Представитель банковского профсоюза познакомил ее с членами Клуба, ответственными за выпуск бюллетеня, и уже через несколько недель ей доверили сочинение фраз типа «Вскоре тебя ждет незапланированная финансовая сделка» или «Ты встретишь особенного человека». Этого было достаточно для издания, которое никто не читал и в редакции которого никто ни разу не задался вопросом, почему Раку (знак зодиака моего отца) всегда доставались предсказания исключительно профессионального толка. Ни намека на перемены в личной жизни (не стоит забивать мужчине голову всякой чепухой), ни слова о физической форме (ее Эдуардо и так прекрасен) только работа и деньги. Отец и сам частенько просил совета:
Нана, что там у меня на ближайшие дни?
Все плохо. Ты окажешься под влиянием ретроградного Юпитера.
На следующей неделе будет распродажа казначейских векселей, на которые я очень рассчитываю.
Лучше повременить. Скоро наступят два благоприятных секстиля Марса и Венеры.
Дело было осенью. Как-то во вторник Анна зашла в редакцию бюллетеня, чтобы отдать напечатанные на машинке гороскопы на месяц. Ее ждал директор Джорджо. Ему не терпелось поделиться своей новой идеейпредложить сотрудницам (женам банковских служащих) описать улицы, по которым те ходят изо дня в день. Мама тоже получила задание: целую неделю внимательно смотреть по сторонам и потом перенести свои впечатления на бумагу.
Следующие несколько дней она летала как на крыльях. Впервые после возвращения в Неаполь моя мать попыталась выбраться из своей раковины. Целую неделю она праздно шаталась по нашему кварталу. Затем настал вечер, когда она попросила отца приготовить ужин и уложить меня спать. И всю ночь просидела за кухонным столом, набирая текст на своей «Оливетти», наутро статья была готова. Мама сетовала на непрезентабельность улиц, запустение, царившее не только в городских закоулках, но даже в парке Каподимонте, который некогда был летней королевской резиденцией, а теперь превратился в городскую свалку.
Однако наибольшего внимания заслуживает тот факт, что после землетрясения прошло уже четыре года, а пострадавшие до сих пор живут в грязных бараках без удобств, и никому нет до этого дела, властям в первую очередь.
Гражданский пафос ее репортажа в финале оборачивался столь пламенным призывом к городской администрации, что Джорджо, сидя в конторе за пыльным письменным столом, окрестил его «пазолиниевским». Мама призналась, что не слишком хорошо знакома с творчеством фриулийского писателя. «Честно говоря, добавила она, я ни строчки этого Пазолини не читала».
Через несколько дней бюллетень вышел из печати и разлетелся по всем отделениям банка на Апеннинском полуострове. Посыпались телефонные звонки с поздравлениями. «Злободневность» и «высокая социальная значимость» статьи моей матери вызвали восхищение и у коллег Эдуардо. Даже замглавы фондового отдела, куда отец попал после перевода, прислал ей записку, где признался, что «потрясен халатностью, с которой относятся к архитектурному памятнику такого уровня».
Отец радовался успеху жены и получал удовольствие оттого, что эта история придала ему определенный вес в глазах коллег, но очень скоро все его мысли снова обратились к индексу Миланской фондовой биржи. С появлением телетекста Rai Televideo он мог просматривать биржевой бюллетень, сидя дома, и контролировать, на сколько скакнули котировки тех или иных ценных бумаг. «Фиат», «Дженерали», «Алиталия», «Медиобанка» Знак «+» рядом с названием интересующей компании приводил Эдуардо в восторг, «» в уныние. Хотя бывало и наоборот: порой восторг вызывали минусы, а уныниеплюсы.
У меня же к этому времени появился новый друг. Его звали Даниеле, и был он сыном нашей учительницы Ады. Всякий раз, когда кто-то из учителей отменял занятие, чтобы не искать им замену, нас распределяли парами по другим классам, при этом старшие должны были «усыновить» ребенка из детского сада. За мной закрепили Даниелино.
В свои четыре года он отличался от сопляков-сверстников, которые только и знали, что все время хныкали. Чаще всего мы играли в футбольные карточки или вымещали накопившуюся злобу на его тряпичном пупсев ту пору такие куклы были почти у всех. Даниеле с ним не расставался, что стало поводом для издевок, и к нему прилипло прозвище КарапузДаниелино Карапуз. Все относились к нему настороженно, поскольку он был из другого района, а мне он нравился.
