение лиц родителей, когда они увидят, что это ты.
Щелк, вжик-вжик.
На третьем этаже Джаспер открывает дверь с табличкой «Клуб Зед», и приглушенное звучание буги-вуги Эльф, римшотов Гриффа и Диновой бас-гитары становится громким. Они играют Динову «Оставьте упованья», монструозную двенадцатитактовую блюзовую конструкцию. Мекка медлит на пороге.
Они не рассердятся?
С чего им сердиться?
Я же посторонняя.
Джаспер берет ее за руку и ведет сквозь бархатные портьеры в просторный зал, обставленный в «срединноевропейском» стиле, как салон: кресла с высокими спинками у столиков под тусклыми люстрами. Со стен глядят портреты и фотографии польских героев войны. Над барной стойкой с дымчатыми зеркалами, уставленной сотнями сортов водки, красуется в раме польский флаг, весь пробитый пулями во время Варшавского восстания. Джаспер постепенно осознает, что за многими безликими дверями в Сохо находятся порталы в другие времена и пространства. В клубе «Зед» собираются и поляки, и любители джаза. Здесь стоит прекрасный рояль «Стейнвей» и ударная установка «Людвиг» из восьми компонентовна них играют Эльф и Грифф, а Дин исторгает завывания из губной гармошки. Зрителей двое: Левон и Павел, владелец «Зед». Оба курят сигары-черуты. Дин замечает Мекку, и «Оставьте упованья» сходит с рельсов. Эльф с Гриффом смотрят на него и тоже прекращают играть.
Простите, что опоздал, говорит Джаспер. Меня задержали.
А то, хмыкает Грифф, глядя на Мекку.
Это она? спрашивает Джаспера Дин.
Да, это она, отвечает Мекка. А ты Дин, как я понимаю.
Грифф крутит в пальцах барабанную палочку и выстукивает: та-дам!
«Надо ее всем представить», вспоминает Джаспер.
Ребята, это Мекка. А это Левон, наш менеджер, и Павелон разрешает нам здесь репетировать.
Все, кроме Павла, говорят «Привет». Павел как-то по-ленински наклоняет голову набок:
Немка, если я не ошибаюсь.
Не ошибаешься. Попробую догадаться, откуда ты родом Она окидывает взглядом зал. Наверное, из Польши.
Из Кракова. Может, ты слышала о таком городе.
Мне известна география Польши.
Павел хмыкает:
А историю вы предпочитаете забыть. Славные дни Lebensraum и все такое.
Большинство немцев не называют это славными днями.
Правда? А те, кто лишили меня родного дома, называли. Как и те, кто убил моего отца.
Враждебное отношение Павла к Мекке замечает даже Джаспер.
Мой отец был учителем истории в Праге, начинает Мекка, осторожно подбирая слова. А потом его забрали служить в вермахт и отправили в Нормандию. Если бы он отказался, его бы расстреляли. Перед тем как в Прагу пришли русские, мама увезла меня в Нюрнберг. Так что историю я тоже знаю. Lebensraum. Геноцид. Военные преступления. Я знаю. Но я родилась в сорок четвертом году. Я не отдавала приказов, не бомбила города. Я сожалею о гибели твоего отца. О страданиях Польши. О страданиях всей Европы. Но если ты винишь меня за то, кем я родиласьнемкой, то чем ты отличаешься от нацистов, которые утверждают, мол, все зло от евреев, или от гомосексуалистов, или от цыган? Это нацистские рассуждения. Продолжай так рассуждать, если тебе хочется, а я не собираюсь. Подобные рассуждения привели к войне. Я говорю так: «Ну и хрен с ней, с войной». Хрен с ними, со стариками, которые начинают войны и отправляют молодежь на смерть. Хрен с ней, со злобой, которую порождает война. Хрен с теми, кто разжигает эту злобу даже теперь, двадцать лет спустя. Всё, хренов больше нет.
Грифф выстукивает на барабанах раскатистую дробь и звонко ударяет по тарелкам.
Если тебе так угодно, я уйду, говорит Мекка Павлу.
