В смысле, не знаю Возможно, я неправ. Так?
Нет, приятель. Ты очень даже прав, говорит он, и после этих слов я поднимаю взгляд. Очень хорошо, Джонатан. Ты, парень с именем, как у чайки, чертовски далеко взлетишь.
Можно мне сесть?
Да, можно.
Не глядя ни на кого, старательно переступая через канареечно-желтые «пумы» Скотти, которые он выставил в проход, возвращаюсь к парте и тихонько сижу до конца урока, не шевелясь.
Прямо перед звонком мистер Дулик решает, что недостаточно пытал любимых учеников в течение учебного года, и опускает всем нам на шеи лезвие гильотины.
Итак, говорит он. Вот что будет происходить в последние две недели. Объединитесь в пару с кем-нибудь из тех, с кем ни разу раньше не работали. Беседуйте об остальной части книги так, как сегодня. Хорошенько вдумайтесь в смыслв каждое слово, в символы, метафоры. А потом вместе сделаете пятиминутный доклад о том, что она для вас значит.
О нет! Звонкое эхо ахов и охов «да ладно!» и «о боже!» наполняет класс, мой мозг мгновенно начинает шкворчать. И вот почему:
1) Доклад. Проясним один момент: это не обычный-трехстраничный-доклад-по-книге-прочесть-вслух-и-дело-с-концом. Нет, доклады у мистера Дулика означают одно и только одно: театральное представление бродвейского калибра. Если твой не заслуживает премии «Тони» от начала и до конца, можешь пойти и утопиться в Миссури. А оценка составляет пятьдесят процентов итоговой. Иными словамиОчень Важное Дело.
2) Партнерство. В смысле, когда играем в вышибалы на физре, меня не то что последним берут в команду. Вообще забывают, что я там тоже есть.
3) Разговор. С кем угодно, за исключением Старлы, в незапамятные времена в тридесятом королевстве я пробовал. Ничего не получилось.
Ну-ну! Тихо! Вам это на пользу! говорит Дулик. Мы должны учиться работать вместе, друзья, если хотим получить хоть один шанс спасти планету. А теперь поторопитесь: разбейтесь на пары, пока не прозвенел звонок.
Ладно, я очень сомневаюсь, что неминуемое уничтожение планеты может быть предотвращено трехминутной чечеткой в стиле Боба Фосса под какую-то историю о чайке, но наши судьбы подписаны, скреплены печатью и доставлены адресатам.
Все торопятся подобрать партнеров.
В смыслевсе, кроме меня и мерцающего одинокого парня на Острове Одинокой Парты.
Прекрасно!
6
Еду на Стингреймобиле домой. Позволяю ветру уносить прочь мысли. Пытаюсь, во всяком случае. Запястья и бедра горят. Дурацкие клятые побочные эффекты. Как я буду с ним работать? Я и в одиночку-то стою перед классом, едва удерживаясь, чтобы не выброситься из окна, но с НИМ? О боже! Однако он, похоже, ничего такой: передал мне записку на уроке здоровья, ради святого Зигги! Мы можем быть друзьями. Да. Так поступают нормальные люди. Но эта улыбка: чуть кривоватая, и от нее на щеках появляются две ямочки. А его волосы Как они блестят на плечах, точно Черное море. И его глаза, как сверкаютПЫХ! По ноге молнией проносится разряд. Оу-у! Нет. Прекрати. Будь умнее, Коллинз. Твоя цель близка, и нетя поговорю с Зигги, когда доберусь до дома. Он знает, что делать
Боже! Гоню вперед, отслеживая звуки, несомые ветром, чтобы отвлечься. Во что бы то ни стало. «Управляй негативом». Значит, так. Я слышал, что у каждого города есть собственный саундтрек белого шума. В Нью-Йоркеавтомобильные клаксоны. В Лос-Анджелесевеера пальмовых листьев, раздающие пощечины небу. В Сент-Луисестрекот цикад. Они только-только начинают появляться, песня этих насекомых обычно способна убаюкать мысли, погрузив их в глубокий сон. Обычно. Вот уже начинает
Но, обогнув угол, я резко встряхиваюсь: золотистый «Кадиллак» блестит на подъездной дорожке. О нет! Почему папа дома? Обычно к этому времени он уже в «Блюзовой нотке». Проклятье, псу под хвост мои планы: прокрасться в его комнату, бросить дурацкий доллар на тумбочку, сбежать.
Теперь же, пока Стингреймобиль трясется по подъездной дорожке, сердце трепыхается в глотке. Я оставляю и то и другое на веранде и тихонько приоткрываю кухонную дверь. Вот только ее не смазывали с 1927 года, поэтому она скрипит на весь дом.
