Через десять с половиной месяцев будет восемь.
Библиотекарша нагибается к Вере:
Откуда ты взяла эту фамилию?
Вера быстро переводит взгляд на меня:
Мне ее написали.
Ага Библиотекарша берет со стола листочек бумаги. В свое время я преподавала в первом классе. Дети такого возраста иногда читают задом наперед. Это нормально. Она переписывает буквы в обратном порядке. Ну вот. Другое дело.
Вера, прищурившись, читает:
«Евреям»? А что это такое?
Думаю, ты ищешь вот эту книгу, подмигивает ей библиотекарша, доставая с полки Библию и открывая Послание к Евреям.
Вера начинает перелистывать страницы и, дойдя до одиннадцатой главы, тут же распознает буквы собственного имени.
Нашла! радуется она. Это про меня!
Я опускаю глаза и вижу сорок стихов о том, что достигается благодаря вере. Дочка, спотыкаясь, начинает читать:
«Вера же есть осу осуще»
Осуществление.
«осуществление о-жи-да-е-мо-го, продолжает она, и у-ве-рен-ность в не-ви-ди-мом».
Слушая ее, я закрываю глаза и пытаюсь найти хоть какое-нибудь объяснение происходящему. Может, этот текст просто попался Вере на глаза и она обратила внимание на свое имя, затесавшееся среди непонятных слов? Но где? У нас дома Библии нет.
Я всегда завидовала глубоко верующим людям, которые, когда случается беда, молятся и знают, что все будет хорошо. Как бы ненаучно это ни было, иногда очень хочется переложить свои обязанности и свою боль на чьи-то сильные плечи. Если бы вы спросили меня месяц назад, верю ли я в Бога, я бы сказала «да». Если бы вы спросили, хочу ли я, чтобы в Бога верила моя дочь, я бы тоже сказала «да».
Я просто не хотела ее этому учить.
Скажи своему Богу шепчу я ей, скажи, что я верю.
Насколько я помню, до всех этих событий Вера спрашивала меня о Боге только один раз. Ей было пять лет, и она декламировала мне клятву верности флагу, которую только что выучила в школе:
Обязуюсь хранить верность флагу Соединенных Штатов Америки и Республике, которую он олицетворяет, единой перед Богом А кто такой Бог?
Растерявшись, я попыталась сформулировать универсальный ответ, чтобы не касаться религиозных различий. То есть не трогать Иисуса. К тому же нужно было подобрать слова, понятные ребенку.
Ну-у, наконец протянула я, это как бы самый главный из всех ангелов. Он живет в раю. Это такое место высоко-высоко на небе. Его работасмотреть за нами, чтобы у нас все было хорошо.
Поразмыслив, Вера подытожила:
Значит, Богбольшая нянька.
Точно, с облегчением выдохнула я.
Но ты говоришь «он», подметила Вера, а все няни, с которыми ты меня оставляешь, девочки.
Когда доктор Келлер говорит, что моя дочь видит Бога в психотических галлюцинациях, мне тяжело это слышать. Но думать о другом варианте еще тяжелее. С маленькими девочками такого не происходит, говорю я себе бессонной ночью, но понимаю, что некомпетентна рассуждать о подобных вещах. Может, это, наоборот, свойственно семилетним детям. Как искать монстров под кроватью или балдеть от группы Hanson. На следующий день я оставляю Веру с мамой и еду в библиотеку Бейкер-Берри Дартмутского колледжа. Прошу библиотекаршу посоветовать мне что-нибудь о восприятии Бога детьми. Потом долго брожу по темным лабиринтам стеллажей и наконец нахожу ту книгу, которую она порекомендовала. К моему удивлению, это оказывается не работа доктора Спока, не научный труд о воспитании детей, а «Жития святых» Батлера. Я беру в руки старый том и забавы ради открываю: думаю, посмеюсь, прежде чем идти искать доктора Спока. В итоге я даже сама не замечаю, как провожу целый день, читая о Бернадетте Субиру из Лурда, несколько раз говорившей с Девой Марией в 1858 году, о Юлиане Фальконьери, жившей в XIV веке (сам Христос увенчал ее цветами), о явлениях Божией Матери португальским ребятишкам в городе Фатиме. Многие дети были не старше Веры, некоторые росли в нерелигиозных семьях, и тем не менее их выбрали.