«Не уходи», думает Джаспер.
Павел глядит на Мекку. Все ждут.
Мы, поляки, любим хороших ораторов. Ты произнесла отличную речь. Выпьешь со мной? За счет заведения.
Мекка смотрит на него:
Спасибо. Я с удовольствием выпью самой лучшей польской водки.
Да нет же! выпаливает Эльф. Соль, ля, реми минор.
Так я ж сыграл ми минор, оправдывается Дин.
Ничего подобного, говорит Эльф. Это было ми. Вот. Она быстро записывает что-то в блокноте, выдирает страницу и тычет ее Дину. Иди в ми минор вот здесь, в конце второй и четвертой строки, на словах «плот проплывает, поток забывает», а потом на «тот, кто прощен, и тот, кто прощает». Грифф, а ты, пожалуйста, как-нибудь повоздушнее как пушинка.
Повоздушнее? недоумевает Грифф. Как Пол Моушен, что ли?
На этот раз недоумевает Эльф:
Кто-кто?
Ударник Билла Эванса. Играет с оттяжкой, воздушно, будто шепчет.
В общем, попробуй. Джаспер, а можно урезать соло на два такта?
Окей. Джаспер замечает, что Левон что-то шепчет Мекке на ухо.
Ну, вперед, с начала, говорит Эльф. И раз, и два, и
Стоп. Прошу прощения, ребята. Левон встает. Коротенькое производственное совещание.
Грифф сопровождает его слова раскатистым звоном тарелок. Эльф смотрит на Левона. Дин оставляет гитару болтаться на шее. Джаспер не понимает, при чем тут Мекка.
Нам понадобятся фотографии. Для афиш, для прессы, может быть, даже для обложки альбома. По счастливой случайности к нам заглянул фотограф. Вопрос: согласны ли вы заказать Мекке снимки? Она готова отщелкать пару пленок прямо сейчас.
Она же завтра уезжает в Штаты, говорит Эльф.
Верно, отвечает Мекка. Я сфотографирую вас, вечером проявлю-напечатаю и завезу лучшие снимки на Денмарк-стрит завтра утром, по дороге в аэропорт.
А как же костюмы, прически и все такое? спрашивает Грифф.
Мекка сфотографирует вас как есть. In situ. На репетиции. Ничего пошлого или слащавого. Как для обложек «Блю ноут».
Про «Блю ноут» ты специально сказал, чтобы я согласился, ворчит Грифф.
Ты меня насквозь видишь, улыбается Левон.
Яза, говорит Эльф.
Мекка, ты только не обижайся, начинает Дин, но, может, нам лучше заказать снимки у кого-нибудь из знаменитых фотографов? Типа Теренса Донована, Дэвида Бейли или Майка Энглси?
На знаменитых фотографов придется знаменито потратиться.
Ну а почему бы и не потратиться? Знаешь же, за что платишь.
Больше двухсот фунтов за фотосессию?
Да? Ну, я всегда говорил, что знаменитости просто дерут деньги почем зря, заявляет Дин. Короче, яза Мекку. Грифф, ты как?
А ты можешь меня так сфотографировать, чтобы я был похож на Макса Роуча?
Если наложить грима побольше и отпечатать обратным негативом, то миссис Роуч не отличит тебя от родного сына, отвечает Мекка.
Фигассе, да ты острее бритвы и суше долбаной Сахары, фыркает Грифф. Принято единогласно.
По воскресеньям паб «Герцог Аргайл» открывается в шесть вечера. Сразу после шести все и Мекка усаживаются за столик в нише у окна. На матовом стекле протравлен щит, через который Джаспер видит прохожих и аптеку через дорогу. Паб обставлен с викторианской роскошью: медные ручки, стулья с обитыми тканью спинками и таблички «НЕ ПЛЕВАТЬ». Из белого бумажного пакета Грифф высыпает в чистую пепельницу горку подсоленных шквароких делают в мясной лавке поблизости, специально для паба. Все поднимают разномастные стаканы.
За фотографии Мекки на обложке нашего первого альбома, провозглашает Дин и махом выпивает половину пинты биттера «Лондон прайд». А что такого? Я оптимист.
