Боевые псы не пляшут - Артуро Перес-Реверте

Артуро Перес-РевертеБоевые псы не пляшут

· 1 ·Водопой Марго

Мой хозяин ошибался, полагая, что я дерусь за него. Всюду и всегда я дрался за себя самого. В силу происхождения и по складу характера яприрожденный боец: в те времена, о которых пойдет речь, во мне было пятьдесят килограмм весу и семьдесят четыре сантиметра в холке, а в мою клыкастую пасть поместилась бы детская голова. Я метисплод скрещения испанского мастифа и филы бразилейро. В бытность мою щенком носил ласковую и забавную кличку, какие дают новорожденным песикам-собачкам, однако слишком много воды утекло с той поры. Прежнее имя я позабыл. И уже давно зовусь Арапом.

Гончий пес Агилюльфосущество слабосильное, но образованное и с философским складом умауверяет, что я рожден для боя и моя гладиаторская родословная уходит во тьму времен. По всему судя, мои предки потрошили в горах волков и медведей, а в Колизеельвов, сопровождали римские легионы и рвали варваров в германских лесах и дунайских плавнях, травили индейцев на Карибах и чернокожих беглых рабов в амазонской сельве. Такой вот, брат, у тебя куррикулюм, то бишь послужной список, говорит Агилюльфо. И, наверно, оттогоот того, что столетиями фатально обречены мы проливать кровьу собак моей породы со щенячьего возраста глаза глядят со старческой покорностью судьбе, и душа вся в рубцах да шрамах. Человек сделал нас убийцами или вроде того. И мы это знаем.

 Привет тебе, Арап.

 Привет, коллега.

 Как насчет того, чтобы полакать анисовой?

 Когда же я отказывался от такого?

 Так пойдем.

Это Агилюльфо первым сказал мне об исчезновении Тео и Красавчика Бориса. В ту ночь я, как обычно, отправился к Водопою Марго, соседствующему с винокурней, которая сливает отходы своего производства в реку, и сидел там, время от времени лакая из желоба, и раздумывал о том о сем, о многом, да ничего особенного не надумал.

В последнее время мне вообще думать все труднее. Голова у меня уже не та, что прежде. Безостановочно крутятся в ней мысли и воспоминания, бередя давно затянувшиеся раны на морде, на лапах и на спине, отчего они будто открываются и кровоточат. Старею, наверно. У нас, у собак, это быстро происходит.

 О чем задумался, Арап?

 Не могу тебе объяснить.

Агилюльфо внимательно вглядывался в меня и явно беспокоилсяи c каждой минутой все больше. В такие моментыа они случались частоя замирал, погруженный в думу, которая гвоздем сидела у меня в голове, а по всему телу начинали бежать мурашки странной дрожи. И виной тому были не года, а память. Не прошли мне даром два года собачьих боев, где я зарабатывал себе на пропитание: ну, все знают, что это такоезарешеченная площадка ринга, чертова уйма потных горластых людей выкрикивают ставки, а два бойца с мутными от ярости глазами сходятся в поединке. Смертельном, спешу добавить, поединкена не жизнь, а на смерть. Такое, сами понимаете, не забывается.

 Иногда мне кажется, будто тебя тут нет. Ушел куда-то.

 Может, и не кажется.

Агилюльфо отпил из желоба и утер морду. Говорю жекультурный пес. Его хозяин собрал большую библиотеку и часто ходит в кино.

 Ты есть, а вроде и нет тебя,  веско подытожил он.

 Вот именно.

 Быть или не быть, как сказал бард.

 Кто? Кто такой бард?

 Понятия не имею. Мой хозяин так его называет.

 А-а.

 Вроде бы пьесы сочинял.

 Надо же.

Я то и дело вновь слышу крики людей, плавающих в табачном дыму, вижу тени убитых или покалеченных мной собак, чьи зубы оставили метки не только на моей черной шкуре, но, кажется, и где-то в душе,  и ощерившись, с негромким рычанием постепенно прихожу в себя. Марго-Аргентинка, фландрская бувье, которая служит при Водопоеубирает отбросы и полиэтиленовые мешки, отгоняет кошек и голубей, чтоб не гадили тут,  рассказывает, что, как накатит на меня, я начинаю драться с пустотой, будто ошалел или взбесился.