Но после рождественских каникул мой товарищ по играм не появился в школе. И его мать, учительница Ада, тоже. Директор «Детской улыбки» сказала нам, что они переехали на север, но не уточнил, куда именно.
Все шло своим чередом, пока несколько месяцев спустя по телевизору не показали передачу про жертв землетрясения 1980 года, ютящихся по баракам в Понтичелли, в полуразрушенных школах в Испанских кварталах и большей частью в парке Каподимонте. Одна из главных городских достопримечательностей, сокрушался ведущий, в прошлом королевский сад, превратилась в самую настоящую свалку. На экране скреперы рыли землю, а полицейские разгоняли оккупантов.
Нана оцепенела.
Зачем вообще она написала ту статью, ведь ее гороскоп ясно предупреждал: «Транзит Меркурия не сулит ничего хорошего, он может внести путаницу в мысли и осложнить общение с другими людьми». Теперь этих бедолаг вышвырнули на улицу, и им некуда идти. Зачем писать, если кто угодно может присвоить твои слова и использовать их во зло? С бюллетенем было покончено. «Гороскоп от Анны» тоже прекратил свое существование. Даже Джорджо не удалось ее переубедить, а мой отец выступил в своем репертуаре:
Нана, не говори глупостей. Ты всерьез думаешь, что телевизионщики читали твою статью? Ты вообще знаешь, куда деваются экземпляры бюллетеня? Этот Клубшайка проходимцев, которые сидят на шее у банка.
Никто не понимал ее мучений и непреходящего чувства вины. До сих пор Анна старалась проживать свою жизнь и соприкасаться с чужими судьбами, оставаясь незамеченной. Она не считала себя сильной или особенно предприимчивой. Пока росла, вела себя как хорошая дочь, прилежно училась, потом нашла мужчину, в тени которого можно было укрыться. В 1968 году ей исполнилось восемнадцать лет. Она сделала все, чтобы суета внешнего мира ее не коснулась. Произвела на свет сына. Не говорила ни слова поперек, не капризничала, всегда была хорошо одета, ни с кем не враждовала, что мало кому удается. Она предполагала, что все женщины устроены одинаково, но не знала этого наверняка. Только раз, всего лишь один раз она поддалась искушению честолюбием. И дело кончилось катастрофой.
Между фарисеями был некто, именем Никодим, один из начальников Иудейских.
Он пришел к Иисусу ночью и сказал Ему: [] как может человек родиться, будучи стар? неужели может он в другой раз войти в утробу матери своей и родиться?
Иисус отвечал: истинно, истинно говорю тебе, если кто не родится от воды и Духа, не может войти в Царствие Божие.
Рожденное от плоти есть плоть, а рожденное от Духа есть дух.
Не удивляйся тому, что Я сказал тебе: «должно вам родиться свыше».
Дух дышит, где хочет, и голос его слышишь, а не знаешь, откуда приходит и куда уходит: так бывает со всяким, рожденным от Духа.
Несколько месяцев спустя, во время проповеди дона Карлонового приходского священника, которого епархия не слишком жаловала из-за его прогрессивных взглядов, мама узнала, что прихожане открыли столовую для бездомных. По словам падре, после «безжалостного выдворения», показанного по телевизору, эти бедолаги появились на улицах и нашего квартала, и столовая стала ответом добра на царящее в мире зло, ибо Дух Божий витает везде и всегда.
Дон Карло вряд ли читал ее статью, но Анна все равно чувствовала, что эти слова обращены к ней, равно как и взгляды всех людей, толпившихся между церковными скамьями. К ней, самой презренной из фарисеев, относились их шепот и бормотание.
На следующий деньв самом начале солнечного июняона встретила меня после уроков и попросила сходить с ней кое-куда. Я не стал задавать лишних вопросов. Мы прошли по крутой и извилистой виа Понти Росси, которая соединяла развалины римского акведука с парком Каподимонте«лесом», как его все называли, мимо нас проносились машины, обдавая потоками раскаленного воздуха и оглушая своим ревом.
