Видел, какой утром был дурдом?
Он принялся подбрасывать мяч одной ногой. Казалось, к нему это все не имеет никакого отношения и душераздирающие крики от боли, которые мы все слышали, издавал не его отец.
Мама весь день проведет в больнице. Передай своей. Вряд ли завтра она появится в столовой. Мяч снова покатился в мою сторону, но не прямо в ноги, так что пришлось за ним тянуться. Ну что, передашь?
Мой пас вызвал странную ухмылку на лице Лео.
Слушай, а ты правда был с ним? Он остановил мяч подошвой. Ну, перед тем как он прыгнул.
Меня словно парализовало. Я окаменел. Пускай меня и грела мысль о том, что весь квартал узнает о моей роли свидетеля, но когда я обнаружил, что Лео тоже в курсе, то испугался. В памяти всплыла утренняя сцена. Давление пластины на нёбо, подъем на рассвете, стакан молока, улыбка беглеца. А потом крики карабинера и моя мама в халате на пороге кухни.
Он же не умер? Мой голос дрогнул.
Лео шевельнул ногой и снова стал чеканить мяч, теперь поочередното левой, то правой ногой.
Кто, отец? В его улыбке сквозила гордость. Не думаю. Винченцо сильный
До чего странный парень. Называет отца по имени. Я бы до такого не додумался. Я знал, что моего отца зовут Эдуардо и все обращаются к нему именно так, но для меняи только для меняон был «папой».
Давай мяч погоняем? предложил Лео. Он отвел взгляд от мяча и внимательно на меня посмотрел. Глядя в его синие глаза, я вспомнил свой первый вечер в Неаполе, когда он так отважно дал отпор моему отцу.
Не могу.
Всего пару ударов.
Мне домой надо, я продукты принес.
Он схватил меня за рукав.
На воротах стоять умеешь?
Я почувствовал, как панический ужас охватывает каждую клеточку моего тела. От него пахло пылью и пóтом. Я разрывался между безумным страхом, что он вот-вот схватится за нож, и безумным желанием к нему присоединиться.
Мне нужен кто-то, по кому бить мячом, добавил он.
Не умею! Я рывком высвободился и пошел к подъезду.
Эй! окликнул меня Лео. Вернись! Эй!
Не хотелось лишний раз показывать, что я трус, поэтому я остановился и повернулся к нему. Его силуэт четко вырисовывался на фоне красного закатаодин в один финальный кадр японского мультфильма.
Ну чего?
Знаешь, почему Даниелино Карапуз больше не ходит в школу?
Он переехал на север. Так директор сказала.
Ну да, фыркнул он. Конечно.
Ты еще что-то знаешь?
Лео мотнул головой в направлении моего балкона.
Они тебе никогда ничего не расскажут.
И в самом деле, стоило мне спросить родителей, где теперь живут Даниелино с учительницей, как они изменившимися голосами заговаривали о другом.
Что с ними случилось?
Лео подхватил мяч обеими рукамина его лице снова заиграла издевательская ухмылкаи сказал:
Если завтра выйдешь во двор и встанешь на ворота, расскажу.
* * *
На следующий день я без особого труда смог выбраться на улицу. В это время родителей почти никогда не было дома, особенно отца. Для него банк всегда стоял на первом месте. На тот момент Эдуардо как раз овладел всеми необходимыми навыками для построения скромной карьеры. Без способностей, причем куда более широких, чем многие думали, нельзя было стать хорошим служащим: без умения добиваться максимального результата минимальными усилиями, плыть по течению и в нужный момент вылезать на берег, выполнять указания других людей и в то же время работать на себя. Однако ключ к успеху заключался в первую очередь в понимании ситуации.
Он уяснил суть будущей работы еще до того, как перешел на новую должность. Каждое утро в самых разных филиалах Банка Неаполя какое-то количество служащих заболевало или просило отгул, и каждый день головной офис на виа Толедо присылал кого-нибудь на замену. Эдуардо и другие резервисты фондового отдела закрывали брешь на передовой, где велась самая важная из битвза сбережения итальянцев.