За «Плот и поток», говорит Грифф. Из нее выйдет неплохой сингл.
Или отличная сторона Б, добавляет Дин, утирая пену с губы.
Эльф чокается с Меккой полупинтой шенди:
За твою поездку в Штаты. Я тебе ужасно завидую. Пока ты там будешь мотаться по дорогам, как герои Керуака, вспоминай иногда обо мне. Представь, как я здесь с этими обормотами
Дину с Гриффом смешно, поэтому Джаспер тоже улыбается.
Вы тоже приедете в Америку, и очень скоро, заявляет Мекка. В вас чувствуется что-то такое особенное притягательное. Fühlbar Как это сказать? Когда можно потрогать?
Осязаемое? подсказывает Эльф.
В паб входит компания пижонов: патлы длиннее, чем у Джаспера, наряды из бутиков Карнаби-стрит. На них никто не обращает внимания. В Сохо фриками выглядят обычные люди.
Ребята, я тут подумала начинает Эльф.
Ой, говорит Дин, сейчас будет что-то серьезное.
Я честно пыталась привыкнуть к названию «Есть выход». Но у меня просто не получается. И половина моих знакомых сразу же начинают говорить «На выход». В общем, как-то не клеится. Может быть, придумаем что-то другое?
Вот прямо сейчас? уточняет Дин.
Потом будет поздно, говорит Эльф.
Джаспер закуривает «Кэмел».
Я стрельну курева? просит Грифф.
О, «Стрелки курева», заявляет Дин.
«Он то ли недопонял, то ли притворяется ради хохмы», размышляет Джаспер.
Не, не пойдет, продолжает Дин. Американцы не въедут. Давайте еще что-нибудь.
Тебе пора писать книгу про то, как сочинять анекдоты, говорит ему Грифф. Начни с того, как выбирать нужный момент.
А я вот потихоньку привыкаю к названию «Есть выход», замечает Дин.
Зачем нам название, к которому нужно привыкать? спрашивает Эльф. Почему бы не придумать что-нибудь классное, такое, чтобы запоминалось сразу и надолго. Мекка, вот скажи, тебе нравится «Есть выход»?
Она с тобой согласится, говорит Дин. Вы, девчонки, всегда заодно.
Я бы с ней согласилась, даже если бы была парнем, возражает Мекка. «Есть выход» пресное название. Никакое. Даже не плохое.
Ну, ты все-таки немка говорит Дин и, спохватившись, добавляет: Не в обиду сказано.
Я не в обиде на то, что я немка.
Но слух у тебя немецкий. А мыбританская группа.
А вы не собираетесь продавать альбомы в Западной Германии? Нас шестьдесят миллионов. Огромный рынок для британской музыки.
Дин выдыхает дым к потолку:
Тоже верно.
Кстати, очевидно же, что все хорошие названия группкороткие и простые, говорит Грифф. The Beatles. The Stones. The Who. The Hollies
А зачем нам делать как все? Мы что, бараны в стаде? спрашивает Дин.
О, «Стадо», задумчиво произносит Грифф. «Бе-бе-бе, барашек наш». «Черная овца».
Дин делает глоток пива.
Когда мы придумывали название «Могильщикам», одним из вариантов был «Бараны на бойне».
Замечательно, вздыхает Эльф. Будем выходить на сцену в окровавленных фартуках и со свиной головой на палке, как в «Повелителе мух».
Джаспер подозревает, что это сарказм, но сомневается в верности догадки, когда Дин спрашивает:
А что они поют?
Кто? недоумевает Эльф.
«Повелитель мух».
Ты это серьезно?
А че я сказал? удивляется Дин.
«Повелитель мух» роман Уильяма Голдинга.
Правда? Приношу искренние извинения Дин пародирует аристократический выговор. Не всем посчастливилось изучать английскую литературу в университете.
Джаспер надеется, что это дружеские подколки, а не словесная дуэль.