Выглядываю из-за угла. Папа еще спит на диване. Но это я так думаю. По телевизору показывают повтор одной из серий «Предоставьте это Биверу». Отлично. Можно прокрасться мимо, метнуться вверх по лестнице, положить Доллар Мечты на тумбочкуи концы в воду. В голове начинает звучать тема из «Бэтмена».
Добираюсь до второй ступеньки, когда:
Привет.
Его голос. Замираю.
Привет, пап, медленно разворачиваюсь. А ты почему дома?
Где он?
Отец не двигается, даже глаз не открывает. Не уверен, что он на самом деле говорит со мной. Может, это мой мозг рождает незримые слова, вылетающие из его рта. Такое уже бывало.
Гдечто? говорю шепотом, на случай, если так и есть.
Не играй со мной в эти игры! Нет, это все же он. У меня нет времени на это дерьмо. Где он?
Прости. Мне нужны были деньги на обед, и
На пластиковом столике рядом с диваном: пустой бокал от виски, две пустые бутылки от пива и пепельница с символикой журнала «Плейбой», в которой столько сигаретных бычков, что одна из титек изображенной на ней девицы едва видна. Три порции спиртного. Ну, это еще ничего.
Где он? Его глаза разом распахиваются. Лезу в карман и стараюсь как можно лучше расправить бумажку, прежде чем вернуть.
Что с ним случилось?
Извини. Я не виноват
Я до сих пор дома, потому что ты украл мои деньги.
Ну, технически этонеправда. Когда бабушка умерла, она оставила все деньги мне. Я просто не смогу прикасаться к ним еще пять лет, но тогда, как я понимаю, настанет конец света. Чистая математика. До этого момента папа может пользоваться средствами на свое усмотрение, создавая для нас обоих комфортную жизнь. А поскольку два года назад его уволили, он не особенно усердно ищет работу. «Проклятая вьетнамская война! В этом городе больше нет никакой чертовой работы в строительстве», говорит он. Изо дня в день. Опять неправда. Но сейчас не время упоминать об этой несущественной детали.
Вместо этого говорю:
Я понимаю. Извини.
Она ждала моего звонка. Ты это понимаешь? А я не позвонил. Пришлось сидеть здесь. Весь день. Ждать, пока ты притащишь домой свою воровскую задницу.
Да, сэр.
Если она, помоги мне боже, не возьмет трубку
Папа вскакивает с дивана. Я отшатываюсь. Он никогда не бил меня, но все же береженого бог бережет. Проходит мимо, задевая меня плечом, спотыкаясь на двух ступеньках, которые ведут в кухню, к стоящему там телефону.
Гребаный ковер, бормочет он, приваливаясь к стене. Снимает трубку. Каждая цифра тик-тик-тикает, точно крохотный молоточек, пока набирается номер.
Пожалуйста, возьми трубку, пожалуйста, возьми трубку, пожалуйста, возьми трубку. Я вижу три вещи:
1) Иисуса на деревянном кресте, обсыпанного золотой пылью, висящего над телевизором. Он был мамин. Да, был. Когда я родился и она вытолкнула меня из темноты, я всосал в себя весь свет в этом мире, и ее не стало. Тетя Луна говорит, что это был божественный промысел, но ведь она считает, что и Сент-Луисастрологический центр вселенной, так что даже не знаю И, хотя мы с отцом больше не ходим в церковь, со стены его все равно не снимаем.
2) Рядом висит вышивка в рамке: «Дом там, где серце» выведено кривыми оранжевыми буквами. Она бабушкина. В смысле, папа вышил для нее, когда был маленьким, потому что бабушка говорила эти слова каждый день, как другие «доброе утро». (Вышивка была для нее дороже «самого рая», потому что маленький папа трудился несколько месяцев и неправильно написал слово «сердце».) Мы не трогаем ее, хотя оба считаем фразу дурацкой банальностью. Не в обиду сказано, бабуля.
3) Папа Бивера в телевизоре обнимает плачущего Бивера. Звук выключен, и я не слышу, что они говорят, но могу представить нечто вроде: «Тише, тише, милый сынок. Что бы ты ни натворил, я все равно буду любить тебя больше, чем свою бутылку виски». Или еще что-то в том же духе.
Привет. Хизер?.. Привет-привет, это Роберт из «Блюзовой нотки», вчера вечером Тот, кто угощал тебя текилой, помнишь?.. Мы целовались в туалете, и Да, привет, это я.
Боже! У девицы голос как у победительницы конкурса «Лучшая шлюха» на сент-луисской окружной ярмарке. Что ж, по крайней мере, она дома.
Папа прикрывает рукой трубку.