По этой причине для сотрудников, в ожидании назначения томившихся в зале на первом этаже, ежедневно были забронированы места в первом классе по основным направлениям: одно на рейсе в Милан, однов Турин, двухместная каюта на кораблях в Палермо и Кальяри и даже целый вагон в скоростном римском поезде. В течение двадцати четырех часов банк был готов отправить своего человека в отделения Лондона, Парижа, Берлина, а приложив чуточку дополнительных усилийи в Гонконг, Буэнос-Айрес или в филиал на Парк-авеню в Нью-Йорке. Головной офис не скупился, когда надо было поддержать регионы, где не хватало работников.
Еще Эдуардо понял, что к моменту выхода на пенсию успеет поглотить неимоверное количество кофеина. Каждый час под разными благовидными предлогами устраивались перерывы на кофе. Напиток был сладким: бариста из ближайшего бара «Сплендоре» любил подавать его клиентам, добавив в чашечку ложку кремины, которую он зачерпывал из миски под стойкой. Бунт против сего ритуала повлек бы за собой конфликт со столпом национальной кредитной системычеловеком с креминой. В долгосрочной перспективе это могло нанести куда больший урон, чем высокий гликемический индекс.
Он понял, что с сигаретами тоже перебирает. Больше никаких легких «Линда», которые он курил в Бари, теперь только «Стоп» без фильтра, одна за одной. Каждый раз, выйдя из бара с Паскуале и другими коллегами, он останавливался перекурить на небольшой площади, где царила тишина и росла вековая бугенвиллея. Там же находился украшенный деревянной резьбой вход в какой-то офис. Со временем отец узнал, что видневшийся в глубине бледный как смерть мужчина, уткнувшийся в монитор, выполняет одну из самых отвратительных обязанностей: там выставляли на аукцион арестованную недвижимость некредитоспособных плательщиков.
За несколько недель мой отец понял еще одну вещь: когда клиент просит о займе, то всегда выглядит так, будто не слишком в нем нуждается, когда же приходит время возвращать кредит, тотчас дает о себе знать притаившийся в нем бедняк.
Постигая правила игры, он также понял, что умение предугадать, будет ли возвращен кредит, сродни искусству предсказанияпод стать гороскопам Анны. Наверняка известно лишь то, что, переступив порог банка, любой человек всегда делает одно и то желжет.
Поэтому мы требуем предоставить нам целую кипу бумаг, прежде чем выплатить хотя бы лиру, повторял Паскуале, его наставник с того самого дня, когда он впервые появился в отделе и увидел, как сотрудники бродят по залу с отсутствующим выражением лица и шушукаются друг с другом, круговорот галстуков в косую полоску и натертых до блеска туфель.
Ему повезло. Он давно знал Паскуале Сомму, сына мыловара с виа Дуомо. Тот был кем-то вроде бродячего старьевщика, вселявшего ужас в ребенка из бедной семьи. В последний раз они виделись, когда мыловар пришел к ним с сыном, чтобы забрать стиральную машину: дон Джеппино, отец Эдуардо, не смог за нее расплатиться.
Но одних бумаг недостаточно, ты должен раскусить клиента, чтобы понять его, и все равно ты так и не узнаешь до конца, кто перед тобой делился опытом Паскуале, указывая на бледного человечка за письменным столом. Ты даже представить себе не можешь, какие шакалы тут крутятся, когда начинаются торги. Просто в банке все что угодно, даже бедность, может обернуться богатством.
Понять эту премудрость мой отец был неспособен. Он мог признать, что богатство порой выпаривается до бедности, но никак не допустить, что бедность конденсируется в богатство. Он, как и его отец, слишком долго жил впроголодь, чтобы вообразить нечто подобное.
Со временем он понял, что в банке существовала устоявшаяся привычкадержать фирменные канцелярские товары не в ящиках стола, а в коридоре, у всех на виду. Оттуда канцтовары начинали свой причудливый путь и распространялись в виде ненавязчивой рекламы всемогущего Банка Неаполя среди тех, кто к Банку Неаполя никакого отношения не имел. Теоретически это выглядело воровством и убытком для учреждения, на практике же это была маркетинговая стратегия. Год за годом, день за днем Эдуардо приходил домой, нагруженный скрепками, степлерами, антистеплерами, дыроколами, обложками, файлами, почтовыми бланками, ручками, карандашами, ластиками, резинками, скотчем, пачками бумаги, ежедневниками, блокнотами, грифелями, механическими карандашами, чернилами и ножницами всевозможных размеров. В тучные годы он даже сумел вынести две печатные машинки «Оливетти Леттера 22».