Негромко рыгнув, Грифф говорит:
А вот у новых американских групп как раз такие названия, которые застревают в голове. Big Brother and the Holding Company. Quicksilver Messenger Service. Country Joe and the Fish.
Эльф крутит картонный бирдекель.
Нет, длинного или слишком вычурного нам не нужно, иначе сразу будет ясно, что мы выпендриваемся.
Дин допивает пиво.
А каким должно быть правильное название, Эльф? «Хоровод феечек»? «Фольклорное сладкозвучье»? Просвети нас, пожалуйста.
Грифф хрустит шкваркой.
«Просветители».
Если б у меня было хорошее название, я б его давно предложила, вздыхает Эльф. Неужели нельзя придумать что-нибудь получше того, что сдуру ляпнул управляющий в «Ту-айз»? Нужно название, из которого будет ясно, что мы за группа.
Ну и что мы? В смысле, кто? Как группа? спрашивает Дин.
Мы пока еще не совсем определились, говорит Эльф, но если судить по нашим песням, то «Оставьте упованья» и «Плот и поток» парадоксальны. Как оксюморон.
Дин подозрительно сужает глаза:
Как что?
Оксюморонэто фигура речи, сочетание противоречащих друг другу понятий. Оглушительная тишина. Фолк-ритм-энд-блюз. Циничные мечтатели.
И все это на основании нашего обширного списка из двух песен, подводит итог Дин. Дело за тобой, Джаспер. Счет пока такой: Моссодин, Холлоуэйодин, де Зутноль. Ты как?
По команде песни не выкакиваются, говорит Джаспер.
Не самая подходящая игра слов, замечает Мекка.
Ха-ха-ха! заливается Грифф. Дамы и господа, прошу любить и жаловать: «Говнопевцы»!
Как по-твоему, спрашивает Эльф Джаспера, нам нужно придумать новое название?
Поразмыслив, Джаспер отвечает:
Да.
У тебя в вышитом рукаве ничего не припрятано? спрашивает Дин.
Джаспер отвлекается, потому что в прозрачном завитке узора на матовом оконном стекле возникает глаз. В дюйме от окна. Зеленый. Смотрит на Джаспера, моргает. Потом владелец глаза идет дальше.
Ах, прости, говорит Дин. Мы тебе наскучили?
«Здесь я уже был»
Погодите
«Метель грез, дождь лепестков, кружевные бабочки На стене табличка с названием улицы»
Джаспер закрывает глаза. Из шелеста воспоминаний проступают слова.
«Утопия-авеню».
Дин корчит мину:
«Утопия-авеню»?
Утопияэто место, которого нет. Нигде. А авенюместо. Как музыка. Когда мы играем слаженно, то я здесьи где-то еще. Это парадокс. Утопия недостижима. Авеню есть везде.
Дин, Грифф и Эльф переглядываются.
Мекка чокается стопкой водки с бокалом Джасперова «Гиннесса».
Никто не говорит «да». Никто не говорит «нет».
Меня зовет фотолаборатория, объявляет Мекка. Дело на всю ночь. Она поворачивается к Джасперу. Не хочешь мне помочь?
Дин с Гриффом хмыкают и переглядываются.
«Это что-то означает, но я не знаю, что именно».
Эльф закатывает глаза:
Ой, вы оба такие чуткие и деликатные. Прям как кирпич в морду.
Джаспер и Мекка стоят на платформе «Пиккадилли-Серкус». Из пасти туннеля вырывается ветер, приносит стоны эха, превращает его в полуистаявшие голоса. «Не обращай внимания». Джаспер прикуривает «Мальборо» себе и Мекке. Дин говорит, что линия «Пиккадилли» самая глубокая в центральном Лондоне, поэтому в Блиц станции служили бомбоубежищами. Джаспер представляет, как здесь собирались толпы, как люди вслушивались в грохот взрывов, как с потолка сыпалась пыль. Чуть дальше на платформе какой-то подвыпивший интеллигент гундосит: «Я генерал-майорское сплошное воплощение» но постоянно сбивается, забывая слова, и раз за разом начинает снова.
А можно задать тебе нескромный вопрос? говорит Мекка.
Конечно.