Сделай мне выпить, сынок?
Ныряю под барную стойку и беру чистый бокал: два кубика льда из крохотной морозилки, до половины «Джек Дэниелс», плеснуть содовой, выжать дольку лайма. Взгляд в зеркальную стену за спиной. Прикрываю волосами шрам на лбу, бегу обратно с выпивкой.
Он уже примостился на корточках у стены, вертит в руках телефонный шнур, как тринадцатилетняя девчонка. Когда-то папа был красив, как кинозвезда, я видел старые фотографиизагорелый, мускулистый, с волосами песочного цвета и улыбкой, которая разбивала девичьи сердечки. Теперьподтаявшая и оплывшая версия прежнего: восковая кукла Роберта Редфорда, выброшенная на обочину.
Мгм-м-м Да, детка, воркует он. Встретимся сегодня вечером.
Похабень.
Когда он машет мне, гоня прочь, я пулей лечу в комнату. Снова пронесло. БЭТМЕ-Е-ЕН! Приглушенный, какой-то девчоночий треп доносится сквозь сигаретный дым, плывущий вверх по лестнице. Что-то вроде «не могу дождаться я не я буду С меня кока, с тебя травка».
Ромео и Джульетта изнывают от зависти.
Во всяком случае, он счастлив. Остальное не важно. Закрываю дверь, беру со стола «Aladdin Sane» и залезаю в чулан.
Секрет: в шкафу позади одежды, развешанной по цветам, скрывается дверца, ведущая в крохотное помещение. Никто не знает о моем тайнике. Даже Старла. Думаю, в нашем мире каждый нуждается в каком-то секретном месте, где можно рассчитывать, что мечты будут храниться в безопасности
Понятия не имею, почему этот закуток вообще существует, но поскольку дом был построен в двадцатых годах, он всегда представлялся мне укрытием какого-нибудь гангстера по имени Бабс Макги или маленького мальчика, прятавшегося от военных преступников. А теперь это мое собственное убежище от Адольфа-папы и прочих радиоактивных частиц внешнего мира.
Знаете, отец не всегда был таким. В смысле, он никогда не был одним из супер-счастливых-хиппарей, что поют на склоне холма в рекламе кока-колы, однако не был и городским пьяницей. Нет, я сам что-то сломал в нем после рокового дня на озере в 1969 году, когда случилось ЭТОи все изменилось. Вот и еще одна из причин, по которым я до сих пор так усердно стараюсь все исправить. Я виноват в том, кем он стал и не знаю, придет ли когда-нибудь кто-нибудь из нас в норму
Когда включаю свет, мамин портрет поворачивается ко мне, улыбаясь.
«Привет, жучок».
Привет, мам.
«Сегодня был хороший день?»
Сегодня был странный день.
«Что случилось?»
Потом. Сейчас мне нужно исчезнуть.
«Конечно, горошинка».
Она садится поудобнее, взбивая волосы, глядя в ручное зеркальце.
Я включаю проигрыватель, надеваю мягкие наушники и топлю свою жизнь в величайшем альбоме всех времен: «The Rise and Fall of Ziggy Stardust and the Spiders from Mars». Я слушаю его каждый день с тех пор, как в прошлом году состоялся концерт. Вся эта чертова штука просто гениальна, но начало торкает каждый раз: медленный, ровный барабан, ч-чшш-ч, ч-чшш-ч, сттррраммммм гитары, а потомего голос
О боже Его голос
На концерте, когда случилось это сттррраммммм, на сцене поблекли красные огни, и я наконец увидел аудиторию во всей красе: мини-пришельцев-Зигги, наводнивших оркестровую яму. Вопящих. Поблескивающих. Плачущих. Один из них, с такими же, как у Боуи, огненно-оранжевыми волосами, столкнулся со мной. Парень дунул блестками мне в лицо, сказал, что я «так сверкаю, что можно загадать желание», и поцеловал в щеку. Зигги запел. Мое сердце остановилось. А остальное, как говорится, история
Сжимаю «Aladdin Sane» в руках и не успеваю спросить, как:
Глаза Зигги поднимаются, искрятся. «Не волнуйся, Звездный Человечек, я здесь. П-п-перемены грядут, малыш. Ты должен развернуться и встретить странное лицом к лицу. Это единственный способ выжить».
Я не готов.
«Мы никогда не готовы. Помни: друзьятвои главные силовые поля, мой космический захватчик-суперзвезда».
Ты прав отвечаю я. Это единственный способ
«Хочешь потанцевать?»
А давай!
И мы молимся.
