Когда он забинтовал туземцу рану, чтобы остановить кровь, то явственно почувствовал неизбежность смерти этого человека и всю бесполезность своих манипуляций. По тяжелому дыханию Короля Ромео было очевидно, что кровопускание не дало результатов и что Хранитель подспудно просто хотел сделать ему больно за то, что его болезнь неизлечима, как неизлечимы все болезни аборигенов, потому что аборигены ничему не поддавались, не хотели становиться цивилизованными, отказываясь от возможности, которую он им предоставлял, в то время как остальным не было до них никакого дела.
Пробормотав что-то про равновесие внешних и внутренних пневматических сил, словно подбадривая себя и желая уверить присутствующих в том, что все его действия продиктованы, в равных пропорциях, рациональной наукой и христианским сочувствием, Хранитель резко обхватил другое запястье Короля Ромео. Тот вскрикнул от боли, потому что на этот раз последовал не аккуратный надрезХранитель буквально пронзил его руку ножом.
Он оставил ее кровоточить до тех пор, пока на коже не выступила холодная испарина, и только после этого к Хранителю вернулось прежнее спокойствие. Он забинтовал порез и передал женщинам, сидящим полумесяцем на полу, жестяную миску, до краев наполненную кровью, кивком давая понять, что нужно выплеснуть все это на улицу.
Выпрямившись и смиренно опустив голову, Хранитель затянул гимн:
Средь тьмы, что окружает, Благословенный Свет всегда меня спасает
Голос его дрожал, но пел он громко. Нервно сглотнув, Хранитель продолжил более ровным, сильным баритоном:
Пусть ночь меня от дома прогоняет, Благословенный Свет всегда меня спасает
Туземки затянули, фальшивя, но Хранитель понял, что они пытаются вплести свой заунывный вой в мелодию гимна.
Пусть всяк о прошлом забывает! пропел мужчина, уже на пределе своего голоса, но даже он порой не в силах был забыть об этом самом прошлом и потому оборвал гимн на полуслове, а женщины все продолжали завывать, не в состоянии остановиться. Хранитель опустил закатанные рукава и тут с удивлением обнаружил, как внимательно смотрит на него Матинна, будто она уверовала в его магическую силу, пытаясь постичь ее, и одновременно в глазах девочки сквозило сомнение. Обескураженный, Хранитель заговорил, пытаясь придать ритмичность словам, чтобы как-то успокоиться:
Сейчас пульмонарная система Короля Ромео должна прийти в равновесие, начал он. Потому что кровь потому что самочувствие его должно
Матинна уставилась на свои голые ступни, и Хранитель тоже уставился на них. Испытывая замешательство, вот-вот готовое прорвать плотину и заполнить все его существо чувством вины, Хранитель поднял голову, стараясь не смотреть никому в глаза. Он вышел на улицу, чтобы сделать спасительный глоток прохладного воздуха.
Хранитель испытывал гнев, и этот гнев сбивал его с толку. Ведь он выполнял теперь еще и обязанности хирурга, потому что настоящий хирург, бедолага, скончался месяц назад. Обещали прислать нового, но, возможно, придется ждать несколько месяцев. Да, Хранитель был зол и на хирурга, который позволил дизентерии доконать себя, и на губернатора за проволочку, но в то же время он гордился тем, что все делал как настоящий доктор. Он умел проводить кровопускание, вскрывать нарывы, мог поставить клизму, препарировать покойных и составлять квалифицированные заключения. Да, он, обычный плотник, умел делать все это, потому что научился полагаться на себя, был пытлив и являл собой триумфальный пример настоящего проповедника.
После полудня Хранитель занялся немаловажным делом: нужно было продумать устроение нового, более обширного кладбища, чтобы успевать за смертью, косившей обитателей поселения. Ближе к вечеру он отправился с туземцами на старое захоронение, чтобы они подсказали ему, кто где лежит, назвали поименно. Но туземцы боялись произносить имена умерших, и, разозленный подобной неблагодарностью за свои труды, Хранитель прогнал их прочь.