 В таких случаях,  говорит она обычно,  лучше отвалить и дождаться, когда он уймется Потому что Арап, когда он такой, ну просто зверь зверем. Сожрет живьем и не поморщится.

Агилюльфо, пес многознающий и немало повидавший на своем веку, уверяет, что в мире людей мне соответствуют так называемые боксеры.

 Ну, знаешь, этималость тронутые оттого, что их много лупят по голове и укладывают мордами в брезентовый настил ринга.

Однако со мной такое происходило редко, а чтобы так кончалась схваткавообще никогда. Уж поверьте мне, я за свои слова отвечаю. Когда бойцовый пес и вправду утыкается носом в брезент, карьере его, а зачастую и жизниприходит конец. Если сильно порванего без лишних слов добивают, а если еще может шевелитьсяслужит «грушей» для начинающих или, изувеченный снаружи и изнутри, сторожит дом, гараж, какую-нибудь замшелую посудину. Сходя с ума от жажды, одиночества и страха.

 Про Тео так ничего и не известно,  сказал мне в тот вечер Агилюльфо.

Я нагнулся к желобу, глотнул и, обремененный заботой, так и осталсяопустив голову и в буквальном смысле развесив уши. Тео был моим лучшим другом. Был и, надеюсь, остался. Мощный, крепкий и серьезный пес породы родезийский риджбек, на такого можно положиться. Без него редко обходились наши вечера у Водопоя Марго.

 Я его видел здесь две недели назад,  сказал я Агилюльфо.  И ты тоже.

 Ну, видел. Ты ушел тогда, а они с Красавчиком Борисом остались. Лакали анисовую чуть не до вечера и толковали о своих делах. Потом их обоих видели в проезде Рата.

 Кто видел?

Агилюльфо с философским бесстрастием наблюдал, как по его правой передней лапе карабкается клещ.

 Сюзи.

 Потаскушка?

 Она самая. По ее словам, оба шли себе тихо-спокойно, повиливали хвостами.

 Больше ничего?

 Больше ничего. Один, говорит, такой изысканный, щеголеватый господинчик, а второйздоровенный барбос. Она им гавкнула в знак привета, они поздоровались и дальше пошли.

 И даже не обнюхали ее?

 Не польстились, видно.

Я улыбнулся по-нашему, по-собачьи, то есть высунул кончик языка и фыркнул раза два-три: аф-аф-аф. Сюзиэто уличная собачонка, дворняжка беспородная, сучка безотказная. Имеет обыкновение торчать у проезда Рата в ожидании кавалера, и еще не было случая, чтобы не дождалась. Иногда чуть подрощенные щенки заваливаются к ней целой ватагойне хочется говорить «сворой»,  и она принимает всех скопом. Да, в былые времена пользовался ее милостями и я, как и все окрестные кобели, если не считать Рудитакже известного как Жемчужинка,  изящного серого пуделя, который в ином хоре пел.

 И с тех пор,  продолжал Агилюльфо,  никто их больше не видел. Ни про того, ни про другого ничего не слышно. И, по всему судя, Борис домой так и не вернулся.

 А Тео?

 Похоже, что и он тоже.

 Странная история.

 Вот и я про то. Он же всегда был верен своим привычкам.

Я помолчал. Тео жил и стерег сад у одной бедной и вдовой старушки, которая его за это кормила, то есть, как принято теперь выражаться, «работал за харчи». И любил валяться под натянутым на веревках бельем.

 Говорю же: давно его не видел,  сказал я, положив голову на лапы.  Да и когда виделись в последний раз, перебросились лишь парой-тройкой гавков.

Агилюльфо еще полакал немножко из желоба и вытер морду о мой бок. Потом звучно отрыгнул, распространив вокруг анисовый дух, и повалился рядом. Будучи философомего кредо было «облай самого себя»,  он позволял себе в моем присутствии некоторые вольности.

 Так вот, он тоже пропал. Я живу по соседству и потому заглянул к нему. Ни корм, ни вода не тронуты А хозяева Красавчика Бориса уже несколько дней назад расклеили на фонарных столбах и на деревьях объявления о пропаже. Ты разве не видал?

Я только мотнул головой в ответ. Наверно, от постоянных ночевок под мостом у меня в голове стоял какой-то странный гул. Всю неделю было мне как-то не по себе. Знать бы тогда, что худшеевпереди. И уже совсем недалеко.

 Вот погляди-ка,  сказал Агилюльфо и лапой пододвинул ко мне измятую ксерокопию объявления, лежавшую на земле.

