Не думаешь, что Дин тебя использует?
Да, он не платит мне за комнату. Но я ведь тоже за жилье не плачу. Я присматриваю за отцовской квартирой. А Дин совсем без денег. В квартире Эльф всего одна спальня. Грифф ютится в садовом сарайчике, у дяди. Так что Дину деваться некудалибо он живет у меня, в свободной комнате, либо уезжает из Лондона, и тогда нам придется искать нового басиста. А я не хочу нового басиста. Дин хороший. И песни у него хорошие.
Рельсы постанывают. Приближается поезд.
На свое пособие по безработице Дин покупает нам продукты. Готовит. Убирает. Если он использует меня, а я использую егоэто плохо?
Наверное, нет.
По рельсам летит газетный лист.
С ним я не слишком зарываюсь в свои мысли.
Мекка затягивается сигаретой.
Он совсем не такой, как ты.
И Эльф не такая. У нее есть специальный блокнот, куда она записывает все свои расходы. И Грифф не такой. Онкороль хаоса. Мы все разные. Если бы Левон нас не собрал, нас бы не было.
Это сила или слабость?
Вот когда я это пойму, то обязательно тебе скажу.
В тусклое пространство станции врывается поезд.
Лаборатория в фотоателье Майка Энглси красновато-черная, кроме сияющего квадратика под увеличителем. Воздух жесткий от химикатов. Все тихо, как в запертой церкви.
Сто секунд, шепчет Мекка.
Джаспер выставляет время на таймере и щелкает выключателем.
Мекка фотопинцетом опускает снимок в кювету с проявителем, покачивает ее, чтобы жидкость безостановочно омывала бумагу.
Сколько ни проявляй, каждый раз это волшебство.
Под их взглядами на бумаге возникает призрачная Эльф за Павловым «Стейнвеем», вдохновенно сосредоточенная. У Мекки сейчас такое же выражение лица.
Как будто озеро возвращает утопленников, говорит Джаспер.
Прошлое возвращает миг.
Дзинькает таймер. Мекка поднимает фотографию из лотка, дает стечь проявителю, переносит снимок в фиксажную кювету.
Тридцать секунд.
Джаспер снова выставляет время на таймере. Мекка просит наклонить кювету с проявителем, а сама записывает время и тип фильтра. По звонку таймера включает лампочку над головой. От желтого света у Джаспера гудят глаза. Мекка смывает закрепитель со снимка:
Фотографиям, как и всему живому, нужна вода.
Она прищепкой прикрепляет снимок Эльф сохнуть над раковиной рядом с Эльф поющей и Эльф, настраивающей гитару. На той же веревочке прищеплены снимки Гриффа: Грифф, неистовствующий за ударной установкой, Грифф с сигаретой во рту и Грифф, крутящий барабанную палочку. Дальше висит фотография пальцев Дина на гитарном грифе, а лицо Дина не в фокусе, размыто; на следующем снимке Дин играет на губной гармошке, а еще на одномкурит.
«Может быть, прошлоевсего лишь обманка ума?
А здравомыслиематрица таких обманок?»
Мекка оборачивается к Джасперу:
Твоя очередь.
Их пульсы замедляются, от обезумевших до акватических. Ее копчик прижат к его шраму от удаленного аппендикса. Он вдыхает ее. Она проникает в его легкие. Его сердце гонит ее по всему телу. Он накрывает их слившиеся тела ее одеялом. В пушистой ложбинке на ее шее собирается пот. Он слизывает его. Ей щекотно, она сонно бормочет:
Du bist ein Hund.
А ты лиса, отвечает он.
В углу горбится напольная чертежная лампа.
Чуть позже Мекка высвобождается, соскальзывает с кровати, надевает ночную рубашку, снова забирается под одеяло и засыпает.
На часах 1:11. На проигрывателе «Дансетт» пластинка. Классическая музыка. Джаспер поворачивает ручку «ВКЛ.». Заблудившийся гобой, услышав в терновнике скрипку, ищет тропку к ней, превращается в то, что ищет. «Прекрасное и опасное». Сон уволакивает Джаспера в бездонные гипнагогические глубины. «Она не исчезнет, будет она лишь в дивной форме воплощена» Далеко-далеко в лиловых водах моря темнеет корпус парохода. «Смотри!» На дно опускается гроб, к поверхности тянутся струи пузырьков. В гробумать Джаспера, Милли Уоллес. Из гроба слышится «тук тук тук». Стук тихий, приглушенный, затопленный, да, настойчивый, да, настоящий? Да.