Он хотел определиться с новым кладбищем до приезда губернатора Земли Ван-Димена сэра Джона Франклина и его супруги леди Джейн. Те уже запаздывали на неделю, хотя ветер надувал с юга хорошую погоду. Сэр Джон был человеком ученым, знаменитым исследователем-путешественником, инициатором множества проектов. Он мог скитаться по острову, изучая его обширную и неизведанную западную часть, прозванную Трансильванской глушью, мог основывать всевозможные научные общества, а еще он собирал ракушки и цветы для Королевских ботанических садов Кью.
«Да, решил про себя Хранитель, отмеряя шагами участок под могилы, вот это новое кладбище и настоятельное требование к распеванию религиозных гимнов и есть те самые разумные цели, которых он должен достичь до приезда вице-королевской персоны». Хранитель гордился своим реальным подходом к делу.
Вечером мужчина читал лекцию по пульмональным заболеваниям для аудитории, которая состояла из офицеров, членов их семей и туземцев. Собственно, полный текст его работы представлял собой сто сорок четыре страницы наблюдений. Хранитель чувствовал себя увереннолекция звучала аргументированно и логично и была подкреплена демонстрацией практических примеров. Один из которых, нагревание бутылки над кипящим чайником. Взяв в руки сваренное вкрутую и очищенное яйцо, Хранитель держал его над горлышком бутылки, пока оно не всосалось внутрь.
Наблюдая это, Троилус рассмеялся и громко произнес: «Бутылка из Вайбалены и яйцо черного человека», сделав совершенно превратные выводы из продемонстрированного эксперимента.
После лекции Хранитель выпил с офицерами по бокалу белого рейнвейна, закусив сэндвичем с ветчиной, а также, желая подчеркнуть, что он не потерпит никакой дискриминации, выпил с туземцами чаю из жестяных кружек, вкус которого определенно доставлял им наслаждение.
На следующее утро умер Король Ромео. По правде говоря, это не было неожиданностью или чем-то из ряда вон выходящим, и когда Хранитель пришел, чтобы удостовериться в этом, он почувствовал скуку, хотя прежде в таких случаях его мучила жалость. Женщина, с которой сошелся Король Ромео несколько лет назад после смерти своей жены, пребывала в обычном для такого события состоянии первобытного исступления, издавая звуки подобно колокольне, на которую взобрался обезумевший звонарь. Лицо ее было покрыто кровавыми порезами, которые она сама же и нанесла себе осколком разбитой бутылки.
Между тем дочь Короля Ромео была преисполнена христианского благоразумия, и ее сдержанность давала надежду, что усилия Хранителя, потраченные на этих людей, не пошли прахом. Девочка вела себя столь тихо и кротко, что мужчина подумал: возможно, она гораздо больше подвержена влиянию цивилизации, чем ему казалось прежде.
Провозившись с умершим, Хранитель опоздал на занятия в школу. Поскольку он был ее директором, такой сбой в плане дня вызвал у него гнев на Короля Ромеоведь его собственный пример должен оставаться непогрешимым. Если он способен на оплошность, как можно требовать внутренних перемен от туземцев?
Опоздание было воспринято как послабление в дисциплине, и, когда Хранитель начал вести урок, туземцы продолжали переговариваться друг с другом и смеяться. Хранитель разгневался и, вместо того чтобы начать учебный день с разговоров о Боге, устроил им взбучку. «Обманывал ли он их хоть раз? спросил Хранитель. Кто построил для них эти кирпичные жилища, даруя им тепло и уют? Кто одел их по-человечески и вдоволь кормит? Разве не он, Хранитель, заставил их пересмотреть отношение к мертвым, требуя, чтобы над каждой могилой была табличка с именем, чтобы они знали, кто тут похоронен?»
После легкого завтрака, состоящего из хлеба и нескольких зажаренных птенцов тонкоклювого буревестника, Хранитель отправился в домик, где проводились операции и вскрытия. На длинном сосновом столе лежало мертвое тело Короля Ромео.
Позднее Хранитель записал в журнал результаты произведенной работы:
Умер от общего угасания органического характера: легкие так плотно приросли к грудной клетке, что пришлось применять усилие для их отделения. В самой грудной клетке обнаружено большое количество жидкости. Больное легкое, селезенка, уретра и аппендикс были мною удалены для отправки в Хобарт, чтобы их обследовал доктор Артур. Умерший был очень интересным человеком.