С другой стороны желоба подошла Марго, с любопытством уставилась в объявление.

 Даже на фотографиях эта дворняга выглядит потрясно.

 Это не дворняга,  с напускным безразличием уточнил Агилюльфо.  Это борзой пес с золотистыми глазами.  И, помолчав, добавил насмешливо:Русский псовый, кажется. Аристократ собачий.

Марго всхрапнула, обозначая пренебрежительный смешок. Хотя она была наполовину или даже на три четверти фландрской бувье, выговор у нее был как у портеньожителя Буэнос-Айреса. Певец, исполнявший милонги, который привез ее из Аргентины, вскоре не то помер, не то уехал куда-то, не то еще что, и Марго оставалась без призора и надзора, без приюта и уюта, покуда не обосновалась у Водопоя.

 Да брось ты, мы все дворняги. Мы утеряли свою породу, как только отбились от гордой и вольной волчьей семьи и стали служить людям. Так чтовсе мы дворняги. Дворняги и бедолаги.

Марго былаи естьсущество резкое, колючее, вечно пребывающее не в духе и к тому жес замашками феминистки: никто из нас не мог бы похвастаться, что хоть раз засадил ей. Однако имелись у нее, как у всех, свои слабости. И я, представьте, был одной из них. Меня она привечала, допускала к самой чистой и свежей части желоба, а когда мои демоны в очередной раз затуманивали мне рассудок, позволяла рухнуть там же и лизала мне морду и брюхо до тех пор, пока я не приходил в чувствои в себя. После таких сеансов она, чтобы я не строил иллюзий, а за ними следоми куры, день-два держала меня на расстоянии и, как говорится, в рамочках. Сейчас мы находились именно в этой фазе.

 И тем паче в наши времена, когда повсюду царят крохоборство и алчность,  припечатала она, кося на меня глазом.  Когда каждый готов продаться за жалкую подачку. За какую-нибудь косточку.

 Ладно бы ещеза мозговую,  сострил я.

 Вот именно. Или продать за нее товарища.

 Canis cani lupus,  сентенциозно заметил Агилюльфо.  Пес псуволк.

И посмотрел на меня со значением, поскольку был осведомлен о моем прошлом, я же отвел глаза, сделав вид, что рассматриваю фотографию в объявлении. На ней в самом деле был запечатлен Красавчик Борис во всем своем великолепии: длинная, чистая, шелковистая шерсть, узкая, вытянутая морда, надменные бархатистые глаза, отливающие золотом, поверх антиблошиного ошейника надет другойиз плетеной кожи исключительного качества со всеми мыслимыми бирками, свидетельствующими, что носитель его привит и от бешенства, и от чумки и вообще от всего на свете. Выхоленный породистый товарищ по собачьей доле.

«Пропала собака. Кобель. Отзывается на кличку Борис,  значилось в объявлении под фотографией.  Нашедшему гарантируется вознаграждение» и т. д. Я не очень-то разбираюсь в человеческих цифрах, но сумма показалась мне из ряда вонподстать ему самому, его хозяевам и всему, из чего состояла жизнь этого борзого кобеля, входившего в разряд тех избранных баловней судьбы, которые рождаются на шелковых подушках, вяжутся только с самыми родовитыми сучками и берут призы на конкурсах собачьей красоты, то бишь выставках, где принимают элегантные позы перед объективами фотокамер.

 Следует признать,  сказала Марго, тоже глянув на снимок,  что этот русский дылда очень хорош собой.

Я кивнул, не споря с очевидным. Кличка «Красавчик» прилипла к нему именно за красивые глаза, но не только за них: он получал медали на выставках и его время от времени скрещивали с роскошными длинноногими блондинками, каких увидишь только на страницах журнала «Псы и собаки» или в окошках лимузиновТео, впрочем, уверял, что таких в природе не существует, люди их создают в фотошопе. Да. В отличие от Тео, от меня и от всех нас Борисприрожденный триумфатор, один из тех, кто, высоко держа голову и расправив плечи, шествует по тротуару на поводке у своих изысканных хозяев, и, чуть завидев его, любой плебей семейства псовых начинает беситься от злости. И шипеть сквозь зубы: «С-сукин с-сноб!»