Вскоре мы добрались до невысокого здания, на первый взгляд заброшенного, вошли во двор и спустились по лестнице в полуподвал, где стоял густой запах стряпни. Недалеко от входа за пластиковыми столами сидели какие-то люди и равнодушно нас разглядывали. Одни доедали свой обед, другие дремали, подперев голову рукой. Здесь царила звенящая тишина. Мне стало страшно. Я повернулся к маме и с величайшим изумлением увидел в ее глазах прежнее оживлениетакой она обычно возвращалась из редакции бюллетеня.
Она обратилась к бородатому типу, который выглядел не таким подавленным, как остальные:
Кто здесь главный?
Узловатым указательным пальцем он ткнул в сторону кухни, откуда как раз вышла женщина в заляпанном фартуке, ее лицо показалось нам смутно знакомым. Она напевала старую неаполитанскую песню, но, когда заметила нас, запнулась.
Добрый день, нарочито церемонно поздоровалась она. Чем я могу вам помочь? Она заправила волосы под чепчик и внимательно посмотрела на нас. Вдруг я понял, что это Эстер, мама Лео. Американка. Вы ведь живете на третьем этаже, верно? спросила она у мамы.
А вы на четвертом Повисло молчание. Они обменялись смущенными взглядами. Я хочу предложить вам свою помощь, пробормотала мама.
Американка развязала передник и набросила его на вешалку.
Помощь всегда кстати, сказала она. Новость разлетелась, и к нам теперь приходят со всего города. Нужны люди, умеющие быстро разливать суп по тарелкам.
Обычно я до обеда свободна, с готовностью откликнулась мама.
Американка принялась убирать со столов.
Сначала я должна переговорить с доном Карло. Сделаем так: когда я что-то узнаю, сама к вам зайду.
Мама побледнела. На секунду ее глаза встретились с моими. Несмотря на юный возраст, я понял, в какую ловушку она сама себя загоняет. Впрочем, крики отца не шли ни в какое сравнение с тем, что должно было произойти и о чем мы еще даже не подозревали. Всем нам вот-вот предстояло оказаться в новом мирев мире, где не следовало запирать балконные двери.
* * *
Мужчина открывает глаза и оглядывается. Стук в дверь, еще и еще, потом крик:
Открывайте, карабинеры!
Его жена выскальзывает из комнаты в коридор.
Они здесь, шепчет она, уходи.
Сначала цепочка, потом ключ, щелчок замка.
Все кончено, повторяет про себя мужчина, все кончено.
Хотя нет.
Вскочив с кровати, он выбегает на балкон и смотрит вниз: при виде полицейских мигалок его сердце переполняется гордостью. Он перелезает через перила. Темно и холодно. Эти чертовы облавы вечно происходят на рассвете, думает он. Спрыгивает на балкон третьего этажа.
Славные люди. В такой холод оставили для него дверь открытой. Интересно, они спят? Надо пошевеливаться, Серджо ждет у себя в квартире этажом ниже. От него он переберется через перегородку и окажется в соседнем здании: кадастровые чудеса под самым носом доблестных карабинеров.
На кухне мальчишка. Лет семь-восемь. На нем похожее на намордник приспособление для исправления прикуса.
Тссс. Мужчина прикладывает палец к губам. Тссс.
Но ребенок и не собирался поднимать шум, он продолжает наливать в стакан молоко.
Возвращайся в кровать, шепчет мужчина, я сейчас уйду, только очень прошу, не снимай эту штуковину, пока дантист не разрешит: у тебя будет шикарная улыбка.
Мужчина проносится по коридору и замирает, глядя в дверной глазок. Снимает цепочку, щелкает замком. Открывает дверьи он уже снаружи.
Эй! кричит карабинер с лестничной площадки. Стой, или я стреляю!
И стреляет, сволочь. Мужчина бросается обратно и захлопывает за собой дверь. Все кончено, он в ловушке. О том, чтобы добраться до Серджо по лестнице, и речи быть не может. Легавый орет как оглашенный:
Сюда, скорее! На третий этаж! Он заперся в квартире!
Снова стук в дверь:
Открывайте, это карабинеры! Открывайте, или мы выломаем дверь!
Зажигается свет в спальне. Мужчина бежит обратно по коридору, на кухню, оттуда на балкон. Мальчишка так и стоит со стаканом в руке.
Отойди, командует мужчина, разбегаясь.
Стой, или я стреляю! кричит карабинер за его спиной, держа оружие наготове. Подними руки и встань на колени, или я стреляю!
Мужчина смотрит на парнишку и улыбается ему.
Стреляет, сволочь.