Также он понял, что споры профсоюза с руководством инсценированы, за кулисами между ними царили совет да любовь, как у молодоженов в медовый месяц. До перевода в центральный офис Паскуале более десяти лет проработал младшим помощником кассира в римском филиале. После такого долгого периода, проведенного на предпоследней ступеньке империи (последнюю занимали посыльные без высшего образования), возможностей для карьерного роста стало катастрофически мало. Поэтому пару лет назад он обратился в профсоюз. В обмен на сумму, равную пяти зарплатам, о нем замолвили слово в отделе по подбору персонала, и его взяли в фондовый отдел. Удерживая часть суточных и пользуясь льготами, он окупил свои инвестиции в мгновение ока. Вдобавок на прошлый Новый год его поощрили командировкой в Париж со всей семьей.
Фейерверк на Елисейских Полях и ребятишки с выпученными от восторга глазами, представляешь, Эдуá?
Командировки. Этосразу понял мой отецбыл щекотливый момент. Резервист фондового отдела подолгу находился вдали от дома, что пагубно сказывалось на супружеской жизни. Одно делоотправиться в Фоли-Бержер со всей семьей, и совсем другоепоехать одному и в ночи поддаться чарам какой-нибудь девицы в районе Пигаль. Предвидя такую опасность, тесть сразу высказался на тему выбора: «Эдуа, если ты возвращаешься домой, то возвращаешься по-настоящему, если же нет, лучше оставайся в Бари, вдруг тебя сделают начальником, а может, предложат высокую должность и отправят на север страны или даже за границу»
В любом случае все это были лишь предположения. Отца не привлекали риски блестящей, но губительной для личной жизни карьеры. Он пришел к компромиссу с самим собой: выбрал фондовый отдел, но держался подальше от Пигаль.
И правильно сделал, поддержал его Паскуале. Потому что, во-первых, нет никакой гарантии, что где-то в другом месте ты добьешься успеха, во-вторых, карьера далеко не всегда приносит деньги, и, в-третьих, если у тебя есть голова на плечах, ты можешь заработать деньги и не имея большого чина. Важно оставаться здесь, ведь именно здесь делается бизнес Как там говорят? Если ты построил хижину на вулкане, будь уверен: рано или поздно погоришь
Отец выбросил окурок сигареты «Стоп» и пересек коридор, отделанный мраморомвнизу черным абиссинским, сверху пестрым, в полном молчании. Он не все понял, но волноваться было не о чем: как и всегда, сын мыловара все разложит по полочкам.
И это хорошо? спросил он, открывая дверь в зал. Увидев перед собой плотную пелену дыма, он на секунду представил, что оказался в подпольном игорном доме.
Когда как. Паскуале пригладил свою шевелюру. Если тебе нравится огонь, то хорошо.
* * *
Пока взрослые обживались в новой галактике, мы с Лео все чаше отправлялись слоняться по необитаемой планете. Летом 1985 года наша дружба вспыхнула с силой лесного пожара. Наступили каникулы, его отец сидел в тюрьме, мойвечно пропадал в банке, наши материв столовой для бездомных (в конце концов Нана победила, ей было позволено вернуться), и мы виделись каждый день. А история Даниелино Карапуза довершила начатое.
Нас обманули: никакого переезда на север не было, на самом деле он погиб вместе с матерью и сестрой во время теракта в скором поезде 904 НеапольМилан. Когда 23 декабря 1984 года состав въехал в Большой Апеннинский туннель, сработало взрывное устройство, взрывом разворотило девятый вагон, при этом погибли семнадцать человек, еще триста получили ранения.
После того как Лео раскрыл мне тайну (сам он узнал ее случайно, подслушав разговор директора с родителями по возвращении с рождественских каникул), мы стали пересказывать эту историю друг другу, как мантру, до тех пор, пока образ знакомого нам Карапуза не стерся и Даниелино не превратился в героя романа-фельетона, святого покровителя нашей дружбы, чье мученичество прочертило границу между нами и всеми остальными.
Желая защитить нас от ночных кошмаров, взрослые решили молчать, тогда как мы снова и снова переживали момент взрыва, отстаивая свое право знать правду. Мы считали себя выжившими, мы были одни на всем белом свете и, полностью вверив себя друг другу, бродили по нашей личной планете.