Я оставался рядом с Марго до вечеравсе думал и лакал из желоба. Ну, или пытался. «Пытался» относится к «думал». Дело все в том, что на судьбу Красавчика мне было наплевать с высокой колокольни, а вот с Тео дело обстояло иначе. Этот родезийский риджбекстатный, мускулистый, светло-рыжей мастимой лучший друг, уж не знаю, был или есть. Пес небрехливый, сильный, храбрый. Во всех отношениях надежный. Предки еготак же как моиохотились на львов и беглых рабов в Южной Африке или где-то там. И это стало темой наших долгих разговоров, едва лишь однажды вечером, когда все угощались у желоба, мы свели знакомство: дело было год примерно назад, я только недавно перестал выступать на ринге. Агилюльфо или кто другой из завсегдатаевсейчас уж не помнюупомянул, что я в свое время был местной звездой, и Теопрежде мы никогда не встречалисьс любопытством уставился на меня.

 Ну и работенку ты себе нашел,  сказал он.

 Не хуже других,  ответил я.  По крайней мере, это лучше, чем танцевать на задних лапках в цирке. Или в полиции служить.

Он раздумчиво покивал, как бы оценивая мои слова, и все глядел на меня, а язык наполовину вывалил наружу как намек на любезную улыбку.

 Так или иначе, наш здоровяк недавно оставил это ремесло,  сказала Марго, лежавшая по другую сторону желоба.

Тео заинтересовался еще больше:

 Почему же?

Спрошено было спокойно, без намека на подвох и подковырку. Я пригубил, утер пасть и наконец сказал:

 В этом деле если вовремя сам не унесешь ноги, тебя унесут.

Он не сводил с меня глаз, размышляя над моими словами. Потом шевельнул ушами, как бы в знак согласия.

 Меня зовут Тео.

 Арап,  ответил я.

Мы соприкоснулись передними правыми лапами и продолжали молча выпивать. И тут на наш Водопой нагрянула сворашесть драчливых псов, ищущих, с кем бы сцепиться, а также претендующих на внимание Сюзи. Однако начали они с меня.

 Это ты, что ли, тот самый бойцовый пес?  невежливо прогавкал один.

 Не помню.

 А я вот вспомнил тебя Это тебя ведь, падла, кличут Арапом?

 А если даже и так, что с того?

 А то, что за тобой должок.

Вмешательство Марго, попросившей вести себя прилично, действия не возымело. Главарь заявил, будто в каком-то притоне я в бою суродовал, как он выразился, его двоюродного брата. Кстати, вполне возможновсех не упомнишь. Но дело в том, что эти шестеро были отпетые сволочи, шваль, сброд, годный только крыс душить, мусорные баки опрокидывать да нападать всей оравой на одного. Подонки собачьего общества.

 Да, парнишка  напирал этот субъект.  Изувечил ты моего кузена. Живого места не оставил на нем. По твоей вине он кончил жизнь на дне колодца.

После третьей порции анисовой все шестеро принялись подзуживать друг друга, а потом ощерились, залились лаем и накинулись на меня. Шестеро же, скажу я вамэто многовато даже для профессионала. Я распорол брюхо одному, оторвал ухо и располосовал морду другому, а потом приготовился подороже продать свою шкуру, меж тем как остальные впивались мне зубами в колени и в шею, подбираясь к яремной вене. И явно собирались спровадить меня на тот свет.

 Да они ж его сейчас разорвут, шпана проклятая,  всполошилась Марго.

И тут Тео, который до этой минуты придерживался старинного и мудрого правила «не тебя это самоене подмахивай», а потому наблюдал за происходящим в отдалении, не суясь, куда не звали, пересмотрел свою модель поведения и зашел с козыря, бросившись ко мне на выручку. Ну, что тут скажешь? Помесь мастифа с филой бразилейро на пару с родезийским риджбекомэто очень серьезно, так что уже через мгновение с морд наших капала кровь, трое мерзавцев валялись на земле, а остальные, поджав хвосты, удрали.

 Даже выпить спокойно не дадут,  посетовал Тео, утирая морду.

И вот тогда-то, под одобрительным взглядом МаргоАгилюльфо, присутствовавший тут же, держался на почтительном расстоянии, а ушами изображал букву V, время от времени изрекая какие-то суждения: по-древнегречески, думается мне,  мы с Тео и стали друзьями. Самыми лучшими, самыми близкими. Да, таковыми и оставались бы, не появись в нашей жизни Дидо.