И он прыгает.
* * *
Новость о том, что Винченцо Макулатурщик, спасаясь от облавы, прыгнул с балкона, разлетелась по району в считаные минуты. Уже через несколько часов он удостоился нового прозвищаЧеловек-паук. Мало кому удалось бы упасть с высоты третьего этажа и выжить. Винченцо Человеку-пауку удалось. Однако его все равно поймали и больше двух месяцев продержали под охраной в больнице, куда он попал с переломом обеих рук, бедренной кости и семи ребер.
Моим родителям пришлось отвечать на каверзные вопросы карабинера: какие у них отношения с жильцами с четвертого этажа? Почему в такой холод они оставили балконную дверь открытой?
По привычке, ответила мама. Немного свежего воздуха никогда не помешает.
Отец косо посмотрел на нее: эту подробность лучше было оставить при себе. Карабинер почувствовал, что здесь что-то не так, но допытываться не стал. Пришла моя очередь, и я рассказал о том, что видел. Все это время я воображал, какой фурор произведу в школе, когда поведаю о выпавшем на мою долю невероятном приключении. Вот только придется немного приукрасить сцену допроса, учиненного силами правопорядка, поскольку карабинер потратил на меня всего две минуты, потом улыбнулся, надел фуражку и, направившись к выходу, извинился за то, что его коллеги выломали дверь.
Занесите в казарму счет от слесаря, сказал он, и мы возместим убытки.
Да ничего, что вы, возразил отец, которому не терпелось покончить со всем этим.
Правильно, раз сломалипусть чинят, проворчала мама из-за его спины.
Чуть позже папа позвонил в банк, сказал, что приболел, и попросил отгул, а мне разрешили не ходить в школу.
Все утро мы провели дома, закрыв окна и опустив ставни. Родители не произнесли ни слова. Мать встала к плите, а отец поочередно просмотрел все выпуски новостей. Несколько часов спустя он облегченно выдохнул: к счастью, никто ни разу не упомянул ночное происшествие.
После обеда ему позвонили и сообщили, что на следующий день он должен явиться в казарму, чтобы запротоколировать свои показания. Не стоит волноваться, заверил карабинер, это чистая формальность. Отец положил трубку, поднялся с дивана, пришел на кухнюмать ждала его за столом, и тут, наконец, началась ссора.
До меня доносились приглушенные крики: то ледяной, то взволнованный голос отца, обвинения в адрес матери, потом ее плач, мольбы о прощении. Больше никогда, твердила она, больше никогда. Больше никогда она не откликнется на такую просьбу. Но он не может лишить ее еще и этого, ведь ради него она отказалась от всегосначала от своей жизни в Неаполе, потом от Бари. В столовой была нужна ее помощь. Американкасвятая женщина, которая попросила об одолжении, и она согласилась.
Святая? Если она действительно святая, как ее угораздило выйти замуж за дьявола? возразил отец.
Шшш! Какой еще дьявол? Что ты вообще знаешь о жизни других людей?
О некоторых людях я знаю предостаточно.
Он не дьявол, можешь спросить у малыша, отрезала она. Он ему даже пообещал красивую улыбку.
Они ругались несколько часов, а потом ко мне в комнату зашла мама и попросила забрать покупки у дона Гаэтано, хозяина колбасной лавки. Она впервые дала мне такое поручение. Это совсем не страшно, подбодрила мама, протягивая десять тысяч лир. Она уже позвонила в лавку, и дон Гаэтано ждет меня у входа.
Я вернулся с полным пакетом ненужных нам продуктов. Понимая, что родители просто нашли предлог, чтобы избавиться от меня, я решил отплатить им ложью. Случай тотчас представился: к моим ногам подкатился мяч Лео. Я не задумываясь вернул пас.
Ты из первого «Д», сказал он. Дружок Даниелино Карапуза.
Я кивнул. Хотя мы жили в одном доме и наши матери виделись каждый день, мы ни разу даже словом не перемолвились и ничего не знали друг о друге. Или, по крайней мере, он обо мне ничего не знал; я же был наслышан о его коллекции из полудюжины комплектов футбольной формы и о том, как однажды во время перепалки, разразившейся возле дома, при поддержке верного Николы он обхватил противника со спины, заставил того расставить ноги пошире и недвусмысленно подвигал бедрами, выкрикивая: «Педик! Педик! Сильвиуччопедик!»