Сотни глаз Зигги, вырезанных мною из журналов, покрывают стены чулана. Они моргают и подпевают нам. Сую руку в рюкзак, разворачиваю скомканную запискуту, которую новичок подбросил мне на уроке здоровья, и прикрепляю рядом с маминым портретом Чтобы она хранила нас.
Да, шепчу. Куда летим дальше, Уэб?
7
БУМС! ВЖЖЖУХХ! Несколько часов спустя отцовский «Кадиллак» уносится прочь. Сбрасываю наушники и выползаю из чулана. Солнце исчезло, оставив лишь жженый отблеск. Выглядываю из-за штор: окно Старлы мигает, точно стробоскоп. Она жива! Наверное, новости смотрит. Лечу вниз.
Четырнадцать минут до начала «Часа комедии с Сонни и Шер» времени хватает только на то, чтобы закинуть в духовку один из папиных замороженных ужинов с жареной курицей и позвонить ей. Неидеально, но так надо. Пока жду ответа, достаю крекеры и арахисовое масло.
Привет, любимка! Как жизнь молодая? «Killing me softly» во всю мочь шарашит в трубке. А как иначе-то.
Чем занимаешься?
Она уменьшает громкость.
Тружусь над своим «ливайсом».
Круто. Ты наверняка выиграешь конкурс.
Посмотрим Ты в порядке? У тебя странный голос.
Намазываю крекер, пихаю в рот.
Ты где сегодня была?
В центре. На женском марше. Опять забыл? У тебя точно все в порядке, Джонни?
Все отлично. Ах да, ты же говорила! (Все равно не помню.) И как прошло?
Офигенски! Толпы женщин-феминисток собрались вокруг Арки, выкрикивая лозунги за равные права. Это было прекрасно. Некоторые даже несли проволочные вешалки, крича «больше никогда!».
Почему?
Процесс Роу против Уэйда. Я имею в виду, решение наконец-то принято в январе, но представляешь, скольким женщинам пришлось умереть дома до того, как аборты стали легальными?
Нет, я
О! Там одну женщину несли в деревянном гробу, она изображала мертвую Просто фантастика!
Ого.
А некоторые щеголяли в одних лифчиках. Тебе бы понравилось!
Хмыкаю:
Ага
Я чувствовала себя такой живой, Джонни, когда была частью всего этого! Сейчас такое прекрасное время, чтобы быть женщиной. Быть свободной от гнета мужчины. Мир просто безумно хорош, знаешь ли
Ну да, ну да
Никогда не знал, как реагировать, поэтому намазываю и сую в рот еще один крекер и говорю:
Знаешь, я ужасно расстроился, что тебя не было сегодня на английском.
Да? А что случилось?
Мы должны были выбрать партнеров для доклада.
Ох ты ж блин!
Вот и я о том же.
Кто тебе достался? Аарон?
Не-а. Новенький.
Новенький?
Да, сегодня был первый день. Индеец
Серьезно?
Ага Провожу пальцами по обоям с золотыми блестками, выписывая узор, странно напоминающий его кривоватую улыбку.
Круто! Он был в Раненом Колене?
Да нет, он вроде нормально ходит, он
Джонатан!
Что?
Я говорю о Вундед-Ни, городке в Южной Дакоте. О том месте в резервации, где сто с лишним лет назад были убиты сотни американских индейцев. Это одна из причин, по которым они его сейчас захватили.
А Тогда не знаю.
Раненое Коленовеличайший захват нашей эпохи. Я чуть не поехала туда вместе с папой, чтобы помогать им Ты что, не помнишь, как я рассказывала?!
Нет. А что такое?
Повнимательнее надо быть, Джонни. Это важно. Она выключает Роберту. Боже, видимо, дело действительно серьезное. Вот в чем суть: движение американских индейцев отвоевало это место и заняло его в феврале на 71 день. Они забаррикадировались, чтобы привлечь внимание к тому, что им несколько поколений приходится терпеть несправедливость. Потом явились прихлебалы Никсона и попытались их оттуда выкурить, окружив периметр, чтобы никто не мог проникнуть внутрь. Каждую ночь велись перестрелки и бои. Несколько коренных американцев погибли. Это была трагедия. Вся страна смотрела Ты что, никогда новости не включаешь?!
Ну, я Вообще-то нет. А зачем им это понадобилось?
Ай!
Что случилось?
Дурацкая иголкапытаюсь вышить свое имя на бедре в общем, вроде того, что пытаемся делать мыну, понимаешь, бороться за право быть самими собой. Но они довели это до высшей точки. После захвата коренные американцы по всей стране начали съезжаться туда в знак солидарностии это было прекрасно. Вот почему папа едва не увез нас в Вундед-Ни, но мама решила, что это слишком опасно.