Я достаю блокнот и записываю имена всех визионеров XIII, XIV и даже XIX века. Все, кто видел женщину в голубом плаще, называли ее Девой Марией. Все, кому являлся некто в белом одеянии, в сандалиях и с длинными волосами, утверждали, что узрели Господа и говорили о Нем в мужском роде.
Все, кроме Веры.
Ну? шепотом спрашиваю я у мамы, вернувшись из библиотеки. Как она?
Нормально, громко отвечает мама. Она не спит.
Я имела в виду ты понимаешь. Продолжает ли она видеть
Бога?
Да.
Я прохожу в кухню, отламываю от ветки банан и начинаю его очищать.
Это у нее пройдет. Вот увидишь, пожимает плечами мама.
Банан застревает у меня в горле.
А если не пройдет? с трудом сглотнув, спрашиваю я.
Мама ласково улыбается:
Ну, тогда доктор Келлер назначит другое лекарство, которое подействует.
Да нет, я не это имела в виду. Я имела в виду Что, если это все правда?
Мама перестает вытирать столешницу:
Мэрайя, да что ты такое говоришь?!
Подобные явления ведь уже бывали. Были другие дети, которые тоже видели. И это признано католическими священниками, или папой, или как там у них это делается
Вера не католичка.
Я знаю. Знаю, что у нас нерелигиозная семья. Но не знаю, дается ли нам право выбора, когда дело касается таких вещей. Я делаю глубокий вдох. Я не уверена, что ты, я и психиатрте люди, которые действительно могут об этом судить.
А кто же может? спрашивает мама и закатывает глаза. Ох, Мэрайя! Ты ведь не потащишь ребенка к священнику?
Почему бы и нет? Церковники знают о видениях побольше нас с тобой.
Им понадобятся доказательства. Чтобы статуя заплакала или какой-нибудь паралитик встал и пошел.
Не обязательно. Слов ребенка иногда бывает достаточно.
Когда это ты успела стать таким экспертом по христианству? усмехается мама.
Тут дело не в религии.
Разве? Тогда в чем же?
В моей дочери, отвечаю я, и слезы наворачиваются мне на глаза. Ма, она не такая, как все. В ней есть что-то, из-за чего люди скоро начнут показывать на нее пальцем и шептаться. И это не родимое пятно, которое я могла бы спрятать под водолазку и делать вид, будто его нет.
А чем тебе поможет разговор со священником?
Я и сама не знаю, чего жду. Чтобы из моей дочери изгнали нечистую силу или чтобы признали ее визионером? Я вдруг отчетливо вспоминаю, как несколько лет назад стояла на перекрестке перед красным светофором, уверенная в том, что все видят мои шрамы, спрятанные под рукавами. Мне казалось, люди знают о тонких, но неустранимых различиях между мной и ими. Своей дочери я такого не желаю.
Я просто хочу, чтобы Вера снова стала нормальным ребенком, говорю я.
Мама пристально смотрит на меня:
Ну ладно. Поступай как знаешь. Только начинать надо не с церкви. Порывшись в стареньком вращающемся каталоге, она достает карточку, пожелтевшую и ветхуюто ли от частого использования, то ли, наоборот, от долгого забвения. Так зовут местного раввина. Вне зависимости от того, хочешь ли ты это признавать, твоя дочьеврейка.
Равви Марвин Вайсман.
Не знала, что ты ходишь в синагогу.
А я и не хожу, отвечает мама, пожимая плечами. Мне просто передали эту визитку.
Я кладу карточку в карман:
Хорошо, я позвоню сначала ему. Только он вряд ли мне поверит. Ни в одной из книг, которые я сегодня читала, не говорилось о том, чтобы у иудеев бывали божественные видения.
Мама скребет ногтем большого пальца край столешницы:
Ну и что?
И хотя я несколько раз проходила мимо нью-ханаанской синагоги, внутрь никогда не заглядывала. В здании темно и пахнет плесенью. Тусклый свет сочится сквозь длинные узкие витражи, расположенные через равные промежутки. На пестро украшенной доске объявленийимена учеников еврейской школы. Вера жмется ко мне:
Тут страшно.
Совсем даже не страшно, сжимая ее руку, говорю я, хотя в глубине души согласна с ней. Погляди, какие красивые окошки!
Вера смотрит на витражи, потом опять на меня:
И все-таки страшно.
Из конца коридора доносится шум приближающихся шагов. Вскоре появляются мужчина и женщина, на ходу выясняющие отношения.
Тебе трудно сказать что-нибудь хорошее?! кричит она. Тебе лишь бы сделать так, чтобы я выглядела идиоткой?