В школе Лео узнал еще одну подробность. После взрыва среди обломков нашли пупса Даниелино, он лежал рядом с телом моего друга.
Марчé, ты бы видел лица взрослых, когда они об этом рассказывали. Я и не думал, что можно так реветь из-за какой-то куклы.
Летние месяцы были наполнены счастьем, в них не было места страху. Пять лет подряд мы гоняли на велосипедах, совершали набеги на лесные лужайки, перекидывались в карты, швырялись камнями, мечтали о свободе для попугайчиков, которые томились вместе с тропическими птицами в зоомагазине на углу. Посторонним наши забавы казались жестокими, но стоявшие за ними намерения были самыми добрыми. С местными девчонками мы вели себя непредсказуемо, резко, задиристо, но при этом галантно. Нас испортили деньги.
Шиномонтажник из другого района, потрепанный тип с шестью пальцами на правой ноге, платил нам, чтобы мы протыкали автомобильные покрышки. Тысячу лир за дырку. Поначалу предлагал всего пятьсот.
Полторы, попробовал поторговаться Лео. Из кармана своей клетчатой фланелевой рубашки он вытащил расческу и стал приглаживать волосы.
Семьсот, отрезал Шестипалый. И хватит с вас, малявок
Все движения были отработаны. Сначала он причесывал виски и затылок, потом взбивал волосы по центру, чтобы спереди получился так называемый кокнелепо вздыбленная прядь, удерживаемая лошадиными дозами геля и лака, причем высота пряди пропорциональна степени самоуверенности ее обладателя. В те годы эта прическа была на пике моды.
Договорились, семьсот лир, сказал Лео, убрав расческу в карман. Плюс по триста за каждую дыркуза наше молчание. Представляешь, что будет, если кто-то узнает, как ты попросил двух малявок обеспечить тебя клиентами?
Крыть было нечем.
Шестипалый вытер масленые руки тряпкой, взглянул на меня ито ли в восхищении от манеры Лео вести переговоры, то ли предупреждая об опасности, притаившейся под самым моим боком, сказал:
Твой дружоксущий дьявол.
Я действительно преклонялся перед умением Лео заставлять всех плясать под его дудку.
Первое правило любых переговоровне вести переговоры, как-то объяснил он мне, пока мы в темноте ожидали одного из наших сообщников. В районе Шестипалого у нас на каждой улице было по своему человеку.
А второе?
Если не попросишь, не получишь.
Я на несколько секунд умолк, пытаясь уловить смысл этих слов.
А третье?
Он бросил бычок в водосток.
Если не ищешь, не будешь найден, торжественно произнес он.
Вдруг послышался какой-то шум. Мы оба встрепенулись, Лео встал и оглядел улицу, отражающуюся в заднем стекле припаркованного автомобиля, за которым мы прятались. Ложная тревога: листья прошелестели или мимо пробежала мышь.
Что это значит? спросил я.
Лео насмешливо улыбнулся. Ответа я не дождался. Наш сегодняшний подельник свистнул, дав добро на первый пинок по шине.
Поскольку из нас двоих он был старшим, теоретически ему и следовало приглядывать за обоими. На деле же мы выходили из школы (мы учились в разных классах до тех пор, пока его дважды не оставили на второй год и мы не оказались вместе в восьмом), обедали в столовой для бездомных и потом удирали на велосипедах.
В лесу мы встречались с группкой неудачников, которая под нашим началом превращалась в отряд свирепых воинов, и отправлялись дальше. После наших набегов лужайки перед входом в музей походили на выжженное поле. Несколько раз охранникне такой лентяй, как другие, угрожал отобрать мяч и вызвать полицию, мы же показывали ему средний палец, вскакивали на велосипеды и смывались. Лео был капитаном, яматросом.
Каждый день он таскал меня по своим бесконечным делам: всегда находились деньги, которые можно прикарманить, вопрос, который надо уладить, машина, которая идеально подходила для засады. Мы наматывали километры, поднимаясь в гору и глотая поднятую пыль, патрулировали темные улицы и прикрывали друг друга. Мы без конца воевали с тенями, колючей проволокой и ржавчиной. Самыми страшными словами для нас были «противостолбнячная прививка». Самым главнымоказаться дома до возвращения Эдуардо из банка. Зато моя мама на все закрывала глаза: она питала слабость к Лео, как и ко всем Овнам.