Джаспер просыпается. На часах 4:59. Он вслушивается в стук, пока тот не стихает. Завиток уха Мекки похож на вопросительный знак.
На кухне, под узкой полоской света, Джаспер рассматривает конверт пластинки «Секстет Облачный атлас». На обложке слова: «Композитор Роберт Фробишер» и «Накладывающиеся соло для фортепьяно, кларнета, виолончели, флейты, гобоя и скрипки». На обороте и того меньше: «Записано в Лейпциге, Р. Хайль, Дж. Климек и Т. Тыквер, 1952» и название лейбла: «Augustusplatz Recordings». Не указаны ни исполнители, ни инженеры звукозаписи, ни аранжировщики, ни название студии. Джасперу хочется послушать пластинку еще раз, но проигрыватель в спальне, где спит Мекка. Джаспер находит в ящике стола блокнот и шариковую ручку, чертит нотный стан и по памяти напевает мелодию «Облачного атласа». Она простая, размер четыре четверти, начинается с фа. Нет, с ми. Нет. С фа. Чем дальше, тем больше мелодия отличается от композиции Роберта Фробишера. «но мне нравится» К шестнадцатому такту Джаспер понимает, что впервые после приезда в Лондон сочиняет песню. Вспомнив, что в декорациях для фотосессии была гитара, он спускается в студию. На тюке сена лежит гитарадешевая, без названия мастерской. Ладно, сгодится.
Он сочиняет припев, начинает придумывать текст. Слова Мекки прошлой ночью. Она объясняла, что такое экспозиция. «Без тьмы нет зрения». Что рифмуется со зрением? Трение? Прения? Видения? Столкновение? Освобождение. Неточные рифмы. Но как провести ненарочитую связь между рабством и фотографией? Творчестволес, в котором переплетаются еле заметные тропы, скрываются ловушки и тупики, неразрешенные аккорды, несовместимые слова, неподатливые рифмы. В нем можно блуждать долгие часы. И даже целые дни.
Джаспер погружается в себя.
На тебе скатерть. Мекка стоит в дверях, зевает. Ты похож на бабушку в «Rоtkäppchen».
На часах 8:07.
Что? Кто?
Волк, который съел бабушку. Волосы Меккиспутанное темное золото, одеяло, будто пончо, накинуто на плечи. Девочка, которая заблудилась в лесу.
За кухонным окном еще темно, но Блэклендс-Террас уже просыпается. Мимо проезжает фургон с простуженным карбюратором.
На столе чайник чаю (Джаспер не помнит, как его заваривал), огрызок яблока (Джаспер не помнит, как его ел) и страница, исписанная нотами и стихами (Джаспер знает, что он это написал).
А на тебе одеяло.
Мекка подходит и смотрит на исчерканный листок:
Песня?
Песня.
Хорошая?
Джаспер глядит на страницу:
Может быть.
Мекка замечает конверт «Облачного атласа»:
Тебе понравилось?
Очень. Я никогда не слышал о Роберте Фробишере.
Он obskur. Малоизвестный. Есть такое слово?
Джаспер кивает. Мекка садится на стул, подтягивает колени к груди.
Роберта Фробишера нет в энциклопедии, но один коллекционер с Сесил-Корт рассказал мне, что был такой англичанин, в тридцатые годы учился у Вивиана Эйрса. Умер молодым. Самоубийство. В Эдинбурге или в Брюгге, не помню. На этой пластинкеего единственное сочинение. На складе случился пожар, поэтому пластинка очень редкая. Коллекционер сразу предложил мне за нее десять фунтов. По-моему, она стоит больше.
А что ты за нее заплатила?
Ничего. Мекка закуривает. На Рождество Майк, мой босс, устроил здесь вечеринку. А наутро эта пластинка осталась. Не могу же я ее продать, это нечестно. Так что забирай, если тебе нравится.
«Скажи спасибо».
Спасибо.
А теперь, говорит Мекка, я в последний раз приму ванну в Англии.
Тебя намылить?
Совершенно непостижимое выражение лица.
Сначала закончи песню.
Она закончена.
Вставь туда меня, просит Мекка. Когда песню начнут передавать по радио, я буду всем хвастаться: «А вот это про меня».
Ты уже там.
А можно послушать?
Прямо сейчас?
Да.
Окей.
Джаспер играет песню с начала и до конца.
Мекка серьезно кивает:
Да. Теперь тебе можно меня намылить.
Первую лестничную площадку конторы на Денмарк-стрит украшает табличка, черным по золоту: «АГЕНТСТВО ДЮКАСТОКЕРА». Джаспер открывает дверь, говорит:
Мы просто заглянем.