По-твоему, я специально заставляю тебя психовать? громогласно отвечает он. Я похож на такого человека?
Не обращая на нас ни малейшего внимания, они сдергивают свои куртки с вешалки.
Вера, шепчу я, заметив, что она не сводит глаз с ссорящейся пары, не смотри так. Это невежливо.
Но она, словно в трансе, продолжает смотреть широко открытыми, грустными и какими-то странными глазами. Может, вспоминает мои ссоры с Колином? Вообще-то, мы выясняли отношения за закрытой дверью спальни, но, видимо, наши голоса все равно были слышны. Мужчина и женщина выходят на улицу. Гнев ощутимо связывает их, как связывал бы единственный ребенок, если бы они крепко держали его за руки.
Вдруг появляется равви Вайсман в клетчатой рубашке и джинсах. По виду он не старше меня.
Миссис Уайт? Вера? Извините, что опоздал. Перед вами у меня была назначена встреча с другими людьми.
Значит, сердитые супруги приходили к нему за советом. Вот, оказывается, как поступают некоторые пары, когда брак рушится?
Я продолжаю молчать. Раввин смотрит на меня вопросительно:
Что-то не так?
Нет, смущенно мотаю я головой. Просто я ожидала увидеть вас с длинной седой бородой.
Он поглаживает бритые щеки:
Вы, наверное, «Скрипача на крыше» насмотрелись. А явот он. Уж какой есть. При этих словах он подмигивает и сует Вере в руку леденец. Почему бы нам всем не зайти в святилище?
Святилище. Ну ладно.
Потолок молитвенного зала опирается на высокие стропила и украшен каннелюрами. Аккуратно расставленные скамьи напоминают зубы. Бима покрыта синим бархатом. Раввин достает из кармана рубашки маленький набор цветных мелков и протягивает их Вере вместе с несколькими листками бумаги:
Я хочу твоей маме кое-что показать, а ты пока порисуй, ладно?
Вера, уже успевшая вытащить мелки из коробочки, кивает. Раввин отводит меня в дальний угол зала, где мы можем спокойно поговорить, не оставляя ребенка без присмотра.
Итак, ваша дочь разговаривает с Богом.
Прямолинейность этой формулировки заставляет меня покраснеть:
Думаю, да.
И почему вы захотели со мной поговорить?
Неужели не очевидно?
Видите ли, я была еврейкой. То есть меня воспитывали в этом духе
Но вы перешли в христианство?
Нет, я просто отошла от религии. А потом вступила в брак с протестантом.
Но вы все равно еврейка, говорит раввин. Вы можете быть агностиком, можете не исповедовать иудаизм, но еврейкой вы остаетесь. Это как принадлежность к семье: чтобы вас вышвырнули, нужно очень уж сильно набедокурить.
Моя мать говорит, что Вера тоже еврейка. Формально. Поэтому я здесь.
Вера разговаривает с Богом? (Я еле заметно наклоняю голову, и все же это утвердительный ответ.) Миссис Уайт, я не вижу в этом проблемы.
То есть как не видите?
Многие евреи разговаривают с Господом. В иудаизме верующие могут обращаться к Нему напрямую. Так что, если Вера говорит с Богом, это нормально. Вот если Бог говорит с Веройэто уже другое дело.
Я рассказываю о том, как моя дочь на качелях распевала стих из Книги Бытия, как заставила меня пойти в библиотеку за Посланием к Евреям, как упомянула об утопленном мною котенке, хотя я хранила эту историю в тайне. Дослушав меня, раввин спрашивает:
Вера получала от Бога какие-нибудь пророчества? Какие-нибудь указания относительно того, как искоренить зло на Земле?
Нет, ничего такого она ей не говорила.
Она? переспрашивает раввин после небольшой паузы.
Да. Того, кто к ней является, Вера называет хранительницей.
Я бы хотел поговорить с вашей дочкой.
Я оставляю их в молельном зале вдвоем. Через полчаса раввин Вайсман выходит ко мне в притвор.
Маймонид, говорит он так, будто мы не прерывали нашего разговора, пытался объяснить, что представляет собой лик Господа. Это не обычное лицо, ведь Бог не человек. Это ощущение того, что Он здесь и все ведает. Как Он создал нас по Своему образу и подобию, так и мы создаем Его по нашему образу и подобию. Чтобы нам проще было думать о Нем. В Мидраше упоминается несколько случаев, когда Бог зримо явился людям: на Красном море Он принял обличье молодого воина, на горе Синайобличье старого судьи. Почему не наоборот? Потому что при переходе через море людям был нужен герой. Старец бы не подошел. Раввин поворачивается ко мне. Впрочем, вы все это, наверное, и сами знаете.