Закончив вскрытие, Хранитель вытащил из деревянного ящика пилу для разделки мяса. Он специально заострил зубья, так как использовал пилу только для определенных целей. То была хорошая пила: ее эбонитовая рукоять была покрыта перекрестной штриховкой и потому никогда не скользила, даже если ладонь потная, поэтому полотнище ходило всегда точно и аккуратно.
Хранитель хотел было приступить к задуманному, как в дверь постучали. Он подошел и открыл ее. На пороге стояла жена Троилуса Афродита. Она умоляла немедленно поспешить к ним в дом, потому что у мужа начались судороги. Хранитель заговорил с ней ласковым голосом, в котором она должна была почувствовать жалость. Он велел ей возвращаться к мужу и пообещал прийти через некоторое время. Закрыв дверь, Хранитель вернулся к умершему, взял в руки пилу и примерился полотнищем к тыльной стороне шеи Ромео.
Неужели он превратился в бога? Он и сам не знал. Они всё умирали и умирали. Он был окружен трупами, черепами, заключениями о вскрытии, эскизами часовни и кладбища. Его сны были заполнены их танцами и пением, красотами их деревень, журчанием их рек, трогательными моментами, связанными с многими из них, тем не менее они всё умирали и умирали, а он, который успел пожить в их прежнем мире, теперь продолжал работать над тем, чтобы сделать их новый мир совершенным в своей цивилизованности, приверженности христианству и всему английскому, ведь он был их Хранителем, но они все равно умирали. И если он и впрямь бог, то какой именно?
Он аккуратно провел полотнищем по коже, чтобы обозначить красную направляющую полоску. Затем, словно приноровившийся к новым условиям лавочник-мясник, длинными, размашистыми и энергичными движениями выполнил свою работу, при этом считая вслух. Когда он досчитал до шести, голова Короля Ромео была отделена от тела. Хранитель был осторожен, но, к своему неудовольствию, обнаружил, что его пальцы замазаны жирной кровью.
Глава 4
Так случилось, что все вокруг заговорили, будто он растерял свою былую форму. Лорд Маколей заявил ей, что его последний роман едва веселее мрачных рассуждений о социализме, а сама фабуланевнятна и абсолютно похоронена под текстом, который скорее уж напоминает дешевый памфлет. Но она не читала этой книги, предпочитая преходящей литературе классику. В конце концов, это же вам не бессмертный Теккерей.
Потянувшись за чайником, леди Джейн Франклин взглянула на гостя. Он был худощав и казался слишком измученным для пятидесятилетнего человека. Хотя он все еще носил длинную щегольскую прическу, волосы у него были жидкие и присыпанные сединой, лицохудое, в бороздках морщин. Ей вдруг подумалось, что вопрос скорее не в том, переживут ли книги автора, а в том, намного ли переживет сам автор свои книги. Тем не менее пока этот человек все еще существует, он считается самым популярным писателем в стране. Пока он жив, к его мнению прислушиваются политики. Пока продолжает биться его сердце, лучшего союзника ей не найти.
Еще чаю? предложила она.
Гость с улыбкой согласился. Когда он протянул ей пустую чашку на блюдце, она старалась не замечать его коротких мясистых пальцев, скорее пальцев моряка, а не романиста, броских оттенков в его одежде, обилия драгоценных украшений и того, как он пожирал ее взглядом, с той же поспешной жадностью он проглотил кусок макового пирога, отчего на губах его остались желтые крошки вперемешку с черными зернами. Всем своим видом мужчина напоминал ей рака-отшельника, спрятавшегося в роскошный панцирь, из которого он и разглядывал окружающий мир. Общее впечатление было обескураживающим, если бы она не знала, кем этот человек является на самом деле. И уж этот факт невозможно было игнорировать.
Вам добавить молока, мистер Диккенс?
Итак, этим зимним лондонским утром она рассказала ему свою историю, довела ее до глянцевого блеска, заострила его внимание на нужных деталях, повторяя еще и еще, что это была за экспедиция: миссия, которая по плечу только великим англичанам, решившимся отправиться туда, где прежде никто не бывал, отыскивать Северо-Западный проход среди арктических льдов, тот самый морской маршрут, которым бредили веками настоящие мужчины.