В приемной стоит письменный стол секретарши и пальма в горшке, по стенам развешаны фотографии в рамках: Хауи Стокер и Фредди Дюк с Гарри Белафонте, Бингом Кросби, Верой Линн и другими знаменитостями. В шумном кабинете за перегородкой на разные лады трезвонят два телефона, стучит пишущая машинка, а Фредди Дюк, которого не видно, но хорошо слышно, рявкает в телефонную трубку: «Двадцать седьмого в Шеффилде, а двадцать восьмогов Лидсе, а не наоборот. Нет, двадцать седьмого не в Лидсе, а в Шеффилде. В Лидседвадцать восьмого. Повтори!»
Они поднимаются на второй этаж, где на двери красуется трафаретный логотипсилуэт кита на фоне луны: «АГЕНТСТВО ЛУННЫЙ КИТ». Помещение гораздо меньше, в нем гораздо тише, и сотрудников не так много, как в агентстве на первом этаже. На полу расстелена ремонтная пленка. На стремянке стоит Бетани Дрю, взятая Левоном на работу, чтобы исполнять все то, чего не делает он сам, и водит кистью по карнизу. Бетани лет тридцать, ее часто принимают за Одри Хепберн. Она не замужем, невозмутима и неизменно элегантнадаже в заляпанном краской малярском полукомбинезоне.
Джаспер и, как я понимаю, мисс Ромер? Добро пожаловать в агентство «Лунный кит». Меня зовут Бетани. Я по совместительству завхоз, девочка на побегушках и маляр-декоратор.
Джаспер упоминал, что вы очень способная, мисс Дрю.
Не верьте ему, он всем льстит. Я бы пожала вам руку, но не хочется, чтобы вы улетели в Америку перемазанная краской. Вы от нас сразу в аэропорт?
Да. Рейс в Чикаго улетает в шесть вечера.
И что вас ждет в Чикаго?
Один из моих заказчиков устраивает мне вернисаж. А потом я отправлюсь на поиски приключений и буду фотографировать все, что найду.
Джаспер не понимает, почему Бетани смотрит на него.
Очень профессионально покрашено, говорит он.
А, сойдет. Ну, вперед. Бетани кивает на раздвижные двери в кабинет Левона. Вас ждут.
В полураскрытую дверь видно, как Левон расхаживает по кабинету, держа телефон в руках. Телефонный шнур волочится по полу.
Две минуты, одними губами предупреждает их Левон.
Джаспер и Мекка садятся на банкетку под окном приемной. Мекка достает «Пентакс», выстраивает кадр. Джаспер закрывает глаза. Не хочется подслушивать разговор Левона, но у ушей нет век.
Раздел второй, пункт третий, говорит их менеджер. Там все черным по белому прописано. Питер Гриффин нанят как сессионный музыкант, а не исполнитель, навечно заключивший контракт с компанией «Боллз энтертейнмент». И никаких отступных им не причитается, потому что не за что.
Джаспер догадывается, что Левон разговаривает с бывшим менеджером Арчи Киннока, фронтмена его бывшей группы.
Ронни, я не вчера родился. А твоя попытка сделать так называемый ловкий ход позорно провалилась. Ход получился самый что ни на есть дурацкий.
Щелк. Ожил фотоаппарат Мекки. Вжик-вжик.
В телефонной трубке дребезжит злость.
Левон сухим смешком обрывает собеседника:
Вышвырнешь меня в окно? Ты серьезно, что ли? Судя по всему, он не напуган угрозой. Ронни, неужели никто из приятелей никогда с тобой не говорил по душам: мол, Ронни, сукин ты сын, ты превратился в динозавра, тебе пора валить из профессии, пока деньги в банке остались? Или уже поздно? Тебе действительно грозит банкротство? А представляешь, что будет, если внезапно выяснится, что ты занимаешься предпринимательской деятельностью, будучи заведомо несостоятельным?
Левон кладет трубку на рычаг, обрывая поток ругательств.
Просто цирк! Привет, Джаспер. Мекка, добро пожаловать в мою крошечную империю.
В крошечную империю с великолепными интерьерами, заявляет Мекка.
Высший свет! говорит Бетани Джасперу, что лишь усиливает его замешательство.
Это все, с чем ты едешь в Америку? интересуется Левон, глядя на скромный чемоданчик и рюкзачок Мекки.
Все мои вещи.
Я тебе завидую, вздыхает Левон.
Это Ронни Боллз звонил? спрашивает Джаспер.