Нет. В первый раз слышу.
Правда? Равви Вайсман внимательно меня изучает. Я попросил вашу дочь нарисовать того Бога, которого она видит.
Он протягивает мне изрисованный мелками листок. Я не ожидаю ничего удивительного, ведь Вера и раньше изображала свою хранительницу. Но на этот раз рисунок выглядит по-новому: женщина в белом сидит на стуле и держит на руках десять младенцевчерных, белых, красных и желтых. При всей схематичности изображения лицо этой матери чем-то похоже на мое.
Вы хотите сказать, что Вера думает, будто Бог похож на меня? наконец спрашиваю я.
Я этого не говорю, пожимает плечами равви Вайсман. Но другие могут.
Видя дорогой итальянский костюм, аккуратно причесанные волосы и изысканные манеры доктора Грейди Де Врие, специалиста по детской шизофрении, трудно предположить, что бóльшую часть трехчасового сеанса он проведет на полу с Верой и лысой Барби. Однако, сидя у смотрового окна, я вижу, что именно так он и поступает. Наконец они с доктором Келлер выходят ко мне.
Миссис Уайт, говорит доктор Келлер, доктор Де Врие хочет с вами поговорить.
Он садится напротив меня:
С какой новости начать: с хорошей или с плохой?
С хорошей.
Рисперидон мы отменяем. Психоза у вашей дочери нет. Я больше двадцати лет изучал психотические расстройства у детей, писал на эту тему статьи и книги, выступал как эксперт на судебных процессах Я это к тому говорю, что вы можете на меня положиться: во всем, кроме одного-единственного аспекта, Верапсихически здоровая и в разумных пределах довольная жизнью семилетняя девочка.
В чем же заключается плохая новость?
Доктор Де Врие потирает глаза большим и указательным пальцем:
В том, что она действительно что-то слышит и с кем-то разговаривает. Та информация, которую она озвучивает, в значительной степени не соответствует ее возрасту и не обусловлена ситуацией. Поэтому приписать ее слова воображению мы не можем. Но это не физическая болезнь. И на психическую также не похоже. Доктор Де Врие смотрит на свою коллегу. С вашего разрешения, миссис Уайт, я хотел бы попросить доктора Келлер представить Верин случай на симпозиуме психиатров. Может быть, в ходе дискуссии будут высказаны какие-нибудь предположения.
Через смотровое окошко я вижу, как Вера запускает в воздух летающую балерину и смеется, когда загораются яркие огоньки.
Не знаю Мне бы не хотелось, чтобы ее показывали как какую-то диковину.
Миссис Уайт, присутствие девочки не понадобится. И имен мы называть не будем.
Вы думаете, что ваши коллеги помогут вам понять, в чем проблема?
Доктор Де Врие и доктор Келлер обмениваются взглядами.
Мы надеемся, говорит он. Но может оказаться и так, что это явление не из разряда тех, на которые мы способны влиять.
Глава 4
В сомненье честном больше веры,
Чем в половине строгих вер.
27 сентября 1999 года
Если Аллена Макмануса отправляют освещать какой-нибудь симпозиум, он воспринимает это как дополнительные шесть часов сна. Когда в отель «Бостон харбор» съезжается определенное количество высоколобых профессоров, газета «Бостон глоб» непременно посылает туда внештатника, и выбор всегда падает на него, Аллена, хотя, вообще-то, он специализируется на некрологах. Видимо, главный редактор улавливает связь: на этих конференциях, как правило, немудрено умереть от тоски.
Аллен, сгорбившись, сидит в одном из последних рядов аудитории. Он успел записать название симпозиума и считает, что этой информации достаточно, чтобы заполнить те две газетные строки, которые не жалко потратить на такую скукотищу. Он уже приготовился накрыть лицо шляпой и вздремнуть, но к кафедре подходит привлекательная женщина. Ее появление пробуждает любопытство: несмотря на свою журналистскую специализацию, Аллен все-таки живой. Почти все другие докладчикистарые говнюки, похожие либо на его отца, либо на сурового священника той церкви, где он в детстве прислуживал у алтаря. А тут вдруг такая приятная неожиданность! Впервые за весь день Аллен встрепенулся.