И хотя Диккенс был прекрасно осведомлен об этой истории (да кто же о ней не слышал?), он терпеливо слушал рассказ леди Джейн. Она так описывала «Эребус» и «Террор», эти два восхитительных корабля Ее Величества, словно они вернулись наконец из своего легендарного плавания через Арктику. Ведь они были оснащены системами, являющими собой чудо инженерной мыслипаровыми локомотивными двигателями и паровой отопительной системой; корпуса были укреплены медной обшивкой, а гребные винты и рули могли убираться в специальные металлические ниши. На кораблях даже имелось паровое локомотивное устройство, способное воспроизводить популярные мелодии. На борт были взяты тысячи жестяных банок с мясными консервами, которые тоже являлись недавним изобретением для хранения продуктов. Леди Джейн все рассказывала и рассказывала, не упуская ни одной детали экспедициисамой дорогостоящей, самой выдающейся из всех когда-либо снаряженных королевским флотом. Экспедиции завораживающей, взывающей к чувству долга каждого англичанина.
Но больше всего она говорила о том, какие это были сильные личности, начиная от офицеров и заканчивая обычными членами экипажа. Все достойнейшие англичане, среди нихпочетный ветеран-исследователь Южного полюса капитан Крозье и, наконец, глава этого начинания, ее муж сэр Джон Франклин с его непреклонным характером, мягким нравом и в то же время удивительной твердостью и волей к победе, с его потрясающими лидерскими качествами. Он внес выдающийся, героический вклад в дело освоения Арктики и воплощал в себе самые ценные качества английской цивилизации. Только вот уже девять лет как ничего не известно ни о его судьбе, ни о судьбе остальных ста двадцати девяти членов этой экспедиции.
Неудивительно, что сия тайна поразила воображение просвещенного мира, продолжала леди Джейн, стараясь не обращать внимания на то, что мистер Диккенс, впав в некоторую задумчивость, начал цокать языком. И действительно, разве возможно, чтобы такие выдающиеся люди вдруг взяли и исчезли с лица земли?
Сидя в кресле, Диккенс вдруг почувствовал, как на него снизошло видение, от которого ему уже не суждено укрыться и которое будет притягивать его как магнит. Все вместе это станет и его талисманом, и его тайной, и одновременноразрешением всех вопросов. Он увидел вдруг неподвижный заиндевевший корабль, накрененный под неестественным углом: то его выталкивало наверх под напором льда, то он снова неуклюже заваливался набок. За хлипкими мачтами бесконечной стеной маячило нагромождение белых глыб, и ещелунный свет, мерцавший на безбрежном снегу. До него доносился приглушенный стон умирающих людей, эхом разносившийся через белую бесконечность, пронизанную ветрами. Это было как галлюцинация, но Диккенс почувствовал вдруг странное единение и с этой ледяной пустыней, и с падающим снегом, как будто он и есть этот замерзший мир без конца и края, ждущий, казалось бы, невозможногоосвобождения.
Такие великие люди, как сэр Джон, рождаются раз в сто лет, сказал Диккенс, одновременно пытаясь выпутаться из плена собственных видений. Магеллан, Колумб, Франклин Таких людей не стереть с лица земли, потому что они остаются в истории навсегда.
У леди Джейн Франклин были обширные связи, дурной запах изо рта, и во многих кругах ее побаивались. Совершенно невозможно было объяснить, каким образом она всегда добивалась своего. Кто-то говорил, что эта женщина обладает необъяснимыми чарами, но этим утром, сидя с ней за одним столом, Диккенс не испытал на себе их действия. Джейн Франклин не носила траурна ней было зелено-фиолетовое платье, поверх которого висел кулон: внутри яркой оправы находился миниатюрный профиль сэра Джона из веджвудского фарфора, словно тут уж он обледенел окончательно и бесповоротно. Диккенс нашел такое украшение весьма странным.
«Несмотря на ее красноречие, она не производит впечатления вице-королевской особы, рассказывал позднее Диккенс своему другу Уилки Коллинзу. Она говорит, словно размахивает национальным флагом. На ум приходит мысль о флажном семафоре. При этом она подает лордам из Адмиралтейства один лишь единственный сигнал: «Мой муж не умер, он жив!» Даже и не знаю, чего в этом больше, божества или убожества, демонстрировать подобным образом свою супружескую преданность».