Да, отвечает Левон. Бывший менеджер Арчи Киннока.
Арчи называл его «мой цербер».
Он утверждает, что у Гриффа заключен договор с «Боллз энтертейнмент», но его можно выкупить. Всего за две тысячи фунтов.
За сколько?
Ну, Ронни Боллз и сам прекрасно понимает, что все это туфта.
Вот он, гламурный мир шоу-бизнеса, говорит Бетани Мекке.
Очень похоже на гламурный мир фотографии и высокой моды.
Кстати, о фотографиях, спохватывается Левон. Высоко сижу, далеко гляжу и вижу что-то на букву «П» портфолио?
Мекка поднимает папку:
Все готово.
Что ж, прошу в мою берлогу.
Обалдеть Левон рассматривает снимки, разложенные на бильярдном столе: по четыре портрета каждогоДжаспера, Эльф, Дина и Гриффа, плюс несколько фотографий всей группы, сделанных в клубе «Зед» и снаружи, в Хэм-Ярде, когда очень удачно выглянуло солнце. Вот эта он указывает на Эльф за фортепьяно, больше похожа на Эльф, чем сама Эльф.
Я рада, что вы не зря потратили десять фунтов, говорит Мекка.
Кажется, Левон улыбается.
А еще говорят, что немцы не способны на тонкие намеки!
Говорят те, кто никогда не был в Германии.
Левон вытаскивает металлический ящичек, в котором хранятся наличные, отсчитывает десять фунтовых бумажек и добавляет к ним одиннадцатую.
Твой первый ужин в Чикаго.
Я за вас выпью, обещает Мекка, укладывая банкноты в кошелек на поясе. Вот контрольные листы и негативы, чтобы можно было напечатать еще.
Превосходно! говорит Левон. Они пригодятся для прессы и для афиш первых концертов. Через месяц.
Джаспер понимает, что это новость.
По-твоему, мы готовы выступать?
Через месяц устроим несколько концертов в студенческих клубах. Потренируетесь на подступах к успеху, прежде чем штурмовать вершину славы. Меня беспокоит только недостаток оригинальных композиций.
Как раз сегодня утром Джаспер сочинил песню, говорит Мекка.
Левон наклоняет голову, и его брови ползут вверх.
Я так, баловался говорит Джаспер.
Она называется «Темная комната», добавляет Мекка. Настоящий хит.
Рад это слышать. Очень рад. Так, а теперьостальные новости. Левон стряхивает пепел в пепельницу. Звонила Эльф. Оказывается, группу переименовали. Вчера, в «Герцоге Аргайле».
Меня спросили, я предложил свой вариант, а потом мы с Меккой ушли, объясняет Джаспер.
Эльф сказала, что всем имДину, Гриффу и ей самойнравится «Утопия-авеню». Так что дело сделано.
«Утопия-авеню» лучше, чем «Есть выход», говорит Бетани Дрю, входя в кабинет. Намного лучше. Она рассматривает фотографии на столе. Боже мой, какие великолепные снимки!
Это те, которые мне нравятся, говорит Мекка.
Левон никак не успокоится:
«Утопия-авеню» Мне нравится, но есть в этом что-то смутно знакомое. Откуда оно?
Сон подарил, говорит Джаспер.
На лестнице, ведущей к выходу на Денмарк-стрит, Джаспер с Меккой уступают дорогу человеку в длинном плаще. Плащ развевается, как накидка Супермена. Человек целеустремленно шагает наверх, но вдруг прерывает восхождение и спрашивает:
Тытот самый гитарист?
Да, я гитарист, говорит Джаспер. Насчет того самогоне знаю.
Недурно сказано. Человек откидывает со лба длинную челку, открывая худощавое бледное лицо: один глазголубой, другойугольно-черный. Джаспер де Зут. Отличное имя. Неплохой счет в скрэббле обеспечен. Я тебя видел в «Ту-айз», в январе. Ты отыграл волшебно.
Джаспер пожимает плечами:
А ты кто?
Дэвид Боуи, свободный художник. Он пожимает Джасперу руку и поворачивается к Мекке. Рад встрече. Прости, а тебя как зовут?
Мекка Ромер.
Мекка? Как то, куда ведут все дороги?
Нет, как то, что англичане не могут произнести «Мехтильда».
Ты модель? Актриса? Богиня?
Я фотограф.
Фотограф? Боуи теребит золотые пуговицы плащаони размером с шоколадные медальки. А что ты фотографируешь?
Для себя я фотографирую то, что мне хочется, говорит Мекка. А для заработкато, за что платят.